Наталья замерла. Неужели она всё-таки увидела тетрадь? Пересилив внутреннее напряжение, она повернула голову в сторону грозной матроны… и поспешила придать выражению своего лица как можно больше виноватости, было зачем: одной рукой вузовская Фрекен Бок подпирала свой бок, другой – приподняла очки над бровями… Тетрадь лежала на столе в том положении, в котором оставила её Наталья… Теперь нужно сделать всё, чтобы отвлечь эту надменную тётку.

– Простите, пожалуйста, за шум… Я сама так испугалась! Стул тут стоял как-то недостаточно устойчиво… А я, нескладёха, так увлеклась…

Преподавательница подошла ближе, внимательно осмотрела Наталью, с нескрываемой подозрительностью заглянула в стол – шпаргалки ищет! – и подвигала туда-сюда стул, поставленный Натальей на место.

– И как это у него получилось «стоять недостаточно устойчиво»? В моё время девушки были поженственней.

«Если из женственных девушек вырастают такие тётки, – то…» – и не нашлась как продолжить мысль.

– Продолжайте, пожалуйста!

– Своей трилогией писатель опровергает характерное для многих американских произведений утверждение, что мир – абсурден и непостижим, а человек заведомо обречён. Фолкнер отказывается «принять конец человека», – Наталья произносила последние фразы своего ответа с особенным удовольствием, теперь уже не только с осознаваемым, но и прочувствованным смыслом произнесённого. – В своей речи при получении Нобелевской премии он сказал: «Я верю в то, что человек не только выстоит, он победит.»

Погода была замечательная. Наталья возвращалась по тенистому бульвару, с удовольствием принюхиваясь к свежим запахам разбушевавшейся зелени. «А жить – это всё-таки наслаждение…» – думала Наталья. Ну, что ж, очень похоже на настроение студента, спихнувшего не столько трудный экзамен, сколько трудного преподавателя. Вот только не давала покоя ситуация, пережитая на экзамене. Может, показалось ей всё это? Или приснилось? Ну, для «показалось», пожалуй, слишком сильные были переживания. А уж «приснилось» – то тем более нужно исключить. Если бы она заснула у этой Горгоны прямо на экзамене, то сейчас она бы не гуляла по бульвару, а собирала чемоданы, потому что дальнейшее пребывание в институте стало бы невыносимым и бессмысленным… Неужели, это действительно, случилось? Но как? Как это могло случиться? Вот уж воистину «этого не может быть, потому что не может быть никогда»… А что она там хотела-то? Вернуть время на пять минут? Но, похоже, оно вернулось только минуты на две…«Нет, я так серьёзно об этом думаю, как будто это случилось на самом деле…» Наталья покрутила пальцем у виска, это позволило ей улыбнуться над собой, и она почти уговорила себя больше никогда даже не вспоминать об этом. Мороженое в вафельном стаканчике окончательно привело её в себя. Она стояла на остановке, медленно, с удовольствие поглощая приятный холод любимого с детства продукта, и уже планировала день отпущенный на отдых, и вдруг…

