Мне не удалось узнать, можем ли мы чем-то помочь.
– Спасибо! – прокричала мне вслед тётя Аня. – Помогли уже.
Я бы и не узнал, если бы не встретил по пути домой отца Славы, дядю Толю.
– Я извиняюсь, – первым делом сказал я.
Было видно, что дядя Толя с удовольствием бы повёл себя, как его жена. Накричал бы на меня, обвинил бы во всём друзей и вышвырнул меня за шкирку. Но он сдержался.
– Что там? – коротко спросил я, боясь смотреть ему в глаза.
– Ничего хорошего. Менты говорят, что Слава попал по полной. Там у пацана что-то с глазом стало. То ли совсем ослеп, то ли часть зрения потерял. Плюс сотрясение, синяки, ссадины… Короче, всё разом.
– А мы можем чем-то помочь?
И в его взгляде я увидел слова тёти Ани: «Помогли уже. Хватит с вас».
– Чем теперь поможешь. Теперь остаётся только ждать и надеяться, что не дадут максимальный срок. Хотя и это глупо. Говорят, у этого пацана есть какой-то мент знакомый, который вряд ли спустит это на тормозах.
Дядя Толя по-отцовски похлопал меня по плечу и, не попрощавшись, ушёл.
В тот момент меня распирали обида и чувство беспомощности.
Ведь Слава не виноват. Мы, конечно же, отомстим за него в любом случае, но ему от этого вряд ли будет легче, сидя на каких-нибудь нарах в каком-нибудь захолустье.
Не знаю, что мной двигало и что придало мне уверенности, но я встал и целенаправленно пошёл к Вове.
– Выводи своего коня, и поехали! – сказал я ему.
– Куда? Зачем?
– Давай вылезай из своей берлоги. Поехали, Славу будем выручать.
– Куда? – округлил он глаза.
– В город поедем.
– У меня даже прав нет. И документов нет. Сейчас ещё и нас загребут.
– Поехали! – довольно грубо сказал я.
– Нет, – твёрдо ответил Вова и скрестил руки на груди.
Он оглянулся на окно, не смотрит ли кто из родителей, затем спрятался за забор и достал сигарету.
– Кирилл, я очень хочу помочь Славе, но сейчас мои родоки на взводе и следят за мной, как за преступником. Они меня точно не отпустят в город. Они и так, скрипя зубами, смотрят на то, как я мотик выкатываю.
– Ты не поедешь, потому что не хотят они или не хочешь ты? – спросил я прямо.
– Они! Ты же знаешь, я бы помог.
Я задумался и через минуту выпалил:
– Тогда дай мотик мне.
– Тебе?
– А чего…
– Ты же даже ездить не умеешь.
– Научусь.
– Блин, ты сам, что ли, хочешь разбиться? Или хочешь, чтобы его менты забрали?
Я взглянул на курящего Вову и сказал:
– Спрашиваю в первый и последний раз. Дашь мотоцикл или нет?
Вова словно испугался. Жадно втягивал остатки сигареты и боялся посмотреть в глаза.
Я молчал. Стоял над ним и молчал.
И молчание это тянулось довольно долго. В какой-то момент я уже был готов повернуться и уйти, но Вова сказал:
– Ладно… Только давай минут через пятнадцать, чтобы не спалиться. Там как раз сериал начнётся, и родоки будут смотреть. Я выкачу сюда…
– Точно?
– Да. А пока давай типа попрощаемся под окном, чтоб видели, как ты уходишь.
Он встал, мы демонстративно встали напротив окна и так же демонстративно пожали друг другу руки.
Пятнадцать минут растянулись на полчаса. Или, быть может, дольше.
Сгорбленный, Вова выкатил мотик и со щенячьими глазами отдал мне. Он даже раскраснелся весь, и на лбу выступила испарина.
– Только трогайся не здесь, – сказал он, ловя дыхание и вытирая футболкой пухлые, мокрые от пота щеки. – Откати хотя бы до Пустоваловых. Надеюсь, там родоки не услышат. Давай, удачи. Я пошёл.
Я откатил мотоцикл за несколько дворов и остановился.
А ведь Вова был прав. Водить-то я не умею. Я даже толком не знал, как завести. Дёрнул ножку, но мотоцикл не отозвался привычным урчанием. Не закашлял, не захрипел.
Я вспомнил, что включают какой-то тумблер перед тем, как дёргать ножку. Иногда ещё снимают шланг и что-то там подсасывают, но это потом. Мне бы хоть тумблер найти.
