Хроники Дерябино в трех частях. Часть 2. Дежавю

Хроники Дерябино в трех частях

Часть 2. Дежавю

Лариса Сафо

Дежавю – буквальный перевод с

языка Вольтера – «уже виденное»,

со слов Карамзина: «Ничто не ново

под луною», а по разумению простого

русского человека – наступать на

одни и те же грабли в проекции

исторического процесса.

© Лариса Сафо, 2017

ISBN 978-5-4485-6119-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Шаркающей походкой диабетика прошёл год в Дерябино после насильственной кончины четырёх гимназисток. Ни одной слезинки не исторгла общественная душа по этому поводу, пребывая в потребительском загуле. Правда, к очередной весне она встрепенулась и застыла в немом замешательстве. Общее материальное оскудение лишило обывателей привычного смысла жизни – потреблять было не на что, да и незачем. Что-то тревожное зарождалось в дерябинской атмосфере, изредка показывая из-за перистых облаков сардонически усмехающуюся морду.

Лидер молодёжного движения «Интернет-нет!» Иван Васнецов поначалу было восхитился обмелением людских потоков к житным и мясницким рядам, а равно к прогибающимся полкам галантерейных лавок. Но, глубоко поразмыслив, постеснялся признать это своей победой и не стал вкушать её недозрелые плоды. Городская казна была пуста – на пути денежных полноводных рек образовались запруды из-за падения цен на пеньку и неугомонного желания местного градоначальника придать независимый от вышестоящих начальников статус своему поселению.

Редактор легального городского таблоида «Особый путь» Валерий Иванович Гудков по-прежнему мучительно добивался единения либералов и консерваторов на страницах своего издания. За что был нещадно побиваем как теми, так и другими в письмах читателей. Впрочем, наливающиеся грудным молоком перси секретаря Люси погрузили его в состояние блаженства, и он всё реже тужился достичь гармонии в дерябинском социальном мироощущении. Отвечающий за обзоры читательской почты потомственный либерал Мошкин Игорь Антонович злорадно констатировал раз в месяц растущую тоску обывателей по сытому урчанию холодильников, с упоением ожидая окончательного остервенения народа.

Автор индуктивного метода раскрытия убийственных преступлений и по совместительству санитар местного морга Дим Димыч Кариес томился отсутствием смертоубийств и проводил телепатические сеансы с худородным псом Казимиром. Доставшаяся ему по наследству собака от павшего в борьбе с бездуховностью городского люда художника Владимира Суходольского проявляла чудеса прозорливости день ото дня.

Так, она поощрительно приветствовала забредшего к хозяину как-то на огонёк местного архивариуса Викентия Павловича Дымова. Тот вознамерился написать сценарий телесериала о похождениях во времени Первого лица государства Российского от достопамятных дней и поныне. И даже рассчитывал на грант от английского неправительственного фонда, по версии которого гаранту российской Конституции никак не меньше шестисот лет. Кому, как не архивному червю проследить извилистый путь в веках сего государственного мужа?

А как раз намедни Дим Димычу приснился умопомрачительный сон. Якобы английский писатель Диккенс забрёл в дерябинский морг в поисках вдохновения – тот обожал покойницкие и какая-то неодолимая сила тянула его туда. И где, как не в каморке Кариеса пробуждать к жизни творческие потенции архивариуса? Вот Казимир Дымова и приветил!

Начальник городской полиции Стародубцев Сидор Иванович к весне впал в состояние обложенного красными флажками матёрого волка. Достаточно ли тверды дерябинцы в бедствиях? Его держимордовский опыт фиксировал какое-то брожение в народной толще и поползновения реформаторов выступить в роли дрожжей. А тут ещё чадолюбивый Сидор Иванович обнаружил в книжке для малолетних русских недорослей стихи английского поэта. Тот жаворонком пел об европейских ценностях и плотских радостях бытия.

