Кровавая Мэри. Детективный роман

Кровавая Мэри

Детективный роман

Леила Михаиловна Хомерики

© Леила Михаиловна Хомерики, 2017

ISBN 978-5-4485-3003-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

авт. Леила Хомерики

Кровавая Мэри

Всю зиму провела около радиатора – мечтала о лете и отпуске. И вот оно настало – жаркое, жёлтое, яркое, запахло горячим асфальтом и вишнёвым вареньем. В транспорт войти невозможно. Такое ощущение, что туда загнали дюжину немытых животных, а потом и тебя заткнули – приказав дышать потом и дыней насыщенным воздухом. На улице хуже – выхлопные газы бьют прямо в лёгкие. На этот счёт лучше всего метро, если, конечно, не попадёшь в плен к невесть откуда взявшимся цыганам, заполонившим, как саранча, перекрёстки и подземные переходы столицы.

Вчера вечером, еле волоча опухшие от жары ноги, пошкандыбала домой, авоську с фруктами кинула прямо на пол, в потолок взлетели сросшиеся со ступнями босоножки, сама же, тихо постанывая, плюхнулась на диван.

В этот момент зазвонил телефон. С трудом подобрав размякшее тело, доползла до аппарата. Звонила Соня, моя одноклассница и подруга детства. Мне-то думалось, она в Америке. Как выяснилось, ей скоро наскучили высоченные Трамп-билдинги, вылизанные подъезды, вечно сытые американцы, и две недели назад она вернулась в Москву. На данный момент находится в Ново-Огарёво, на даче, где и собирает старых друзей на ужин.

– Ещё кто будет? – поинтересовалась я.

– Тимурины друзья с жёнами, ты, Лола, Катя, Кирилл, Коля, Гриша, Кира.

– Жрачка будет?

– Ты что, с ума сошла?! В такую жару даже не подумаю. Будет фруктовый торт, мороженое и «Кровавая Мэри».

– Что? – спросила я с недоумением.

– «Кровавая Мэри», дурочка, коктейль есть такой.

– Ааа… А я подумала, откуда знакомое словосочетание. Где-то читала про эту «Мэри».

– «Читала», – передразнила Соня. – Лучше один раз попробовать, чем сто раз прочесть. Хорошая вещь, американцы пьют галлонами. Знаешь, какие они толстые, притом розовые? Чего замолкла?

– Жарко.

– Ну, приглашаю охладиться, можешь остаться до воскресенья. Посплетничаем… Сплетни знаю, умрёшь!

– Правда? – оживилась я. – А всё-таки?

– Не телефонный разговор, – в нос забубнила Соня.

У неё манера – сообщая очередную сплетню, шипит сквозь зубы, как змея на охоте. Вообще, Соня любит создавать вокруг себя ажиотаж, из мухи слона сделает и преподнесёт на блюдце. Если учесть, что в основе всякой сплетни лежит искреннее чувство и бескрайняя фантазия – все слушают разинув рты. В конце концов, интересен не сам факт, а эмоция, которой заряжается и рассказчик, и слушатель. На Сонином месте я бы начала писать детективы.

– В котором часу?

– В семь будь здесь.

– Посмотрим.

– Как это посмотрим? – петушьим голосом возмутилась Соня. – Ты что-то скрываешь, да? Точно скрываешь, – ответила на свой же вопрос. – Если ты опять откопала очередного мужа, я просто повешусь. Ты хоть место укажи на кладбище, где можно выкопать кандидатов в мужья. Их там много?

– Сколько хочешь. Ведро – триста баксов.

– Дешёвка, такого добра и у меня хватает.

– Какого чёрта тогда повисла, как амулет?

– Раньше предполагала, что он стотысячный.

– И не стыдно тебе, – вступилась я за Тимура.