Спустя пару минут я нашёл заветный рычажок под сиденьем, и в следующий раз, когда я дёрнул ножку, мотоцикл начал урчать. Нет, он не завёлся, но подал признаки жизни.
Минут пятнадцать я провозился с этим аппаратом. Наверное, я провозился бы ещё дольше, если бы не дед Мишка, который помог выдрать нужный шланг, продуть и что-то там подкачать в карбюраторе.
– Спасибо! – поблагодарил я его, перекрикивая работающий двигатель.
Когда я стоял перед мотоциклом и не знал где тумблер, мне казалось, что стоит его найти и включить и у меня всё сразу получится. Но, найдя тумблер, я не смог подкорректировать карбюратор.
И вот теперь, когда мотоцикл вибрирует и урчит, я не знаю, как на нём ехать.
Несколько раз он глох, не успев сорваться с места.
Дед Миша заметил мои попытки и на пальцах растолковал, что и как надо делать.
Тонна информации о сцеплении, передачах, тормозах и поворотниках свалилась на меня в один миг.
Но с помощью всё того же деда Миши мне удалось тронуться. И этого хватило, чтобы стать капельку счастливее.
Со временем, не сбавляя скорости и даже ни разу не останавливаясь, я научился правильно переключать передачи. Я осознал, что мы с мотоциклом стали одним целым. Я чувствовал, как он дрожит подо мной. Ощущал всю его мощь.
После мне было немного стыдно за свои чувства: я наслаждался ездой и свободой в тот момент, когда Слава сидел в ментовке. Но я не мог этого не испытывать. Сбывались все мои мечты о мотоцикле. О том, как мне будет круто. Как тёплый ветер будет обдувать на скорости. Как люди буду смотреть на меня, когда я на бешеной скорости проношусь мимо них. Всё это сбылось. Счастье было в каждой клетке моего тела.
Я уже точно знал, что куплю своего собственного железного коня.
До города домчался быстро. Там же было немного страшновато из-за движения. Конечно, наш районный центр не столица с её обилием машин, но всё же. У меня и два перекрёстка подряд вызывали осложнение и страх проехать неправильно и угодить в аварию.
Обошлось…
Я нагло припарковал мотоцикл без документов у ментовки и, не имея прав на его управление, пошёл к дежурному.
Вежливо попросили подождать. Я ждал. Двадцать минут, тридцать, час…
Ждал долго, прежде чем вышел мужчина в пиджаке и пригласил в кабинет:
– Ну, что нового скажешь? – сказал он и указал на кресло.
– Слава не виновен.
– Это не новое, – усмехнулся он.
– Я был там и могу дать показания.
– Показания уже собраны. Да и дело яснее некуда, так что ты зря такой путь проделал.
Я сидел в кресле, не зная, что делать. Я чувствовал скованность и даже страх перед этим человеком. Перед тем, кто так легко решает судьбы людей, не вникая в подробности дела.
– У тебя ещё есть что сказать? – спросил мужчина и уткнулся в бумаги.
– Да. Слава виновен, – неожиданно для самого себя выпалил я.
– То есть как? – он оторвал удивлённый взгляд от стопки бумаги и, улыбаясь, посмотрел на меня. – Значит, ты лгал минуту назад?
– Да. Слава виновен. Виновен по всем статьям. Виновен потому, что отмудохал того Лысого. Виновен, что учинил драку. А также виновен в том, что за неделю до этой драки его била компания во главе с Лысым…
– …потерпевшим, – поправил мужчина и рукой указал продолжать.
– …компания во главе с потерпевшим. Их было три или четыре человека, а Слава был один. Они сильно избили его и бросили под окнами клуба, где он пролежал до утра, весь в крови и ссадинах. Естественно, мы решили, что это дело нельзя так оставлять.
– А чего же к нам не обратились?
Я боялся этого вопроса. Знал и был уверен, что он прозвучит, но внятного ответа не придумал. Придётся выкручиваться.
– Вас как зовут?
– Иван Александрович.
– Иван Александрович, пожалуйста, вспомните себя в детстве. Не в детстве, а в подростковом возрасте. Вы дрались?
Иван Александрович улыбнулся, вновь взглянул на меня удивлённым взглядом и словно бы погрузился в прошлое, выискивая моменты, когда он один на один выходил с дворовыми ребятами.
– Было дело, – после некоторого молчания сказал он. – Дрался.
– И когда вы побеждали или проигрывали, вы шли к властям?