Проявивший себя статистом в расследовании убийств гимназисток в прошлом году опытный опер Валентин Валентинович Пекшин «елико возможно» успокаивал высокое полицейское лицо в свободное от службы время:

– Те, кто готов оттяпать от страны куски во имя либеральной благодати – любы дерябинцам не будут. И ядовитые корни розово-голубой Европы в нашей почве отомрут. Не беспокойтесь! А народ… Народ привит от майданного бешенства Украиной…

Следователь местной прокуратуры Пётр Ефимович Бессмертный стоически избегнул участи окольцованного гражданина и продолжил свой правоохранительный путь бобылём. Канувший в лету год не принёс ему ни чести, ни славы, ни повышения по службе, а токмо злобное шипение безутешных отцов ушедших в мир иной четырёх гимназисток. Да, и сохранившая свой пост директор местной гимназии Брюшкина Нонна Фёдоровна неизменно кусила госслужащего при каждой встрече злоязычными словами:

– Милейший господин, как поживает ваше достоинство в прямом и переносном смыслах? Не истрепалось ещё?

Это она так мстила Бессмертному за его наскок на её начальственное эго в году ушедшем. При этом она принимала вид хищной щуки, хотя производила впечатление выпотрошенной жирной селёдки. Слишком много телодвижений пришлось ей употребить, дабы сохранить директорское кресло. И даже прибегнуть к покровительству правозащитной дерябинской организации «Доколе?», которая усиленно накачивала мышцы в преддверии уже уловимых на общественной арене драматических ристалищ. Потрёпанный стойкий боец в этом деле был ей только во благо.

В миру бомж Захарка, а по паспорту Захар Тимофеевич Красин, на этот момент ещё нёс тяжкое бремя гвоздя в гроб местного либерализма в городском узилище. Яко алкающая падали гиена он терзал увядшую плоть всех уличённых в мздоимстве сидельцев, взывая к атрофированной совести казнокрадов пафосной тирадой:

– Кровососы! Сколько вы высосали кровушки народной! Как пиявки присосались к народному организму. Сидите здесь на полном государственном обеспечении, и в ус не дуете! Отдайте, отдайте украденное добро честному люду!

Правда, бывший учитель истории интуитивно подозревал всю тщетность своих воззваний. Сосущие государственную «титьку» мздоимцы могли спокойно почивать на казённых нарах, пока госдумовцы стеснительно обходят дальней стороной конфискацию имущества проворовавшихся.

Тем чередом город умылся из водяной пушки и пришёл в привычное рабочее состояние духа зардевшимся весенним утром Засновали утлые маршрутки, запыхтели толстозадые троллейбусы, засеменили юркие автобусы и загомонили величественные иномарки. Среди них гудением клаксона и безудержным воем проблескового маячка прокладывал себе дорогу градоначальник Гарманюк Георгий Германович, или, как сего господина именовали злопыхатели, «г» в кубе.

Никаких иллюзий по поводу вверенного его попечению народа мэр не питал и вполне определённо знал содержание этой буквы. И токмо крепче держался за своё обитое кожей итальянское кресло и целомудренно подбирал себе секретарей из числа переживших перестройку горожанок. С посеребрённой головой и с ермоловской осанкой тётушки охраняли имущественные тайны хозяина города самоотверженнее своей девственности во времена оны.

За двухлетний срок правления Гарманюка три из них попеременно ушли из жизни от разрыва сердца, унося во вдовьи могилы все секреты градоначальника. Да, одна из них разоткровенничалась перед терапевтом за неделю до кончины:

– Градоначальник наш гребёт и гребёт деньги из бюджета. И не лопатой, а экскаваторным ковшом. Передайте честным людям, дабы душа моя очистилась перед земным концом.

Заметим в скобках: само собой доктор воздержался от исполнения последней воли болезной пациентки из-за опасения подвергнуться хирургического удалению из медицины.

А нынешний секретарь Георгия Германовича была супругой обозлённого на либералов бывшего опера Кузьмина и звалась Татьяной Петровной. После состоявшегося ток-шоу «Глас народа» в прошлом году мэр сгоряча уволил молодящуюся матрону: её муж источал на дебатах такой гадючий яд, что несколько его капель долетели до фирменного костюма градоначальника. Но по Дерябино поползли слухи – мол, «г» в кубе преследует сотрудников по политическим мотивам. Уже через неделю Кузьмина вновь воцарилась в предбаннике начальственного кабинета, но обиду затаила. И каждое утро встречала шефа злоехидной фразой безо всякой опаски за своё рабочее место:

– Приветствую тебя, хозяин города! Грудь не теснит? Душа покойна? А как здоровье кота Модеста, поди, объелся уже?

