Хроники Дерябино в трех частях. Часть 2. Дежавю

Чёрногрудый пёс вдруг завертелся волчком и с воем метнулся к седовласому незнакомцу, а засим резко отскочил от него и выскочил в густеющую темноту. Начало визита непрошеных гостей не предвещало ничего хорошего. Однако санитар морга и не из таких передряг выходил бодрым и розовощёким.

Обойдя хороводом со всех сторон хранящего невозмутимый вид старца, Кариес сразу же проникся к нему пиететом. Всё в его облике было величественно и прямодушно, не смотря на допотопную одежду и сквозивший в глазах голод. Высоченный незнакомец стоял в центре каморки и производил впечатление возникшего среди низкорослых холмов гордого утёса. Правда, он тоскливо поглядывал на тарелку с пышными оладьями, доверху наполненную сахарницу и застывшую на небе облаком сметану в блюдце на обеденном столе. Впрочем, недоедание ещё никому бодрости не прибавляло.

Игнат Васильевич был поражен льстивым приёмом найденного у кладбищенской оградки гостя и молчаливо присел на крякнувший под его весом стул: автор индуктивного метода расследования преступлений въедливее кариеса относился к людям и неизменно потешался над тугодумами, скаля крепкие с зияющей щербинкой зубы. А тут он блохой прыгал вокруг старца и с интересом заглядывал в его кофейные глаза, хотя тот ещё мудрецом себя никак не проявил.

Дим Димыч присел на старенький топчан и прервал длительное молчание елейным вопросом:

– Где ты его нашёл и что он о себе повествует?

Служитель погоста затеребил кепку узловатыми пальцами, вскинул коромыслом редкие брови и словоохотливо пояснил:

– Он вышел из лесополосы вокруг нашего кладбища и прервал мою медитацию возле безвременно почившего провизора Мостового. Ну, который умер от огорчения после наветов на мельдоний. Тот самый. Назвался посланцем растущей луны. Кстати, от смеха меня удержал пафос его речи. Между прочим, он есть хочет, а ты меня мытаришь…

– Вот именно, пафоса в нашей жизни как раз и не хватает, – с перчинкой в голосе отозвался санитар морга и вскочил с одинокого ложа. – Я с рождения тяготею к вздыбленной душе, пресность нынешней жизни меня угнетает. Живём бесцельно и умираем беззаветно. И чувствую я себя нынче птицей с оторванными крыльями…

Дим Димыч почтительно обошел застывшего памятником в центре комнаты старца и широким жестом пригласил почтенного гостя к скромной трапезе. Посланец растущей луны с готовностью воссел на стул с тронной спинкой, прислонил свой подвижнический посох к стене и сложил руки на подрагивающих коленях. Но тут же вспугнутой сойкой вскочил при виде закипающего на подоконнике электрочайника. Тот произвёл на старца такое же впечатление, какое произвела стартующая из Каспийского моря ракета на натовского генерала. Гость стукнул дымящийся сосуд своей палкой и резво отскочил к окну каморки.

Санитар морга пришёл в неописуемый восторг и вскинул вверх пропахшие формалином руки. Подойдя вплотную к незнакомцу, он торжествующим авгуром воскликнул:

– Я знаю, кто вы! Картафил – обречённый на вечные скитания привратник Понтия Пилата за то, что ударил Христа по спине и торопил того на казнь.

Презрительное молчание старца было ему ответом. Посланец растущей луны скрестил натруженные длани на иссечённой временем груди и скосил слегка прищуренные глаза на обеденный стол. Чайник тем временем обидчиво заткнулся и уже бульканьем воды не басил.

– Прошу прощения, нет! – с готовностью повинился санитар морга, больно ущипнув себя за нос. – Вы – Агасфер, в простонародье – Вечный жид, скиталец во времени до второго пришествия Иисуса. Он оттолкнул Спасителя, когда тот попросил позволения прислониться к стене его дома! За что и был осуждён на скитания по земле и вечное поругание со стороны людей.

Старец безмолвно вернулся на своё место за столом и впился потерявшими блеск зубами в политую сметаной оладушку. Дим Димыч трижды пересёк по диагонали свою каморку, хлопнул широкой ладонью по лбу и продолжил исторические изыскания:

– Ну, конечно! Вы – ковавший гвозди для Христа кузнец из древнерусских сказаний и наказанный за это на вечную ковку оных. Засим покаялись и ждёте прощения от Христа. Зачем пожаловали?