Он шёл быстро, чем-то возбуждённый и окрылённый. «Неужели нашёл очередную жертву?» – подумала Наталья. Конечно, так торопиться и ничего не замечать вокруг себя можно только, если идёшь на свидание. Но вряд ли он так радуется влюблённости. Скорее, его радость от предчувствия свежей крови. Бедная девочка! Он, наверное, уже успел убедить её своей методикой разрушения девичьих сердец, что лучше него нет на этом свете. А та, наверное, рада! Ещё бы! Какой мальчик склонил перед ней умную и красивую головку! Можно только удивляться, откуда у такого молодого человека прекрасные знания женской психологии? Талант, что ли?.. Или он прирождённый Дон Жуан? Нет! Дон Жуан всякий раз искренне любил. А здесь… Нет. Нет. Это не тот тип. Похожего на него хорошая литература, пожалуй, ещё не предлагала. Или отсутствие собственного эмоционального опыта этого порядка не давало ей возможности почувствовать этот образ. Ну, а теперь-то… Наталья с болью вспомнила ещё раз, с каким, как ей показалось, ехидством он произнёс ей: «А я-то думал, что ты уже взрослая. Ну, что ж, может быть, тебя это хоть научит тому, что прежде чем желать объятий мужчины, по меньшей мере, нужно повзрослеть. И тебе это, кажется, пора сделать. А я, извини, здесь не помощник.» А она до самой последней секунды не сомневалась в нём! И в тот день бежала к нему, чтобы обрадовать… Он-то теперь, наверное, надеется, что она сделала аборт. Но, нет, Наталья, действительно, повзрослела после этого разговора… Да и поздно уже. Живи спокойно, ненаглядный мой. Если бы даже она смогла вернуть время на момент вашей первой встречи, чтобы отвести свою беду, то теперь бы она не стала этого делать. Ради того, кто должен родиться. «Да! Вот так!» – мысленно она крикнула ему вслед и отвернулась.

Резкий звук тормозящих колёс раздался сразу же и неожиданно. Наталья обернулась на него и обомлела. Знакомое и ещё совсем недавно любимое тело летело над газоном в какой-то нелепой и страшной позе… Тупой звук упавшего на твёрдый асфальт уже просто чего-то тёплого и мягкого и красные брызги ей показались ощущением от абстрактной живописи. Нет! Не-е-ет! Она хотела закричать, но последний и большой кусок мороженого застрял в горле. Она с усилием протолкнула его внутрь, тот провалился вниз до самого солнечного сплетения и остановился в нём куском колючего льда… «У тебя есть ещё три минуты» – прозвучало внутри. «Я согласна!» – ответила Наталья. Яркая вспышка вновь расколола лёд в солнечном сплетении и уже остывающий выдох вырвался на свободу. Сердце бешено колотилось…

«Живи спокойно, ненаглядный мой!» – знакомая уже мысль пронеслась над головой… Наталья вцепилась взглядом в спешке движущуюся к дороге знакомую и снова живую и невредимую фигуру. Только бы успеть!

– Пашка! – крикнула она, но он не услышал и продолжал идти вперёд.

– Пашка-а-а! – крикнула Наталья что было сил. В глазах её потемнело… Она успела заметить, что Павел остановился и обернулся на крик, ища глазами того, кто его позвал. В следующее мгновенье красная машина со скоростью пронеслась мимо этого самоуверенного, но увы! – всё-таки любимого ею мальчишки…

Павел направился к толпе, которая окружила кого-то у самой остановки. В глазах его металась обеспокоенность. «Наталь… Наталь… Что с тобой?» – услышала она голос пробегающего мимо Пашки. «Ты куда? Я здесь!» – хотела было крикнуть она, но вдруг услышала незнакомый голос прямо над ухом: «Что это такое?»

– Это вы меня спрашиваете? – Наталья увидела перед собой пожилого мужчину, одетого как-то несовременно и не по погоде.

– Именно вас!

Она огляделась, чтобы понять, о чём идёт речь, и решила, что мужчину интересует, что произошло на остановке, где собрались люди.

– Не знаю, но если хотите, я пойду взгляну, что там делается.

– Что ТАМ делается, я без вас знаю: они думают, что делать с вашим телом.

– Как это… с моим телом…? – и всё поняла, – а я уж подумала, что ничего не произошло… Я даже не заметила, как это случилось…

– А я вас и не об этом спрашиваю. Что ЭТО такое? – он указал на серебряную нить, тянущуюся от неё к распластанному на остановке телу.

– Так это, наверное, я… еще не умерла…

– Увы. Вы – умерли, как мы с вами и договорились. Эта нить связывает вас с ребёнком, с живым ребёнком. Он не должен умереть. И откуда он у вас взялся?! Никогда не знаешь, что ждать от современных девушек!