Наконец, «Лексус» хозяина города достиг здания местной администрации. Оно поражало аскетизмом отделки и лёгкой обшарпанностью фасада, ибо не было нужды придавать ему приличествующий вид из-за скоротечности пребывания в нём столоначальников. Гарманюк был третьим мэром в этом заштатном поселении и уже чувствовал себя не ко времени «хромой уткой»: что-то гадкое и штормовое для него ощущалось в общественной атмосфере.

В приёмной под бдительным оком секретаря томились четыре депутата городского совета из партии порядка. Отличались они друг от друга только цветом галстуков и размером очищенных до блеска штиблет. Беспокойная тень лежала на безупречно выбритых лицах народных избранников и приводила в судорожное движение породистые руки. Полузатопленым баркасом проплыл мимо них Георгий Германович, с достоинством игнорируя блудливое приветствие секретаря. А статусные депутаты проследовали за ним севшими на мель яхтами.

Торжествующая Татьяна Петровна включила запись вмонтированного ею в бюст сладострастной вакханки устройства под столом мэра, который предавался созерцанию статуэтки в свободное от судьбоносных решений время. Но, поразмыслив, выключила – вероятность компрометирующих градоначальника сведений из уст пресмыкающихся перед властью общественных радетелей равнялась нулю, а риск быть пойманной стремился к бесконечности. И Кузьмина начала хлопотать над завтраком для шефа.

Меблировка кабинета мэра разительно отличалась от фасада здания, подобно павлиньим перьям от крыльев сидящей на насесте клуши. Всё в обстановке свидетельствовало о пролетарском происхождении Гарманюка, которого он стыдливо чурался в имперском кресле градоначальника. Резная мебель в стиле барокко грела душу мэра и будила несбыточные фантазии: мизерный бюджет лежащего у его ног городка не позволял раззудить плечо в полную силу. И токмо предназначенный для заседаний стол имел крестьянский вид среди барствующих кресел возле стен. Видимо, дабы сотрудники мэрии чувствовали себя бесправными холопами.

Между тем дистанция между исполнительной и законодательной властями в Дерябино сократилась до размеров начальственного предмета мебели. Депутатов из партии порядка ничуть не смутила вычурность окружающих предметов подобно рефлексирующим выходцам из дворянской среды разночинцам во времена оны.

В это время проскользнувшая в дверь Татьяна Петровна с язвительным выражением лица поставила перед хозяином кабинета увитую позолоченными лилиями чашку с кофе и тарелочку с канапе. Её смешили родовитые привычки мэра, как смешат потуги англосаксов в «пропавших порохом мундирах» рядиться в тогу демократов.

Градоначальник принял внутрь ароматный напиток до самого донышка и приподнял аркой кустистые брови. Кресло под ним качнулось и затихло. Обеспокоенные нестроевым видом мэра народные представители расселись за казённым столом по ранжиру и приступили к обсуждению предстоящих избирательных учений.

– Георгий Германович, сами согласились на досрочные выборы мэра и сразу же в летаргический сон впали, – с негодованием заставшего спящим на посту часового начал разговор майором руководитель комитета горсовета по социальной политике Евгений Петрович Мясоедов. – Надо же что-то делать! Квёлый народ проголосует ногами, или не ровён час – за редактора нелегальной газеты «Вилы» Кротова. То-то полетят клочки по закоулочкам!

Он непроизвольно дёрнул правой ногой и смял лист бумаги из открытой папки на коленке. Приходится признать: выпуск пара из закипающего общественного котла сквозь внеочередные выборы градоначальника с обязательными теледебатами в прямом эфире стал грамотным психологическим ходом.

Опечаленные бедствиями народа либералы и вкусившие плоды власти державники сойдутся в рукопашной сече под улюлюканье сдавшим в прошлом веке страну партократов на поругание буржуям. То ещё зрелище! Авось, честной люд и забудет о хлебе… Местные воротилы бизнеса даже скинулись на это благотворящее дело, ибо отпущенные на него федеральные средства вызывали только сиротские слёзы и старушечьи стенания у организаторов.

