Полная версия
Забвение
Ветер засвистел в ушах. Я напрягся всем телом, чувствуя лёгкость и в то же время невероятную тяжесть. Тело одеревенело и превратилось в камень. Руки, как клещи, вцепились в единственное спасение – кусок ветки, примотанный к веревке.
Я очнулся в тот момент, когда был в самой дальней точке от дерева – почти на середине пруда. Если промедлить, меня потащит обратно.
Я разжал каменные пальцы и полетел вниз. Эти несколько секунд длились неестественно долго. Словно я завис в воздухе и никогда не коснусь пруда.
Но свежая вода приняла меня. Она обволокла со всех сторон. Я погрузился в неё, чувствуя подъём. Будто сделал что-то великое. Хотя для меня этот поступок таковым и являлся.
Вынырнув, уверенно заработал руками, да вот только тело продолжало погружаться. Испугавшись, попытался всплыть на поверхность.
У меня это получилось. Я вытащил голову, вдохнул воздух и камнем пошёл на дно. все мои старания не приносили никаких результатов. Я тонул. И самое страшное, что понимал это.
Ладони безрезультатно хлопали по воде. Ногами чувствовал холодный пласт, не прогретый солнцем.
У меня вновь получилось вынырнуть, вдохнуть и… уйти под воду.
Я не кричал, только беспомощно баламутил руками и ногами воду.
Открыв глаза, через водную толщу я увидел свет и успел с ним попрощаться. Погружаясь на глубину, чувствовал границу холода, которая забирается всё выше и выше по телу: ноги, живот, грудь, голова…
Из последних сил я рванулся вверх, надеясь, что этих сил мне хватит.
Комната выплюнула меня. Я вылетел через дверь, не сразу сообразив, что я не мальчик. Я мужчина в просторной хлопковой накидке, босой. Я не в пруду, а в странном доме, хотя холод воды до сих пор ощущается телом.
– Что это было? – вслух спросил я.
Естественно, ответа не последовало.
Я дёрнул ручку соседней двери – заперта. А вот напротив оказалась открытой.
Я вновь остановился перед темнотой и пустотой, которые таились по ту сторону двери. Точно, как тогда, перед прыжком в воду, подумал я.
Выжил ли я тогда? Выбрался сам или мне помогли?
Надеюсь, вторая комната даст мне ответ.
Комната вторая
Тьма вновь поглотила меня. В этот раз не было столь томительного ожидания и тревоги. Только любопытство. Словно я сижу в тёмном кинотеатре и жду, когда же начнётся кино. Самый интересный фильм. Фильм о моей жизни.
Жёлтое свечение начинает кружиться вихрем, заворачивая пространство в спираль. Меня подхватывает приятный тёплый торнадо и отправляет в мозг к самому себе.
Я появляюсь посреди какой-то полемики. Подростки о чём-то спорят, и их лица кажутся знакомым. Точно, это Лёха, тот которого я спас. Парень возмужал, оброс рыжей щетиной. Сколько ему сейчас: шестнадцать, восемнадцать?
Лёха что-то говорит, но я почему-то не слышу. Вижу, как его пухлые губы двигаются. Он что-то доказывает и ожесточённо машет руками.
Слева стоит Денис – смуглый парнишка, худой и высокий, как пугало в огороде. На нём и вещи висят, как на пугале из веток.
Справа стоит Вова. Тот самый Вова, который в детстве присвоил мою победу над страхом. Он стал ещё больше. Зелёная футболка в обтяжку. Он нервно курит и бегает взглядом с одного на другого. Облокотился о стенку какого-то ларька, тянет сигарету и только взглядом бегает.
Наконец-то до меня начали доходить звуки:
– …надо вломиться к ним, найти этого лысого чёрта и начистить ему лысину! – почти кричит Лёха.
– Ты знаешь, где он живёт? – спрашивает Денис.