Справедливости ради следует отметить: с мужем Соне повезло. Тимур Арбатов, субъект субтильный и интеллигентный, по настоянию супруги бросил «скучную» профессию программиста, подался в бизнесмены и предстал перед опешившей публикой в качестве владельца ресторана. Сонька распустила павлиньи перья. «Мой муж – директор элитного ресторана», – трезвонила она повсюду. Напрасно горло драла. Людям деньги покажи, а там хоть могильщиком работай. Вышеупомянутый элитный ресторан прибыль не давал. Сонька хвост поджала, но сдаться даже не думала. На этот раз её хищный взор устремился к Америке. Долго не раздумывая, втолкнула в самолёт своего благоверного и полетела в цитадель демократии, а вернулась оттуда ни с чем… если не считать рецепта «Кровавой Мэри», а из-за этого точно не стоило тащиться за океан.

– Стыдно, – поразмыслив, согласилась Соня. – Но это к делу отношения не имеет. Признайся – кто он? …Ага, затихла, как нильский крокодил, значит, «он» есть. Чёрт с тобой, тащи и его.

– Какая чепуха. Ещё мужа не хватало в такую жару, – тихо простонала я.

– Ну ты даёшь! Тебе сезонного мужа подавай. – Соня не могла обойтись без укуса, когда речь заходила о моём замужестве.

Повесив трубку, я с досадой уставилась на собственную физиономию, смутно отражённую в зеркале. Зелёные глаза, продолговатые и меланхоличные, недовольно сморщенный нос, редкие брови. Вообще-то, у меня занятная внешность. Некоторые находят сходство с Барбарой Стрейзанд, некоторые – с Барбарой Брыльской. Что у этих двоих общего, кроме имени? Ничего. Просто обе похожи на меня. Так что я с успехом могу быть и красавицей и уродиной, как сказочная Василиса.

Что касается моего злосчастного замужества…

Пора познакомиться. Меня зовут Ия Малышева. Фамилия обыкновенная, а именем меня наградила бабушка-грузинка, утверждая, что Ия – это фиалка. Так звали её лучшую подругу, умершую в юности. Мне, конечно, жалко ушедшую из жизни тёзку, но лучше бы её звали Анастасией или Еленой, в конце концов, Евгенией. Нет, непременно фиалка – ну прямо букет цветов и много солнца.

Насчёт замужества… Имела «счастье» два раза быть замужем, что и подорвало мою репутацию. Первый раз выскочила замуж в семнадцать лет за двадцатитрёхлетнего амбала с бицепсами Шварцнегера и тремя извилинами в мозгу. Сразу возникает вопрос: если изначально знала о количестве извилин, какого чёрта «выскочила»? Отвечаю: на тот момент мерещились извилины, располагающиеся ниже пояса, чувственно-энергетические гормоны ослепили меня. Притом эти извилины так красиво были упакованы, не то что я, сама Хилари Клинтон бы ошиблась.

Самым невыносимым оказалось его пьянство, когда испарялись и те несчастные извилины. Испепеляя шизоидным взглядом, он надвигался на меня, будто перевёрнутая пирамида, демонстрируя пудовые мышцы. Вспомнить тошно.

Через год расстались. Второй раз вышла замуж в двадцатипятилетнем возрасте. О причине развода рассказывать не буду – больно вспоминать.

«»

Вечером второго дня я при полном параде: причёсанная, надушенная, в элегантном синем платье – стояла на окраине города в ожидании микроавтобуса. Несколько попыток лебединым взмахом оголённой руки остановить микроавтобус потерпели фиаско. Правда, остановился чёрный мерседес с таинственно затемнёнными стёклами, но я не села, кто знает, какой монстр затаился за тёмными окнами мерса. Подфартило трём полуголым девицам – перепрыгивая друг через друга, точно горные серны, они очутились у дверей автомобиля. Повиляв востренькими задницами, барышни, не кривляясь, юркнули в машину.

