Записки рыболова-любителя. Часть 6. Ельцинские времена. Том 6.1. Главы 557-624

С бухгалтерией, слава Богу, дело наладилось. По рекомендации Лены Пурышевой, нашего кадровика, взяли на должность главбуха её знакомую из военторга, Дубелир Татьяну Владимировну, маленькую женщину недалеко за тридцать, без высшего образования, но заочницу, достаточно уверенную и строгую с подчинёнными. Та привела себе зама, с которой работала раньше, и на том процесс формирования новой бухгалтерии завершился.

Теперь я хотел объединить её с плановым отделом в единую службу под началом Дубелир, исходя из накопленного опыта разборки конфликтов между старой бухгалтерией и плановым отделом с жалобами Ивановой и Василькова друг на друга.

Васильков это считал понижением своего статуса, обижался, а когда я высказал недовольство его работой на Учёном Совете, заявил о своём уходе. Я отнюдь не возражал. Более того, жалел, что раньше не согласился, когда он также демонстративно подал мне заявление об уходе.

Толку от него не было никакого, Саше Боголюбову приходилось самому его работу выполнять, а амбиций, конечно, вагон. Но заявив об уходе устно, Васильков письменного заявления не подавал, тянул чего-то, работу, возможно, искал, имитируя при этом какую-то деятельность в институте. Короче, и не работал, и не уходил. А уволить непросто, да и не хотелось круто с ним поступать.

Тут (дома за рюмкой) меня понесло философствовать на тему: «Главное – не что, а как!», то, что я вдруг осознал в последнее время как первостепенный лозунг для себя.

«Что» идёт почти что на автомате, тут проблем практически нет, принципиальные вещи вроде бы ясны и поиски ответов на вопросы типа «Что делать?» не требуют особого напряжения.

А вот «как» выходит на первое место, особенно во взаимоотношениях с людьми. Тише едешь – дальше будешь. Принципиальность – это хорошо, но не нужно её давить через меру, и, особенно, горячась. Какое прекрасное было самочувствие после Совета в Апатитах, когда ни разу не возбудился при всех выпадах Лазутина, и как противно вспоминать профком перед отпуском, когда орал на несогласных, пусть и неправых, мягко говоря, Байдалова и Мельниченко.

Правоту горлом не докажешь, а у меня не залежится разгневаться, не Сашуле мне об этом рассказывать. Да ведь это легко себе внушать – контролируй себя, будь спокоен в любых ситуациях, не спеши реагировать, а попробуй воплотить! Юпитер, ты сердишься, значит ты не прав.

Или ты не Юпитер.

Моё письмо Мите от 16.10.92 г.

Здравствуй, дорогой сынуля!

Давно не было от тебя весточки и вот, наконец, пришло долгожданное письмо от 4 октября, которое ты написал перед футболом «Спартак» – ЦСКА (я смотрел второй тайм по телевизору, сочувствую тебе и ЦСКА, но надо отдать должное «Спартаку» – вдесятером не только отыграть, но и …).

Письмо твоё я вынул днём из ящика в среду 14 октября (в этот день, кстати, моей маме исполнилось бы 70 лет). Я был не на работе из-за эпопеи застройки балкона; мне приходится самому в стройке участвовать, заменяя одного из двух работяг, которых прислал Ейбог, по причине того, что этот один не может выйти из запоя. Другой – нормальный, и я ему помогаю тем, что страхую, чтобы он не свалился.

Так вот, получив твоё письмо, я узнал, что звонить тебе лучше по средам часов в 5. А была как раз среда, и я решил попробовать. Вот только был-то я не на работе и звонить пришлось с нашей почты. Соединили где-то около полшестого. На вахте ответили, что какой-то парень сидел здесь, но исчез.

Спросили из какой комнаты. Я назвал. Похоже, что пошли или послали тебя позвать, и всё заказанное время я слушал молчавшую трубку, но тебя так и не дождался. Наверное, ты поскакал на футбол Россия – Исландия. Забавно, что единственный гол забил киевский «россиянин» из «Бенфики». Хорош Кирьяков был.

В следующую среду я снова попытаюсь позвонить на вахту в 5 часов, а ты (на будущее) наберись терпения, возьми книжку и жди моего звонка до 6 часов. Мало ли что может быть. Рабочий день-то у нас кончается в 17.45.