– А ты к нему в дом полезешь? – тут же парирует Лёха и продолжает наседать. – Надо вломиться к ним в село или на их дискотеку и найти его. Либо выследить где-то в одиночку.
– Выследить сложно будет, – говорю я, и огрубевший голос непривычно режет слух. – Даже если выследим, то это будет день. Надо бы ночью… Легче всего, конечно, на дискотеке его поймать, но там местных много. Можем и сами отхватить.
– Можем, – как бы сам себе говорит Вова. – Ещё как можем.
– Что вы начинаете? – недовольно бубнит Лёха и закуривает. – Славу они поймали у нас на дискотеке и там же нахлобучили, это никого не удивляет. И не вступился ведь никто.
– Меня тогда там не было, – тут же оправдывается Вова.
– Да знаем мы, что тебя там не было. Там и нас всех не было. Короче, пацаны, я уже устал говорить. Если мы не отомстим за Славу, то они почувствуют себя совсем вольно. А нам это не надо.
Мы переглянулись.
– И? – озвучил я общий вопрос.
– Надо ловить.
– Может, стрелку забить?
– Ага, чтобы и нас там всех забили, – смеётся Денис и чуть ли костями не трясёт.
– Надо забивать по-правильному. Не на их территории. Где-то на нейтральной.
– Да не приедут они, – говорю я и прошу у Лёхи сигарету.
– Естественно, не приедут. Мы бы тоже вряд ли поехали.
– Значит, ловим у них на дэнсе? – спрашиваю я.
– Значит, ловим, – поддерживает Лёха.
Денис, молча, кивает, давая понять, что согласен.
– Ловим, – присоединяется Вова.
После того как пацаны утрясли основную проблему, разговоры пошли на отвлечённые темы. Обсуждали девочек. Из этого разговора я понял: Катя так никому и не досталась, а я по-прежнему её люблю. Потому что, только я услышал её имя, сердце дало сбой, словно в аорте мелкий камушек застрял.
К вечеру мы разошлись.
Я вернулся в комнату, где не многое поменялось с прошлого визита. Разве что учебников стало меньше и не было больше герани на подоконнике. Зато коричневые шторы всё так же плотно закрывают окно. На полке несколько стопок книг. И в этой мешанине макулатуры гордо красуется кубок по шахматам в виде золотой ладьи. А на кубке висят медали. Много медалей: лёгкая атлетика, футбол, волейбол. Но больше всего медалей со сгорбившимся лыжником. Шкаф с повисшей на одной петле дверцей всё так же стоит у стены. Разве что кровать стала другая, и со стены сняли узорчатый ковёр, в который я так тщательно всматривался в детстве.
На кухне я увидел отца. Точнее, его фото с чёрной ленточкой в нижнем углу. Широколицый, с высоким лбом, взгляд суровый, а губы поджаты, словно обижен на кого-то. Он умер совсем недавно, потому как рядом стоят свежие цветы и лампадка.
Та женщина, которую я видел в детстве, изменилась до неузнаваемости. Она располнела. В пышных волосах появились пряди седины, а у глаз морщины раскинули паутину.
– Где был?
– Да с пацанами у Лесного стояли.
– И что вас тянет к этому ларьку, – недовольно бурчит мама. – А ну-ка дыхни… Ты снова курил?
Я промолчал.
– Подойди ближе.
– Мама, что ты начинаешь?
Мать встаёт со стула и направляется ко мне. Я отворачиваюсь, но она всё равно чувствует запах никотина.
– Кирилл, ну сколько можно тебе говорить, чтобы ты не курил.
– Да я всего пару затяг.
– Пара или не пара. С пары затяг всё и начинается. Не успеешь опомниться, как уже по две пачки будешь выкуривать, как твой отец, – и она с любовью смотрит на фото. – Обещай мне, что больше не будешь.
– Не буду обещать.
– Почему?