Наконец, появился долгожданный микроавтобус. На парпризе красовалась жирная надпись «Москва – Огорёво». Закинув ногу на довольно высокую ступеньку, неожиданно почувствовала подзатыльник, не успев сообразить, в чём дело, приподнялась в воздухе и головой ткнулась в бок одуревшего от жары водителя. Моя голубая длинноухая сумка сделала сальто и криво повисла на сидящем в первом ряду юноше. Водитель спохватился и бросился на помощь, я грозно развернулась.

Между узкими рядами продвигалось сиреневое животное неимоверных размеров, после тщательного осмотра оно оказалось особью женского пола, похожей на борца сумо.

– Гражданка… – пролепетала я.

Кто на тебя смотрит, кому далась твоя изысканная причёска, или сломанный ноготь, или пылающее от стыда лицо? Женщина, весело подрагивая центнеровой задницей, прошествовала между рядами и плюхнулась на то единственное место, которое предназначалось мне.

– Эээ… ааа… – заблеяла я, словно новорождённый телёнок.

У меня нет ответа на хамство. Единственное, что я могу – это плакать. Каково видеть в битком набитом транспорте рыдающую женщину бальзаковского возраста?

– Иди сюда, сядь со мной, – пожалел меня водитель и сунул миниатюрную табуретку, предназначенную «высоким» гостям.

Что оставалось делать? В настежь распахнутые окна заглядывали заискивающие лица желающих подышать свежим воздухом пригорода. И где они прятались, вроде одна стояла на остановке.

По дороге водитель подобрал ещё нескольких пассажиров, за неимением мест они стояли строем, смотря друг другу в спину, будто папуасы выполняли сложный ритуальный танец. Передо мной качался дряхлый старик, вцепившийся в потолок, как тропический паук. На подъёме старик наклонялся, норовя наскочить на меня своими худыми потными ляжками. В одной руке он держал целлофановый пакет. Подозреваю, что там находился вонючий козий сыр под названием гуда, который делают пастухи в недоступных горах Грузии.

Автобус наконец дополз до Огорёво. В витрине ветхого магазина мельком увидела остатки причёски, съехавший ворот элегантного платья и искажённое от досады лицо – по всей видимости принадлежащее мне. Ещё бы, почти двухметровая женщина полчаса тряслась на крошечной табуретке, каждую минуту одёргивая облегающее платье, ощущая, как колени касаются собственных ушей. Как живой осталась – вот в чём вопрос.

Часы показывали восемь. Конечно, опоздала, кутёж в самом разгаре. К чёрту! Не останавливаясь, достала зеркало – припудрилась, причесалась, опрыскалась духами, и гордо закинув голову, приоткрыла ворота.

Тишина поразила меня, будто в склеп попала.

– Сонька! – выкрикнула в пустоту.

Отозвалась соседняя собака, в кустах раскудахталась рыжая курица. Неужели ошиблась адресом? Нет. Вот облезлый кран, вставленный в грязно-белый кафель, лестница, ведущая на открытую веранду… Но почему не слышны голоса гостей, почему не встречает меня вечно весёлая и энергичная Соня?

Осторожно ступила во двор, повертела головой во все стороны и прошла на второй этаж.

Минуту спустя я оказалась в реальном ужастике Альфреда Хичкока. У накрытого стола в неестественных позах развалились трупы моих друзей, в гамаке покачивалась незнакомая мне пара, выпучив белесые глаза. На столе пурпуром отливали стаканы с коктейлем. «Это и есть „Кровавая Мери“»… – подумалось перед тем, как хлопнуться в обморок.