– А позвольте у вас узнать, кто вы такой?

– Как вы ещё не узнали?

– Ну, уж точно не апостол. И одеты не так, я полагаю, и такой важной вещи, как беременность, не смогли усмотреть…

– Конечно, не апостол. я просто Фолкнер… Мне понравилось, что вы обо мне говорили, вот я и решил поиграть с вами.

– Хороши игрушки! Что же нам теперь делать? С ребёнком-то вы не договаривались ни о чём. И умереть он не должен, как вы говорите, и родиться ещё не может…

– Вы правы. Ох и влип я! Как вы говорите, капитально! Да и вы тоже хороша! Не могли вовремя правильный выбор сделать!

– И вы ещё смеете меня упрекать! Как я могу думать о ребёнке и не думать о его отце?!

– Тихо, тихо! Не сердись! Вообще-то у нас есть один выход. Правда он тоже из серии «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Но, ведь, вы сегодня смогли убедиться, что всё может быть. И потом, для вас – это единственное разрешение создавшейся ситуации. Если беспощадный свет сегодняшнего дня даст тень личной ччистоты твоего Пашки, то выстоит и победит человек, и ты сможешь вернуться к жизни, но если это будет тень подлости…

– Наталь, прости меня…

– Что..? – Наталья открыла глаза. И улыбнулась.

Мёртвые не обманывают

Её разбудил звонок в дверь. Она взглянула на часы: 3.00. «Это кого ж принесло-то? Неужто случилось что? А и всё равно сначала позвонить можно было по телефону…, – Наталья сунула ноги в тапочки, на ходу завязывая пояс на халатике, – хотя, может, и звонили, да я не услышала – не проснулась… Что же всё-таки случилось?» Передвигаясь по коридору, она заглянула в ванную и туалет, нет, всё сухо, всё в порядке…

– Кто?

– Вы меня не знаете… Я – Николай Петрович… Зеленский… Да всё равно не знаете… Я вас очень прошу: поговорите со своей сестрой, чтобы она не лила на меня воду из-под цветов… А то мне мокро как-то… нехорошо…

Она посмотрела в глазок. На лестничной клетке стоял, едва освещённый энергосберегающей лампой, пожилой мужчина в строгом костюме с мокрыми пятнами. Это делало его и жалким и смешным.

– Очень прошу! – повторил мужчина.

Не увидев в ночном посетителе опасности, она приоткрыла дверь, чтобы уточнить, где и когда её сестра Лена льёт на него воду, боялась только, что не удержится и начнёт смеяться. Но когда дверь открылась, на площадке никого не оказалось. Куда ж он делся?… И даже шагов не слышно было… Может, в тапочках был?.. Мягких…

Ничего не понимая, она вернулась в постель и заснула сладко и глубоко, несмотря на потревоженный сон.

Вспомнив ночное происшествие за утренней чашкой чая, она решила позвонить сестре, чтобы выяснить у неё, зачем та постоянно льёт на пожилого человека воду. Лена ответила сразу:

– Вот! На ловца и зверь бежит! – как-то возбуждённо она затарабанила в ухо, – только взяла в руки телефон, чтобы позвонить тебе, а ты мне сама звонишь…

– А что ты хотела, Лен, в такой ранний час?

– Я тебя очень прошу, только не отказывай! Отвези меня на кладбище… Я хочу цветы заменить. Те уже подсохли, наверное,.. Это недолго! Мне воды надо прихватить с собой… А на автобусе тяжело всё это тащить…

– Ты что же, всю жизнь собираешься на это кладбище ездить дело – не дело?

– Почему не дело? Я до сорока дней поезжу обязательно… Я к нему хочу… – шёпотом произнесла Лена, – я не могу без него…

– А ну-ка возьми себя в руки! – незлобно прикрикнула на Лену сестра, – что это ещё выдумала: «к нему хочу!».