– Врать не хочу. Ты же знаешь, что я всё равно буду курить.
Мать смотрит на меня глазами, полными жалости и сожаления.
– Не справиться мне с тобой одной. Был бы жив отец, может быть, чего бы из тебя и сделали. А так… – она продолжает смотреть на меня, затем машет рукой и уходит в другую комнату.
Вечером я сажусь за книгу. Но чтение не идет. Всякие мысли лезут в голову. Странные мысли. О том, что же случилось между Славой и этими местными. О Кате. Но о ней почему-то думаю как-то вскользь, мимо. Как будто рикошетом задеваю мыслями и лечу к другой проблеме.
Отбрасываю книгу и подхожу к шкафу.
Открываю дверцу и из-под вороха тряпок достаю круглую металлическую коробку с печеньем на картинке. Обычно в таких коробках хранят принадлежности для шитья, но у меня тут хранятся деньги. Все деньги, сэкономленные мной за последнее время. Я открываю коробку и с ювелирной осторожностью достаю пачку банкнот с изображением Ленина.
Крупные купюры лежат снизу, мелкие сверху. Для успокоения души я пересчитываю и прикидываю в уме, а сколько же мне ещё надо, чтобы наконец-то купить своего двухколёсного коня. Ведь самые модные пацаны уже давно гоняют на мотоциклах, а я за рулём сидел всего пару раз. И проехал в своей жизни не больше ста метров.
Я всем говорю, что мне техника не интересна легко обхожусь без мотоцикла. Но всегда, когда я это говорю, что-то тяжёлое колит внутри. Словно совесть втыкает иголки в сердце со словами: зачем ты врешь? Ты же хочешь мотоцикл, просто у тебя нет столько денег. Зачем врать? Зачем?
И я терплю эти уколы, но продолжаю настаивать на своём, мол, мне это не надо. Я легко обхожусь и велосипедом. Даже таким старым и трухлявым, как мой. И буду продолжать это говорить либо пока не куплю, либо пока сам не поверю в свою ложь.
Но мне осталось ждать недолго. Каких-то пару месяцев ещё подкопить, и дело в шляпе. А если устроюсь на подработку, то и того быстрее.
Перед тем как спрятать деньги, снова пересчитываю и довольный убираю коробку под ворох тряпья. И зачем я, собственно, прячу так тщательно? Будто мама будет покушаться на них. Она же сама мне и даёт деньги, чтоб себе купил что-то. А я, пуская слюни, смотрю на одноклассников, крепко сжимая в кармане мелочь, и уговариваю себя: я не голоден, я не потрачу, я вытерплю. Приду домой и поем. Не в первый раз…
Но осталось недолго.
Я заваливаюсь на кровать, закидываю руки за голову и погружаюсь в мечты. Туда, где я лечу на ярко-красном мотоцикле по полю. За мной поднимаются клубы пыли. Мимо высокие колосья от бешеной скорости сливаются в однородную жёлтую массу, как на картине художника.
Тёплый ветер играет в волосах. Я крепко держу руль и кручу ручку газа. Чувствую, как подо мной вибрирует двигатель, и эта приятная вибрация передаётся всему телу.
Съезжаю с поля на асфальт и через несколько сот метров попадаю в родное село. Проезжаю мимо главного перекрёстка. Проезжаю мимо школы, где много пар глаз с завистью смотрят на меня. Долетаю до Лесного, где собралось много друзей и знакомых. Как ни в чём не бывало паркую своего коня и, естественно, не слезаю с мягкого кожаного сиденья. Красный бак отсвечивает и кидает солнечные зайчики. Полированные и хромированные детали искрятся новизной.
Я достаю пачку сигарет, закуриваю.
Ко мне подходят и задают резонный вопрос:
– Это твой?
И вот он, мой подготовленный ответ:
– Естественно.
Всего одно слово. Не больше и не меньше. И этим словом я скажу всё.
