Сломанное небо Салактионы

Лев Саныч с Роверто на руках вошел в дом, когда услышал призывный зуммер срочного входящего сообщения. Кутельский вернулся к шаттлу за телами погибших, потому принять на сообщение было некому. Абуладзе чертыхнулся и перенес Элизабет на кушетку медицинского сканера. Осмотрел девушку – раны больше не кровоточили, дышала она прерывисто. Ткнул кнопку включения сканера и бегом бросился к станции связи.

– Салактиона-1! Прием! Господин Абуладзе. Говорит каптри Коглер, «Норгекараван-74». Мы потеряли связь с челноком, который возвращался с Салактионы-2. На орбиту он не вышел, сигнала бедствия не было. Ничего. Исчез бесследно. Мы отправили на поиски спасательный шаттл. Но!

Абуладзе воспользовался паузой, чтобы перевести сообщение в видеоформат, и увидел на небольшом экране изображение темнокожего человека в форме капитана третьего ранга космофлота. Тот продолжил:

– Наш второй шаттл не смог войти в атмосферу. Обе Салактионы окружены каким-то неведомым полем. Вы сталкивались с таким эффектом? Мы – нет! Вероятно, шаттл с туристами упал. Но давайте исходить из возможности вынужденной посадки. Шаттл способен садиться на воду. Пожалуйста, организуйте поиски. Мы обратились на Хэнкессу за помощью и поддержкой, а пока задержимся на орбите. Господин Абуладзе! – Коглер приблизился к камере, и Лев Саныч разглядел капли пота на черном лице каптри. – Сейчас, вся надежда на вас и вашего пилота. Если найдете кого-то, доложите.

Коглер посмотрел в сторону и добавил:

– Держите нас в курсе, пожалуйста.

Сообщение прервалось.

Лев Саныч задумался. «Неведомое поле. Может потому и не видны звезды? А формула двойных планет?» Профессор оглянулся на погашенный экран компьютера, но уперся взглядом в тело девушки на кушетке сканера.

Автоматические диоды нащупали грязные запястья пациентки и теперь жалобно пищали. Во время вынужденной посадки Роверто мерзла, потела и плакала. Перед медицинскими процедурами ей следовало принять душ.

– Сам! Я все сам! – Абуладзе взвалил Элизабет на плечо, в пояснице стрельнуло. Скривившись, он шагнул в сторону душевой, Роверто отозвалась жалобным стоном, и по животу Абуладзе потекло что-то теплое.

– Ну ладно, бывает, – простил он Элизабет и внезапно осознал: – «Сейчас я буду купать девушку!»

В душевой он уложил ее на спину на дно кабины, включил теплую воду и бросил лейку на пол. Раздел девушку до белья, извлек из нагрудного кармана чип удостоверения личности. Сунул форму в стиральную машину, в задумчивости почесал живот, разделся, отправил свои шорты и майку туда же.

– Не гонять же стиралку полупустой? – обратился он к молчащей Элизабет.

Белье на ней было простеньким, хлопчатобумажным, и в этот момент от нее веяло беззащитностью. Смертный жетон на цепочке застрял в лифчике.

– Сейчас я – врач! – твердо напомнил себе Лев Саныч и раздел Роверто догола.

Крупная правильной формы грудь, смуглая кожа, длинные черные волосы. Изящные руки и ступни ног, тонкие лодыжки, и в то же время налитые женственностью упругие бедра.

«Она одного со мной роста, – определил Абуладзе, – И если смуглая Моника – символ изящности, то белокожая Роверто – воплощение материнства».

Уверенный, что все делает правильно, профессор намыленной губкой тщательно вымыл тело девушки. И вдруг смутился: «Она уже чистая, а я нет!» Вымылся сам, стоя рядом, этой же губкой, и поморщился от осознания собственной тупости.