Поглощённый поеданием хозяйского ужина гость вновь не удостоил того ответом и сквозь зевоту горестно заметил:

– Почтеннейший, ты для начала по старославянской традиции накорми, напои, спать уложи. А с утречка уж допрос чини…

И тогда пристыженный санитар дерябинского морга приблизился вкрадчивой походкой к старцу, достал с полки на стене василькового цвета бокал и налил в него кипяток. Между тем незнакомец с опаской наблюдал за манипуляциями Дим Димыча: опущенный в воду чайный пакетик вызвал в нём смятение духа, а боярское лакомство в форме рафинада повлекло его воспарение. В этой свойственной русскому человеку двойственности сознания он и пребывал некоторое время, со смаком трапезничая и надкусывая сахарные кристаллы.

Кариес уже не сомневался в своей прозорливости. Он присел на пуфик и стал в нетерпении постукивать каблуками домашних туфель об пол в ожидании небесных откровений от насытившегося гостя. А тот расчесал подпалёнными пальцами окладистую бородку и удовлетворённо откинулся на высокую спинку стула. Измождённая фигура старца начала билом покачиваться из стороны в сторону, издавая губами дремотные звуки. И Дим Димыч вынужден был препроводить его к топчану в досадливом огорчении.

Обделенный же вниманием кладбищенский сторож насупился и напряг сгорбленную спину. Просидевший всё это время прибитым к полу гвоздём у входа Игнат Васильевич саркастически промолвил:

– Уж, я и не знаю, кто из вас двоих больший психопат! А, к тебе, наверное, Викешка Дымов заходил! Тебе тоже заграничный грант мнится за описание вековых странствий Первого лица государства Российского? Там, за бугром, считают, что он бессмертный. Вот тебя и заклинило на этом проходимце…

Ревнивые интонации в его голосе сменились на снисходительные, но он тут же спохватился. Игнат Васильевич робел перед пытливым интеллектом санитара морга и в знак примирения поведал:

– Намедни мне Викентий рассказал о презанятной заметке в одной федеральной газете. Мол, наше Первое лицо государства Российского не токмо во времени путешествует, но и в пространстве. Проходившие на днях по Таймс-сквер в Нью-Йорке американцы увидели его изображение на огромном рекламирующем автомобили экране. Он им подмигнул и исчез! Представляешь…

Дим Димыч присел на покинутый старцем стул с удлинённой спинкой и поманил Безрукого к себе укоризненным жестом за стол. Кстати сказать, это, возможно, был тот самый мебельный атрибут английской рассказчицы Джоан Роулинг о похождениях начинающего юного волшебника Гарри Поттера. Проданный давеча с аукциона он вполне мог оказаться в каморке дерябинского санитара морга презентом от родственников почившего в бозе местного толстосума. Может, сим предметом и объясняются его феерические фантазии? Вот интересно: на что может подвигнуть выставленный на эти же торги якобы принадлежавший писателю Сэлинджеру немытый унитаз?

– Любезнейший мой друг, – как бы сверху начал между тем санитар морга и аккуратно перевернул пустую тарелку дном вверх на виду присмиревшего на своём месте Безрукого. – Там, на неведомых дорожках, много кто гуляет. Смуглолицый граф Калиостро, к примеру. «Елико возможно» поспешно покинувший Россию по приказу императрицы Екатерины II. Вера в его сверхъестественные способности у современников была так велика, что после обвинения в ереси он был помещён в камеру с отверстием в потолке вместо двери. Дабы не сбежал…

После этих слов Кариес вздрогнул, испуганно обернулся к бормотавшему что-то себе под нос старцу на топчане и вскинул удивлённо седеющей головой:

– Это кто мне подсказал? Я о таком историческом персонаже никогда не слышал!

И кладбищенский сторож впился глазами в побледневшее от неожиданного проникновения в мозг чужих воспоминаний лицо Дим Димыча. После ночного блуждания в прошлом году по дерябинским мостовым в чине юродивого, мистика в душе кладбищенского сторожа поселилась на некоторое время ласточкином гнездом. Однако её грубо вытряхнула из игнатовской груди супруга Вера Сергеевна необходимостью закупки тибетских ягод Годжи в неимоверных количествах для продления бытия и сокращения тела. И потеря из-за неуёмного мистицизма супруга стабильного заработка по охране кладбищенского покоя дерябинцев привела бы к неминуемому отказу от оных.