Наверняка рядом с Лесным будет и Катя, которая также будет смотреть на меня и желать, чтобы я прокатил её с ветерком.
А потом, когда она согласится, мы поедем на природу, и, быть может, там чего и выйдет…
Мечты заставляют улыбнуться. Я лежу с закрытыми глазами. Так и засыпаю с закинутыми за голову руками.
На следующий день утром иду навестить Славу, а заодно и расспросить, из-за чего всё началось.
– Как обычно, – отвечает Слава и трёт распухшую щёку, – всё началось из-за бабы.
– Отбил что ли?
– Да нет, не отбил. Просто увидел красивую девушку, подошёл к ней. Завязался разговор, она сказала, что любит Ремарка, я ответил, что тоже без ума от него. Кстати, кто такой этот Ремарк, чтоб в следующий раз не провалиться перед ней?
– Это писатель. Немец. Писал про Первую и Вторую мировую.
– Хм… Прикольно, буду знать. Ну, короче говоря, мы стоим, болтаем, и тут ко мне подходит парочка местных. Типа, давай в сторонку отойдём, побеседовать надо.
– А ты, дурак, и отошёл, – говорю я, разглядывая бугристое от побоев лицо Славы. Фингал уже не такой пурпурный и тёмный, как был день назад. Глубокая ссадина на лбу затянулась твёрдой коркой. Слава снова трёт щёку, сверкая разбитыми костяшками на кулаках.
– Конечно, отошёл, – удивлённо говорит он. – Я догадывался, зачем они меня зовут, но мне не хотелось перед девушкой в пыли валяться.
– Надо было по тапкам дать.
– Этого тоже не хотелось. Если уж выбирать, что лучше, то лучше в пыли поваляться, чем сбежать.
– Зато был бы цел.
– Я и так цел, – спокойно говорит Слава. – Ещё дня три, и всё пройдёт.
– Короче, – прерываю я Славу. – Мы тут с пацанами поговорили, и решили, что надо бы нам отомстить за тебя.
– Это правильно, – довольно улыбается он, демонстрируя сколотый передний зуб.
– Правда, мы ещё не решили, как отомстим. Либо его одного будем пасти, либо толпой приедем и разгоним всю их шоблу.
– Честно говоря, я бы хотел сам с ним разобраться, – как бы стесняясь, говорит Слава. – Остальные у него, как шакалы, рядом бегали и держали меня. Бил меня в основном только лысый. Я бы с ним один на один вышел. Поэтому, наверное, лучше пасти.
– Подожди, – сказал я, чувствуя, как в голове зреет коварный план. Слава хотел что-то добавить, но я вздёрнул руку и оборвал его, боясь спугнуть мысль. – Делаем так. Приезжаем к ним толпой на дискотеку, ловим этого лысого, и ты при всех вызываешь его один на один. Ему будет неудобно опуститься перед знакомыми, поэтому он согласится. А дальше дело техники… Как тебе?
– Голова, – похвалил Слава и опять сверкнул сломанным зубом.
– Так и сделаем.
Субботним вечером мы отправились в соседнее село.
Ехали на старенькой «семёрке». За рулём был Вова. Я сидел сбоку от него, а сзади, свернувшись и скрутившись, сидели ещё четыре человека. В машине было накурено. Бедная «семёрка» плевалась и кашляла на каждой горке. Сзади нас плелись два мотоцикла, вроде бы «Иж» и «Восход». На обоих было по три человека. Даже сидя в машине, я слышал, как истошно работает техника.
Фары высвечивали просёлочную дорогу. Долго петляли между деревьев и полей, прежде чем выехали на асфальт. Показались огоньки домов.
Настроение было приподнятым. Я бы даже сказал, весёлым. Словно не в опасное место едем, а на какой-то праздник. Шутили, смеялись. Представляли, как расправимся с местными и поставим их на место.