Лев Саныч снова сел на дно душевой, положил Элизабет спиной на свои колени и тщательно вымыл ей голову. Почувствовал, что делает это с удовольствием. Натуральная брюнетка без единого седого волоса, лет тридцати. Знойная. Льву Санычу захотелось, чтобы она оказалась чуть старше, он запустил пальцы ей в волосы и помассировал голову.

Прежде чем выключить воду, Абуладзе, все-так же оставаясь на коленях, прижал ладони к лицу – лицо горело. «Я маньяк какой-то, а не ученый!»

Успокоился, вытер девушку двумя полотенцами и отнес ее на сканер.

Кутельский еще не вернулся.

Надел на Элизабет свои чистые майку и шорты. Снова включил сканер – на этот раз диоды успешно нашли, куда подключиться. Профессор разглядел, как по трубке из вены заструилась кровь для анализа, отвернулся и поднес ладонь к носу.

Ладонь пахла чистотой девушки.

«Такое чувство, что я прожил с ней всю жизнь, – подумал Абуладзе, – Я уже знаю, как она за собой ухаживает, какое белье носит, на что надеется и на что не надеется. Ну, пожалуй, этого я не могу знать наверняка».

Лев Саныч вспомнил, что забыл чип Роверто в душевой, и вернулся за ним.

– Обезвоживание, крайняя степень переутомления, многочисленные ушибы внутренних органов, – Кутельский читал ленту с диагнозами Роверто, – По крайней мере, она точно не робот! Документы есть?

– Теперь у нас две девушки на руках.

– Обе поломанные, – Чарли принял из рук Абуладзе жетон-чип с электронным удостоверением личности Элизабет и направился к компьютеру в поисках разъема.

– А циферки то четырехзначные, маэстро, – бросил ему вслед Лев Саныч.

– Элизабет Роверто, студентка первого курса факультета психологии и антропологии, – прочел пилот вслух, – 36 лет, не замужем. Чего? 36 лет и первый курс?!

– А выглядит совсем, как юная девушка, – удивился профессор, – Родители?

– Воспитатель – Маргарет Роверто. Ничего не понимаю. Родители не упоминаются.

– У нее четырехзначный личный номер, маэстро.

– Вы хотите сказать, что…

– То самое. Она настоящая землянка. Искусственно зачатая из замороженных клеток. Потому и выглядит так хорошо. А погибшая Маргарет Роверто – ее пробирочная сестра, выращенная на поколение раньше. Мы ее приняли за мать.

– Это может стать проблемой, профессор!

– Почему?

– Вы встречали когда-нибудь настоящих землян? Зачатых от древних? Я – нет.

– И я нет.

– Вы понимаете, насколько они превосходили нас? Технологически, умственно? – спросил пилот.

– Глупости! – возразил Абуладзе.

– А технологии? Их корабли за несколько тысячелетий преодолели неимоверное расстояние от Земли сюда. А мы, наша цивилизация, что? Так и топчемся на месте. Стоим неподвижно на интеллектуальном фундаменте, заложенным древними. Вот вы ученый, Лев Саныч, объясните, почему так?

Абуладзе задумчиво посмотрел в потолок.

– Не верю, что они нас превосходят или чем-то превосходили. Да, взрывной рост технологий прекратился. Но сейчас эпоха другая. Вызовы другие. Землянам, чтобы покинуть умирающую планету, требовался качественный рывок. А у нас, их потомков, стоят иные, количественные задачи. Вон в системе Гизы почти все планеты земного типа, не на всех можно жить, но освоить их необходимо все! Даже вашу ледышку Эгаро. Существующих технологий нам достаточно, нет причин для качественного скачка.

– А я думаю, мы просто стали глупее предков! – запальчиво воскликнул Кутельский.

– Вы их романтизируете, маэстро, это – свойство юности.

Чарли поморщился и снова с тревогой взглянул на спящую Элизабет. Профессор примирительно добавил:

– Деградация, о которой вы говорите…

– О ней не только я говорю! – перебил пилот.