А по-прежнему понукаемый неведомой силой и с видом взвалившего непосильную ношу на спину ишака Дим Димыч протянул:

– Или, скажем, граф Сен-Жермен. Тот ещё был мужчина. Коренастый, широкоплечий, а одевался с «великолепной изысканной простотой». Предлагал датскому королю соорудить непотопляемый быстроходный корабль без парусов и управляемое одним человеком безотказное скорострельное орудие. По одной из версий способствовал воцарению Екатерины II на престол и якобы дружил с братьями Орловыми…

Санитар морга замолк и накренил голову в сторону седовласого старца на топчане терпящим бедствие судном. Для избавления от наваждения он прожектором осветил свой спасительный путь:

– Всё понятно. Это посланец растущей луны куролесит. Кстати, заметь, все гуляки во времени – сплошь графы. А теперь нашего возьми…

В образе пойманного на чтении журнала «Колокол» вольнодумца Безрукий огляделся по сторонам и с тревогой взглянул на открытую форточку окна.

– Да нет, не из Кремля, а этого, – досадливо поморщился санитар морга и приблизился к шевелящему тонкими губами на топчане гостю, подобно открывшему Америку Колумбом к несчастью для всего человечества. – Наш пришелец телом жилист, руками могуч. К тому же он голоден и помят судьбою. А сапоги? Такие сапоги ещё рядовые царской армии носили! Так что это и есть тот самый кузнец. Не врали предки! И чего он к нам явился?

Кладбищенский сторож бочком прокрался к входной двери и открыл её со словами:

– Окстись, родимый! У тебя помутнение рассудка. Я сейчас на службу двинусь, а завтра утром свяжусь с Ефимовичем. Может, убили кого? И он один там парится. Да, и твой индуктивный метод, поди, проржавел совсем. Надобно капнуть на него свежей кровью, а то совсем умом тронешься…

Санитар морга принял оскорблённый вид уличённого в краже висящего на верёвке белья шкета и подольстился:

– Когда на дворе кризис и неведом завтрашний день, народ начинает ждать чудес и верить в магическую силу. Но! Помнится, такое уже было в конце прошлого века и чем закончилось известно. В наше время на общение с ведунами и гадалками россияне потратили почти двести миллиардов рублей. Такого количества магов нет ни в одной стране мира!

Игнат Васильевич фыркнул сивой кобылой и вышел вон. Он мог бы напомнить другу на разразившийся недавно политический кризис в одной разделённой надвое стране. Там президент женского пола сверяла все свои шаги с гадалкой и чуть не поставила своё государство на грань войны с соседкой. А с экономикой при ней всё было в порядке! Но он не стал этого делать, ибо сам был грешен.

Честно говоря, кладбищенский сторож одно время свято верил в сверхъестественные силы, но после кончины не сумевшего предугадать собственную смерть астролога разуверился. Да и супруга приложила к этому неутомимую руку! Но сейчас вера эта вновь рьяно заворочалась в груди Безрукого от появления посланца растущей луны и завладела его сознанием полностью.

Потревоженный же на крыльце черноголовый пёс Казимир сонно тявкнул ему в след и слился с ночным мраком, который скрыл крадущуюся к зданию городской администрации дрожащую осиновым листом тень. Звякая ключами, она проникла внутрь. И обездвиженный электрошокером охранник до утра томился предчувствием расправы за оставление поста по вине зловредного лихоимца. Однако воздержался от доклада о непрошеном ночном вторжении из-за бодро шагающей по стране оптимизации кадров.

Город погрузился в пучину ночи… И лишь небесный светильник скупо освещал обезлюдившие улицы, однобортные пиджаки убогих домов, льющие лучинный свет на проезжую часть автомобили и бредущую от дерябинского морга едва различимую расхристанную душевно фигуру.

Глава 3

Краснощёкое весеннее утро началось для следователя дерябинской прокуратуры Петра Ефимовича Бессмертного с тайфунного визита надушенной дамы. Она закатила дикую истерику, махала округлыми руками, стучала острыми каблучками лабутенов в обшарпаный казённый пол и трясогузкой взлетала со стула.