«»

Целую неделю глотала транквилизаторы, прикрываясь сном, как устрица ракушкой. Сон приходил, но какой-то нездоровый – вязкий, зеленовато-серый, как поверхность болота. Я качалась на этой поверхности – ни живая, ни мёртвая. Временами снился сон, но это был не классический сон – с началом и концом, это было продолжение кошмара, героиней которого я оказалась в тот злосчастный летний день…

Снилось, будто я не опоздала на ужин, будто вместе с другими пью отравленный коктейль, вместе с другими умираю… Невесомым телом пригвоздившись к потолку, я наблюдаю за происходящим в каком-то другом измерении. Кто-то горько рыдает, кто-то тихо всхлипывает, только я невозмутима. Моё бледное лицо с потусторонним безразличием всматривается в себя. Наблюдаю и думаю: неужели этот заострённый, направленный в неизвестность нос принадлежит мне или эти стеклянные глаза, без намёка на здравую мысль? У сна имелся свой специфический запах, от него пахло серой и обугленными покрышками, вероятно, так пахнет ад.

Процесс пробуждения был хуже.

– Встань, Иечка, на панихиду опаздываем, – сквозь пелену услышала голос моей старшей сестры, Лены.

Стараюсь вырваться из ирреального мира, с трудом продираю глаза.

На краю постели вместо одной сидят несколько Лен, они сидят позади друг друга, копируя движение первой. Вспоминается «Лебединое озеро» Чайковского… В юности я увлекалась балетом, стать прима-балериной помешал высокий рост. Людмила Марковна, преподаватель хореографии, посоветовала маме: «Пока не поздно, пристройте свою дочь-акселератку на баскетбол». Мать чуть инфаркт не хватил, но продемонстрировать свой снобистский лексикон она всё-таки сумела: «Моя дочь… Моя семья… „Щелкунчик“… Григ… „Девятая симфония“…» Не пойму, с какой стати она налегала на балет. Моему росту разве что Шварцнегер подойдёт. Ничего себе пара – я с Арни на сцене Государственного театра оперы и балета. Потанцевать в детском спектакле я успела. Шла первой, за мной шествовали остальные, будто одноликий и многорукий Шива надвигается.

– Ия! – подаёт голос Лена.

На сей раз она без двойников, чинно сидит у постели и с сочувствием смотрит на меня большими чёрными глазами.

– Неудобно, панихида началась.

Чувствуя на плече её тёплую руку, тихо радуюсь. Хорошо, что у меня есть сестра, старшая сестра. Иногда я раздражаю Лену, но куда ей деться от меня? Лена – честный человек, законопослушный, а у жизни свои законы, в большинстве случаев не совпадающие с её представлениями. Тогда Лена теряется и злится.

Пьяной курицей тащусь в ванную, стараюсь привести себя в порядок, потом сажусь в машину и еду на панихиду – на первую, вторую, третью… Боже мой, заплакать бы. Слёзы унесут эмоциональные шлаки. Не получается – хожу с сухими глазами, как чучело.

Не хочу быть обузой, даже родная сестра не обязана ночами напролёт сидеть у моей кровати, тем более дома ждут муж с детьми. Мой зять Виктор будет весь день сидеть с пустым желудком около полного холодильника, ему готовенькое подавай. И сестра носится орлицей, доставляя в клюве переваренную пищу.

Вечером последний раз сглотнула оставшийся омитриптилин, юркнула в постель и приготовилась к завтрашнему пробуждению. Валяться в депрессии слишком большое удовольствие, я должна найти убийцу моих друзей или убийц… Интуиция подсказывает, это дело рук близкого, только близкий человек мог вечером проникнуть в семью Арбатовых, подсыпать толчёный клофелин в бокалы с коктейлями, убить шесть человек и смыться. Шесть человек…

Утром, сварив крепкий кофе, села за стол. В первую очередь написала список.

Убитые:

1. Соня Арбатова.

2. Тимур Арбатов.

3. Гриша Тарасов.

4. Кира Шевченко.

5. Борис Зарубин.

6. Таня Зарубина.

Внизу приписала имена счастливчиков, не пришедших на смертельный ужин.

1. Ия Малышева – ваша покорная слуга.

2. Лола Демидова.

3. Никита Соколов.

4. Катя Кучумова.

5. Кирилл Кучумов.

6. Вадик Долинский.

