Зеркало преподобной Феодоры. Из жизни наших современников

– Всегда ли вам хотелось пройти мимо? Раз, два, три, а… на четвертый раз…

– Не на четвертый, а на пятый – я задержалась около его машины… и… и…

– И как бы невзначай перчатку обронили… И эта ваша перчатка довела его до безумия. Видно, ваша перчатка издает какой-то аромат, который на него воздействует. Он порешил, что сегодня убьет себя, если вы не станете его… хоть на одну ночь… на одну ночь…

– Нет, нет, нет. Это невозможно!

– Хоть на полночи…

– И тоже: нет и нет!

– На час. Всего на час. Один лишь час.

Иначе он убьет – не вас, себя.

Перчатка ваша к вам и приведет!..

Да и свидетелей полно, как он

ждал вас в машине, дверь открыв… Вот как сейчас.

– Кто он? Он не художник?

– Почти, он меценат – тот, кто художников содержит.

Феодоре вдруг стало не хватать воздуха, ее дыхание участилось до предела, но она не двигалась с места и молчала; и именно это молчание вдохновило Анну Тасс.

– Когда бы так в меня был кто влюблен,

вот так, что жизнь готов отдать

за час, один лишь час с тобой, – то я

вознаградила бы его сверх меры…

И если вы даруете ему

всего лишь час, один лишь час – не больше,

то вы его помилуете. Вы…

жизнь новую ему подарите,

ведь с прежней – он уже простился! Кровью

свой приговор он молча подписал!..

Когда бы так меня любил хоть кто-нибудь! – вот так, как он вас любит! Бескорыстно, безнадежно, безропотно…

Феодора медленно идет к машине, но в трех метрах от открытой двери останавливается: ей кажется, что около машины под ковром из алых роз блестит чешуйками змея. Феодора резко оборачивается к Анне Тасс, но той нигде нет. Феодора поворачивается к машине, ищет взглядом змею, но и змея – исчезла! А под ухом Феодоры знакомый голос зашипел, зашептал, запричитал, заплакал, уговаривая:

– Это не грех спасти другого, ничтожно мало заплатив; это не грех, не роскошь, не соблазн – дать жизнь другому. В чем повинен он – в том, что тебя, увидев, полюбил? Уже стемнело – ночь приходит, и нет греха. Коль был бы день, то это был бы грех – грехи свершают ослепленные под солнцем. А ночью…

– А ночью? Нет, в преддверье ночи, вот как сейчас, когда уж солнце село?

– Коль солнце село – нету и греха. Есть только жертва во спасение другого… Но согласись, что это благородно – спасти другого, жертвуя собой?!

Феодора шагнула к машине и исчезла в темном проеме салона. Дверь машины медленно закрылась, пронзив предвечернюю тишину странным звуком, отдаленно напоминающим звук падающего скоростного лифта, виртуозно воспроизведенный квартетом виолончелистов, в экстазе обрывающих струны до завершающей коды.

†

Лифт, ускоряясь, несся в чреве небоскреба. Пролетевши точку горизонта, лифт растворился в мрачной глубине бездонной шахты.

†

Игорь делал молниеносные наброски на бумаге, стремясь линией и мазками передать скорость падения лифта, состояние невесомости находящихся в кабине лифта и осознание неотвратимости расплаты за содеянное смотрящих на исчезающий в бездне лифт.

Всем нравится кататься на скоростном швейцарском лифте вверх и вниз. Почему? Потому что в скоростном лифте испытываешь многократную перегрузку при движении вверх? Нет! Потому что при движении вниз испытываешь состояние невесомости – как при падении в бездну; то есть на долю секунды ощущаешь себя сорвавшимся в пропасть.

Бездна затягивает. Человеку трудно, очень трудно устоять на краю бездны – лучше даже не подходить к краю, а то сорвешься или сам прыгнешь. Заберитесь на высотный дом, подойдите к краю, и вы почувствуете, как у вас что-то защекочет внутри и приятная сладостная дрожь пробежит по телу, – это тянет бездна…

†

Игорь рисовал тоннель метро и станцию, мимо которой поезд, выныривая из тоннеля, проносился с неимоверной скоростью и нырял в другой тоннель.

Вихрь, поднявшийся от проскочившего поезда, сдергивал одежду со стоящих на станции, вырывал из рук сумки, портфели, книги и уносил награбленное по замысловатой спирали вслед за собой в бездну…

†

Горный серпантин. Несколько машин на предельной скорости, обгоняя друг друга, не замечают поворот и срываются в пропасть, но упав, оказываются на полу в огромном зале, где построены: игрушечный метрополитен, шахта лифта и горный серпантин, с которого только что сорвались две машины.