Возвращаясь к теме балкона, похвастаюсь, что я собственноручно выполнил самую опасную часть операции покрытия крыши – приколачивал лизол (что-то вроде резиноподобного рубероида) на крайнем (северном) участке крыши, стоя на шаткой лесенке над пожарным люком. Мужик меня страховал руками, держа за талию и стоя под крышей. Сам же вылезать наружу отказался – голова кружится.

С этой стройкой на балконе я простудился (температура-то минус 7 на улице все эти дни по утрам, снег уже лежит) и теперь болею.

Пивоваров лежит в больнице по поводу простатита, и я его сейчас замещаю. Провожу тяжёлые Учёные Советы по принятию нового Устава института, борясь с неутихающей тягой апатитян к отделению и полному суверенитету, в то время как сверху (из Президиума РАН) идут бумаги, призывающие к сокращению не только штатов, но и учреждений.

Мама едет в Калининград 31 октября, берёт отпуск за свой счёт на две недели, а я отправлюсь туда в командировку дней на пять в окрестностях 7 ноября. Ты вроде бы тоже хотел приехать, но мама считает, что не стоит выбиваться из учебного ритма тем более при твоём цейтноте. Впрочем, смотри сам.

Крепко тебя обнимаем и целуем, скучаем по тебе, твои папа и мама.

571. Пивоваров из больницы руководит. Я его идеи подношу Учёному Совету

Зима, можно сказать, уже началась, а мне не удалось найти умельцев застеклить балкон, что я давно собирался сделать, да всё откладывал, обходясь самодельной открывающейся крышей (рамой с полиэтиленом), которую соорудил два года назад, когда Милочка с Павлом к нам в гости приезжали.

Крыша эта защищала от снега, и балкон на зиму превращался в морозильник, пользоваться которым было, однако, не шибко удобно из-за низкого расположения крыши и её непрочности. Собственно, в крыше и была вся проблема, поскольку этаж девятый, последний, над нами ни балкона, ни козырька никакого, не к чему рамы крепить.

Это и отпугивало подрядчиков, которые охотно стеклили лоджии, с меньшим желанием балконы – возни больше, а балкон без крыши на последнем этаже – лишь за двойную цену, которая и так-то была неслабой – 10—12 тысяч (в Калининграде этим летом 5—6), а тут просили 25, и то без энтузиазма.

В своё время мне Шаршавин обещал силами наших плотников балкон застроить, да я как-то сразу не ухватился за это обещание, а когда напомнил ему о нём, тот в кусты – плотники, мол, все разбежались, вы их сами тут посокращали.

– А как же Ваш «Спутник»? – спрашиваю.

– Я, – говорит, не могу их постоянно в «Спутнике» держать, нет объёмов работ.

Ему, конечно, было удобно, когда плотников ПГИ содержал, а в «Спутнике» они подрабатывали для себя и Шаршавина, на институтских материалах к тому же, которые Шаршавин, как и Ейбог, считал своими – кто, мол, их доставал?

Но плотники, оказалось, недалеко ушли – к Ейбогу в «Техком». Я этого, правда, не знал, когда к Ейбогу обратился просто за советом – где мне мужиков найти балкон застроить за умеренную плату – тысяч за десять? Ейбог с ходу ответил:

– У меня.

Я ему объяснил трудность – крыши нет. Ейбог обещал придумать что-нибудь. Я спросил насчёт цены. Ейбог ответил, что всё будет по себестоимости, недорого, по ценам на материалы, за которые он их приобретал (якобы).

Я понимал, что он таким образом хочет мне оказать услугу, попахивающую взяткой, в расчёте на мою уступчивость в будущих взаимоотношениях ПГИ – «Техком». Но отказываться было бы глупо, тем более, что у него в Уставе «Техкома» записаны «услуги населению по договорённости», чем я не население?

Короче, договорились. И после некоторой волынки Ейбог прислал мне двух своих (бывших наших) плотников. Одного из них, Гену-алкоголика, пришлось, впрочем, в первый же день прогнать по причине невменяемого состояния, того и гляди с балкона свалится.

А второй, тёзка мой, Александр Андреевич Киричевский, огромный мужик, за метр девяносто, непьющий совсем (бросил!), не стал отказываться от моего предложения ему помогать вместо Гены и взял меня в подмастерья. Мы с ним вдвоём всё и сделали, невзирая на морозы, точнее не всё, конечно, а каркас и крышу.