А градоначальник оглядел собравшихся из-под насупленных бровей, поправил узел впившегося в «воловью» шею галстука и широко зевнул. Мэровские действия произвели на народных избранников эффект укуса овода в филейную часть тёлушки. Популярный боец партийного фронта Макар Иванович Толстогубов вздорной бабой вскочил с места и кликушей заголосил:

– Да что с вами? На ходу спите! Вы переизбираться собираетесь?

«Г» в кубе отрешённо прикрыло ширмами век тускнеющие глаза и прикинулось переваривающим пищу удавом. Депутаты из партии порядка кроликами переглянулись и вполголоса пошептались. На правах старшего Евгений Петрович участливо спросил поникшую на стол голову хозяина города:

– Георгий Германович, вы здоровы? Вас не опоили часом?

Звук упавшего стула за стеной, женский вскрик и панический цокот низких каблучков в сторону выхода из приёмной стали ответом на прозвучавший вопрос. И депутаты дружно повлеклись к начальственной двери, оставив безо всякого внимания уроненное чело мэра на сомкнутые кольцом руки. Впрочем, порыв народных избранников остался втуне – Татьяны Петровны и след простыл. С несвойственной её возрасту прытью она вскочила в стоящее во дворе администрации авто и растворилась на дерябинских просторах лёгкой папиросной дымкой.

Все четверо приуныли и вернулись в кабинет хозяина города. Георгий Германович бесстыдно спал, орошая поверхность канцелярского прибора бисеринками пота и садистски сжав ногами бюст порочной вакханки под столом. Он держал её там, дабы не смущать взор стыдливых секретарей преклонного возраста. Депутация тем временем на цыпочках удалилась за аккуратно прикрытую за собой некстати скрипнувшую дверь. И тут же столкнулась с начальником отдела по социальной политике городской администрации Безвольным Аркадием Дмитриевичем.

Тот в определённых кругах слыл космополитом и тайным поверенным в тёмных делишках мэра. На его помятом лице депутаты партии порядка узрели некоторое смятение, а равно хаотичность разбегающихся мыслей. Общая тревога сплотила толпящихся людишек и вся ватага устремилась в кабинет госслужащего из приёмной.

А коридор городской администрации полнился разноголосым гулом. Закопёрщиком бучи выступала ставшая невольным свидетелем гибели первой гимназистки в прошлом году Софья Марковна Полозова. К описываемому моменту в её внешности ничего не изменилось. Буйный парик по-прежнему венчал женскую голову и наголо остриженный шпиц также крепко прижимался к обвисшей пенсионерской груди. При виде начальника отдела по социальной политике воительница издала победный клич поразившего шерстистого мамонта первобытного охотника где-то на среднерусской возвышенности.

Безвольный счёл за благо спешно ретироваться обратно, увлекая за собой депутатов из партии порядка. Они закрыли дверь приёмной на торчащий в замке ключ и расселись на присутственных стульях. Игнорируя народные призывы и буйные сотрясения дверной ручки, спасшиеся бегством радетели общественного блага приступили к обсуждению текущего момента. А момент тёк в загаженное смердами русло.

Аркадий Дмитриевич поднял с пола опрокинутый секретарём стул, утвердился в нём и обвёл засмуревшие лица депутатов беглым взглядом. И сразу же набежавшей тучей в ясный день «пролился» промозглым осенним ливнем:

– Господа, буду с вами откровенен. Брожение в массах – результат тучных лет, но нынче вам не надысь. Народец наш избаловался и вот-вот возьмётся за топоры. А надо было держать его в чёрном теле, приращением земель не радовать и следовать по утверждённому, где надо курсу. Лично я считают себя гражданином мира, и все эти стоны по белоствольным берёзкам, ситцевому краю и рубиновым звёздам решительно отвергаю.

В ответ на это крамольное заявление Евгений Петрович ушибленной яйцевидным градом вороной взлетел со стула и хрипло прокаркал:

– Ну, знаете! Нам с вами не по пути!

Начальник отдела по социальной политике закинул ногу на ногу, обнажил голубенького цвета с белыми звёздочками по центру носки и задиристо рассмеялся.