– Понимаю, но можно я выскажу свое личное мнение?

– Давайте! – разрешил Чарли.

– Это – не дефект нашего разума, а результат деградации языка.

Кутельский внимательно смотрел на профессора, ждал разъяснений.

– Понимаете, человечество, на тысячелетия заключенное в корабли, несущиеся в бесконечном пустом космосе, банально скучало. Одному мозгу для развития нужны образы, это – одно направление эволюции языков, другому для роста аналитических способностей необходимы объекты и предметы для изучения. Это второе направление эволюции, аналитические языки. А когда нечему восхищаться, нечего анализировать? Причин прерывать анабиоз просто не было. Конечно, многовековая спячка ослабила коммуникационные способности человечества. Стал язык беднее, понятий и слов стало меньше. Вспомнить технологии древних землян понадобилось время. Но глупее мы не стали! Сейчас происходит ренессанс языка, понятийный аппарат снова растет! И через пару-тройку веков прогресс снова понесется вперед и вверх!

Чарли Кутельский не выразил ни малейшего восторга речи профессора:

– Чем эта тетечка занималась первые 35 лет своей жизни? Училась в школе?

Профессор пожал плечами и посмотрел на экран компьютера:

– Информации нет. Может для вас она и тетечка, а для кого-то в самый раз!

– А куда девался «Норгекараван»? Они должны были хватиться шаттла и «мэй-дэй» принять.

– Хватились, но сигнал так и не приняли. С нами уже связались, – Абуладзе указал на станцию связи, – Прослушайте их сообщение.

* * *

Элизабет Роверто села на сканере и несколькими движениями оторвала диоды от запястий и лодыжек, огляделась. Грузный геолог сидел в кресле, стройный загорелый пилот – на кухонном столе – оба с бокалами. На кухне и на рабочем столе перед гигантским погашенным экраном царил невообразимый беспорядок.

– Я что-то проспала? – спросила Элизабет.

Геолог поднялся из кресла и кивнул:

– Лев Саныч Абуладзе.

Элизабет вспомнила его детский взгляд и озорную улыбку, с которой геолог пичкал туристов собственной стряпней. Улыбнулась в ответ.

– Чарли Кутельский – пилот, – Кутельский поставил на стол бокал.

Высокий, симпатичный, почему-то по совместному полету Элизабет его не помнила.

«Ага, он же не разлучался с подружкой».

– Элизабет Роверто, – в свою очередь представилась она, замешкалась на секунду и твердо добавила, обернувшись к Кутельскому, – Спасибо, без вашей поддержки я бы не справилась.

– Да вы – супер! – воодушевился Кутельский.

Элизабет рассматривала емкости на рабочем столе Абуладзе, затем взгляд ее сфокусировался на кулере. Абуладзе отыскал чистую чашку и налил Роверто воды:

– Мы собираемся похоронить погибших.

Роверто шмыгнула носом:

– А за мной и за телами разве не прилетят?

Абуладзе покачал головой и нахмурился. Его жест не ускользнул от Элизабет:

– Что-то случилось?

– Вчерашняя гроза отключила на планете всю электронику, – геолог обвел руками кухню, – И ваш шаттл вышел из строя из-за нее. «Норгекараван» сообщил, что не может выслать спасателей. Ваш сигнал бедствия они не получили. Атмосфера планеты стала непроницаемой. Какое-то неизвестное поле.

Все на мгновение задумались, и Абуладзе продолжил:

– Гробов у нас нет. Так что поторопимся.

– А ваша девушка, Чарли? Вы же с ней остались здесь, – вспомнила Роверто.

Кутельский зло взглянул на геолога, Элизабет заметила:

– У вас тут любовный треугольник?

– Она не девушка, – пояснил Абуладзе.

– Девушка! – возразил Кутельский.

– Хорошо-хорошо. Девушка – андроид. Во время грозы она тоже сломалась, – уточнил геолог.