Вообще, производила впечатление жертвы хунвейбинов. Те в своё время сбривали крашеные волосы у женщин, раздирали слишком узкие брюки, разламывали пополам остроносые туфли. Или демонстрировала протестный акт борющейся за избирательные права суфражистки. Между прочем американки получили эти права на три года позднее россиянок в начале ухнувшего в вечность прошлого века.

А прикинувшаяся блондинкой тонкобровая фифа громогласно цитировала выдержки из своей челобитной на имя прокурора города и визгливо верещала:

– Пошли пятые сутки, а мужа мне не вернули. Ни живого, ни мёртвого. Полиция какую-то Татьяну Петровну ищет, жалкую пенсионерку. Мой муж – выдающийся пластический хирург! Вот кого искать надо, заглядывая под каждый куст и в каждую подворотню…

– Это обычные места его пребывания? – поелозив ногами под столом, насмешливо поинтересовался Пётр Ефимович и тут же осёкся под жалящим взглядом фальшивой красотки. – Извините, неудачно пошутил.

Он откинулся на спинку офисного кресла из-за опасения быть поцарапанным острыми ноготками разбушевавшейся мадам и принял смиренный вид камердинера. А её рябинового цвета губы напряглись и она с грозным стуком «просыпалась» замёрзшими ягодами на стол:

– Не примите меры, пойду выше. Кстати, племянница мэра Агриппина моя ближайшая подруга…

Без пяти минут вдова пластического хирурга надменно вскинула голову и мстительно удалилась, громко хлопнув входной дверью. Злокозненный дамский намёк Бессмертному не понравился. Пуще зеницы ока он хранил тайну романтических отношений с родственницей градоначальника и посему впал в разболтанное состояние духа. Не то, чтобы Пётр Ефимович тревожился за своё рабочее место или страшился угроз супруга Агриппины: тот был рогоносцем не первый год и вполне примирился с положением подкаблучника подобно лежащей под башмаком дядюшки Сэма Европе.

И всё же что-то унизительное было в последней реплике взбесившейся бабы подобно болезненному пинку под зад. Для придания устойчивости поколебленному эго Бессмертный пробежался глазами по своему кабинету. Ничего не изменилось в нём с прошлого года, когда он потерпел сокрушительное фиаско от бананового маньяка. Впрочем, его оправдывала нарочитая художественность преступления.

Взгляд следователя прокуратуры задержался на бюстике Дзержинского на сейфе, задел ядовитого цвета будёновку на гвозде под календарём с изображением исторической встречи Папы Римского Франциска и Патриарха Московского и всея Руси Кирилла и проникся духом принятой ими декларации. К тому же Папа Римский издал осуждающую банкиров и капиталистов за безудержную жажду наживы энциклику, за что его на американском канале Фокс Ньюс назвали «самым опасным человеком в мире».

И Бессмертный категорически был согласен с Главой католической церкви, равно как и с принятым церковными мужами религиозным документом. Выдержка из него также красовалась в нижнем правом углу настенного календаря: «Растущее неравенство в распределении земных благ увеличивает чувство несправедливости насаждаемой системы международных отношений».

На ум Петру Ефимовичу тут же пришёл доклад британской благотворительной организации: шестьдесят два самых богатых человека в мире владеют таким же состоянием, которое имеет беднейшая половина населения земли. А восемьдесят восемь процентов богатств России принадлежат олигархам числом сто тысяч долларовых миллионеров и около ста миллиардеров.

Следователь прокуратуры не собирался с этим мириться, он намеревался бороться и крепить ряды. Начал с последнего: набрал номер телефона бывалого опера Валентина Валентиновича Пекшина и с генеральской интонацией в голосе спросил в трубку:

– Приветствую! Что у нас по пластическому хирургу? Подвижки есть?

– Доблестной прокуратуре всяческое приятие! Чем вызван интерес, позвольте полюбопытствовать? – служащим денщиком у маршала отозвался тот безо всякого рвения и чинопочитания.

Тин Тиныч так и не забыл досаду от бесславного расследования рука об руку со следователем прокуратуры бананового дела в ушедшем году. И посему звонок Петра Ефимовича не вызвал в нём подвижнического энтузиазма.

– Ищем, ищем, – мохнатым шмелём прожужжал он через секунду, дабы отделаться от назойливого внимания прокуратуры.