– Нет. Но это было другое дело. Мы дрались как-то безобидно. Пара синяков и ссадин, а тут и сотрясение, и частичная утрата зрения, и ушибы, и ссадины. Да у вас там почти до убийства дошло.
– Но ведь не дошло, – тут же вставил я. И погодя добавил: – И не дошло бы. Потому что я был рядом. Могу сказать вам одно: драка была честной. Никто не лез. Они были один на один, как и полагается нормальным мужикам.
Иван Александрович не поддержал разговор про нормальных мужиков. Но что-то его зацепило. Он стал по-другому смотреть на меня. Не как на пацана, который просит пощады, а как на человека.
Я же сидел и ждал хоть единого его слова. Вцепился потными руками в подлокотники и чувствовал, что стоит мне отпустить их – упаду.
– Если честно, – наконец-то сказал он хоть что-то. – Я тебя понимаю. Я тоже за справедливость и считаю, что пацаны должны разбираться сами между собой. Особенно если они сверстники. Но, главное, нельзя выходить за предел. Так сказать, по-мужски я тебя понимаю, но сделать всё равно вряд ли чего смогу. Делу уже дали ход. У нас есть заявление, есть свидетели, есть побои. И самое главное, у потерпевшего есть один знакомый в нашей структуре, который не даст делу обратный ход. Так что извини. Я бы помог, но не могу.
– И что же делать?
– Ждать и надеяться, что не вколотят ему по полной.
– А если?.. – довольно громко спросил я и тут же замолчал, испугавшись собственной мысли и собственной наглости.
– Продолжай.
– А что если этому хорошему знакомому сделать жизнь чуточку легче, – почти шёпотом сказал я.
Иван Александрович сурово посмотрел на меня.
– Взятку что ли предлагаешь?
Естественно, я предлагал взятку. Но стоит ли мне говорить это так открыто? Или же дать заднюю?
– Если они действуют не по правилам, то почему мы должны играть по правилам? – уклончиво ответил я.
– Здраво рассуждаешь. Но ты, смотри, аккуратней с такими высказываниями. За них ведь тоже впаять могут.
– Никогда раньше этого не делал и впредь делать не буду, – твёрдо сказал я. – Сам не люблю таких людей, но это крайний случай. Это исключение.
– Тебя-то хоть как зовут?
– Кирилл.
– Так вот, Кирилл. Иди-ка ты домой, а мы тут попробуем сами разобраться.
– Но…
– Никаких но. Иди домой и жди. Глядишь, чего и образуется. А хотя… – Иван Александрович задрал глаза к потолку. – Подожди на улице полчаса. Если я не выйду через это время, можешь ехать домой.
– Спасибо, Иван Александрович, – я вскочил со стула и чуть ли не в пол упал, распыляясь в благодарностях. – Спасибо, что стараетесь за справедливость. Спасибо, что не оставляете это просто так. Спасибо вам… спасибо.
Не знаю, чему я радовался, но из ментовки я вышел с настроением, словно уже освободил Славу, и он сейчас собственной персоной явится на пороге.
Эх, подумал я, надо было попроситься увидеться с ним. Что-то я не подумал.
Я откатил мотоцикл в тень, подальше от лишних глаз, а сам завалился на лавочку.
Ожидание затянулось. У меня не было часов, и я не знал, сколько прошло времени. Возможно, именно это и сыграло мне на руку. Наблюдая, как далеко ушла тень от здания, я знал, что времени прошло уже часа два – не меньше. Но я продолжал себя убеждать, что, не имея часов и точных доказательств, не стоит торопиться. Подожду ещё…
Ждать пришлось до самого вечера. До того момента, когда тень растворилась на сером асфальте.
– О, ты всё ещё тут? – сказал Иван Александрович, выходя из ментовки.
– Ну что там?
– Где?
– Со Славой.
– Плохи дела с твоим Славой. Но ты, гляжу, преданный как собака, – усмехнулся он и присел рядом.
Сел и замолчал. Я поддерживал молчание, боясь разорвать тишину.
– Так вот… – начал Иван Александрович, смотря в сторону. – Я поговорил с этим человеком и сказал ему, что ты настроен решительно. Ведь это так?
– Так. Так.
– Он сказал, что может кое-что сделать, но для этого его жизнь надо будет сделать чуточку лучше, как ты выразился.
– Сколько? – спросил я.
– Много.
– Сколько?
– Он мне не сказал точную цифру, но там тысяч пять придётся отвалить?