Сорвавшиеся машины лежат недалеко от игрушечной дороги рядом с маской заказчика.

†

Феодора плыла под водой, задержав дыхание, плыла наверх; ей страстно хотелось вздохнуть, но она никак не могла выплыть из глубины. Там, наверху, на поверхности воды была та дверь, до которой надо было доплыть, и которую надо было открыть, а за ней – свет и воздух; она подплывала все ближе и ближе. И вот, наконец, поверхность воды. Теперь надо только открыть дверь! Феодора судорожным рывком распахнула автомобильную дверь и… сделала долгожданный вдох!

4. Сомнамбула

На скоростной городской магистрали под нервический визг шин затормозило шикарное авто. Дверь машины открылась, и из салона прямо на середину дороги выпрыгнула Феодора. Машина сорвалась с места и исчезла в мрачном проеме тоннеля, оставив Феодору на трассе.

Феодора стояла посреди трассы под ослепительным светом многочисленных фар. Ее тонкая, легкая, облегающая изящное тело одежда просвечивала на свету, и взору удивленных водителей она представлялась нереальным, сказочным, окутанным в белоснежное облако ангелом во плоти, спустившимся с небес среди ночи на нашу грешную землю. Скрипели тормоза, жглись шины; машины останавливались одна за другой. Чей-то кабриолет повело юзом, произошло столкновение, и покореженные машины перекрыли движение. В довершение всего автобус, переполненный пассажирами, врезался в образовавшуюся пробку и уже наглухо перегородил трассу. Машины стояли, а пробка все росла, но совсем не было слышно людских криков: все были зачарованы неземным эфемерным ангельским образом Феодоры.

Феодора тем временем, легко славировав меж разбитых машин и игнорируя дикие взгляды возбужденных до онемения водителей, исчезла в тоннеле.

Все свидетели непредсказуемого появления Феодоры в образе сказочной феи и ее внезапного исчезновения так бы и простояли невесть сколько, если бы не недокуренная сигарета, выроненная кем-то и упавшая прямо на бензин, вытекший из перевернутых и покореженных машин на асфальт. В этом многоточии почти нереального ночного происшествия на скоростной магистрали города была поставлена яркая огненная точка. Пламя разом охватило с десяток машин, и люди, спасаясь от огня, побежали в тоннель, туда, где минутами ранее скрылась Феодора.

†

А Феодора уже шла от лифта по подземной автостоянке к своей машине; подошла, села за руль и заревела. Да как заревела: в полный голос, дико и истошно.

Перепуганный охранник набрал телефон Игоря и, заикаясь, с паузами, чтобы Игорь услышал исступленный рев жены, умолял его спуститься на стоянку как можно быстрее.

– Скорее спускайтесь, это охранник со стоянки, ваша жена рыдает… Слышите? Это ваша жена… не знаю, почему… похоже на истерику… Скорее спускайтесь, я не знаю, что делать с ней… нет, ничего не делаю… да, стою и смотрю… вы сели в лифт… я жду, не ухожу.

Игорь выскочил из лифта и увидел свою жену, безмолвно сидящую в машине и смотрящую сквозь Игоря.

– Очнись, Феодора! Ты давно тут сидишь?

Феодора зашептала, тихо и четко произнося слова:

– Я вообще ничего не помню. Как я оказалась в нашей машине?

– Там наверху около тоннеля случилась страшная авария, и образовалась колоссальная пробка: скорая на скорой, пожарные, МЧС. Смертей нет, не волнуйся, но все в ужасном состоянии легкого помешательства. Смотри, я сделал снимки.

На экране мобильного мелькают кадры аварии, произошедшей из-за Феодоры около часа назад.

– Все говорят про обнаженную красотку. Якобы она танцевала между машин и была так ослепительна, что водители бросали руль, жали на тормоза и тупо смотрели на ее танец.

Феодора вспомнила завороженные взгляды, сопровождавшие ее бег среди покореженных машин, и зашептала тихо, но четко выговаривая слова монотонным глухим голосом:

– Тупо? Почему же тупо, если она – красотка? Они смотрели с вожделением, откровенным, нескрываемым вожделением; алчно и покорно.