Но Бессмертный сдаваться не собирался. Встал для солидности со стула, намотал телефонный провод на шариковую ручку и начальственно процедил сквозь отбеленные «Диролом» зубы:

– Знаю я, кого вы ищете! Кто это Татьяна Петровна? И за что ей такая честь?

– Бывший секретарь градоначальника Гарманюка Георгия Германовича, – отчеканил Тин Тиныч церемониальным шагом по плацу. – Супруга доверенного лица кандидата в мэры редактора подпольной газеты «Вилы» Кузьмина Фомы Андреевича. Подозревается в покушении на убийство!

Следователь прокуратуры вернулся в исходное положение и в продолжение разговора сумрачно заключил:

– Понятно. С этими выборами мы ещё хлебнём лихо… А доказательная база имеется?

Опытный сыщик замешкался было, но в соответствии с принятой на себя ролью бравого служаки горделиво доложил:

– С этим всё в порядке. Она варганила ему кофе со снотворным и систематически им поила. Есть показания провизора из аптеки рядом с местом её проживания, есть анализ жидкости из чашки мэра. Её муж богатырским сном спит, сама Татьяна Петровна участковому терапевту на бессонницу не жаловалась. Так что покупала она таблетки не для своих нужд, а дабы умерить сперматозоидный пыл градоначальника в предвыборной вакханалии. Логично?

Следователь прокуратуры застывшим на распутье рязанским богатырём Коловратом раздумчиво согласился:

– Ну да, ну да. Убить шефа она не собиралась. Ей действительно надо было выбить его из предвыборного седла, инда он в избирательном забеге не участвовал. И что Георгий Германович?

С прытью норовистого скакуна взять очередной искусственный барьер Пекшин непочтительно заржал в трубку:

– Жив, здоров! Нанял нового секретаря – жену потомственного дерябинского либерала Мошкина Игоря Антоновича, классово близкого ему элемента. Тот в местной газете «Особый путь» служит. Кстати, Мария Сергеевна и обнаружила нишу для какого-то прибора в разломанной груди гипсовой вакханки при любовном проведении по ней тряпочкой. Похотливый бюстик мэр зачем-то под рабочим столом держал.

Пренебрежение в интонации голоса опера выдало в нём идеологического соратника Петра Ефимовича. Он начисто забыл о блуждающем неизвестно где пластическом хирурге и севшим на полтона голосом приглушённо поинтересовался:

– А записывающее устройство где?

Умудрённый правоохранительным опытом Тин Тиныч прижал к расплывшимся в улыбке губам мембрану телефонного аппарата и со знанием дела щедро поделился догадкой:

– У Татьяны Петровны, вестимо. Логично?

Следователь прокураты положил трубку на рычаг и предался тягостным размышлениям о судьбе дерябинского люда. Однажды народ уже попал в сладкоречивую паутину бывшего правителя города Корнея Петровича Придорожного. Тот был избран на волне либерального брожения в умах, когда стольный град мамоне покорился. Градоначальник был из местных, всеми любим и почитаем за стремление облегчить народную жизнь и богобоязненную честность. Но муж сей повторил судьбу принявшего испанских конкистадоров за посланцев бога с белой бородой и с радостью подчинившего им своё племя вождя ацтеков Монтесумы II.

А они были нацией высококультурной: вели свой календарь, составляли исторические хроники и имели своё представление о мире. Когда же ацтеки восстали, то по приказу испанцев вождь обратился к соплеменникам с умиротворяющей речью. И тут же был побиваем камнями и несколько дней спустя испустил дух от ран. Почти также закончил и бывший хозяин города, не избегнув летального исхода.

Пётр Ефимович провёл ладонью по разгорячённому лбу, бросил пронизывающий взгляд на томик Уголовного кодекса РФ на столе и задался риторическим вопросом: откуда в его голове подобные сравнения? Он знать не знал никаких ацтеков, а тем паче вождя оных. Однако мысли продолжили свой спринтерский бег.

Этой предвыборной весной в раздрызганом дерябинском сознании плоть и душа сошлись в кровопролитной битве. Отсиживаться в окопах смерти подобно, а в атаку идти страшно: не оказаться бы в положении торгующей своими прелестями гарной дивчины за забором. Старательно отведя взгляд от колыхнувшейся будёновки на стене, Пётр Ефимович стремительно оставил своё рабочее место.