7. Света Долинская.

Начинаю с последних – муж и жена – Вадик и Света Долинские, друзья Тимура. В момент убийства они находились на вокзале. Уезжали в город Сочи. Добраться до Огорёво, подсыпать в стаканы яд и вернуться обратно на вокзал они успели бы только на «Мессершмитте». Чета Долинских вне подозрений.

Вторую пару – Катю и Кирилла Кучумовых – я знаю прекрасно. Они находились дальше Долинских, в Кушадаси – курортном городке Турции, где и поныне отдыхают. Вряд ли они знают вообще об Огорёвской трагедии.

Остаются три подозреваемых – я, Лола и Никита.

Весь тот злосчастный вечер Лола провела дома. У неё сломался передний зуб. Зияя чёрной дырой во рту, закомплексованная Лола не то что в Огорёво, мусор бы не вынесла в собственный подъезд.

Что касается Никиты Соколова (он же Кит, он же Сокол), с семи до восьми он находился на деловой встрече. Этот факт подтверждают весьма компетентные мужи, присутствовавшие на той встрече. Никита собирался приехать в Огарёво, но позднее, о чём предупредил Соню.

Остаюсь я. Но я никого не убивала. Сомневающихся могу познакомить с водителем микроавтобуса и стариком с вонючим сыром, в ногах которого болталась до Огорёво.

Закусив кончик карандаша, уставилась на список. Шесть человек туда, шесть сюда, а мне куда ткнуться, мой дедуктивный поезд застрял в туннеле. Единственное, что знаю наверняка – я не убивала. Моя рука механически вырисовывает въезжающий в туннель поезд.

Скоро прибудет следователь, я готова сотрудничать с правоохранительными органами, но надежда на успех равна нулю. Горячий след преступления успел охладиться, поводов для оптимизма мало.

В три часа раздался звонок. На пороге высился мужик в пыльных туфлях.

Добрый день, майор Шпагин.

У большого майора и голос соответствующий – громоподобный, будто мифологический Зевс вещает на русском языке. На белой сорочке болтается синий галстук, только мазохист может рисоваться галстуком в такое пекло, если хотел произвести впечатление, как минимум должен был почистить туфли. «Настоящий мужик должен быть грозным и слегка неряшливым», – сказала бы Соня. Я тоже не люблю стерильных мужчин, но грязная обувь раздражает. Зато глаза у майора красивые – большие, тёмные, с длинными ослиными ресницами.

– Я обращался к вам две недели назад, но тщетно… – начал он.

С трудом вспоминаю тогдашний ажиотаж: полиция, прокуратура, соседи, родственники, крик, плач, брезентовые носилки. Какой-то толстый майор тоже околачивался. Но этот не толстый, этот здоровый, как саванский носорог.

– Заходите, – приглашаю в дом здорового майора.

Тот неуклюже втискивается в мою маленькую квартиру.

– Садитесь, – указываю на кожаную тройку.

Тройка у меня немецкого происхождения, приобретённая в магазине уценённых товаров. 800 долларов отгрохала, но осталась весьма довольна. Большое дело, если какой-то Фриц тёрся задницей о натуральную кожу моего дивана, ведь покупают подержанные машины? А я купила мебель. Вот носить подержанные вещи не могу, говорят, что одежда впитывает ауру прежнего владельца. Не исключено, что у мебели тоже своя аура, но я вроде ничего плохого не чувствую.

– Ваше имя, майор? – спрашиваю и жду, когда он скажет что-то типа Илья Муромец.

– Сергей, – майор смирно произносит своё заурядное имя.

– С чего начнём, Сергей?

– Когда в последний раз видели Сильвию?

– Какую ещё Сильвию?

– Арбатову Сильвию Владимировну, – углубился в папку майор.

– Ааа, Соньку? – вспомнила официальное имя Сони.