– Моника сейчас в спальне, на зарядке, – сказал пилот.

– Мне нужно умыться, – заявила Роверто и направилась в сторону душевой, промахнулась мимо двери, врезалась плечом в косяк.

– С вами все в порядке? – спросил Абуладзе.

– Осторожней! – призвал Чарли.

Элизабет лишь махнула рукой, не оборачиваясь, и со второй попытки попала в дверь.

* * *

Для могилы выбрали место в дальнем углу рощи кипарисов. Мужчины копали яму вдвоем, а Роверто, не отрываясь, смотрела на пакет с телом сестры.

– И стоило ссориться, Марго? – еле слышно пробормотала и заплакала.

«Марго, этот островок – рай, тебе здесь понравилось. Покойся с миром», – мысли Элизабет путались, перед глазами чередой проходили картины ее детства. Маленькая она и взрослая, еще не растолстевшая, Марго с добрыми глазами. Напоследок Элизабет коснулась Маргарет рукой, громко всхлипнула. Абуладзе протянул ей не слишком свежий платок.

Тела в пакетах опустили на дно могилы. Лев Саныч спросил:

– Она вам была кем? Из досье мы поняли, что сестрой.

– Больше. Мы с ней клоны…

– Прямые потомки землян, – перебил Чарли.

– …с планеты Клиффшен. Она родилась на тридцать лет раньше, воспитала меня, как мать. – Элизабет промокнула слезы уголком платка, глубоко вздохнула и продолжила, – У нее были проблемы со здоровьем, и я ухаживала за ней много лет.

– Но вы совсем не похожи, – удивился Лев Саныч.

– Потому и не были похожи, – Элизабет подчеркнула слово «были» и всхлипнула, – Из-за генетического сбоя у Марго.

Мужчины многозначительно переглянулись.

«Ах да, они, наверняка, меня обсуждали», – подумала девушка.

Пилот спросил:

– Вы посвятили жизнь ей?

– Не совсем, – Роверто отвела взгляд и умолкла.

«Моя болезненная привязанность к Марго очевидна всем даже сейчас?»

Чарли Кутельский вдруг встрепенулся, извинился и убежал. Роверто взяла лопату пилота и помогла Абуладзе закопать могилу.

– Физический труд помогает развеяться, – буркнул геолог.

Через несколько минут Лев Саныч в изнеможении оперся о лопату.

Чарли вернулся в белом парадном кителе и фуражке, что контрастировали с шортами повседневной формы. В руках он нес саксофон.

Пилот произнес заупокойную речь, оказывается, он заранее переписал фамилии погибших. Потом выступила Элизабет.

– Маргарет была мне матерью. Я всегда буду помнить тебя, Ма! Спасибо тебе за все. Да будет земля тебе пухом.

Чарли прочел старинную молитву, Роверто встала рядом с геологом по стойке смирно. А когда Кутельский сыграл мессу, девушка в отчаянии уткнулась в плечо Абуладзе.

– Ну, полно, полно. Возьмите себя в руки, Лизонька.

Услышав такое обращение, Роверто улыбнулась сквозь слезы. Лев Саныч спохватился:

– Можно, я буду вас так называть?

– Можно…

– Ведь все мы там будем. Правда? А надо жить дальше. Вы с нами пробудете какое-то время.

– Угу, – согласилась Элизабет, – Приведу могилу в порядок. У вас тут растут цветы?

– Цветы? Не встречал.

– Возьму себя в руки. И дождусь корабля.

– Вы изучаете психологию? – внезапно и не к месту спросил Чарли.

Он протер саксофон и поглядывал на платформу, видневшуюся среди крон деревьев.

– Я хочу писать диссертацию по этнопсихологии, – ответила Роверто, – Потомки землян так причудливо расселились по планетам системы Гизы, есть что исследовать. Вы стараетесь отвлечь меня?