Лена похоронила мужа месяц назад и очень переживала эту потерю. Все родственники как могли отвлекали её от горя, да видно плохо получается…

– Буду через двадцать минут у твоего подъезда, – пообещала Наталья, – но если будешь зарёванная, отвезу тебя не на кладбище, а в больницу!

– Нет-нет-нет! Я почти не плакала сегодня… Я не зарёванная… – умоляюще проговорила Лена.

«Бедная ты бедная! Что ж ты так убиваешься-то? Как же тебе помочь? Едва в адеквате держится…» – сокрушалась Наталья, переживая за сестру.

Лена стояла у подъезда, держа в руках большой букет живых цветов. У ног её стояли три пятилитровые бутыли с водой.

– Я же там уже посадила многолетники, их полить надо… – объясняла Лена.

– Да не оправдывайся ты! Всё и так понятно! Когда успела цветы-то посадить? Торопишься… Надо подождать было, когда земля осядет, – посоветовала Наталья, устанавливая в багажнике бутыли с водой.

И пока они ехали на кладбище, Наталья вспомнила про ночного гостя и спросила Лену:

– Слушай, а кто такой Николай Петрович?

– Какой Николай Петрович?

– Кажется, Зеленский…

– Я… не знаю…, – подумав, ответила Лена, – а почему ты меня о нём спрашиваешь?

– Представляешь, он сегодня ночью ко мне в дверь позвонил… весь мокрый какой-то, но не из под дождя, а просто облитый как будто… И он утверждает, что это ты его всё время обливаешь! Просил поговорить с тобой, чтобы ты больше этого не делала с ним.

– Чушь какая-то… Зачем мне кого-то обливать? Тем более незнакомого… И какое это такое «всё время»? Нет, это ошибка какая-то… Он моё имя называл?

Наталья восстановила в памяти весь разговор.

– А знаешь, точно, не называл. Сказал просто: сестра.

– Ну вот, видишь… Это он дверью ошибся!

– Может быть, может быть… – Наталья пожала плечами и припарковала машину.

Она помогала сестре убраться на могиле мужа. Лена вытащила из ёмкости старые подвядшие цветы, отдала их Наталье с просьбой отнести к мусорному ящику, а воду из под них вылила рядом с могилой мужа на маленький холмик, похожий на заросшую кучу мусора.

Вернувшись, Наталья снова обратила внимание на этот холмик.

– Лен, кажется это какая-то старая могила… (Муж Лены был похоронен на старом кладбище рядом с его родителями). – Она стала разбирать этот мусор и наткнулась на упавший крест.

Наталья приподняла крест. На нём была прибита металлическая проржавевшая табличка. Однако буквы были не написаны, а прочеканены, поэтому имя покойного можно было прочесть без труда.

– Николай Петрович Зеленский… – Лена произнесла вслух вычеканенный текст.

Они бегом возвращались к машине… Наталья долго не могла взять себя в руки и настолько, что совсем не могла вести машину. Ей пришлось остановиться на обочине, чтобы дождаться момента, когда руки начнут слушать её волю.

На следующий день она приехала на кладбище с сестрой вновь. Чтобы поправить и обиходить заброшенную могилу Николая Петровича…

Мёртвые не обманывают 2

«Я тебя узнаю… Я тебя обязательно узнаю, где бы ни встретила… Тебя невозможно не узнать… Ты такой… сильный… надёжный… к тебе так хочется прижаться… и кожей слышать, как бьётся твоё сердце… а щека твоя такая сладкая… и приятно колючая… вот, видишь, я тебя хорошо запомнила…»

Телефон в кармане булькнул и завибрировал.