Никогда прежде Игорь не слышал, чтобы Феодора говорила таким низким мрачным голосом. Игорь бросился к Феодоре, обнял ее и стал целовать, желая успокоить. И вдруг Феодора очнулась и вся задрожала, то ли от испуга, то ли от озноба, то ли от стыда.

– Помоги мне, Гарик. У меня такая усталость, что не могу выйти из машины… Белое пятно передо мной, будто я ослепла и ничего не вижу… Мне холодно, дай мне твой плащ.

Феодора мгновенно облачилась в плащ Игоря, на шею накинула его длинный вязаный шарф и нахлобучила на голову его широкополую шляпу. Все это Феодора проделала так быстро, будто опасаясь чего-то. Игорь посмотрел на нее, покачал головой и хихикнул, но тут же осекся, заметив, что она вот-вот упадет без сил. Он подхватил ее на руки и понес домой, ласково бормоча ей колыбельную из проклятий городу:

– Кто ж из тебя все соки-то вытянул? Вот проклятый город! Стресс за стрессом! Нет, надо перебираться на лоно природы, поближе к матушке-земле.

Около входной двери в их квартиру она очнулась, отстранилась от мужа и зашла за ним в гостиную. Потом долго стояла перед зеркалом, вглядываясь в свое отражение, словно изучая свой силуэт в мужском одеянии.

– Тебе помочь раздеться?

Игорь хотел заглянуть ей в глаза, но она увела взгляд, побледнев как снег, резко отшатнулась от него и юркнула в ванную комнату.

5. Видение своего греха

В ванной комнате Феодора открыла краны с водой и стояла, смотрела, как наполняется ванна. Вдруг вспомнила, как заказчик целовал ее, поморщилась, стала разглядывать свои руки, принюхиваться. Потом разом сбросила с себя всю одежду и в испуге оцепенела перед зеркалом: в зеркальном отражении ее тело походило на тело старой сморщенной трясущейся карлицы. Вокруг карлицы, ощетинив клыки, стояли три мерзопакостных уродливых пса, готовых растерзать любого, кто подойдет к их хозяйке – их собственности. По свежим ранам от укусов на ногах и руках карлицы можно было догадаться о недавней схватке псов с хозяйкой.

Пар от горячей воды стал заволакивать зеркало, и отражение карлицы исчезло. Феодора перевела дух, но не двинулась с места – стояла, будто предчувствуя что-то. И действительно, скоро послышалось алчное рычание и довольное повизгивание. Феодора не удержалась и коснулась ладонью зеркала, слегка убрав поволоку, и тут же громко вскрикнула от увиденного – карлица стояла с подрезанной веной, кровь капала в миску, а псы лакали ее кровь из миски.

На крик прибежал Игорь, распахнул дверь в ванную и вопросительно посмотрел на Феодору:

– Ты кричала! Что случилось?

– Нет-нет! Не смотри на меня, я – карлица, я – уродина!

Феодора не знала, куда деться от взгляда Игоря, и с ужасом смотрела прямо ему в глаза. Игорь с позиции художника окинул взглядом обнаженную фигуру жены и заулыбался в восхищении, не удержался и сделал пару снимков на смартфон; а она поняла, что выглядела, как и прежде, и что Игорь не замечает перемены. Вот только в зеркале по-прежнему отражалась уродливая карлица, кормящая своей кровью ненасытных псов. Игорь заметил ее настороженные косые взоры в зеркало и решил заглянуть в него, даже не предполагая, что может в нем увидеть!

– Интересно! Что такого «ужасного» и притягательного ты видишь в этом зеркале? Покажи мне!

Но не успел Игорь перевести взгляд, как Феодора выхватила из рук мужа смартфон и швырнула точно в зеркало. Зеркало треснуло и кусками осыпалось на пол. Острые, как иглы, стеклянные брызги обожгли ее тело. Феодора закрыла лицо руками и опустила голову, но и сквозь пальцы видела в разбросанных по полу осколках зеркала отражение карлицы, усмиряющей воинственных псов.

Боясь, что Игорь тоже может увидеть в осколках это уродливое, но завораживающее зрелище, Феодора принялась топтать острые обломки зеркала. И топтала их с таким остервенением, словно ей нравилось доставлять себе боль. В кровь порезав ступни ног, разбросав по углам ванной комнаты остатки растоптанного зеркала, Феодора с наигранной радостью и явным удовлетворением прыгнула в уже заполнившуюся пенящейся водой ванну.