В школьном журнале тоже была зафиксирована Сильвия. Им наградил Соньку влюблённый в итальянскую актрису отец. Из-за выходки отца Соня злилась на всю Италию, а конкретно на незнакомую Сильвию, оказавшую ей медвежью услугу.

– Как вам будет удобно, – снизошёл Сергей.

– Накануне убийства она звонила и пригласила на ужин.

– До этого не встречались?

– В Америке ведь находилась?!

– Не знаю, не знаю… – в нос бубнит майор. – Однако ваши друзья успели встретиться друг с другом, например, Кира Шевченко за неделю до смерти находилась на даче у Сони Арбатовой.

Что значит «находилась»? Почему не позвали меня? Мою многострадальную душу царапает паук ревности. Соня находилась в Москве и не позвонила мне, самой близкой подруге? Этот носорог должен сообщать время и место встречи моих друзей? «Не стоит злиться, – одёрнула себя, – кто знает, по какому поводу Кире понадобился практицизм Соньки, тем более она намекала на какие-то невероятные сплетни». Ясно, меня посчитали некомпетентным человеком, а я умная, особенно в чужих делах.

– Ия, расскажите о своих друзьях.

– О живых или мёртвых?

– Начинайте с мёртвых, – Сергей с нежностью взирает на меня.

К своему удивлению, я раскрываю рот и начинаю вспоминать…

Соня Арбатова появилась на свет тридцать два года назад. Ия и Соня знакомы с первого класса, если спросить Соню, то с родильного дома. Родились они в один и тот же день в одном и том же роддоме. Ия была патологически стеснительна, Соня наоборот – слишком активна и общительна. Противоположность сближает людей – и они подружились.

Где-то в восьмом классе Ия начала расти и вскоре переросла всех учеников класса. «Эта девчонка удобрениями питается?» – недоумевали учителя. Ия стеснялась своего роста и гнулась в три погибели. Она возвышалась над всеми, как баобаб среди карликовых кактусов. Кроме разного роста, у друзей были разные таланты. Ие давались гуманитарные предметы, Соне – математические. На контрольных были неразлучны – помогали друг другу.

После окончания школы Ия поступила в институт иностранных языков, Соня – в технический вуз, где и познакомилась с будущим мужем, талантливым программистом Тимуром Арбатовым. Родила дочь Кристину, которую воспитывают родители Тимура, живущие в Орехово-Зуево.

Григорий Тарасов, он же Гриша, родом из Сочи, семья переехала в Москву, когда Грише исполнилось пятнадцать лет. Юный Гриша смотрел на жизнь большими романтичными глазами, глотал приключенческие романы, мечтал о собственной яхте и красавице жене. После окончания школы все ринулись сдавать экзамены в высшие учебные заведения, а Гришу потянуло к морю. Собрав манатки, он укатил в родной город – поступать в мореходное училище.

До трагического случая Гриша работал помощником капитана, но друзья его звали капитаном, ведь до капитанского звания рукой подать.

Что касается семейного положения Гриши, то он разведённый. Причина развода неизвестна. Злые языки говорят, жена его оставила, если так, то она круглая дура, муж-мореход – мечта слабой половины человечества. Представьте, полгода не стирать и не гладить мужские брюки. Видимо, жену Гриши, Любу, не устроил такой расклад – или очень скучала по дражайшей половине, или так отвыкала, что не выдерживала шестимесячного присутствия. Развод с женой плохо отразился на Грише, с друзьями на эту тему не говорил, но начал попивать. Неотлучно держал в кармане кителя металлическую фляжку, делая маленькие глоточки. Без памяти пьяным его никто не видел, но в лёгком кайфе находился постоянно. Жил он в однокомнатной квартире на улице Партизанов.

Кира Шевченко была самой видной девушкой в классе. Каштановые кудри египетским париком красовались на маленькой головке, полные губы и низкий голос с лёгкой хрипотцой делали её настоящей секс-бомбой. А как она пела романсы… В Киру были влюблены все парни, включая учителя физкультуры – длинного Валеру. Смена фаворитов Киры (Гриша Тарасов сменил Никиту Соколова) сопровождалась шекспировскими страстями.