Вова курил и на повороте уронил бычок под ноги. Едва всех нас не угробил, когда машину занесло и поволокло в кювет. Вырулили, выжили.
И всё такие же довольные поехали дальше.
Ближе к деревенскому клубу услышали музыку.
Остановились немного, не доезжая, чтобы не спугнуть жертву. Вывалились из машины, размяли затёкшие конечности и гурьбой повалили ко входу.
– Вы двое, – сказал я незнакомым парням, – будете стоять здесь и никого не выпускать. Если будут ломиться, просто закрывайте двери и держите. Мы войдём и найдём там этого упыря.
Я почувствовал, как адреналин начинает поступать в кровь. Сердце дробью колотится в груди. Я осмотрел своих товарищей. Взгляды изменились. Стали более настороженными и цепкими. Но настроение всё такое же веселое.
Только вышли на свет, нас тут же обступили местные. Они расступались перед нами, как глыбы льда перед ледоколом. Одним мощным клином мы протиснулись к широкой деревянной двери, где стояла билетёрша.
– Ваши билеты! – сказал она и посмотрела на нас.
– Мы туда и обратно, – ответил я и вошёл в клуб.
Она выставила руку, преградив путь.
– Нам надо поговорить с одним человеком! Мы туда и обратно! – перекрикивая музыку, твердил я.
– Без билетов запрещено.
Я взглянул на неё сверху вниз и легко убрал руку. Она что-то ещё кричала вслед, но я не слышал.
Мы так же, массивным клином, как римская когорта, ворвались в зал, где танцевал народ. Разноцветные фонарики сверкали под потолком. Музыка долбила с такой силой, что я чувствовал вибрацию в груди.
Тёмное, заплёванное помещение встретило нас враждебно. Одиночки, курившие по углам, вздрогнули и начали за нами наблюдать. Девушки тут же пошли к выходу, почуяв недоброе.
Интересно, подумал я, эти два пацана, которые остались у входа, додумаются выпускать девушек или нет?
Увидев, как очередь убывает, понял, что пропускают. Оно и лучше. Меньше будет криков и соплей.
Нас было десять человек и двое снаружи. Но мы были одним мощным кулаком, что сразу обескуражило и напугало местных. Изредка, когда свет ярко моргал, я успевал замечать испуганные лица парней. Малыши смотрели с любопытством, а парни нашего возраста глядели со страхом.
– Вон он! – ткнул пальцем Слава, и мы, как единый организм, повернулись к компании из пяти человек.
Лысого я узнал сразу – он был реально лысый. И голова его блестела от ярких вспышек светомузыки.
– Пойдём выйдем! – прокричал я этой компании, и мы, не боясь, повернулись к ним спинами.
– Я же говорил, что мы ненадолго, – сказал я билетёрше.
На улице собралось много народа. Можно сказать, тут собрались все. Нам же лучше.
Мы встали друг напротив друга. Зеваки и те, кто любит посмотреть местные бои, обступили по кругу.
– Короче, – начал я без лишних прелюдий. – На прошлой неделе был не очень правильный и не очень хороший инцидент. Надеюсь, вы помните его? – обратился я к Лысому и указала на Славу, который ступил шаг вперёд.
– И? – довольно борзо ответил Лысый.
– Вас было трое, он был один. Тебе кажется это правильно? Это по-мужски? Это по-пацански?
– А чо он забыл у нас? – Лысый продолжал гнуть свою линию.
– Не знаю, что он тут забыл, но мы приехали напомнить вам о нас. – Я кашлянул, прочистил горло и начал говорить довольно громко: – Вас было трое, но ты был самый борзый. Давай теперь один на один. Как мужик с мужиком.
– С тобой что ли? – спросил Лысый и взглянул на меня исподлобья.
– Не со мной, с ним.
– И никто из ваших не влезет?
– Никто! – подтвердил я.
– Базаришь?
– Да. Один на один, как и полагается нормальным пацанам.
