Сказки бабушки Параски. Ярмарка в Крутоярах

С детства батюшка учил.

Муж: Чтоб чиря́к с кулак вскочил

У него на заднем месте!

Жена: Вот как думаешь о тесте?

Вон чё ты ему желаешь?

Щас иначе забазлаешь.

Дверь погреба ходила ходуном, но не поддавалась яростному натиску «узника», долбившегося в неё плечом, боком и чем придётся. Тем временем жена, абсолютно не обращая внимание на требовательный стук и угрозы мужа покарать её телесно, решительно вошла в дом, сняла со стены ружьё и принялась его заряжать, управляясь споро и умело, как заправский опытный охотник. Её свекровь, невысокая худенька старушка, со страхом и оторопью следила за действиями снохи. По той хваткой решительности, с которой сноха обращалась с оружием, и по робости свекрови было понятно, кто из женщин является полновластной хозяйкой в доме. С ружьём наперевес жена подошла к погребу и убрала завору.

Жена: Выходи теперь, милок!

Увидев наставленное на него ружьё, ошарашенный муж осторожно выбрался из погреба, забыв взять то, ради чего туда спускался.

Жена: Подбери мой узелок

И в телегу уложи.

Пришлось подчиниться! Как тут поспоришь, когда тебе в грудь смотрит дуло ружья?

Жена: А теперь опять скажи,

Еду я с тобой аль нет

И сколь выделишь монет

На подарки для жены?

Появившаяся на крылечке свекровь, отвлекла женщину от супруга, что дало ему возможность вцепиться в дуло. Началась борьба за владение оружием.

Муж: Самой мизерной цены!

Отпусти же, ухвачу

И с руками откручу!

Муж уже почти выкрутил ружьё из цепких рук супруги, когда ладонь его внезапно соскользнула к прикладу, зацепив и дёрнув курок, в результате чего прогремел выстрел. Пуля попала в стоящий в телеге бочонок с маслом. Масло даже не успело засочиться из образовавшейся пробоины, как случилась другая беда: испугавшись выстрела, лошадь ошалело дёрнулась в сторону, завалив телегу на бок, причём со всем грузом. Оторопевшие супруги, выронив ружьё, безмолвно смотрели, как узел с дамскими нарядами заливается маслом и ещё какими-то тягучими жидкостями, малинового, фиолетового и сочно-бордового цвета, вытекающими из перевёрнутых и раскрывшихся бочонков. Многоцветье этих потоков указывало, что мочёных в сиропе ягод и всякого варенья хозяйки в этом году уже успели наготовить. Напуганная свекровь, крестясь трясущейся иссушенной рукой, причитала на крылечке.

Свекровь: Чё творят-то нечестивцы!

Постреляются паршивцы.

Господи, не допусти,

Подлых иродов прости!

Сосед Дробого́р с хмурой беспристрастностью наблюдал за происходящим из окна мансарды своего дома. Так как окно было приоткрыто, причина скандала была слышна в мельчайших деталях.

Дробогор тоже готовился на ярмарку, но не столько с продажей или за покупками, сколько по другой весьма деликатной причине. Дело в том, что его дочь Вассиа́на всё никак не могла выйти замуж и уже переходила в устойчивый возраст старой девы. Неизвестно почему, но девице постоянно не везло в любви и устройстве семейной жизни.

Конечно, женихи у Вассианы периодически появлялись, но потом почему-то исчезали. Так у несчастной барышни расстроились уже две свадьбы.

После первой неудачи по Посаду поползли сплетни, что с невестой что-то не то. А когда сорвалась и вторая свадьба, слухи стали ещё более досужими и навязчивыми, характеризующими вполне приличную девицу не с лучшей стороны по части морального облика. А вскоре последний жених Вассианы, внезапно отказавшийся от женитьбы, утонул, после чего стали поговаривать, что это Дробогор с сыновьями порешили несостоявшегося зятька. Полиция занималась этим делом и выяснила, что родственники бывшей невесты не были причастны к данной трагедии, так как находились в других местах, но закрыть рты судачащим кумушкам было не так-то просто.