Кира походила на играющую с мышками кошку, которая в предвкушении вкусного обеда ставит мини-спектакль – для себя любимой и для окружающих. Ей доставлял мазохистское удовольствие ажиотаж вокруг себя, на что и намекнула ей прямолинейная Соня. Кира обиделась, целую неделю ходила с носом, но потом помирилась, куда ей деваться без публики. С такими данными ей бы в артисты податься, но Кира выбрала профессию психолога.

Странный треугольник развалился, когда неожиданно женился Никита. Это произошло сразу после окончания школы. Кира тоже не засиделась в девках – вскоре и она осчастливила одного старого идиота, Вову Шевченко. Не отстал и Гриша Тарасов, хотя он женился гораздо позже.

– Чету Зарубиных я не знаю, они были друзьями Тимура, – пояснила я, закончив рассказ.

– А живые? – поинтересовался Сергей.

Что касается живых…

Никита Соколов – душа общества, любитель политических анекдотов и спорта. Раньше занимался игрой в регби. Ия, Соня, Гришка и Кира частенько пропадали на тренировках, там же состоялось знакомства Ии с будущим (ныне бывшим) мужем, с накачанным амбалом по имени Жорик, которому так же подходило сие ласкательное имя, как Путину – папаха джигита. Оказывается, в глухой провинции Индии детям при рождении не дают имена, мудрые индийцы ждут, что вырастет из кричащего куска лилового мяса, а потом размышляют над именем. Если бы мамаша Жорика подождала, назвала бы своего детину Кинг-Конгом, разве не смешно именовать Жориком груду бицепсов с тремя извилинами? После развода Ия дала себе слово – никогда не выходить замуж за спортсмена. Дала – но не сдержала. Её второй муж был без ума от восточных единоборств. Если суждено рискнуть ещё разок, мужем ей представлялся профессор-очкарик астенического телосложения.

На сегодняшний день Никита – отец трёх детей. Соня твердила, что двух младших Ира родила ради сохранения брака. У Никиты есть интрижки на стороне, что никого не удивляет – при наличии такой назойливой жены, как Ира, любой нормальный мужик обзавёлся бы гаремом.

Следуя примеру большинства спортсменов, Никита подался в силовые структуры. Работал в полицейском управлении, в прокуратуре, потом осчастливил министерство юстиции. Ему тридцать два, но выглядит старше. Крупного телосложения, с бычьей шеей, настоящий Ахилл, только без уязвимой пятки. Слегка растолстев, стал похож на Марлона Брандо. От Ии Никите скрывать нечего, она его как облупленного знает, если что-то не нравится, говорит прямо, без обиняков. Никита не такой богатый, как Билл Гейтс, но для чиновника среднего полёта у него есть всё: мерседес, армия любовниц, семья. Ира, хронически недовольная бабёнка с алой помадой на капризных губах, бесконечно ноет о нехватке денег, незнакомый человек подумает, что семья живёт от зарплаты до зарплаты. Это особенная врождённая фобия, не подлежащая лечению. Когда Никита приглашает в ресторан старых друзей, Ира изводится на мыло, но Киту наплевать на её мнение.

Лола Демидова на три года старше Ии. Незамужняя. Владеет собственным магазином-салоном, продаёт цветы. Салон находится на первом этаже восьмиэтажки. Чтобы попасть на работу, Лоле надо только вызвать лифт. Кроме вышеупомянутых благ, Лола имеет чёрного пуделя Адама и рыжую кошку Баби. Лола без ума от животных. Однажды, отдыхая в горах, собралась за грибами и у высокой сосны обнаружила желтоглазое пушистое существо. Позабыв обо всём на свете (в том числе грибы), она положила так называемого котёнка в корзину и, окрылённая, спустилась в долину.