В сумме дней за пять управились, но с перерывами, разумеется. Тёзка мой торопыгой оказался:

– Давай, давай, пошевеливайся, нечего тут вылизывать, так с тобой много не заработаешь! – и халтурщиком поэтому.

Со своей спешкой закосил стояки для рам (ушли от вертикали), мне потом самому пришлось в одиночку всё исправлять, пазы расширять, сдвигать стояки: заделывать ошибочные вырезы.

Но самое весёлое было, конечно, крышу крыть (лизолом поверх ДВП), особенно её последний, крайний участок. У тёзки от высоты голова кружилась, поэтому заканчивал крышу я, находясь в таком положении: стоя на хлипкой лестнице над пожарным люком снаружи постройки (на высоте 9-го этажа!), а Киричевский изнутри страховал меня, придерживая руками за талию.

Заплатил я Ейбогу «по калькуляции» через его бухгалтерию, получив квитанции – за материалы, включая стёкла, и работу, и за всё менее тысячи рублей, считай, бесплатно. Спорить, разумеется, не стал.

В институте, конечно, знали, что Ейбог у Намгаладзе балкон стеклит, я и не собирался это скрывать, но цену, которой очень Галя Сазанова интересовалась, не выдал – коммерческая тайна, мол.

А с балконом мне ещё изнутри работы предстояло на всю зиму: обшивать, тепло-, влагоизолировать, пол делать, полки, дверь делать к пожарной лестнице и т.д., и т.п., чем я и занимался довольно плодотворно, используя накопленный материал от упаковок, в которых мне мебель доставляли, да ещё прикупив в «Юном технике» обрезков ДВП и фанеры.

И один лист ДВП я сподобился большой купить: 1.5 на 3 метра. Мы его с Сашулей вдвоём тащили за рейки, которые я прибил к листу, по гололёду с таким парусом! Это было 5-го декабря, в день рождения Саши Боголюбова, у которого мы были вечером в гостях вместе с Овчинниковыми и Власковым, накануне его 50-летия, которое он улетал отмечать в Ростов к своим родителям.

Ему Ольга подарок преподнесла к юбилею – ушла к другому. Я об этом узнал, пригласив Власкова как обычно с женой к себе на день рожденья (у нас они подряд идут: мой, Боголюбовский, Власковский). Вот тут он меня и ошарашил.

Оказывается, у них давно уже (года четыре – как Власков говорит) разлад наметился, да дети сдерживали, Тимофей нынче в последний класс пошёл, а Иван – в первый. Но тут Ольга кого-то нашла себе, женщина она интересная, молодая, зарабатывает больше Власкова, а тот кроме работы и детей ничем не интересуется. Вот и приехали.

Осунулся Власков, дети с ним остались, Ольга прибегает их навестить, подкармливает иногда, на воскресенье Ивана забирает. В общем, ничего хорошего. Жалко Власкова.

А Митя в Москве на такие футболы шикарные ходил: ЦСКА – Барселона 1:1 (Кубок европейских чемпионов), Спартак – Ливерпуль 4:2 (Кубок обладателей Кубков), платил по 120 руб. за билет, под дождём и снегом на игре «Спартака», но всё равно доволен – какие команды!

И кто бы мог подумать, что в ответном матче ЦСКА выиграет у обладателя Кубка чемпионов на его поле 3:2, проигрывая 0:2! Долго будут Барселоне армейцы снится.

А то, что «Спартак» обыграл «Ливерпуль» и в гостях, как сенсация уже не рассматривалась, «Спартак» фаворитом считался.

Пивоваров всё не выздоравливал и очередной (15 октября) Учёный Совет по Уставу я решил провести опять в Апатитах, хотя очередь была Мурманска. Соображений было два. Первое – экономическое, мурманских членов Совета в наличии было немного, и их можно было на УАЗике в Апатиты свозить, в то время как апатитянам пришлось бы ехать поездом большой толпой по свежим ценам на билеты, которые с непривычки выглядели непомерно высокими.

Но главное соображение было не это. Мне хотелось отмести все обвинения в том, что я специально в прошлый раз затягивал Совет, чтобы перенести обсуждение лазутинских предложений по Уставу в Мурманск, и доказать, что для меня проблемы «чужого поля» не существует.

Этот мой фокус произвёл впечатление, но не более того. Очередное обсуждение по главному вопросу – о статусе Апатитского отделения – оказалось таким же бесплодным, как и предыдущие.

