Настроение

В детской памяти остались яркие «сольные выступления» уличных умельцев, которые хорошо отрепетированными голосами кричали, входя во двор: один – «А вот ножи-ножницы точим!»; другой – «Им-малированную посуду запаиваю! В кастрюли, в чайники, в вёдра Дны вставляю!».

После печального для советского народа события – смерти Вождя и Тирана И. В. Сталина – была объявлена амнистия, благодаря которой вышли на свободу тысячи криминальных элементов и город наводнили слухи один страшнее другого: грабежи, разбои, убийства следовали одни за другими. А по соседству, в другом дворе, жил один из бандитских «авторитетов» по прозвищу «Макура» и старшие ребята пугали малышей: мол, будете мешаться тут, позовём Макуру.

Но это были будни. Зато Праздники Детства были настоящими, великими праздниками для героинь этой маленькой повести, так же, впрочем, как и для большинства детишек того времени. Один из канувших в Лету праздников – День «всенародных выборов» в Верховный совет СССР. Празднично одетые люди семьями дружно шли к избирательным урнам, чтобы «отдать свои голоса за самых достойных представителей советского народа». Гремели духовые оркестры, на избирательных участках работали богатые продуктами дешёвые буфеты. Там же были организованы детские комнаты – с играми, игрушками, с добрыми воспитательницами: всё делалось для обеспечения стопроцентной явки избирателей. Конечно, многие понимали в те годы, что народ зомбирован, оболванен, но даже на супружеском ложе, ночью, шёпотом, боялись делиться крамольными мыслями с близким человеком!

День 7-го Ноября, то есть день очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической Революции и День международной солидарности трудящихся 1-е Мая всегда отмечались всенародными шествиями – демонстрациями трудящихся по улицам города в направлении Театральной площади – там, с балкона разрушенного войной драмтеатра, выступали с пламенными приветственными речами местные партийные деятели. Детвора, нарядная и счастливая, сидя на широких отцовских плечах, с упоением слизывала вкуснейшее сливочное мороженое с вафельных стаканчиков, не выпуская из цепких ручонок нитку с расчудесными разноцветными шариками. Нарядные люди с флагами и транспарантами шагали по Красноармейской, играли духовые оркестры, заядлые гармонисты наяривали народные мелодии, люди искренне веселились, пели, плясали.

Однажды Людочке сильно повезло: во время очередного праздничного шествия один старшеклассник (когда девочка ещё мечтала о школе), подарил ей (о, счастье!) этакий, обшитый марлей, круг с красной цифрой «5», насаженный на длинную палку, – это, видимо, означало, что советские, то бишь, ростовские школьники обещают Родине и Коммунистической партии учиться только на «отлично»! Люда очень гордилась этим подарком.

Самым же любимым праздником детворы всех времён был и остаётся Новый год – с настоящими лесными красавицами в каждом доме, с ароматами хвои и мандаринов (по одной мандаринке было в каждом детском подарке)! А подарки сыпались отовсюду: с маминой работы, с папиной работы, из детского сада, с городских ёлок, проводимых во всех Домах культуры и клубах. У каждого ребёнка были на эти новогодние утренники свои, красочно оформленные, пригласительные билеты.

И всё же самым главным, самым светлым праздником поистине «со слезами на глазах» был праздник Победы! Тогда он ещё не был объявлен выходным днём, но война закончилась всего несколько лет назад: много людей, искалеченных ею, жили где-то рядом и передвигались – кто на костылях, кто на низеньких тележках; ещё стояли в Ростове, как памятники войны, обугленные остовы старинных особняков, городского театра, административных зданий; ещё ждали матери и жёны своих пропавших без вести сыновей, мужей… Людочкина мама в этот день непременно накрывала нарядной белой скатертью старинный обеденный стол, на который торжественно выставлялась «фирменная» мамина выпечка: плюшки, пирог с повидлом и, конечно же, румяный «хворост».

Немудрено, что девочки-подружки пронесли свет этого праздника (а Люда вообще родилась в том самом, победном 1945 году) через всю жизнь: ведь окна их домика смотрели прямо на солдатские казармы и всё детство их сопровождалось военными маршами и песнями. Солдаты пели, идя со скатками из полотенец и пары чистого белья в баню, что на Кировском проспекте; пели, выезжая на учения; пели, шествуя мимо окон на ежегодный военный парад. И любимыми песнями детства наших подружек были не только «В лесу родилась ёлочка» и «Мы едем, едем, едем», но и «Полюшко-поле», и «Мы – красные кавалеристы», и «В лесу прифронтовом».