Та же Нонья, обговорив печальное происшествие со сватьей Милистиной в булочной Епихона, вернувшись домой, взялась убеждать мужа Милова́на, что в этой мутной истории не обошлось без участия Дробогора, категорически настаивая, что, якобы, это отец расправился с подлым женишком.

Нонья: Сбёг до свадьбы – митькой звали!

Мать с отцом загоревали:

Дочка бьётся, крик да вой —

Впору в омут головой.

Это точно сделал Дро́бка!

Милован: Вон куды вильнула тропка!

Ты свидетельшей была?

Нет? Дак меньше бы плела,

А то следом сгинешь тоже.

Нонья: Я с чего бы вдруг? О, Боже!

Закую себя в броню

И словца не уроню!

Милован специально напугал жену, чтобы та поменьше трещала с подругами об этом и без того не очень счастливом семействе. Сам-то он не верил в дурацкие наветы. Однако, такая худая слава отпугнула от Вассианы других возможных претендентов на её руку и сердце. Из-за постоянных неудач в личной жизни дочери, грязных слухов и подозрений некогда добродушный, хоть и замкнутый Дробогор превратился в хмурого, раздражительного молчуна, глядевшего на мир исподлобья. Тем не менее, он продолжал ежегодно вывозить дочь на ярмарку, надеясь именно там подыскать ей хоть сколь-нибудь приемлемую партию.

Дробогор: Мож отыщется таков.

Весь что ль свет из дураков?

Спустившись вниз, Дробогор посмотрел, чем были заняты жена и дочь.

Дробогор: Правильно, бери наряд.

Ведь другие там пестрят,

Дак и ты не хуже их.

Даст Бог, сыщется жених!

В это время две вдовушки, Марефа и Евлоха, выпив в аптеке по чашечке какао, дошли до дома сапожника Тырья́на или попросту Ты́ри, которому Марефа собиралась заказать новую обутку. Из-за своей полноты, большого веса и тяжёлой, слегка косолапящей «с приволоком» походки обувь на вдовице буквально «горела». Оставив свою худющую до синевы подружку Евлоху в обществе Тыриной супруги Ивди́ньи, с которой обе дамы были дружны смолоду, как и с её сестрой Фело́ньей, Марефа прошла в мастерскую, где сапожничали Тыря и его сыновья.

Марефа: Сладь удобные сапожки

На мои слоновьи ножки.

Тыря: Прежние уж истоптались?

Марефа: Лишь обтрёпочки остались!

Один из сыновей Тыре быстренько подскочил с места и пододвинул заказчице скамейку, опасаясь, что обычная табуретка, на которую усаживали клиентов, не выдержит веса столь пышной дамы. Расположившись на услужливо предложенной скамье, Марефа вытянула ноги.

Марефа: Ноженьки по полноте

Мерить только в темноте.

Тыря: Для меня, вишь, чем полней,

Тем строка идёт ровней.

А что больше матерьяла?

На расценку б не влияла,

Я бы может возмутился.

Знашь бы как обогатился,

Если б шил на полны ножки!

У иной – как лапки кошки:

Матерьял для сапожкá —

Во, клочок на три стежка!

Ивдинья в это время рассказывала Евлохе о подготовке их младшего сына к свадьбе, объясняя, почему Тыря нынче не едет на ярмарку.

Евлоха: Значит, нонче остаётся?

Ивдинья: Дело ж не само куётся!

Кто б к зиме точил косу?

Тут, вишь, свадьба на носу.

Как случилось зарученье,

Так пошло в дому верченье.

Пусть пропустит хоть годок.

Дел – под самый ободок!

Стройка ж – грохот в доме, дым!

Почивальню молодым

Обустроить надо к сроку.

Коль затеяли мороку,

Хоть разбейся, а успей.

Сын любимый – не репей,

Что случайно зацепился.

Евлоха: Чё-то он поторопился!

Рано женится, поди?

Ивдинья: Ты на возраст не гляди!

Коль ему невмоготу,

Я б стояла на посту,

Карауля чью-то честь?

Нет уж, коли чувства есть,

Пусть венчаются они.

Я же, Боже сохрани,

Не пойду судьбу ломать.

Всё ж не мачеха, а мать!