Пилот пожал плечами и взглянул на Абуладзе:

– Лев Саныч – тоже ученый. Профессор геологии.

– Как? – удивилась Элизабет.

– Бывший, – хмыкнул Абуладзе и утер лоб, стараясь скрыть смущение, – Чарли меня просто дразнит.

Они направились через рощу к лестнице.

– Ничего подобного, – возмутился Кутельски, – А как же ваша теория двойных планет?

– Какая там теория? – профессор скромничал при Элизабет. – Так, формула, и не доведена до конца!

– Расскажете потом? – Роверто оживилась.

Профессор кивнул, в его глазах мелькнула благодарность.

По вертикальной лестнице на платформу Кутельский полез первым. Роверто замешкалась. Лев Саныч уже взялся руками за поручни, но обернулся к ней и понимающе хмыкнул. Вернулся и подсадил Элизабет. Почувствовать его большие ладони на бедрах оказалось приятно.

* * *

Элизабет Роверто поднесла руку к решетке мангала, проверяя температуру. «Достаточно!»

Она выложила на решетку размороженную черепаху, убавила огонь и прикрыла крышку. «Пусть томится подольше».

Осмотрелась.

Уставший за день профессор сидел, свесив ноги с платформы, и рассматривал снятый с камней шаттл. Пришвартованный к ангару с противоположной от платформы стороны шаттл стоял на киле ровно.

– Не знала, что он может плавать, – заметила девушка.

– Шаттл предназначен для челночных рейсов с корабля на орбиту и обратно. А планеты бывают разные. Посадка на воду предусмотрена конструкцией, – пояснил Лев Саныч и обернулся.

Глаза у профессора были голубые.

– Сейчас он на мели, киль лег на песок, посмотрим, как он поведет себя во время прилива?

– Выдержат ли канаты? – спросила Элизабет.

– Угу.

Абуладзе шмыгнул носом. Аромат печеной черепахи достиг края платформы.

Кутельский выбрался на крышу ангара, увидел Роверто и по-мальчишески спрыгнул на платформу, проигнорировав лестницу. Прыгающей походкой смуглый пилот подошел к ним и подвел итог дня:

– Шаттл не взлетит.

Усталый профессор молчал, потому Кутельский продолжил доклад:

– Двигателям каюк, вода… Но корпус не пострадал. Если заменить кормовой люк, то внутри можно жить или…

– Чем его заменить? – перебил Абуладзе.

– …Или использовать шаттл, как баржу, – закончил фразу Чарли и пожал плечами.

Пилот, как гончая, повел носом, смешно раздувая ноздри.

– А пахнет вкусно!

– Идемте обедать, – согласилась Роверто и направилась к мангалу.

Земноводное можно было назвать черепахой только с большой натяжкой. Оно скорее напоминало моллюска с тремя ножками, одна из которых служила головой. Но панцирь на брюхе от температуры стал тонким и поддавался обычному ножу. Слегка пахло подгоревшими креветками.

Мужчины заняли столик у перил, потягивали пиво. Элизабет на соседнем столике орудовала ножом. Мясо черепахи резала вместе с панцирем.

Чарли Кутельский неспеша осушил очередной бокал и спросил:

– Лев Саныч, а вам не кажется подозрительным зашифрованный сигнал, который мы приняли перед грозой?

– Кажется. А что именно?

– Может, он предназначался не нам? Элизабет, вы на шаттле не принимали никаких странных сообщений?

– Мы с Марго были в туалете. Она как раз вышла, а я зашла, когда это случилось.

Пилот замер с вилкой у рта:

– Может, сигнал отправила Моника?

– Исходящий сигнал не может вырваться из атмосферы Салактионы, и Моника об этом знала, – возразил Абуладзе.

– А если она отправила сообщение не в космос, а вашему компьютеру?

Лев Саныч вскочил на ноги.

– Отличная идея, – заметила Роверто, – Компьютер должен расшифровать файл?