Счастливые дни детства были заполнены до предела. Во-первых, существовали какие-никакие домашние обязанности (в те далёкие годы детей рано приучали помогать взрослым) – пыль ли вытереть, подмести и вымыть пол (уж как получалось!), купить хлеб и тому подобные мелочи. Но и на игры хватало времени: в «казаков-разбойников», в «жмурки» (благо, места в огромном дворе с балконами и подвалами хватало для всех – было, где спрятаться!), в «выбивалки», в «штандер» и на прочие забавы. Также летом на площадке устраивали бесплатно так называемый городской пионерский лагерь с настоящими пионервожатыми, с походами в кино и в парки – это делалось для тех, кто не уехал на лето из города. И какой же был праздник, когда в конце лета собирались на площадке все вернувшиеся в город мальчишки и девчонки, загорелые и подросшие!

Рядом с площадкой располагался невысокий, с «крыльями», украшенный лепниной, особняк. В нём размещались ясли, в которые когда-то, до 3-х летнего возраста, водили Людочку. Она в те сладкие времена выглядела этаким румяным пупсиком с золотистыми локонами и ясельная нянечка, в умилении повязывая ей на головку яркий цветастый платочек, водила с детками вокруг любимицы хоровод и пела: «Как я Людочке свой платочек повяжу, будет Людочка плясать, всех детишек забавлять…»

Но, кроме радостных событий, запомнились и неприятные: однажды маленькая Люда, ползая по полу ясельной спальни в поисках закатившейся куда-то матрёшки, вдруг со всего размаха стукнулась головой о ножку металлической кроватки с сеткой. Этот удар и последующий рёв, думается, услышали все обитатели двора. Она до сих пор помнит, как все успокаивали и жалели её. Потом в ясельном здании разместили специальный Дом ребёнка: там, на глазах у дворовой ребятни выгуливали несчастных малышей с характерными признаками умственной и физической отсталости. Дети-аборигены с любопытством и страхом смотрели на детишек по ту сторону забора. Теперь, со слов Наташи, на месте этого Дома и находившейся рядом площадки возвышается восемнадцатиэтажный жилой дом.

А на «том» дворе раньше зимой была горка, а по сути – гора, и достаточно высокая для мальцов – с одноэтажный дом. Это был «отвал» – отходы от сгоревшего в дворовой котельной угля, в морозы заливавшиеся водой. Вся округа приходила кататься сюда: слетали с горки на самодельных санках и – дух захватывало! Если не было санок, выручала «пятая точка». И каждая из подружек хоть единожды, да разбивала на любимой горке нос.

Мама Наташи, Лины и маленького Шурика, крутого нрава казачка, содержала дом и домочадцев в образцовом порядке: детей не баловала, а в доме царили стерильная чистота и ароматы поспевающих пирогов. Наткина бабушка, модистка, как тогда говорили, частенько сиживала за швейной машинкой у окна с видом на площадку. Девочкам она представлялась этакой Вассой Железновой (как бы теперь выразились они, сами давно ставшие бабушками).

За давностью времён уже не узнать, кому из подружек первой пришла в голову бредовая идея (Ната в этом представлении участия не принимала), но Вика и Люда, предвкушая бешеный успех их «милой» шутки, начали пританцовывать перед окном, за которым бабушка с упоением шила к празднику обновки для внуков. Пританцовывая, подружки, почти не сговариваясь, отработанными движениями скрутили кукиши сразу на обеих руках и дуэтом пропели своё коронное: «Рули-рули, рули-рули, на тебе четыре дули!».

Довольные произведённым эффектом, они сломя голову кинулись к своему домику и заперли на щеколду и на засов дверь, выходящую во двор и, на всякий случай, – парадное со стороны Красноармейской.

Следующим по графику летнего дня ожидалась игра в «классики» – одна из любимых девчоночьих игр: на тротуаре, под окнами дома, рядом с парадным крыльцом мелом рисовали «классы», а потом, подпрыгивая на одной ноге, подгоняя плоский камушек, перепрыгивали из «класса» в «класс». Но все планы пришлось пересмотреть: результаты премьерного показа под названием «рули-рули» не заставили себя долго ждать! После нескольких попыток достучаться в надёжно запертые двери, оскорблённая Наташкина бабушка у своего окошка дождалась-таки возвращения домой родителей провинившихся детей и в ярких красках описала им дневное происшествие.

