Мое облако – справа. Киноповести

Вован виновато оправдывается:

– Извини, Комар, но спички у нас Иваныч…

– Мне до лампочки, есть у тебя дрова, или в пролете. Я сказал: прикурить дай!

– Да где ж я спич… дрова то есть возьму?

– Найди. Считаю до пяти. Время пошло – уже четыре. Бегом!!!

Вован торопливо убегает.

– А ты пока расклад здешний распиши, – говорит Комар Чимбе. – Для начала про биксу однорукую, которая давеча мне про дисциплину трендела, – передразнивает: – «Посиди туточки, мальчик, пока я тебе учебники подберу!» Мальчика нашла, мля!

– Воспитуха новая. И, похоже, истории нас учить будет.

Вбегает радостный Вован, погромыхивая спичечным коробком.

– Нашел! На первом этаже в дежурке стырил!

– Молоток! Со вчерашнего вечера не шабил, – Комар забирает у Вована спички и закуривает. – Быстро управился – хабарик оставлю!

Входит Алевтина со стопкой книг в руках.

Комар вздрагивает и прячет руку с папиросой за спину.

– Достала я тебе, Ахтаров, учебники. Полный боекомплект. Потрепанные немного, но это ничего… – Алевтина дергает носом. – Вообще-то детям курить вредно и несовершеннолетним не положено. Тем более в Ленинской комнате.

Комар смотрит на нее наглыми серо-голубыми глазами, демонстративно затягивается и, выпускает дым, сложив губы трубочкой и щелкая себя по надутой щеке, отчего из дыма получаются красивые колечки.

– Скажи еще чё-нить смешное, тетенька, а мы посмеемся! – ёрничает он, красуясь перед «сявками».

– Как ты смеешь так со старшими разговаривать?!

– А что ты мне сделаешь, овца увечная?

– Я Василия Петровича позову! – говорит Алевтина дрогнувшим голосом.

Комар дурачится, изображая испуг:

– Извините! Простите! Я больше не буду! – и «затапывает» окурок в плевок на ладони.

Алевтина, успокаивая себя, глубоко вздыхает.

– На подоконнике стопка старых газет. Учебники обернешь аккуратно – поверю. Отсюда ни шагу, пока я за тобой не приду, – говорит она ледяным командирским голосом, которому нельзя не подчиниться.

И уходит, явно сомневаясь, надо ли ей уходить.

– Думаете, испугался? – говорит Комар Чимбе и Вовану. – Тулайкину один разок по телефону стукануть, и кум меня мигом на поруки возьмет. Зоны я не боюсь, зона для меня дом родной, но спалиться на ерунде – шиш вам! Если загреметь, то с музыкой. Чтобы урки уважали. Ты бакланил, бикса здесь за новенькую? – спрашивает он Чимбу.

– С утра только нарисовалась!

– Прописать бы надо… Вместе прописывать будем. Или кто бздит?

– Да ты чё, Комар! – вскрикивает Вован.

Чимба молчит, но молчание, как известно, – знак согласия…

– Договорились. А пока буквари оберните – слышали, что бикса сказала?

Чимба и Вован, как и положено «сявкам», усердно шестерят с учебниками. Комар разворачивает светрок. И все замирают, услышав шум в коридоре. Комар, правда, перед тем, как замереть, успевает поменять позу на стуле в более приличную и скромную.

С криком:

– Спасите! Мама! – вбегает испуганная Томочка.

Следом за ней в Ленинскую комнату входит Титаренков-Горел.

– Не трогай меня, урод! Я маме скажу!

Комар, расслабившись и снова вытянув ноги, с интересом наблюдает за происходящим.

– Отдай! – глухо говорит Горел.

– Не отдам! Сейчас Алевтина Леонтьевна придет и тебе попадет!

– Отдай. Это не твое.

– Это моя кукла. Я ее нашла!

Комар встает.

– Что за кипиш на болоте, что за шухер на бану?

Зэковские словечки и обороты он втыкает к месту и не к месту, как это свойственно не наигравшимся еще в блатную романтику подросткам. Или как лишенному какого бы то ни было авторитета в зоне ничтожеству перед тем, кто слабее его.

Горел не обращает на Комара внимания и смотрит только на Томочку.

– Отдай!

– Не отдам! – кричит Томочка и прячется за спину Комара. – Скажи ему, чтобы не приставал!

– В натуре, чувак, на кой тебе кукла? Ты хоть и урод, но не баба. Или баба?

Вован с Чимбой подобострастно смеются.