– Или хотя бы посмотрим в справочнике, что означает этот код? – добавил Абуладзе.

Он с уважением посмотрел на собеседников, но не успел сделать ни шагу. Скрипнула дверь. Они обернулись на звук и застыли в немом удивлении.

Глава пятая

Бунт Моники

В майке на голое тело Моника вышла из здания станции, слегка покачиваясь на негнущихся ногах. Не открывая глаз, девушка волокла по земле одеяло, зажав уголок в кулаке.

– Моника, как вы себя чувствуете? – Лев Саныч Абуладзе шагнул ей навстречу.

– Ты тут такое проспала! – добавил Чарли Кутельский.

Девушка, по-прежнему с закрытыми глазами, подошла к столику Элизабет Роверто, уронила одеяло, схватила с мангала остатки черепахи, впилась зубами в брюшко. Жир земноводного стекал по изящным пальцам и тонким запястьям к локтям, а когда Моника зачавкала, брызги попали на майку. Лев Саныч и Чарли смотрели на девушку, на брызги жира и норовили заглянуть под задиравшуюся майку.

Роверто с гримасой брезгливости отвернулась: «Голодные самцы! Вроде поняли, что Моника – не человек, но совладать с инстинктами не могут. Или не хотят».

Насытившись, Моника отряхнула пальцы, зыркнула на мужчин одним глазом, и представилась Лизе:

– Моника Витовв.

– Элизабет Роверто.

Обошлись без рукопожатий.

Моника обернулась к мужчинам:

– Написано же в инструкции, требуется белковая пища. Не догадались меня покормить? Заряд бы быстрее пошел.

Тут она заметила шаттл, нос которого торчал из-за ангара.

– Что случилось?

Ей вкратце пересказали события ночи.

Моника все-таки пожала руку Элизабет и холодно сказала:

– Соболезную.

Роверто кивнула. Моника отвернулась и, грациозно виляя попкой, направилась в домик. Мужчины проводили ее взглядом, заметили, с каким вызовом на них смотрит Элизабет, и одновременно покраснели. Моника хлопнула дверью.

Лев Саныч и Чарли бросились к двери. Юноша опередил встревоженного профессора, подергал ручку:

– Заперта!

– Мы обычно не закрываем двери, – пояснил Абуладзе Элизабет, которая неспешно подошла к ним.

– Моника! Откройте! Зачем вы заперлись?! – крикнул Чарли.

– Что делать будем, маэстро? – Лев Саныч приложил ухо к двери. – Тихо.

– Вернулась на зарядку? – предположила Элизабет.

– За мной! – Кутельский направился за угол, профессор и Роверто пошли следом.

Осторожно они двинулись по карнизу, огибая здание и заглядывая в каждое окошко. Роверто было не по себе видеть верхушки кипарисов в пяти метрах внизу, но ее спутники на карнизе чувствовали себя уверенно.

Моники нигде не было видно, но, когда они добрались до кухонного иллюминатора, Лев Саныч чертыхнулся. Роверто последней заглянула внутрь, увидела лабораторию, склад насквозь и распахнутую входную дверь.

– Назад! – велел Кутельский.

Пилот подтолкнул профессора, тот – Элизабет, и через пару минут они оказались на прежнем месте. На платформе Моники не было. Лев Саныч с опаской осмотрел дверь. Вошел внутрь. Кутельский еще раз оглядел пустую платформу, последовал за ним. Внешне ничего не изменилось – обычный беспорядок. Последней вошла Роверто. И тут дверь у них за спиной скрипнула, закрылась, замок щелкнул.

– Обвела вокруг пальца, как детей! Но зачем? – воскликнул Абуладзе и опустился в кресло.

А вот у Кутельского еще оставались силы стучать и ругаться. Роверто невозмутимо налила себе пива в кофейную чашку.

«Ситуация, однако. Взбунтовавший робот. Восстание машин».