– Пять? – искренне удивился я. Для меня это были большие деньги. Да что там для меня. Для всех в нашем селе это были большие деньги.
– Завтра жду тебя с решением.
– Завтра? – удивился я ещё больше.
– Бывай.
Он похлопал меня по плечу и ушёл.
Я не теряя времени подбежал к мотоциклу, с первого раза завёл его и помчался обратно.
Хорошую ли я новость везу? – думал я.
Вряд ли эти деньги есть у родителей Славы, но если поднатужиться, то можно наскрести.
С матерью я не разговаривал. Позвал дядю Толю и с ним же всё обсудил. Рассказал, как было. Сказал, что уже завтра нужны деньги.
Дядя Толя выслушал меня, затем сходил домой (видимо, советовался с женой), вышел и сообщил отвратительную новость.
Денег нет. Максимум что у них есть – это полторы тысячи. Возможно, займут у друзей и родственников, но даже так вряд ли насобирают нужную сумму.
– Я всё равно к вам завтра зайду.
Утром я помчался к дяде Толе.
Он сказал, что спросили у всех и им всё равно не хватает четырёхсот.
Я взял увесистую пачку денег. Никогда в жизни не держал в руках столько деньжищ. И как они мне доверились? Я ведь, по сути, такой же пацан как Слава. Но думать было некогда.
Возвращаясь домой, я уже знал, что буду делать.
Разворошив тряпки в шкафу, я достал металлическую коробку, откуда вытащил свои сбережения. С тяжёлой душой соединил две пачки денег и для верности пересчитал. Ровно.
Вновь подо мной был стальной конь, на котором я мчался в город.
Иван Александрович был крайне удивлён, что у меня получилось. Он сказал, чтобы я оставил пакет под деревом и ушёл.
Я так и сделал.
Естественно, я боялся, что кто-то найдёт этот пакет. Боялся, что Иван Александрович заберёт деньги себе и скажет, что ничего такого не было. Но так как это был единственный шанс, то я решил его использовать.
Больше я Ивана Александровича не видел.
Спустя две недели состоялся суд, где Славе дали условку на полтора года. Не знаю, был ли это результат взятки или же всё само собой сложилось, но мне было плевать. Я был рад, что Слава на свободе.
– Ну что, рад, что кофта цела? – спросил я Славу, когда впервые увидел его.
– Какая кофта? – удивился он.
– Та, что тебе мамка купила.
Мы посмеялись.
Удивительно, но за этот неполный месяц, он сильно изменился. Словно его не было год или, быть может, два. Он возмужал и больше не походил на подростка. Больше на мужика.
Спустя три дня у нас со Славой состоялся разговор. Я вновь стоял на своём и предлагал отомстить. Выловить по одному. Устроить тёмную. Но не оставлять это дело в подвешенном состоянии.
– Я тоже об этом думал, – ответил Слава.
– Тебе нельзя, на тебе условка. Мы как-нибудь сами справимся.
После долгих разговоров, а точнее уговоров, на это дело решились только пять человек. Языком чесать все горазды, а как доходит до дела, то куда-то прячутся и разъезжаются по родным и близким.
Труднее всего мне пришлось с Вовой. Он тоже пытался соскочить, но я настоял на своём и буквально втянул его в это дело.
К нашему несчастью, кто-то проболтался тем ребятам, что мы выехали отлавливать их по одному.
В итоге, они собрали толпу, человек двадцать и загнали нас в брошенное здание старого клуба.
Нас было пятеро. Их двадцать, не меньше.
Мы стояли спиной к стене под открытым небом. Крыша давно прохудилась у этого клуба. У нас было всего два выхода. У первого стояли они. А вторым был маленький лаз, в который и один человек едва втиснется.
– Ну что! – крикнул Лысый. – Поймали!?
Он сделал шаг, и толпа ступила следом.
Я видел злые лица. Видел, как противники разминали кулаки и медленными шажками приближались к нам. Они казались огромной стеной, которая неторопливо, но упорно надвигается и рано или поздно сомнёт нас.
У меня впервые, со случая с тарзанкой, задрожали коленки. Я пытался взять себя в руки, чтобы не опозориться перед пацанами, но не мог. Колени предательски тряслись. В груди клокотало сердце. Я даже не мог вымолвить ни единого слова в ответ Лысому.
Я оглянулся на своих пацанов. Лица испуганы. Всё ждут какого-то чуда.
Стена из людей продолжает наступать.
Я делаю шаг назад и спотыкаюсь на камне.
Камень!
Наклоняюсь и хватаю куски кирпича.