– Липка просила никому Олечку не отдавать, – глухо говорит Горел.

– Никакая это не Олечка! Это Нюрочка! Я ее нашла!

– Это Липкина кукла. Отдай!

Горел пытается обойти Комара. Комар отступает в сторону, делает ему подсечку и резко двумя руками толкает в грудь. Горел падает.

– Так тебе и надо! – говорит Томочка не совсем уверенно и обращается к Комару: – Скажи ему, чтобы куколку не отнимал. Мальчишки в куклы не играют!

– Доброе дело почему бы не сделать? Только… У нас на добро добром отвечать положено…

Горел поднимается.

– Зачем ты меня толкнул? Ты не немец, я тебе не делал плохо.

Вован, подмигнув Комару, заходит сзади Горела и опускается на корточки.

– Я больше так не буду! – Комар якобы примирительно разводит руками и бьет Горела в грудь, отчего тот опрокидывается на пол через спину Вована.

– Ты сказал: «Я больше не буду!» – говорит удивленный человеческой подлостью Горел.

– Ну да. Извини. Я нечаянно, – говорит Комар и расслабленной кистью наотмашь бьет Горела по лицу, отчего повязка слетает и видно, как действительно страшно обожжено это лицо.

Вован и Чимба испуганно отшатываются, Томочка, уронив куклу, снова прячется за спину Комара.

– Так ему и надо! Не будет девочек обижать!

Горел поправляет повязку.

– Ты хочешь, чтобы я тебя убил? – в его ровным и спокойным голосе нет ни одной угрожающей нотки, но Комар вздрагивает.

Впрочем, он быстро берет себя в руки.

– Ой, как страшно! – кривляется он и канючит: – Дяденька, не убивай! Тетеньки, помогите!

Вован дергает его за плечо.

– Слышь, Комар, дай спички – хохму покажу!

Комар, не глядя, протягивает ему коробок.

– Фокус-покус! – кричит Вован и зажигает спичку.

Горел испуганно отшатывается и закрывает голову руками.

– Не надо!!!

– А вот тебе! Н-на! Н-на! – Вован зажигает спички одну за другой и кидает в Горела.

Горел пятится, скукоживается комочком, закрывает руками голову, тихо раскачивается и, всхлипывая, бормочет: «Липка-Липка-Липка-Липка…»

– Фокус удался! Ну-ка я попробую! – Комар забирает у Вована спички, зажигает сразу несколько и подносит к голове Горела.

– Не надо! Не надо огонь! Здесь нет немцев! – кричит Горел, еще больше скукоживаясь, и плачет навзрыд. – Липкалипкалипка-а-аааа!

– Клёво! – ухмыляется Комар. – В каком загоне этот псих кантуется?

Вован пожимает плечами и на вопрос «старшака» приходится отвечать более информированному Чимбе:

– С тремя мелкими в спальне на нашем этаже.

– Мелких выгнать. Мою лежку туда, и вы оба туда же. Будем из урода дрессированную обезьянку делать, – наклонившись, Комар передразнивает Горела: – Липкалипкалипка-аааа! – после чего, отхаркнув, смачно сплевывает на пол рядом с ним.

Горел скрючивается на полу в позе эмбриона, плач и бормотание его становятся все надрывнее и надрывнее.

– Тулайкин не разрешит, – сомневается Чимба.

– Не разрешит, когда узнает. А пока он, Тулайкин ваш, ничего такого не запрещал… Понял, урод? – Комар пинает Горела.

– Не надо… больше, – дрогнувшим голосом говорит Томочка.

– Конечно, не надо, – соглашается Комар и говорит с Томочкой с потугами на снисходительный тон, которым, как он думает, уместно разговаривать с маленькими наивными девочками. – А мы больше и не будем. Но и он теперь не станет девочек обижать. Тебе его жалко, да?

– Немножко.

– Немножко – это нормально. Множко уродов жалеть не надо. А ведь он урод, сама говорила.

– Говорила.

– Ты, если тебя кто-нибудь еще обидит, мне скажи. Мы всегда за слабых заступаемся. Эх, за нас бы кто заступился! – Комар сокрушенно вздыхает и – после короткой паузы: – Ты, девочка, не из детдомовских?

– Нет. Я с папой и мамой живу.

Вован что-то нашептывает Комару на ухо.

– Даже так?! – удивляется Комар.

В глазах его появляется странный блеск.

– Скажи, девочка, а твой папочка какие папироски курит? А мамочка нарядно одевается?