Так уж повелось в роду у Тыри, что всякий раз, когда ожидалось прибавление в семействе, дом достраивался или надстраивался. Когда Тыря женился на Ивдинье, его отец Мосе́й Честьсла́вович, а для посадцев Чеславыч или Чесич, ибо многие ещё помнили поляка Чесю, значительно расширил жилище. Уже после и сам Тыря перед свадьбой старшего сына тоже надстроил дом, а теперь и для младшенького готовил отдельные апартаменты.

Семья была большая, так как, хвала Господу, пока ещё были живы Тырины родители – дед Мосей и бабушка Евла́сия, но ни Тыря, ни Ивдинья даже думать не хотели, что кто-то из их сыновей захочет отделиться и жить самостоятельно собственным домом. Уж лучше всем вместе уживаться под отчим кровом, пусть даже для этого придётся достраивать родительское гнездо, предусматривая возможность отдельных дополнительных выходов.

Тут к сапожнику заявилась ещё одна клиентка, но уже за готовой обуткой. Это была Янге́лия, супруга Епро́на, одного из братьев-близнецов – владельцев лесопилки.

Так как Тырьян был занят с Марефой, Янгелия уселась с дамами поговорить о своём, наболевшем.

Янгелия: Так на ярмарку хочу —

Вся киплю, аж клокочу!

Муж не едет, я – сиди

Да в окошечко гляди.

Днюет всё на лесопилке.

Ивдинья: Нет растраты для копилки!

Ярмарка полна соблазна.

Янгелия: Ах, там так своеобразно!

Но большая ли затрата?

Евлоха: Пусть спихнул бы всё на брата

Да свозил тебя Епрон,

Коль уж не велик урон.

Брат-то справится один?

Ивдинья: Всяк себе щас господин,

Хоть и общее хозяйство.

Янгелия: Господи, да без зазнайства,

Где работники не лόвки

Братовья́ на распиловке.

Столько пиломатерьяла!

Чё их жадность обуяла?

Всё, глянь, мало! Не сидится!

А жене с чего гордиться?

Не прошусь в Москву аль в Нижний!

Это жизнь? Как лес чекрыжный2!

Жалуясь на мужа, Янгелия откровенно важничала, что у их семьи такое доходное дело.

Янгелия: Не могу ведь убедить!

Ивдинья: Ехать всё ж – карман худить,

Коли нечем торговать.

Чё тебе переживать,

А тем паче горевать?

Нешто неча одевать?

Янгелия: Да при чём худить, зорить?

Я хочу ведь сговорить

Съездить, миру поглядеть.

Знамо, есть чего одеть!

Евлоха: Нешто в энтом городишке

Интереснее людишки?

А буквально в это же самое время муж Янгелии Епрон, загрузив на телегу створки новых тёсаных ворот с врезной калиткой, потихоньку вёз их от своей лесопилки, где в столярном цеху они и были великолепно сработаны, к дому заказчика – местного священника батюшки Пилистра́та. Позади Епрона ехал работник также нагруженный гладко отшлифованными столбиками и другим готовым пиломатериалом для установки больших въездных ворот, венчаемых сверху нарядным козырьком.

После того, как проезжие цыгане украли у батюшки Пилистрата дорогущий самовар, причём прямо со стола, стоящего в саду под грушей, он заказал себе добротные ворота, чтобы надёжнее отгородиться от улицы.

Лесопилка находилась за городом, но недалеко. При въезде в Посад Епрон привычно повернул голову в сторону крайнего дома, где жили его родители, и расплылся в улыбке, увидев, что папенька с маменькой, как обычно, восседают на крылечке. Махнув работнику, чтобы тот ехал дальше, Епрон решил на минутку завернуть к родителям, буквально, чтобы «поздоровкаться».

Нила Силовна и Миней сердечно поприветствовали сына, и маменька тут же озабоченно поинтересовалась, не голоден ли сынок Епроша. Но Епрон отказался от еды и чаёв, заявив, что заскочил лишь осведомиться об их здоровье и должен немедленно ехать дальше, ибо изготовленные ворота были довольно дорогими, а потому он опасается, что работник, разгружаясь самостоятельно и бесконтрольно, что-нибудь да сделает не так как надо.