«СМС-ка пришла. Нет, не до этого сейчас. О чём я думала? А!… запомнила… как твой нос упирается мне прямо в ухо… сердце замирает… и кровь перестаёт двигаться в жилах от нежности к тебе… я помню… помню… как ты на меня смотришь… дух захватывает от этого взгляда… глаза… А какие у тебя глаза? Боже мой! Я забыла какого цвета у тебя глаза! Какой ужас! Я забыла! Помню, какой ты, когда я с закрытыми глазами… Но как ты выглядишь? Я… забыла… Надо внимательней всмотреться и запомнить!

Телефон в кармане снова булькнул и завибрировал.

«Оставьте! Я сейчас занята… Так.. Волосы. Густые. Пепельные. Таким острым мысиком разделяют высокий лоб надвое… А нос оказывается с горбинкой… А я не замечала… Губы. Чётко очерчены… Нет-нет! Какие они, когда у меня закрыты глаза, я и так хорошо помню. Смотри! Смотри и запоминай, как они выглядят! А главное – глаза… Глаза… Какие же они…? Я их не могу увидеть… Я знаю, что они синие… Но не помню… Господи… я не помню… если бы ты открыл их… хоть на секунду…»

Телефон в кармане опять булькнул…

Но она уже не замечала этого. По щекам текли слёзы. Слёзы отчаяния. Боли. Растерянности. Безысходности. Не надо им мешать. Пусть вытекут все. До последней капли… Они ещё из прошлого. Или уже… А она сама застряла на последней странице любимого романа. И не хочет закрывать уже прочитанную книгу. Уже прожитую книгу. Раскроет на любой странице… а там опять уже всё прожитое, а теперь остаётся только подглядывать за тем, что было… А всё равно не хочется отрываться от волнующих страниц.

Телефон снова вибрирует… Опять кто-то со своими сочувствиями! Она не хочет сочувствий! Сочувствия всё больше и больше отдаляют от него…

Вот и всё. Страница, наконец, перевёрнута. Кто-то поправляет лопатой новый холмик на кладбище… Укладывает какие-то венки на нём, цветы…

Она сидела в стороне на стуле, на котором только что стоял его гроб, и прислушивалась к гулкой пустоте внутри себя…

Телефон снова завибрировал…

Она нехотя вытащила его из кармана, проверила сообщения… «Я жив», «Я жив», «Я жив»… Что это?! Это же… не может быть… как?…

Сердце её заколотилось, наполнилось чем-то новым и неподдающимся рассудку…

Может быть, это начало нового романа? Что же там дальше?…

Мёртвые не обманывают 3

Стены у него здесь оклеены простенькими обоями. В цветочек. Такие маленькие букетики с розовыми цветочками в шахматном порядке по всем стенам. Из под тёмных штор выглядывают белые подоконники, большие, деревянные. Странно… Здесь никогда не бывает ночи, но за окном можно разглядеть только отдельные тускло освещённые окна… И старинный стол у окна тоже из хорошего дерева, тяжёлый такой… надёжный. И два кресла ну самые что ни на есть простые, с деревянными подлокотниками. Такие в 70-е годы прошлого столетия в каждом советском доме стояли. У всех одинаковые. Потому что других в продаже не было. В магазинах для людей. Но вот это всё не смотря ни на что казалось таким уютненьким, согревающим… Он поймал мой оценивающий пространство взгляд.

– Тебе не нравится здесь у меня?

– Нет, отчего же? У тебя и здесь всё так же, как и там было, в той мастерской… Ничего не изменилось. И ты всё такой же. Только работ никаких нет почему-то… А вот кисти есть.

Я указала на букет кистей в цветочной вазе на столе.

– Я здесь ничего не пишу. А кисти эти – это память о тебе.

– Обо мне? – это было более, чем удивительно, для меня.

– Да, о тебе, – он вытащил кисти из вазы и поднёс ко мне. – Ты что же, совсем не помнишь их?

– Ну… кисти как кисти… У тебя таких много было. И всеми ими ты писал меня… Наверное… Н-н-нет. Не понимаю, почему именно эти – память обо мне.