Пока шел танец «измельчение осколков зеркала», Игорь не проронил ни слова: он будто был заворожен. Теперь же он очнулся, трезво оценил ситуацию и как можно спокойнее обратился к Феодоре, которая бледнела с каждой секундой:

– Танец был великолепен, но ты вся в крови, а вода горячая – это чревато еще большей потерей крови, и так-то вон сколько натекло.

– Что ты сказал? Повтори. Я вся в крови?

– Да. Ты вся в крови!

Глаза у Феодоры заволокло туманом, она потеряла сознание и ушла под воду.

†

Ей чудилось, что она в туманном лесу; чудилось, что уродливая карлица тщилась вытащить ее из молочной ванны. Молоко было розового цвета от крови. «Да это от ее крови розовый цвет!» Она осмотрела свои пораненные ноги и руки. Ужасные раны зияли на ногах и на левом предплечье, но раны уже не кровоточили. Карлица между тем вынула из ванны пробку, и кровяное молоко ручейком побежало по земле. Псы кинулись лакать из ручья. Скоро ручей высох, и псы подошли к лежащей Феодоре и стали зализывать ее раны… И тут туман рассеялся, и она очнулась….

6. Уход

Феодора лежала дома на кровати, а врач обрабатывал ее кровоточащие раны и общался с ее мужем. Они думали, что она еще без сознания, но она уже наблюдала за ними сквозь слабо приоткрытые веки.

– Игорь Феодорович, это последняя ранка. Она уже вне опасности. Я сделаю ей еще один укол – успокоительный со снотворным. Через сутки, когда она очнется, вы дадите ей вот эти две таблеточки. Она опять заснет. Ну а когда проснется, то будем надеяться, что она все забудет и не вспомнит ничего… что тут произошло… Только вы зеркало купите, точно такое же… точно такое же…

Доктор аккуратно ввел лекарство в вену, заглянул в зрачки, с восхищением окинул взглядом ее тело, нервно вздрогнул, видимо, вспомнив о своей чрезмерно растолстевшей супруге, и укрыл засыпающую пледом. А в сознании Феодоры, как заевшая пластинка, все крутилась последняя фраза доктора, сказанная им со шприцом в руках: «Точно такое же… точно такое же…» Бормоча про себя эту фразу, она и уснула.

†

Туманная бездна вновь поглотила Феодору и, обдав ледяным дыханием потустороннего мира, бросила на лед замерзшего озера. Феодора лежала, замурованная во льду, со всех сторон окруженная такими же вмерзшими в лед напуганными молчаливыми людьми. Карлики, карлицы и калеки в окружении страшных злых псов ходили по льду, разыскивая своих альтер эго и альтера парс. И если бы кто и вырвался из ледяного плена, то псы, наверняка, тут же набросились бы на него.

Феодора сделала неимоверное усилие и, подавшись всем телом вверх, сломала ледяной панцирь, сковывавший ее движения.

†

Феодора открыла глаза – она была не на льду замерзшего озера, а у себя дома. Все ее тело было в поту, дыхание – нервное, частое; сердце билось в груди так сильно, что она вздрагивала при каждом ударе. Между незаконченных картин Игоря на антикварном столике рядом с мольбертом стоял хрустальный стакан с молоком и лежали две продолговатые розовые таблетки. На полу около столика валялась записка. Феодора подняла записку и прочла шепотом, едва шевеля губами: «Дать выпить, как проснется». И тут же Феодора вспомнила слова доктора: «Точно такое же… точно такое же…» «О чем он говорил?» – подумала она, но, как ни напрягала память, ничего не могла вспомнить.

Она обошла квартиру, давно превращенную мужем в художническую мастерскую. Везде лежали стопки набросков, стояли начатые и незаконченные полотна картин. Почти на всех полотнах была изображена Феодора, порой весьма в откровенных символических позах с надуманных ракурсов. «Ничего оригинального!» – мелькнуло у нее в голове. Но вдруг взгляд ее упал на работу мужа, ранее не знакомую ей. Это был набросок на большом холсте. На нем Игорь изобразил Феодору, смотрящуюся в треснувшее рассыпающееся зеркало. Причем лишь несколько осколков скользили вниз по плоскости рамы, а остальные уже упали и лежали у ног Феодоры. Феодора перевела взгляд с картины на пол. Нарисованный пол на картине незаметно переходил в реальный пол, прямо на котором картина и стояла. Рядом с нарисованными на картине осколками зеркала, на настоящем полу, как бы продолжая картину, лежали подлинные, забрызганные алой краской, как кровью, зеркальные осколки… Задумка Игоря была проста, но весьма действенна на того, кто захочет рассмотреть картину вблизи. Разглядывающий картину не увидит лица изображенного смотрящимся в зеркало – тот нарисован со спины, а отражения в зеркале нет – зеркало-то разбито. «Духовное опустошение». Но осколки лежат у ног разглядывающего картину, и волей-неволей, но он бросит взгляд в эти осколки и, конечно, увидит свое отражение; происходит как бы идентификация смотрящего картину со смотрящимся на картине в рассыпающееся зеркало. Нет, не «Духовное опустошение», а «Самоопустошение» – вот название для этой картины.