Лысый испугался. Это было легко заметить. Он начал судорожно бегать глазами по зевакам, словно искал поддержки. Но те, в свою очередь, стыдливо отводили глаза в стороны.
– Один на один? – ещё раз спросил он.
– Да.
– До какого состояния?
– В смысле? – я действительно не понял вопроса.
– Ну, там… до победы. Насмерть. Пока не отключится.
– Может, тебе ещё до первой крови подраться? – насмешливо спросил я и услышал, как пацаны за мной прыснули.
– Ага, до первого попадания по лысине… – добавил кто-то, и смех продолжился.
Я видел, как Лысый мнётся. Вряд ли он боялся того, что мы влезем в драку, если Слава будет проигрывать. Скорее он боялся самого Славы, у которого чесались огромные кулаки и месть будоражила кровь.
– Ну так что? – не выдержал Слава и подошёл к нему вплотную.
Он был на добрую голову выше Лысого. Но тот был плотнее. Он стоял, как бык на привязи. Подбоченился. Втянул голову в плечи. Выдвинул челюсть и без конца зыркал по сторонам.
– Давай, – решительно сказал Лысый. – Где?
– Да хоть здесь, – ответил Слава, осматривая ступеньки клуба.
– Здесь не надо, – выступил я. – Отойдём за клуб.
Мы шли первые, а за нами, всей бесчисленной гурьбой двигалась дискотека.
За клубом оказалась огороженная площадка с ярким прожектором, словно специально для боев.
– Здесь, – ткнул я пальцем и отошёл в сторону.
Толпа тут же сделала живой ринг, окружив двух человек.
Слава снял толстовку и отдал мне.
– Тут асфальт, – резонно заметил я, намекая, что в толстовке будет не так больно валяться.
– Гонишь что ли, – удивлённо сказал он, – мне её мамка на прошлой неделе только купила. Прикинь, что она скажет, когда я вернусь в дырках.
Слава остался в футболке.
Лысый последовал его примеру и стянул с себя облегающую олимпийку.
Два бойца стали в стойки.
Бой начался.
Около минуты они скакали друг напротив друга, как шаманы перед костром. Делали короткие выпады, тёрли кроссовками твёрдый асфальт. Предпринимали кое-какие атаки, но до реального дела не доходило.
Затем, в какой-то момент, я даже не успел заметить, когда, Лысый пошёл в атаку и тут же напоролся на встречный кулак. Пошатнулся, но на ногах устоял. Слава постарался его оттолкнуть, чтобы нормально замахнуться и закончить дело раз и навсегда, но Лысый вцепился в него как клещ. Он обхватил его руками, поддел ногой и повалился на Славу.
Тут я понял, что Слава оказался в не очень выгодном положении. Ему бы держать дистанцию и бить издалека, а не валяться в пыли с этим бычком.
Толпа сразу забурлила, когда Лысому удалось дотянуться кулаком до челюсти Славы. Затем ещё и ещё…
Он бил быстро и довольно тяжело. Некоторые удары шли мимо, раздирая костяшки пальцев об асфальт.
Через минуту Слава обливался кровью, и мне было не ясно, его ли это кровь или от сбитых костяшек Лысого.
В какой-то момент Слава перехватил инициативу, перевернул Лысого на спину и, восседая на нём, как на необъезженном жеребце, начал молотить руками. Лысый закрывал голову и извивался, как пиявка в солёной воде.
Толпа шумела.
Я и сам не заметил, как начал дико орать, подбадривая Славу и посматривая по сторонам, чтоб никто не вмешивался в честный поединок.
Лысый ухватил Славу за руку и прижал её к своей груди.
Вначале я не понял сути этого движения. Ведь у Славы одна рука оставалась свободной, и он мог если не нокаутировать ею, то уж насовать этому Лысому мог вдоволь. Но, когда до наших ушей донёсся истошный вопль Славы, причина стала ясна.