– Прежде амбиций неплохо бы обзавестись амуницией, в смысле – экономикой, – присовокупил он к молодецкому посвисту, нагло перевирая слова давно забытого предка.

Обстановка в приёмной градоначальника напряглась до степени штыковой атаки. А тут ещё товарищи продолжали хулигански атаковать колеблющуюся дверь. И тогда воинственный настрой погасил миролюбивый депутат из партии порядка Корней Петрович Пузиков. Он встал со своего места, пригладил вставшие торчком чернявые волосы на макушке и искательно вопросил:

– Будет ли переизбираться на новый срок Георгий Германович? Если да, как вы расцениваете его шансы?

Ему ответила появившаяся в дверях начальственного кабинета всклоченная голова мэра:

– Конечно, буду! У меня кое-какие соображения имеются. Прошу вас, господа, в мои апартаменты.

Депутация партии порядка во главе с начальником отдела по социальной политике чинно прошествовала в кабинет и прозаседала до полудня. А обессиленные товарищи под водительством разбушевавшейся воительницы Софьи Марковны направили свои стопы в редакцию дерябинской газеты «Особый путь», потерпев сокрушительное поражение от устоявшей под народным напором двери.

Тем временем город млел под лучами первого весеннего солнца. Бездомные коты грелись на крышках канализационных люков. Осоловевшие воробьи доверчиво клевали из мозолистых рук зёрнышки. Белоснежными фрегатами рассекали асфальтовую гладь голуби и раскрасневшиеся мамаши катили коляски с безмятежно посапывающими детьми по аллеям парков. А из патриотично настроенного кафе «А, ля Рус» тянуло ароматом свежевыпеченных сладких булочек-жаворонков – предвестников набирающей силу весны.

И токмо громогласный рокот мегафона с проезжающего по центральной улице города автомобиля злокозненно портил эту идиллическую картину. Отдалённо напоминающий голос редактора нелегального издания «Вилы» львиный рык доносился из открытого окна средства передвижения вставшими рогатиной призывами:

– Дерябинцы! Не отдадим наш достославный город на поругание соглашателям и национальным предателям! С честью пройдём сквозь все испытания и сохраним своё единство перед мурлом внешней угрозы. Не поддавайтесь на либеральные посулы, товарищи! Избегайте призванных «майдануть» городской люд провокаций!

Это был превентивный дебют Прокопия Сидоровича на политической сцене – никаких провокаций в реальности не наблюдалось, равно как и народных волнений. Но окрашенные патриотизмом кличи произвели на решительно шествовавших к общественному рупору граждан умиротворяющее действие. Они расслабились и разбрелись по домам. И напрасно Софья Марковна кружила над ними разъярённой фурией, а обезображенный шпиц заливисто лаял. Массы остались безучастны и немы.

Глава 2

А тем временем в общественной атмосфере сложилась, как сказал бы многомудрый Кант, антиномия. С одной стороны – «шагреневой кожей» сжималось материальное благополучие, с другой – птицей Феникс душа пела от возрождающегося величия страны. Они сошлись в рукопашной схватке, и от этой баталии сумеречное состояние городского люда делалось ещё мрачнее. К тому же оно отравлялось пережитым в конце прошлого века перееданием плодов либеральных мичуринцев: дерябинцы никак не могли избавиться от неудержимых рвотных позывов и по сей день.

В подобном состоянии пребывал и кладбищенский местный сторож Игнат Васильевич Безрукий. В прошлом году он призывал городской люд покаяться и отринуть от себя сытое брюхо во имя именин души. На тот момент горожане его агиткам не вняли, пока неумолимый ход событий не поставил перед ними выбор естественным путём. Посему Игнат Васильевич посчитал свою миссию выполненной и находил еженощное отдохновение в общении с ушедшими в мир иной согражданами.

Некоторых из них он знавал при жизни лично, с иными познакомился по месту вечной прописки. Вглядываясь в жизнерадостные фото покойников на православных крестах, Игнат Васильевич вывел собственную формулу оптимизма: засыпая, вспоминать тех, кого уж нет, просыпаясь, думать о тех, кто не встал с постели. На любовании ликом преданного земле ещё вчера провизора местной аптеки и застала его неведомая фигура.