В итоге остаток этого памятного дня обиженная, зарёванная Людочка с тоской наблюдала из окошка на весело, как ни в чём не бывало, перепрыгивающую на одной ножке из класса в класс, Вику. Подружку так и не наказали. Её вообще редко наказывали, а Людочка на целую неделю была отлучена от любимой игры, т.к. мама её была, как тогда говорили, – «добрая, но справедливая». Людочку, как и Натку, родители держали в «чёрном теле», но всегда доходчиво объясняли, что можно делать, а что нельзя и почему.

Однажды, когда маленькая Люда, ещё ничего не знавшая о национальных различиях, услышав, как кто-то окликнул соседского мальчика: «Эй ты, жид!», повторила за подростком то же самое, – случайно оказавшийся рядом старший брат Люды – Гарик без раздумий звонкой оплеухой разъяснил сестрёнке, что почём в этом мире. Так для маленькой девочки раз и навсегда был решён национальный вопрос.

Рассказ о дворе Парамоновых был бы неполным, если не упомянуть о более старшем поколении дворовой ребятни – братьях и сёстрах наших героинь и их друзей. Они – старшеклассники или студенты младших курсов – собирались по вечерам, когда малышня давно уже сидела по домам. На площадке обсуждались десятки раз смотренные кинофильмы, книги Конан-Дойля и Диккенса; под звуки гитары и губной гармошки певались песни и как-то незаметно определялись «парочки». Позднее, когда девочкам-подружкам было уже лет по девять-десять, и Юра, брат Людочки, известный всем радиолюбитель, провёл из своей квартиры на площадку (чуть ли не через весь двор) «музыку», со всех окрестных дворов, как мотыльки на свет, слеталась совсем ещё «зелёная» молодёжь – потанцевать и повеселиться. И танцевали: девушки с крепдешиновыми шарфиками, наброшенными на плечи, с кружевными носовыми платочками, зажатыми в ладошках, и юноши с едва пробившимися усиками, в парусиновых, отбеленных зубным порошком, туфлях – молодые, красивые, стесняющиеся своей «взрослости», и две малолетки – Вика и Люда, подражая танцующим парам, неловко переставляли непослушные ноги, обутые в «выходные» сандалии.

Стремительное время разбросало членов неразлучной когда-то троицы, впрочем, как и друзей их детства, по городам и весям. Вика раньше всех, где-то лет в десять-одиннадцать переехала после смерти деда в его освободившиеся шикарные апартаменты. Люда на тринадцатом году своего существования – в большую, но, как и прежде, коммунальную квартиру в другом районе города. Уже по отдельности встречались и продолжали дружить Люда с Викой и Люда с Наташей.

По-разному сложились судьбы трёх подружек. Все успешно отучились в школе, все поступили в институты и закончили их, все вышли замуж, нарожали детишек. Со временем и Наташа съехала со двора на окраину Ростова – в дом своего мужа, но через несколько лет вернулась с семьёй в родительский дом. Взрослая Вика укатила (уже с мужем и детьми) на родину супруга, в Дагестан. Людочка единожды успела побывать у неё в гостях, но известные события на Кавказе замели Викины следы. Люда вслед за сыном уехала в Израиль.

Годы – как птицы: пролетели – не догнать! На дворе Парамоновых уже двадцать первый век! Судьба разбросала обитателей двора по городам и странам. Кто теперь где? – В Канаде? В Германии? В Австралии? В США? А верится, ах, как верится, что в сердце каждого из друзей остался кусочек родной землицы, истоптанный вдоль и поперёк босыми, в цыпках, ногами. И этот кусочек памяти, кусочек безоблачно-ясного детства – Двор Парамоновых, что в самом сердце Ростова, где все ещё живы – все, все, все…

Теперь в этом дворе живут лишь единицы, остатки той детской братии, с которыми общались, учились и дружили три симпатичные девочки из далёких послевоенных лет.

И вот, в память о тех нелёгких, но прекрасных временах, после многолетней разлуки с родным городом, в преддверии встречи с ним и с Наташкой, единственной из девчоночьей троицы оставшейся жить в этом дворе, и написала маленькую повесть ставшая давным-давно бабушкой та самая Людочка, а ныне – Людмила Михайловна Ермакова.