– А помнишь, как однажды…

…

Да! Конечно, помню… Мне было семнадцать лет. Какой возраст! А тебе было ровно в два раза больше! Ты всё время говорил со мной о жизни, о людях, об искусстве. При этом я просто внимательно тебя слушала, стараясь не упустить ни слова. Всё, сказанное тобой казалось бесценным. До встречи с тобой я жила в деревне и ничего не знала об этом параллельном мире… Я слушала тебя, стараясь не двигаться. Потому что в это время ты меня писал. Иногда ты увлекался живописью так, что незаметно для себя останавливал свой рассказ. В мастерской в этот момент раздавался только шорох кисти, скользящей по картону или холсту… Но мне всё равно не было скучно. И помолчать хорошо, если с тобой. Потом, чтобы подвинуть тишину, заботясь о том, чтобы я не заскучала, наступал момент, когда ты включал старинный переносной проигрыватель, и мастерская наполнялась музыкой. Мне совсем незнакомой, но чарующей. Стравинский. Вивальди. Бриттен… А потом в мастерской появилась ещё одна девушка. Она хотела поступить в художественное училище. Ей понадобились уроки живописи, и поэтому вы писали меня уже вдвоём. И много говорили о чём-то мне совершенно непонятном: о золотом сечении, валёрах каких-то… но мне очень хотелось всё это понимать. Это давало ощущение сопричастности к новому для меня, деревенской девчонки, миру.

И вот однажды ты сказал нам, мне и этой девушке:

– Всё. У меня сегодня выходной. Я буду позировать вам. Сидеть в кресле и наслаждаться бездельем. А вы будете писать меня.

– И я?! – хотела было возразить я, но ты меня перебил:

– Да, и ты.

– Но я… – однако, ты не дал мне говорить.

– Никаких но! Вот такой у нас сегодня будет эксперимент!

Ты вручил мне кисти и посадил за свой мольберт перед небольшой картонкой. Не холст же доверять человеку, который в первый раз взял кисти в руки…

Вы весь сеанс опять беседовали о чём-то своём, а я увлечённо ковырялась в палитре в поисках нужного мне оттенка. Так… так… у тебя взгляд-то полегче будет, чем получился у меня… Тут что-то изменить надо… Ага! Вот! Веко посветлее надо сделать… Борода у тебя тёмная… Но не чёрная. Её хочется потрогать… В ней, наверное, тепло… Интересно, а тебе не жарко летом в ней?… Нос… нос… такой уверенный в себе… Для него нужно смешать вот эти краски… и чуть-чуть этой взять…

– Ну всё! – ты прервал мои увлечённые размышления. – Сеанс окончен. Показывайте, что у вас получилось.

Сначала ты подошёл к своей ученице, будущей художнице, и внимательно вгляделся в её работу. Я не видела, что вышло из под её кисти, но вы долго и подробно обсуждали это, а я терпеливо ждала, сжав в руке несколько кистей как букетик цветов, когда ты подойдёшь ко мне. Не знаю, что ты скажешь, но мне лично нравится то, что у меня получилось! Может, тут что-то и не так всё сделано… но это ты на меня смотришь из этих грубоватых мазков! И даже что-то говоришь! Вон видишь, усы шевелятся! Это ты, наверное, улыбаешься!

И тут спиной я почувствовала, что ты уже стоишь сзади меня. Я обернулась к тебе с довольной улыбкой, рассчитывая услышать что-нибудь приятное. Я была уверена, что заслужила это! Но ты молча и напряжённо всматривался в своё изображение, и лицо твоё с каждой секундой становилось всё более непроницаемым… Я ничего не понимала. Ты что молчишь-то? Но вслух спросить это не решалась. Боже мой! Я, наверное, какую-то несусветную глупость себе позволила! И то, что я тут нашлёпала кисточкой, наверное, очень смешно… до грусти. Но ведь это же просто шутка! И я вообще больше не…

– Никогда больше не бери кисти в руки! – ты произнёс это жёстко и тихо, вырывая кисточковый букет из моих рук…

– Почему? – решилась я на вопрос.