Она вышла из хранящей покой умерших обывателей редкой лесополосы вокруг местного погоста и застыла возле скорбящего кладбищенского сторожа. Вид гостя был странен, но приветлив. Седовласую голову венчал кургузый картуз, тело облачилось в подпоясанную кушаком рубаху, а ноги помещались в сморщенные солдатские сапоги и выцветшие от времени штаны. Его одеянием даже моль побрезговала бы! Через плечо незнакомца висела холщовая котомка, в руках он держал отполированный ветрами деревянный посох.

На удивление моложавым голосом фигура вопросила Игната Васильевича, трогательно прижавшись к нему правым боком:

– Сей мирянин кем вам приходится? Родичем?

Безрукий вздрогнул и насторожился. Он опасливо отпрянул от незнакомца и разбуженным от спячки бурым медведем угрожающе зарычал:

– Ты кто такой? Ты чего шатаешься здесь не по делу?

Гость встряхнул подёрнутой инеем бородой, прислонил к витой оградке проповедческий посох и архангелом Гавриилом возвестил:

– Я – посланец растущей луны. Мне бы чайку испить с дороги… Нижайше вас прошу!

Игнат Васильевич тут же засовестился и по любомудрому размышлению повлёк незнакомца к стародавнему другу своему, санитару дерябинского морга. Знакомить посланца растущей луны с супругой Верой Сергеевной кладбищенский сторож не решился – она и так с прошлогоднего похода мужа в народ взирала на него с подозрением. А также отлучила от общей постели и засыпала, токмо положив под накрахмаленную подушку кухонный топорик. Помещать незваного гостя в городскую психиатрическую клинику Безрукий тем более воздержался: он сохранил самые беспросветные воспоминания от личного пребывания в ней.

Весело дребезжа и вольно дыша открытыми окнами, обласканный весенним солнцем городской трамвай принял путешественников в своё разогретое светилом лоно. Игнат Васильевич отметил про себя, что седовласый старец взошёл в электроповозку с видом пойманной в силки полёвки. Он крепко вцепился в облапаный горожанами поручень, зажмурил кофейного цвета глаза и полностью покорился жестокосердному року. А белоснежные волосы его на голове парусом колыхались туда-сюда по направлению льющегося внутрь вагона воздушного потока.

Подгоняемый окрепшим ветерком кладбищенский сторож и посланец растущей луны добрели до городского морга к концу рабочего дня. В окне на первом этаже они увидели Дим Димыч Кариеса с унылым и придавленным гнётом выражением лица. Ибо открытый им индуктивный метод расследования преступлений пылился под убогим топчаном – мелкие кражонки, бытовые убийства на почве недолива горячительных напитков не удостоились его применения. И даже глубокомысленные беседы с портретом незабвенного сэра Артура Конан Дойла на стене каморки не придавали осмысленности бытия служителя приёмного покоя между этим миром и тем. Как раз сейчас он обращался к нему с высокопарной речью:

– Достопочтенный друг! Почему русский человек не умеет просто наслаждаться жизнью? Радоваться каждому дню, и не тащить на плечах каждодневный крест на Голгофу общественного блага. Почему бессмысленное существование нам омерзительно и противно? За что нам выпало бремя торить неизведанные пути для всего человечества? За что?

Любивший обольстительный комфорт и европейский стиль жизни прославленный в веках автор детективов отмалчивался и снисходительно шевелил правой бровью со стены каморки. Хотя мог бы и возразить: в Швейцарии правительство предложило выплачивать каждому гражданину страны по две тысячи двести пятьдесят евро в месяц, просто так и всю дальнейшую жизнь. Провели референдум – народ отказался, инда работать хотят, и иметь цель в жизни. Но он не стал спорить с санитаром морга – общезападный эгоцентризм был в вековом тренде.

Глухо залаявший пёс Казимир тем временем вывел санитара морга из состояния апатии и застоя. Он взлохматил чёрную шёрстку и стал царапать обитую дерматином дверь подпиленными когтями. Несвойственное собачьей натуре поведение смутило Дим Димыча – Казимир был добродушным и приветливым твореньем божьим. И не дожидаясь стука, Кариес открыл дверь навстречу нежданным визитёрам.