Миней согласно закивал головой, одобрительно прогудев с пониманием рачительного хозяина: «За имя́ не надзирать – честно имя замарать! Те радиво не хлопочут: чё-нибудь да скособочут! А хозяину – моргай! Свой просчёт хошь ругай, коли наворочено, дело опорочено!».

Однако, пока Епрон навещал родителей, его работник укатил довольно далеко. Стараясь догнать первую телегу, Епрон заторопил лошадку.

Уже с утра на городских улочках было теснее обычного, так как через Посад время от времени проезжали нарядные купеческие коляски со следовавшими за ними гружёными повозками и даже обозами, а также направлявшиеся в Крутояры разномастные подводы жителей деревень и селений.

Интересно было смотреть на деревенских мужиков, впервые рискнувших съездить на ярмарку. Держали они себя настороженно-чинно, не спеша проезжая по посадским улицам и с любопытством разглядывая всё вокруг себя, кроме встречных экипажей, видимо, думая, что все без исключения должны следовать только в одном направлении – в Крутояры. Тем самым эти неискушённые путешественники создавали некоторую досадливую неразбериху в движении гужевого транспорта, ибо привыкшие к деревенскому безлюдью и простору мужички совершенно не придерживались привычных правил, а вернее не знали о их существовании. Наверное, поэтому они либо всех подряд пропускали вперёд, создавая затор, либо занимали часть улицы, потихоньку пробираясь к противоположному выезду из Посада.

Как правило, деревенские жители на дальние расстояния старались ездить не поодиночке, а своей компанией, выстроившись колонной из трёх-четырёх подвод, слитно следовавших друг за другом. Возможно, они просто боялись потеряться в незнакомой местности либо случайно нарваться на лихих людей, но так или иначе всегда держались обособленно и дружно. Также и останавливаться на ночлег они предпочитали не на постоялых дворах, а в поле, устраиваясь прямо в телегах и дежуря по очереди.

На одном из перекрёстков Посада у Епрона произошла небольшая заминка. Он уже почти поравнялся с ехавшим навстречу давним приятелем отца дядькой Наста́сом, когда один из деревенских ротозеев, немного отставший от своего «каравана», ни с того ни с сего вдруг испуганно бросился нагонять земляков.

Внезапно появившаяся впереди ещё одна встречная лошадь, напугала лошадку Епрона, заставив дёрнуться в сторону брички дядьки Настаса. Наделавший переполоха деревенский мужик, проехать так и не сумел, но, слава Богу, вовремя остановился. Вникнув в ситуацию, Епрон обнаружил, что он едва не зацепил своим ценным грузом бортик Настасовой брички. Настас тоже остановился, соображая, как же им теперь разъехаться без ущерба для обоих повозок.

Епрон: Осторожней, дядь Настас!

Оттяни свой тарантас.

У меня тяжёльше груз.

Тёс воротный тут и брус.

Мне никак не сдать назад.

Повозки не успели сцепиться, но оказались в довольно-таки опасной близости друг от друга, и удачно развести их, не повредив конструкций, требовало большого умения.

Настас: Эх-хе-хе! Возок пузат!

Щас попробую, Епрон!

Глянь-ка, чё со всех сторон:

В город двинулось село!

Епрон: В Крутояры понесло

Нонче даже и сельчан.

Настас: Закипит торговый чан,

Коль на ярмарку все прутся.

Епрон: Вон чё, друг об дружку трутся!

Запаниковав, что в результате заминки отстанет от «своих», мужик попробовал объехать обе стоящие бок о бок повозки, мешая Епрону и Настасу разрешить возникшую проблему. Но теперь разъехаться стало ещё труднее, так как крестьянин прижал их друг к другу, да и сам застрял, причём косо упёршись ещё и в ближайший забор.

Пришлось ждать, пока этот деревенский недотёпа либо сдаст назад, либо проедет вперёд. А это было ещё труднее, ибо мешали ворота, выпиравшие с телеги Епрона.

Настас: Ну зачем же так тесниться?

Епрон: Тот вообще тупой возница —

От него другим помеха.

Сообразив, что пока крестьянин не уберётся со своей подводой, им не расстаться. Епрон с Настасом не стали предпринимать каких-либо самостоятельных действий.