– Ты… не выдержишь этого. Это… вовсе не такой розовый мир, как я тебе рассказывал. Это жестокий мир. Здесь ради места под солнцем люди идут по головам… Ты здесь не сможешь защитить ни себя, ни свой талант… Никогда! Никогда больше не бери кисти в руки!

….

Да. Я вспомнила. И где теперь этот портрет?

– Он так и висит у меня дома. Там.

– А это – те самые кисти?

– Да, я берёг их. Знал, что ты обязательно придёшь ко мне. Я хотел отдать их тебе…

– А почему ты их мне там не отдал?

– Там? Там я этого не хотел. Я понял, что был неправ только после того, как умер, – ты взял мою руку в свои ладони, – ты прости меня…

– И теперь ты думаешь, что мне нужно писать?

– Да. Писать, – ты наклонился к ящику стола, открыл его и достал оттуда пачку бумаги. – Вот, это тебе.

– Ты хочешь сказать, что сначала мне нужно научиться рисунку?

– Нет, это бумага не для рисования. Ты будешь писать кистью, но не своей… Тебя это не увлечёт так сильно, как просто писать на бумаге.

– Да что такого нового я могу написать на бумаге? Всё уже давно написано… Ну, о чём ещё не написано? О чём я могу писать?

– Ты будешь писать не о «чём», а о «как». То, что мы называем «о чём», есть у всех, разница в том, «как» мы это «что» воспринимаем и относимся к нему. Ну… всегда имярек у одного человека вызывает восторг, а у другого – только раздражение… Все настолько по-разному «как», что это всегда ново. Всегда.

…

Я уходила от него, держа в руках пачку бумаги. Дорога была заснеженная и скользкая. Ветер время от времени срывался с места и гнал по дороге снежную пыль. Вдруг он толкнул меня в спину и вырвал из рук бумагу… Листочки разлетелись по сугробам… Как же я их собирать буду? Белые на белом… Их же не видно на снегу… Но тут я заметила буквы какие-то. Прямо на снегу! Это оказался листок. А вот ещё один! И вот… Я подбирала листочки и складывала их в стопку. На них тут же проявлялись слова. «Стены у него здесь оклеены простенькими обоями»… прочитала я первую попавшуюся строчку…

Вы убиваете друг друга…

Спят…

Ещё бы! До утра спорить о Рублёве.

«О нежном и нерукотворном свете»…

Дети, конечно, раньше заснули, но, вырвавшись на природу, они не просто набегались, а, как говорила моя мама, царство ей небесное, ухайдокались! Так что спать будут долго. Проснутся, а я им – грибов жареных, как обещала. Однако их, гостей, у меня сегодня немерено, человек двадцать! Грибов-то много надо будет! Благо, лес начинается за калиткой. Однако, чтобы набрать необходимое количество грибов, придётся идти в зону.

«Зона». Так называется особенное место. У особо чувствительных людей здесь поднимается пульс. Местные утверждают, что в одном из карстовых провалов похоронена радиактивная техника после тоцкого взрыва, и здесь радиация высокая, но радиация в норме, я проверяла. Многие видели над зоной НЛО. Ну, это уж сказки, наверное… Говорят, что здесь кто-то заваривает погоду… Что б его! В этом году он заварил так заварил! Летом приходится топить печь. Прохладно! Почти всё время дождь. Но даже, когда он заканчивается, в воздухе невооружённым глазом можно увидеть ма-а-аленькие пузырёчки воды, плавающие в воздухе. Сырость несусветная! Поэтому грибов много. Но в зону за ними никто не ходит. Боятся. Вот почему там грибы сами тебе шляпками машут, просят забрать их… Пойду в зону!

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

3 из 5

Другие книги автора