А тут подоспело очередное Постановление Президиума РАН, призвавшее к очередному сокращению бесперспективных направлений, а точнее, сетовавшее, что предыдущие призывы такого рода должного воплощения в институтах не получили.

ПГИ это, пожалуй, касалось, в наименьшей степени: мы провели реорганизацию с сокращением, перешли на потемное финансирование и нам было чем отчитаться по части реализации предыдущих Распоряжений вышестоящих инстанций.

Но Пивоваров счёл необходимым воспользоваться удобным случаем и прищучить, наконец, неугодного Лазутина.

– Всякие дебаты по Уставу отставить. Предстоит новое сокращение. Кто останется, тот и будет новый Устав принимать, – заявил он мне в больнице, куда я пришёл его навестить и получить ценные указания.

Надо сказать, что нашёл я его в больнице в физически очень плачевном состоянии. У него была аденома с сильнейшим воспалительным процессом, лежал с катетером, параллельно геморрой замучил, а он ещё и голодал – всё равно, мол, проблемы с выводом отходов, а голодание Пивоваровы с успехом пробовали. Короче, похудел и ослабел наш директор основательно.

Но, повторяю, только физически. В голове у него кипела куча руководящих намерений, которые он выписывал на бумажках, меняя варианты, в виде проектов приказов и распоряжений.

Основная новая идея была следующая: объявить приоритетными четыре научных направления – оптические, магнитные, ионосферные и экологические исследования (в соответствии с основными видами наблюдений в этот раз), а не приоритетные сократить, как велено.

Аэростатным и космическим лучам, т.е. лазутинскому направлению, в этом варианте места не находилось. Мне было поручено донести эту идею до Учёного Совета и заручиться его поддержкой как мерой, принимаемой Институтом в ответ на последнее Постановление Президиума РАН.

На очередном Совете (22 октября), теперь уже в Мурманске, я всё это доложил. Так, мол, и так. Обсуждение Устава велено отложить. Будет сокращение. Кто останется, тот и будет Устав принимать. В качестве меры по выполнению Постановления Президиума РАН и повторяющего его Постановления Президиума КНЦ директор предлагает количество приоритетных научных направлений сократить до четырёх, и я назвал каких.

Антилазутинский характер предложения Пивоварова был очевиден, а сам Лазутин в Мурманск не приехал, он, похоже, просто игнорировал Учёные Советы в Мурманске, все Пивоварову подпевают, не хрена, мол, туда и ездить.

В самом Совете у Лазутина сторонников-то совсем немного, не зря же его прокатили на утверждении замом директора по Апатитскому отделению, но и допустить такое откровенное попирательство остатков лазутинского направления Учёный Совет счел для себя неприличным. Эдак сегодня ты, а завтра я.

К тому же – экологические исследования только начались в институте, это новое неразвитое направление, с чего бы это ему стать приоритетным?

Сошлись на том, что направлений можно оставить и четыре, из них три первых не вызывают возражений, а в качестве четвёртого предлагаются атмосферные исследования, куда можно и лазутинцев засунуть, и экологию. Но конкретное содержание направлений нужно будет определить позднее по результатам годовых отчётов по темам, как же иначе?

Пивоваров был недоволен таким решением, но сопротивляться не стал. А следующий Учёный Совет, последний в октябрьской серии (29.10) утвердил процедуру принятия годовых отчетов по темам.

572. 1 ноября телеграмма от Ивана: «Родили мальчика 3650/53». У деда Андрея на 75-летии. Все совместители и долгострои остались на своих местах. Обида Ляцкого на Мальцева

31 октября – открытие лыжного сезона. На пластике мучился по ближнему озеру около часа: снега мало (хотя весь октябрь стояли морозы), палки лёд царапают, нет толчка для конькового хода.

На следующий день катался там же на деревяхах – получше. В этот день (1 ноября) в Калининграде Ирина второго сына родила. Иван прислал телеграмму: «родили мальчика 3650/53».

А через день мы с Сашулей и сами были а Калининграде, Сашуля взяла отпуск Иринке на первых порах помочь, а я приурочил командировку к юбилею деда – 75 лет. В этом году маме нашей (14 октября) исполнилось бы 70. Совсем немного, а сколько времени её уже нет. 14 лет.

Ирину встречали из роддома 6-го (дед в этот день из госпиталя вышел, где с очередной профилактикой по сердцу лежал), а вечером Митя с Любой из Москвы приехали.