– Видел я раз еёную мамашу. Шмотки по высшему разряду. Шуба на песце, бусы, сережки из рыжевья с камушками…

– Ша, сява, не с тобой базар! – обрывает Вована Комар, но с Томочкой продолжает говорить ласково, чуть ли не сюсюкая: – А вот у Вована с Чимбой папы-мамы нет. А ирисок, сахарку им ой как хочется! Сечёшь, девочка? Тебя как зовут?

– Томочка.

– Вот я и говорю: врубаешься, Томочка? Мне лично ирисок не надо, но от папиросок я бы не отказался.

– Я у мамы попрошу.

– А вот маме ничего не говори. А то получится, будто ты ябеда. А с ябедами мы не водимся. Ты так, потихоньку, чтобы мама и папа не заметили.

– Я попробую.

– Попробуй. Прямо сейчас иди и попробуй. А то мамочка дома ждет, волнуется…

– До свиданья! – вежливо прощается Томочка и уходит, не переставая оглядываться даже тогда, когда Комар закрывает за ней дверь.

– Папахен у Томочки в натуре большая шишка, – говорит Вован. – Связываться с такими…

Комар пренебрежительно цокает языком.

– Куража больше. Томочку не обижать, наоборот. Промежду делом, поспрашивайте, где живет, когда родителей дома не бывает, где шмотье хранится, где камешки с рыжевьем и денежки. Хотя нет, не лезьте, я сам.

– Думаешь, хату обнести? – подает голос Чимба. Он бы лучше промолчал, но перспектива стать сообщником преступления его не то чтобы пугает, но…

– А почему нет? Не ссы, вас на дело подписывать не буду. И сам дуриком не полезу. Я при случае фартовым маляву кину, а они решат, обносить фатеру или нет. Как бы карта ни легла, фартовые мне припомнят, на дело возьмут или долю малую за наводку отстегнут. Только об этом – ша!

– Да ты чё, Комар! – обижается Вован.

– Ладно. Сваливать пора. Шконку выбрать, мелкоту уважению поучить…

– А учебники? – спрашивает Чимба.

– Оставь, бикса сама обернет. И сама меня найдет, чтобы отдать!

– Оп-паньки! – Вован нагибается и поднимает с пола оставленную Томочкой куклу. – Томочка куклу забыла! Догнать?

– Нафиг, – отмахивается Комар. – Если бы урод не приставал, нужна ей та кукла. Дома, поди, игрушек навалом.

– Ага, не то, что эта рвань – закопченная, бензином воняет! – Вован брезгливо морщится и бросает куклу на пол.

– Короче, сваливаем, – Комар вихлястой своей походочкой шагает к дверям, но вдруг возвращается и останавливается перед Горелом. – Живи пока, убогий! – ухмыляясь, он с садистским наслаждением дает Горелу щелчка-пиявку и только после этого выходит из Ленинской комнаты.

Вован, подражая Комару, отвешивает бьющемуся в затихающих конвульсиях Горелу еще одну пиявку. Чимба собирается проделать то же самое, но в последний момент передумывает.

Горел, оставшись один, подползает к брошенной кукле, берет ее в руки, раскачивается и, делая над собой огромное усилие, хриплым голосом пытается петь, хотя он уже почти забыл, как это делается:

Тихо… стало… в комнате…

за окном… темно…

Ну и моей… девочке…

спать пора… давно…

…и ослепительной вспышкой в его затуманенном сознании всплывает в мельчайших подробностях картинка-воспоминание, никак не связанная ни с тем, что было до, ни с тем, что случится после.

Зимний вечер в деревенской горнице… Красивая женщина в наброшенном на плечи платке, где на зеленом фоне в орнамент вплетаются белые и красные розы, качает детскую кроватку и поет ласковым материнским голосом:

Едва слышно ходики на стене стучат,

Мама-зайка в норке баюкает зайчат.

Звездочки мерцают, не жалея сил,

Словно кто-то бусинки в небо уронил.

За окном так холодно, дождик проливной.

Ты не бойся, деточка – мамочка с тобой.

И еще Горел видит себя – десятилетнего Кольку Титаренкова, который, подложив ладошку под голову, глядит на поющую женщину с кровати напротив, и постепенно засыпает с улыбкой на счастливом спокойном лице. Потому что сниться ему будут хорошие сны. В отличие от кошмаров, которые не оставят Горела до конца его недолгой жизни. Недолгой, потому что слишком больно жить, когда каждую ночь снятся кошмары.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.