Настас: Аль тупой, аль неумеха,

Аль от города ослеп.

Впору дать ему на хлеб,

Чтоб обратно развернул.

Видя, что городские мужики не собираются освобождать ему дорогу, крестьянин совсем струхнул, представляя, что его сейчас либо побьют, либо ограбят, либо сдадут в участок. Отчаянно гикнув, он так стегнул свою лошадь, что та со всей прыти рванула вперёд. Сломав несколько досок в заборе и слегка развернув воротную створку на телеге Епрона, крестьянская лошадка и своей подводе нанесла значительный урон: мало того, что гружёная деревенскими дарами не очень крепкая повозка перекосилась и покорёжилась, у неё ещё и колесо соскочило с оси.

Настас: Он тя в бок подковырнул?

Епрон: Мой-то груз лишь шелохнулся,

А его аж перегнулся.

Настас: Да, своё он изнахратил.

Епрон: Колесо вообще утратил.

Настас: Дак известно: поспешишь —

Вместо выгоды лишь шиш!

Я за спехом не гонюсь!

Епрон: Можа я посторонюсь?

Настас: Да куда тут сторониться?

Ошалелый тот возница

Втискался, да в разворот.

Епрон: Мне б не повредить ворот!

Так как ни посторониться, ни попятиться было некуда, ибо крестьянин своей разбитой телегой перекрыл полдороги, оставалось только ждать, когда тот, наконец, уберётся со своими утратившими колесо дрожками.

Епрон: Дядь Настас, а ты куда?

Тоже с грузом?

Настас: Это да!

Кабы знал, чё на возу!

Епрон: Что ль товар?

Настас: Ха-ха! Козу,

Глянь, везу на сватовство.

Откинув полог, Настас показал Епрону лежащую на дне брички связанную и засунутую в мешок козу. Мешок не был затянут, и Настас высвободил голову пленницы наружу.

Настас: Разыгралось естество,

А Настас ищи ей мужа!

Без того была досужа,

А теперча прям взбесилась.

Епрон: Во как! Замуж запросилась?

Настас: Вишь, супруга завела

Эту живность без козла,

А она томится, блеет,

То озлобится, то млеет.

Епрон: Ну, таков закон природы:

Зов влекущий все породы

Дать потомству народиться.

Сам Господь велел плодиться.

Настас: Дак для этого везу

Распроклятую козу,

Чтоб произвести знакомство

С перспективой на потомство.

Хоть и сам я не желаю

И восторгом не пылаю,

Чтоб подобных народилось.

Находясь в мешке да ещё и под пологом, коза Розка, видимо, думала, что её везут на убой, а потому времени даром не теряла и использовала дорожную заминку на пережёвывание связывающих ей ноги пут.

Епрон: Глянь, она освободилась!

Настас: Выскочила из мешка?

Выбравшись из душного «заточения», Розка ошарашено запрыгала по бричке хозяина.

Настас: Я ей подыскал дружка,

А она как дура скачет.

Дома мекает и плачет,

А сыскали жениха,

Заскакала, как блоха!

Роза, хватит ерепенья!

То тряслась от нетерпенья…

Перескочив на стоящую впритык телегу Епрона, Розка застучала копытцами по новёхонькому тёсу Пилистратовых ворот.

Настас: Чё перемахнула, Розка?

То ж Епрохина повозка!

Ишь, настропалила рожки!

Да куды же ты под дрожки?

Соскользнув с гладкой воротной створки, коза оказалась на земле. Эта самая Розка никогда не отличалось ни маломальской покорностью, ни терпеливым нравом домашнего животного, живущего в полной сытости и холе. Теперь, когда в ней взыграла природная тяга к материнству, характер у Розки и вовсе стал несносным.

Настас: Чё не ехалось тебе?

Я об чьёй пекусь судьбе?

Глядя на хозяина, как на злейшего врага, Розка приняла боевую стойку, намереваясь боднуть Настаса.

Настас: Ты совсем сдурела, Роза?

Это что ещё за поза?

Ты ведь едешь к жениху,

Не к скорняжке на доху!