– Я знаю, что этого мне не хватит, чтобы проломить каждую вашу голову, – говорю я уверенно. Словно секунду назад не у меня тряслись коленки и не мое сердце плевалось как залитый карбюратор. – Знаю, что вы победите, но!.. Но обещаю: первый, кто подойдёт, получит этим кирпичом в голову. Я вдолблю его в черепушку, засуну туда руку и вытащу ваши мозги.
Боковым зрением вижу, как мои пацаны хватают камни в руки.
Тишина…
Тяжелая тишина нерешительности.
Мы стоим, прижатые к стене, сжимая в руках осколки кирпичей.
Но толпа остановилась. Она замерла в нерешительности. В их уверенных глазах появился страх. Я вижу его. Я его чую.
Они переглядываются друг с другом, всё больше посматривая на Лысого, который и должен решить исход.
Мы стоим.
Я знаю, что они отступят. Я вижу это по их движениям. Они мнутся. Ряды дрогнули, и теперь самое главное – не дрогнуть нам.
В этот момент я слышу сзади какой-то шорох. Оборачиваюсь и вижу, как Вова, бросив кирпичи, пытается втиснуть своё толстое тело в крохотный лаз.
Этого было достаточно, чтобы толпа пришла в себя и поняла, что мы проиграли.
Не успеваю я обернуться, как чувствую резкую боль в руке – чей-то острый камень прилетел мне точно в запястье.
Лысый наклоняется, хватает камень и запускает в нас. Толпа следует его примеру. Град камней посыпался на нас. А после…
После все эти двадцать человек сломя голову побежали.
Едва мы успели выпрямиться после обстрела камнями, как они уже были в шаге от нас.
Кому-то я таки заехал в челюсть. Но это был первый и последний удар, нанесённый мной в этой драке.
Мне тут же вернулась ответка. Искры, молнии и звезды засверкали в глазах.
Боли не было. Была жуткая обида, что мы, не проиграв, всё-таки проиграли. Я сжался в плотный комок, обхватил руками голову и катался по острым кирпичам под градом ударов.
И всё это время я вспоминал лишь толстый Вовин зад, который пытается протиснуться в крохотную дырку.
Комната вновь выкинула меня. Я не сразу сообразил, что именно произошло. Я это я. Я в доме. А только что был в комнате.
Видимо, мозг решает многое. Потому что впервые почувствовал фантом боли в этом мире. В этом доме. В этом месте. Мне показалось, что у меня кровоточит рука. Машинально посмотрел на руку – всё в порядке. Рука целая. Но голова болит. Даже не болит, а раскалывается, словно кто-то действительно проломил мою черепушку и достает из нее мозг. Жидкий, серый мозг.
Но это состояние длилось недолго. Через минуту это прошло. Я вновь стоял посреди коридора в одной тряпичной накидке.
Естественно, меня подмывало узнать, что же будет дальше. Каким был исход драки? И что вообще здесь происходит?
Прежде чем шагнуть в темноту, вдруг вспомнил о странном вопросе, который задавал. Задавал кому? И какой был вопрос? Но события тёмного пространства не дали завершить мысль.
Эта комната приняла меня особенно нежно. Помимо светового вихря я впервые почувствовал тепло. Настоящее тепло, которого, казалось, не чувствовал уже многие годы
Комната третья
Тепло комнаты, как вязкая масса, обволакивает. Мне становится уютно и хочется спать. Я словно лечу в капсуле, наполненной жидкостью. От блаженства закрываю глаза и чувствую, как погружаюсь в глубокую яму сна. Даже не сна, а лёгкой дрёмы. Мозг продолжает соображать, но уже не так чётко. Мысли становятся заторможенными и плавно перетекают из одной в другую.
Открываю глаза, когда меня в бок толкает бородатый мужик в телогрейке.
– Вставай, работа подвалила.
– Да, сейчас, – говорю, едва ворочая сухим языком.
– Давай шустрее. Там две фуры.
Я протираю заспанные глаза, поднимаюсь с точно такой же телогрейки, что и на мужике, и вытягиваю руки. На правой руке замечаю длинный шрам.
Это какой-то цех… или склад.
Следую за мужиком, понимая, что жутко хочу спать. Или же просто отдохнуть. Завалиться бы рядом с этим холодильником и забыться.
Едва перебирая ногами, мы выходим на улицу.
Жёлтый свет фонарей освещает широкую парковку для фур. С неба сыплет дождь. Холодный. Противный. Как сквозь сито пропущенный.