7-го были у деда с Сашулей, Митей, Любой, Иваном, Мишей и Серёжей Лебле.

В кирхе я согласовал с Кореньковым их отчёт по договору, который забрал с собой в Мурманск, чтобы вставить его в институтский отчёт по «Арктике». В Мурманск я вернулся 10-го, а 12-го – очередной Учёный Совет в Апатитах, инициированный Пивоваровым, который за время моего отсутствия не просто выздоровел, а прямо-таки весь кипел от переполнявшей его жажды деятельности.

– Энергия из меня так и прёт, – радостно доложил он мне при встрече.

Но пёрла она явно куда-то не туда. Удивила меня повестка дня Учёного Совета.

1. Выборы в Академию Инженерных Наук.

2. О совместительстве в коммерческих структурах, учреждённых институтом.

3. О закрытии институтских долгостроев (Приёмный пункт некогерентного рассеяния, Ионозонд «Базис», Авроральный радар).

– Откуда эти вопросы взялись? – спрашиваю Боголюбова.

– Инициатива директора. Больше ничего сказать не могу.

У Пивоварова я ничего спрашивать не стал. Разговоры с ним меня ужасно утомляли, и без нужды я старался сам их не заводить. Если он сам меня не трогает, то и слава Богу, тем более не мне этот Учёный Совет вести.

Что касается Академии Инженерных Наук, то я отчасти был в курсе. Ещё до моего отъезда в Калининград мне позвонили из Архангельска, из Северо-Западного отделения этой самой Академии, одной из выросших как грибы после развала Союза, и просили передать Успенскому, что его там готовы поддержать при баллотировке в член-корры АИН, поскольку им нужен свой человек в Мурманске, а Успенского они знают и считают подходящей фигурой с зарубежными связями.

Я Успенскому это передал. Тот, как выяснилось, с энтузиазмом закрутил машину выдвижения, и вот на предстоящем Учёном Совете этот вопрос будет рассматриваться. Оказалось, однако, что выдвигаться собирался не только Успенский, но ещё и Пивоваров, и Терещенко спохватились. По дороге в Апатиты Успенский и мне предложил выдвигаться – по информатике. Полезно, мол, для института. Надо повсюду внедряться, вдруг там можно будет чем-нибудь поживиться. Для института, разумеется, для института.

Я отшутился:

– Какой я к чёрту инженер? Вот Вы и внедряйтесь, устанавливайте там связи.

И на Учёном Совете меня спросили:

– А вы почему не выдвигаетесь, если, как тут говорят, это важно для института? Может, всех наших докторов надо выдвигать?

Я ответил:

– Причины две. Во-первых, я к инженерным наукам отношение имею весьма опосредованное. Я геофизик, теоретик, специалист по математическому моделированию околоземной среды. А во-вторых, сама эта Академия у меня лично доверия не вызывает, очередная синекура, как мне кажется. Возможно, я ошибаюсь и просто плохо информирован. Но и в таком случае – чего же лезть туда, о чём понятия никакого не имеешь. А посему я и при голосовании по всем кандидатурам воздержусь, ибо не знаю, куда они выдвигаются, как же я могу судить – достойны они или нет.

Успенский обстоятельно сообщил о своей научно-инженерной биографии, но Слава Ляцкий его огорчил:

– Михаил Владимирович, я Вас уважаю и ценю Ваши работы, но Вы докторскую только защитили, и я считаю, что Вы не самый сильный специалист в нашем институте, – не назвав, правда, кого он считает самым сильным.

Терещенко на Совете не было, его кто-то представлял, вопросов не задавали.

Пивоваров же отмочил номер. Он выдвигался по специальности «экология» и начал было рассказывать, какой он крупный эколог (Крымскую АЭС запретил), а потом вдруг заявил:

– Впрочем, я снимаю свою кандидатуру. Это я по запарке в это дело ввязался (сунулся в затею). Сам не знаю зачем. Втянули меня. Ни к чему это.

Непосредственность его временами восхитительна. По запарке, так по запарке. При тайном голосовании ни Успенский, ни Терещенко требуемого количества голосов не набрали. (Успенский, правда, потом инженерным член-корром всё же стал, его в Архангельске выдвинули и провели.)

Думаю, что Пивоваров в последний момент сообразил – зачем себе здесь вслепую рейтингование устраивать, почувствовал, наверное, что прокатят.