Вглядевшись в один из осколков, Феодора увидела сморщенное старушечье лицо, но смотрела на нее старуха взглядом самой Феодоры, то есть будто это старуха и была Феодора! И взгляд этой старухи был вопросительно-ожидающий, толкающий Феодору на искупительный поступок, на очищение – невыносимая, нестерпимая боль таилась в этом взгляде.

За какое-то мгновение все случившееся с Феодорой промелькнуло у нее перед глазами: шпильки, машина, перчатка, лобзание неизвестного в маске, пробка в тоннеле, разбитое зеркало в ванной и прыжок в горячую пенящуюся воду.

Феодора обвела мастерскую быстрым решительным взглядом. Легкое посапывание доносилось из-за ширмы – это спал Игорь.

– Духовное опустошение. Умаялся, наверное, рисуя этот шедевр.

Она не будила Игоря, она просто шептала вслух некоторые свои мысли, оживляя воспоминания, для того, чтобы вспомнить все, для того, чтобы ничего не упустить, ничего. И Феодора вспомнила про доктора и про таблетки, вспомнила, как тот, делая ей инъекцию, говорил, что эти две таблетки надо выпить, как она проснется, и что тогда она уж точно все забудет.

– «И она все забудет…» Нет, и он все забудет!

Феодора подсела к Игорю на кушетку и, приподняв ему голову, тихо, чтобы не разбудить, но твердо, как маленькому заартачившемуся ребенку, приказала проглотить таблетки.

– Глотай… глотай! А теперь запей, вот так. Это поможет снять стресс, ненужное напряжение и усталость.

Игорь проглотил и запил таблетки, так и не проснувшись. Феодора, взяв лист бумаги, начала писать записку. Написала несколько слов, зачеркнула, перевернула лист, написала целое предложение, но, перечитав, тоже зачеркнула, скомкала бумагу и бросила в корзину. Походила по комнате, остановилась, схватила лист, быстро что-то написала и несколько раз вслух прочитала написанное.

– Чтобы нам быть вместе, я должна уйти! Чтобы нам быть вместе, я должна уйти…

Вдруг Феодора вскрикнула от осенившей ее мысли и порвала в клочки и эту записку. Она подошла к последней незаконченной работе Игоря и стала быстро, словно по наитию и будто боясь спугнуть или запамятовать явленный ей образ, углем дописывать картину, при этом не переставала шептать Иисусову молитву…

†

За окном занимался рассвет. Солнечный луч разбудил Игоря. Он открыл глаза и от испуга тут же закрыл – прямо перед ним, вперив в него прожигающий душу взгляд, стоял монах, перебирая четки и произнося Иисусову молитву.

Игорь сполз с кушетки и почти на ощупь, подглядывая одним левым глазом, и то только в пол, дополз на четвереньках до ванны, открыл воду и сунул голову под струю.

Вода была ледяная, но это и надо было Игорю сейчас. Он вспомнил, как фотографировал с мансарды небывалую пробку перед тоннелем, вспомнил, как собирал осколки зеркала, вспомнил, как рисовал смотрящуюся в разбивающееся зеркало, вспомнил, как раскладывал под картиной настоящие осколки, и вспомнил, что придумал название для своего шедевра и что сделал надпись прямо на полу под картиной. Но монаха он не мог вспомнить. Не было монаха!

Игорь вынул голову из-под струи воды – монах исчез, растворился в воздухе. Игорь вышел из ванной и приблизился к картине, смотря на пол. Нашел сделанную им надпись.

– Идентификация отражения… Оп-па! А это когда я нарисовал? Странно! Не я это рисовал, не я. Зеркало же было разбито, а тут отражается? Прямо русский лубок. Так, «потоптано и поклевано при дороге»… Ха, и нарисованы птички, что клюют семя, брошенное при дороге. Еще подпись: «Засохло на камне». Ну, это понятно! А тут что за рассада? А! «Терние заглушило Божие слово». Так, и последняя надпись по кромке одежды инока: «Добрая земля – плод сторичный».