Тем временем, потерявшие попутчика крестьяне, только выехав из Посада заметили, что среди них не оказалось одного земляка. Озадаченные таким происшествием и, подозревая, что с тем произошло что-то неладное, мужики решили вернуться.

Когда они, вооружённые дубинками, принеслись к месту «аварии», их земляк маялся с колесом, а Епрон с Настасом ловили удиравшую Розку, которая через повреждённый забор уже успела сноситься в чей-то посадский двор, но, напугавшись собаки, вернулась на улицу и скакала вокруг перекошённой телеги крестьянина.

Завидев в руках воротившихся крестьян дубинки, а у одного из мужичков даже блеснувший металлом топор, Настас всё понял и обратился к ним за помощью.

Настас: Хлопцы, будьте так добры,

Уберите топоры!

Не нервируйте козу.

Епрон: Где она?

Крестьянин: Да там внизу

Под телегой прячется.

Настас: Ох, она доскачется!

Слышь, робяты, подмогните:

Энту тварь сюды пугните.

Вызнала, куды везу —

Не удёржишь щас козу.

Там козёл её заждался!

Епрон: Как же ты не догадался

Увязать покрепче Розу?

Настас: Не предугадал угрозу,

Хоть и нрав её знаком!

Епрон: Да, невеста с огоньком!

Настас: С огоньком? С большим костром!

Хлопцы, вы там вчетвером

Эту тварь не пропустите!

Задержал я вас, простите!

Я ж на случку вёз её,

Горе луково моё!

Наконец, совместными усилиями была поймана коза, восстановлена телега крестьянина и благополучно разведены повозки Епрона и Настаса.

Односельчане, примчавшиеся выручить товарища, а если потребуется, и отбить земляка у городских пройдох, оказались мужиками проворными, но и смешливыми тоже. Узнав, какую миссию выполняет пожилой добродушный дядька, они наржались до слёз. Неторопливо прощаясь с Епроном, Настас уже не выпускал Розку из рук.

Настас: Слава Богу, разошлись:

Те далече подались,

Ты – ворота доставлять,

Мы с козой – хвостом вилять,

Чтоб козлу понравиться.

Так, моя красавица?

Мекни на прощанье, Розка.

Ох, вредна ты – в том загвоздка.

На смотринах не взбрыкни,

«Жениха» рожком не ткни.

Скромненько себя веди!

Епрон: Да, себе не навреди:

Выкажи расположенье

Для любовного сближенья.

Настас: Ох, намаюсь нонче с ней!

Как там Силовна, Миней?

А в другой стороне Посада, то есть на самом въезде в этот презабавный городок, откуда незадолго до этого приехал Епрон, другой местный житель – дед Кульба́ч, сидя на завалинке своего дома, философски разглагольствовал о скоротечности земного бытия и об изменениях в жизни за последние семьдесят пять лет. Было деду уже за восемьдесят, и он знал, о чём говорить и что с чем сравнивать.

Слушателями деда были сосед Ерóсим и его уже достаточно повзрослевшие сыновья – четверо парней-погодков от четырнадцати до восемнадцати лет, которым Кульбач за неимением наследников отдал в безвозмездное пользование свою гончарню.

У деда ныло повреждённое смолоду колено, и он поглаживал его заскорузлой рукой. Ну и «лечебный» шкалик старик уже успел с утра «приговорить», а потому был весел и разговорчив, впрочем, как всегда.

Кульбач: Старость – скорбная вуаль.

Смотришь больше вглубь, не вдаль.

Времечка не сбавишь бег.

Девятнадцатый наш век

На три четверти прошёл.

Жили всяко. Хорошо!

А иной раз – туговато.

Эх ты, жизнь моя, лопата!

Рылся в глине, словно крот.

Дак зато и сыт был рот.

Еросим: Все работали до поту,

Ожидаючи субботу.

Кульбач: Да, трудились, не роптали,

Хоть дырьё сто раз латали.

Что поделаешь, гроши

Не заводятся, как вши.

Хочешь сытым быть в обед,

Вся надёжа на хребет,

На старанье да на смётку.

Всем досталось по ошмётку,

А кому жирнее кус,

Не спешил нафа́брить ус.

Дело двинул расширять.

Хоть и есть чего терять,

Но без риска нет побед.

И пускай трещит хребет!