По второму и третьему вопросам докладчиком в повестке дня стоял Пивоваров. Он напористо заявил, что решительно намерен положить конец совместительству на руководящих должностях в институте и малых предприятиях при институте (учреждённых институтом, как он уточнил), которые он назвал коммерческими структурами.

Как пример такого подхода он назвал освобождение Ейбога от должности замдиректора по общим вопросам (хотя пример был некорректным, поскольку «Техком» не учреждался институтом, а являлся просто частной лавочкой Ейбога), и дал понять, что на очереди МП «Тулома», возглавляемое Терещенко, и «МИНВО» Волкова (начальника Лопарской).

Ясно было, что главный огород, куда камни брошены, это Терещенко, который на Совете отсутствовал, а без него и обсуждать-то по «Туломе» было нечего. Волкова тоже не было, но и МИНВО не учреждалось институтом. Был, правда, Ройзен – помощник Иванова по общим вопросам, но его «Азеф» Пивоваров не упоминал и совместительство Ройзена его, похоже, вполне устраивало.

Так народ ничего и не понял – что будет-то? Что от него, т.е. от Совета хотят, и что Пивоваров намерен делать, в частности, с Терещенко?

По третьему вопросу похожая картина. Пивоваров объявляет, что решительно намерен покончить с институтскими долгостроями – приёмным пунктом некогерентного рассеяния (Терещенко), авроральным радаром (Успенский, Тимофеев), ионозондом «Базис» (Перцовский).

Но Терещенко и Перцовского нет, к тому же неясно почему «Базис» отнесён к долгостроям, он работает, хотя и не в окончательном варианте.

Успенский от аврорального радара отмежевался, хотя, по моему глубокому убеждению, это его и Пивоварова вина, что радар брошен недоделанным, что ушёл Смышляев из-за амбиций Успенского.

Какие-то соображения по радару есть у Тимофеева, но сам Тимофеев куда-то делся, послали искать, нашли в библиотеке, откуда он явился и набросился вдруг на меня – почему это в институте JGR-ов нет за последний год, валюту получаем от постояльцев, а журналов нет.

Я ему ответил, что сейчас не этот вопрос обсуждается, а судьба аврорального радара. Тимофеева же понесло и он не мог остановиться, чем разъярил Пивоварова, и он прогнал со сцены Тимофеева, закрыв тем самым дискуссию по долгостроям.

Обсудим, мол, это сначала на СУСах. Так, а какого хрена всё это на сегодняшний Совет выносилось? Чтобы выслушать декларации Пивоварова о его решительных намерениях? Покончить – это как? Закрыть, демонтировать, или что?

– Потом обсудим.

И абсолютно никаких практических выводов после деклараций не последовало. Все совместители и долгострои остались на своих местах и в том же состоянии, как и до этого Учёного Совета.

Шуганул волну Пивоваров и успокоился, на другие «проблемы», видать, переключился. Стоило ли народ ради этого в Апатиты возить? Очень меня это баламутство возмутило.

Затем пошли СУСы по отчётам. О науке наконец-то заговорили.

У меня с Мингалёвым опять напряжённость возникла. По настоятельной просьбе Ляцкого я передал Вите летом часть денег со своего направления, обговорив, что бы мне хотелось получить от них за это: сопоставление расчетов по нашей и их моделям с наблюдениями или эмпирической моделью для одной и той же геофизической ситуации, лучше всего одной и той же конкретной даты. Витя согласился, деньги взял, и у него на теме народ зарплату получил выше, чем у нас с Власковым.

А результат … – никакого. Сунул мне три листочка, которые я даже в отчёт не стал вставлять. Три картинки представил из своих старых результатов, которые я уже не раз видел, и сопоставляет их с данными, которые мы обговорили, полученными совсем для других условий. Согласия, конечно, нет, но ведь и условия разные, «объяснил» расхождения Витя, а новые расчёты не удалось, мол, провести, поскольку надо теперь за аренду машинного времени в КНЦ платить, а на персоналку они свою модель не перенесли.

Ладно, хрен с ним, я промолчал, Ляцкому только пожаловался – вот, по твоему ходатайству отдал деньги Мингалёву и впустую. Слава сказал, что всё равно я правильно сделал, что Мингалёву деньги дал. Ну, ладно. Однако Витя и по своей теме отчёт халявный представил – тоже старые результаты, из расчётов даже не прошлого года, и не позапрошлого, да плюс интерпретация ошибочная.