Игорь стал более тщательно рассматривать подпись на рясе монаха. Буквы были написаны старым церковнославянским шрифтом.

– Шрифт красивый, старинный! А где осколок зеркала? Я же точно помню, что положил его здесь у картины, так задумано! Неужели в мусорной корзине?

Но в мусорной корзине лежали лишь два скомканных листка; Игорь достал их, развернул.

– «Дорогой!» и зачеркнуто; а тут: «Игорь, прости, но мне необходимо…» – и все? Что необходимо? Испортить картину? Хотя, с другой стороны, совмещение нескольких стилей, форм и жанров – весьма оригинально. Весьма. Нет, это не эклектика и не паноптикум! Нет! Тут есть не только мысль, но и эмоция. Но… Но это надо еще довести до единого впечатления… Да и понять, что тут зашифровано! Надо будет с Феодорой к ее знакомой игуменье съездить и показать картину. Да, это хороший рекламный ход! А где Феодора?

Он вспомнил, наконец, и про жену! и сразу покраснел и вспотел одновременно. Открыл шкаф, но все вещи на месте. В чем ушла и куда? В такую рань? это не в ее привычках!

Тут Игорь заметил на полу разбросанные клочки бумаги. Он стал их собирать и складывать как мозаику, желая прочесть разорванное послание от жены. Он был уверен, что это письмо от Феодоры. Сначала у него сложилось: «Я должна быть вместе…»

– Что за ерунда! Еще чего не хватало! С кем ты должна быть вместе? Не поверю!!!

Игорь принялся ползать по полу мастерской и нашел еще несколько клочков от письма; стал их составлять заново. Руки дрожали, пот струился по лицу, но он усердно решал кроссворд, заданный ему его женой. Теперь у него получилось: «Я должна уйти».

– Куда уйти? А? От меня уйти? Зачем, зачем…

Он снова все перемешал, поискал и нашел еще один клочок, и когда составил, то получился ровный лист бумаги. Сомнений не было – именно это она и написала: «Чтобы нам быть вместе, я должна уйти». Игорь сел на корточки посреди мастерской и закрыл лицо руками, словно прячась от многочисленных Феодор, смотрящих на него с его же полотен.

Он сидел, раскачиваясь, закрыв лицо руками, и все повторял и повторял единственную строчку из письма его жены…

– «Чтобы нам быть вместе, я должна уйти»… Чтобы нам быть вместе, я должна уйти…

7. За советом к игуменье

В Надвратной церкви Введенского монастыря игуменья Марфа стояла перед Богородичной иконой, перебирая четки. Рядом с ней на коленях стояла рыдающая Феодора.

Слушая рассказ Феодоры, игуменья видела глубокое и искреннее раскаяние в содеянном, но не прерывала ее, а терпеливо ждала окончания рассказа. Едва Феодора отплакалась, успокоилась и, казалось, отвлеклась и забылась, как игуменья словом вернула ее в действительность.

ИГУМЕНЬЯ

Я поведаю тебе историю одного человека, который содеял страшный грех и так сильно раскаивался, что едва не совершил еще более страшный, непоправимый грех. Хотя и нет такого греха, что не простил бы Господь, потому как милость его безмерна и покрывает все наше нерадение, проказы, греховные помыслы и сами грехи при условии искреннего и бесповоротного раскаяния.

ФЕОДОРА

Сравнится ли что с моим грехом! Сравнится ли, матушка!

ИГУМЕНЬЯ

Не в сравнении дело, а в осознании греха. Слушай. Жил простой монах в обычном монастыре. Правда, красив он был на личико неимоверно, и голос имел звонкий и нежный, как… как… у ребенка. Это позже все узнали, а до поры до времени монах этот вовсе не говорил, только слушал и иногда кивал головой в знак согласия. Историю жизни его никто не знал, ведь попал он в тот монастырь после того, как…

Игуменья запнулась, тень пробежала по ее старческому лику.

ИГУМЕНЬЯ

…как чудом спасся. Это было в смутные безбожные времена, когда церкви взрывали, монастыри закрывали, разграбляли… Страшно вспомнить, что творилось. Послушание у него было книжное, то есть он заведовал монастырской библиотекой. Знал несколько языков, и почерк был у него изысканный. Монахи звали его брат Олег. В смутные времена тот монастырь был одним из немногих, что не закрыли.