Лысый вцепился зубами в палец Славы, продолжая закрывать голову от ударов.
В тот момент я испытал нерешительность. Вроде бы приём нечестный. Но ведь мы и не обговаривали какие-то правила. Я оглянулся на пацанов, но они не заметили этого. Они как загипнотизированные смотрели на двух валяющихся в пыли парней.
Пока я размышлял, вмешиваться или нет, Слава нашёл выход. Он больше не бил свободной рукой. Он нащупал лицо противника и со всей силы надавил на глаза.
Лысый, как та самая ворона из басни, раскрыл рот, чтобы крикнуть от боли, и тем самым освободил окровавленный палец.
Как только Слава почувствовал, что обе его руки свободны, он начал молотить как мельница. Руки летали с невиданной скоростью. Лысый закрывался, выставлял локти и продолжал ёрзать под худым телом Славы, но это не помогало. С каждой секундой движения его становились медленнее.
Я вновь обернулся на пацанов: они, как мне показалось, не видели ничего вокруг.
В этот раз я принял решение и вмешался.
Прыгнув на Славу сзади, я зажал его руки и попытался оттащить. Пацаны подбежали, и мы уволокли Славу от едва двигающегося Лысого.
Хоть он и худой как спичка, но мощи в нём как в быке. Втроём, мы едва справились.
Слава орал, рвался в бой…
– Сука… Он мне палец откусил! – кричал он и всё-таки дотянулся ногой, чтобы ещё разок отвесить увесистый пинок.
Когда он немного успокоился, я подошёл к Лысому, проверяя, насколько всё плохо.
Обмякший парень, в крови и пыли, сжимал руками голову и стонал. Этого мне вполне хватило для диагноза: не умер, и на том спасибо.
– И так будет с каждым! – довольно громко и пафосно заявил я толпе. – Кто будет вести себя не по-мужски.
Гордые и счастливые мы пошли обратно к машинам.
– Кофту забыл! – дёрнулся Слава и ринулся обратно.
– Она у меня, – задержал я его.
– Дай…
– Вытрись сначала.
Слава на ходу вытер окровавленное лицо футболкой.
Нет, всё-таки там была и его кровь. Рассечение над глазом тут же заполонялась новой порцией крови, и тонкая струйка прокладывала путь до подбородка.
– Поехали, дома помоешься.
В тот вечер мы возвращались, но не домой. Мы отправились на свою родную дискотеку, где нас встретили как героев.
Потом пошли в бар, где пили. Пили сильно и много. У Славы был специальный стакан, полный водки, куда он периодически макал палец, и каждый раз, сжимая зубы, говорил:
– …как же жжёт.
Кто-то в итоге потом выпил эту водку, но это было уже под утро.
Мы отпраздновали победу, в основном поднимая тосты за Славу и за дружбу. Чтобы при любом кипише мы смогли собраться вместе и надавать нашим противникам по зубам:
– …и выдавить им глаза, – улыбаясь, добавлял Слава.
А уже на следующий день мы узнали, что он оказался в ментовке.
Этот лысый паршивец утром снял побои и написал заявление. Что-что, а этот жест считался для нас самым низким и подлым. Мы никогда не привлекали власти.
Влез в передрягу – разбирайся сам. Не можешь сам – зови друзей. Но власти – никогда.
В тот же день я пошёл к Славиной матери, тёте Ане. Она знала меня с детства и любила так же, как все матери любят хороших друзей своего сына. Но в этот раз она встретила меня холодно. Точнее, не холодно, а очень даже горячо. Короче говоря, у меня не получилось с ней поговорить, так как она начала кричать. Кричать о том, что мы портим её сына и что из-за нас он оказался в ментовке. Конечно, в её словах была часть правды, но больше обиды и отчаяния.
В лучшем случае Славе грозило около года заключения, в худшем – до трёх.