Меня знобит от холода. Я с сожалением вспоминаю то уютное место возле холодильника, где было тепло и приятно под толщей телогреек, хоть там было и шумно.
Сознание ещё плавает, когда я залезаю в фуру и начинаю подавать какие-то коробки.
– Опять докторская, – бубнит напарник, принимая коробки и складывая их на паллете.
– Вчера была сырокопчёная, сегодня докторская. Среднему классу необходимо разнообразие, – говорю я, приходя в сознание.
– Сегодня ещё две фуры намечаются, так что поспать вряд ли удастся.
– Где только наш брат не выживал.
Около часа, коробка за коробкой, мы выгружали колбасу. При этом мужик, которого зовут Стёпа, каждые пару минут крыл начальство резким матом и негодовал по поводу того, что в нормальных странах всю эту работу выполняют роботы.
– В нормальных странах хотя бы подъезд сделан нормально. В нормальных странах людям дают рохли или даже кары, на которых можно эту фуру за десять минут разгрузить.
– А сколько стоит этот агрегат? – интересуется Стёпа и закидывает коробку почти на самый верх. е
– Не интересовался, – передаю я ему очередную порцию колбасы.
– Может, нам поднапрячься бригадой да купить себе такую штуку. Будем работать вдвоём, а получать, как вся бригада, – мечтает Стёпа.
– Будем работать вдвоём и получать ещё меньше, потому что будем меньше работать. Не раскатывай сильно губу, – прерываю его размышления.
– Дай хоть помечтать спокойно. Вечно ты со своим пессимизмом ко мне лезешь.
Разгрузив фуру, он позвал водителя, а я пошёл в каптёрку, где выключил проржавевший и видавший виды чайник. Заварил две чашки крепкого чая, которым мы запили по бутерброду с докторской. Вошёл Юра, бригадир, и выгнал нас на разгрузку очередной фуры.
Вся ночь прошла как в тумане. Тёмные коридоры. Шум рефрижераторов. Бесконечные коробки с красивыми рисунками колбасы. Запах всё той же колбасы. И усталость…
Усталость сопровождала всю ночь. Под утро я едва стоял на ногах, пытаясь стянуть коробку с самого верха, чтобы отдать Стёпе. Глаза закрывались. Я буквально засыпал на ходу. Стёпа пытался подбадривать меня, хотя сам выглядел не лучше. Слипшаяся от дождя борода прядями спускалась на грудь. Замызганная и засаленная телогрейка и та не выдержала нагрузки и разошлась по шву от рукава до пояса.
Он удивлённо посмотрел на выбившуюся вату и задрал руку вверх:
– Меня как будто ранили, – сказал он и сменил телогрейку. Точно на такую же грязную, разве что не порванную.
Светало.
Юра собрал бригаду в тесной каптёрке и раздал получку.
Трясущимися руками я взял деньги и спрятал в карман.
– Пересчитай, – посоветовал Стёпа, когда мы вышли.
– Не могу, – честно ответил я. – Даже считать уже не могу.
– Дай тогда я пересчитаю.
Я вынул деньги и отдал ему.
Он послюнявил грязный палец и быстро, словно кассир, пересчитал купюры.
– Правильно, – вернул он деньги. – В следующий раз считай. Они на том и наживаются, что мы уставшие как черти и даже считать ленимся. Этот Юра только выглядит добреньким и дружелюбным. На самом деле он обманывает только в путь. Поверь мне.
– Верю, – сказал я и пошёл переодеваться.
Я стянул пропахшую колбасой робу и повесил на вешалку. Телогрейку скинул в общую кучу, где уже было штук семь или восемь. Видимо, телогрейки всегда здесь валяются, и каждый берет первую попавшуюся под руку.
Стёпа разделся и залез в душевую кабинку с толстым слоем ржавого налета.
– Как же бодрит-то! – кричал он из душа.
– Тёплая? – спросил я, натягивая джинсы.
– Если бы.
Пока я вяло двигался и пытался переодеться, Стёпа успел ополоснуться, обтереться, и в итоге оделись мы в одно время.
– Ладно, давай до следующей смены.
– Давай, – Стёпа крепко пожал руку (откуда у него только оставались силы) и, выглянув за дверь, подмигнул и сквозь бороду пропищал: – Пс… Я там взял немного. Тебе надо?
– Чего? – спросил я.
Вова распахнул чёрную куртку и показал мне пять палок варёной колбасы, аккуратно подвешенных на куртке.