Тем временем народный поток под предводительством Софьи Марковны накрыл кабинет редактора местной газеты «Особый путь» Валерия Ивановича Гудкова девятым валом.

В обители барометра общественного сознания с канувшего в Лету года произошли существенные изменения. Бюстик вождя мирового пролетариата уже стыдливо не прятался в запылённом углу шкафа, а приветливо встречал посетителей прищуренными глазами с верхней полки. Портрет всеми узнаваемого Первого лица государства Российского над головой был заменён на его изображение с более твёрдым взглядом из-под пшеничных бровей. Место павшего жертвой поиска бананового маньяка в прошлом году письменного прибора на столе занял откидной календарь с пролетарской символикой. Он по случаю был презентован ему кандидатом на пост мэра издателем нелегальной газеты «Вилы» Кротовым Прокопием Сидоровичем.

Малогабаритная репродукция с картины неизвестного художника с суровым ликом последнего императора Российской империи была спрятана на задворки платяного шифоньера, равно как и лихо отрубающий головы гидре капитализма гипсовый Чапаев на коне. Дубовые напольные часы с исполненными вязью благодарственными словами под циферблатом за бережно культивируемые ростки рыночных отношений на дерябинской земле Валерий Иванович задвинул за начальственное кресло. Хотя это и создавало ему некоторые неудобства при созерцательном в нём покачивании.

А не выпускавшая из рук обезображенного шпица лохматая Софья Марковна уже с лаем прорвалась в редакторский кабинет, увлекая за собой хорохорящиеся массы. Гудков был предупреждён о паломничестве ходоков начальником отдела по социальной политике городской администрации Безвольным Аркадием Дмитриевичем ещё накануне. И посему волна народного гнева разбилась о твёрдокаменный лоб редактора легального таблоида «Особый путь» мелкими брызгами.

Валерий Иванович встал с начальственного кресла вопросительным знаком и с нарочитой карамельностью в голосе приветствовал недружественных гостей:

– Очень, очень рад видеть вас, дорогие товарищи!

Дорогие товарищи глухо загомонили. Софья Марковна выступила вперёд с видом ожидающего ключи от московской депутации Наполеона на виду пожираемой огнём Москвы. И тут сознание Гудкова снарядом прошила неведомо кем пущенная издёвочная фраза Александра I после окончания Отечественной войны одна тысяча восемьсот двенадцатого года: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от бога». То есть шиш!

Валерий Иванович энергично замотал головой и настырно впился глазами в верховодящую массами Софью Марковну: ужели она внушила ему сии крамольные мысли? А воительница решительно приблизилась к редакторскому столу, осторожно поместила остриженного наголо шпица на его лаковую поверхность и упёрла ладони в покатые бока. Вид её напоминал разудалую Старицу Алёну из войска Разина на вершине боевой славы.

Молчаливая дуэль искромётными глазами закончилась конфузом барометра общественного сознания. Гудков потупил взор в стол и с покорностью приговорённого к каторге бунтовщика опустился в кресло.

Софья Марковна победно улыбнулась и народоволкой призвала к ответу призванную бдеть за планктоном акулу пера:

– Народ хочет знать – доколе вы будете покрывать в своей газетёнке тёмные делишки власть имущих нуворишей. Тарифы на коммуналку выросли, хлеб, того и гляди, из пшеницы пятого сорта печь зачнут! Молоко как будто не из коровы доится, а из трактора! Машинным маслом пахнет…

Внезапно из фрондирующей массы отделился товарищ со впалыми щеками и мучнистым лицом. С видом сомнамбулы он встал в центре кабинета и разразился изливающейся не из горла, а как бы из нутра подкорки речью:

– «Министр финансов Российской империи в конце девятнадцатого века, когда резкий рост зернового российского экспорта совпал с неурожаем, обронил фразу: „Недоедим, но вывезем“. Людишки мёрли, а зерно шло на экспорт. Позже учёные назвали это явление „голодный экспорт“. Голод нам нынче, вестимо, не грозит, но качество хлеба будет ухудшаться каждый день. Это такая правительственная линия – поднимать вопрос о фуражном зерне для выпечки местной продукции при фантастических объёмах выращенной в этом году пшеницы. А через моря и океаны поплывут частные зерновозы с нашим зерном третьего и четвёртого классов».