Абуладзе ткнул пальцем в клавиатуру – компьютер не включился.

– Какие будут идеи, маэстро?

– Почитаем инструкцию, профессор! – Чарли взял со стола пачку бумаги. – Если она сошла с ума, у нас нет никаких шансов. Искусственный интеллект, 16 поколение. Безнадежно. А ваш комп какого?

Лев Саныч снова потыкал клавиатуру, сплюнул:

– Был четырнадцатого. Вы в своей летной школе компьютеры проходили?

Чарли неуверенно кивнул, от Абуладзе эта неуверенность не ускользнула:

– Троечник?

Кутельский еще раз кивнул.

Элизабет спросила:

– Розетку смотрели? Может она провод… того?

Абуладзе метнулся к последнему стеллажу. С минуту оттуда торчали его крепкий зад и худые ноги:

– А вы – голова!

– Вы тоже ничего! – улыбнулась в ответ Роверто.

Профессор вернулся в кресло. На гигантском экране возникло окошко с требованием пароля.

– Пароль установила. Взламывать умеете?

Чарли и Роверто отрицательно покачали головами. Помолчали. Пилот постарался успокоить профессора:

– Зато так светлее. С включенным экраном.

– Нет, юноша, напрягайте мозг. Уж насколько я старый человек, и то помню из школьной программы, что робот не может причинить зла человеку!

– Искусственный интеллект 16 уровня? Противопожарная система управляется компьютером? – спросил Кутельский.

– Нет. Я ее отключил тумблером.

– Ну, так включайте. Сейчас устроим маленький пожар и… Двери разблокируются.

Пока Абуладзе ходил к щитку, Чарли Кутельский выложил на включенную плиту бумажки, вырванные из блокнота профессора, поджег протянутый Элизабет комок.

Когда бумага загорелась, и дым повалил к потолку, товарищи по несчастью заранее заняли место у двери.

Сработала сигнализация, послышались обнадеживающие щелчки, из раструбов на потолке повалила пена, из специальных щелей в стене – углекислый газ. Много газа.

Сначала пилот, потом профессор и Элизабет по очереди подергали ручку двери.

– Заперто, черт бы ее побрал! – Лев Саныч растерянно посмотрел на Кутельского.

Дышать стало труднее.

– Что это щелкало? – Чарли потянул Абуладзе за руку, как ребенка, в сторону окна.

Профессор не ответил, он готовился упасть в обморок, но подчинился пилоту.

– Залезайте! Углекислый газ выталкивает кислород к потолку, сможете дышать.

Чарли и Роверто подсадили грузного Льва Саныча на верхнюю полку стеллажа. Профессор уселся там, неуклюже прижимаясь к потолку, за который хватался руками. Элизабет забралась рядом. Сам Кутельский подергал ручку окна. Окно тоже не поддавалось. Углекислого газа стало больше. Пилот схватил кухонный нож и принялся долбить стекло. Оно оказалось космической прочности и, конечно же, не уступило усилиям Чарли. Лоб его покрылся испариной. Сдавшись, он забрался на стеллаж и примостился рядом с девушкой:

– Что вы там говорили о первом законе робототехники, профессор? Сдохнем сейчас.

– Не паникуйте, – только и смог сказать Лев Саныч сдавленным голосом.

Роверто передумала сидеть на одной полке с мужчинами, набрала полную грудь воздуха, задержав дыхание, спрыгнула на пол и перебралась на стеллаж напротив.

Вдруг раздался еще один щелчок, окна геостанции распахнулись, послышалось шипение. Автоматика пожаротушения решила, что справилась с огнем, и теперь вытесняла углекислый газ забортным воздухом. Потные, покрытые клочьями пены, геолог и пилот не спешили слезать. Сейчас они напоминали жалких мокрых куриц, застрявших на насесте, черную и белую. Роверто хихикнула:

– А почему вы решили, что система разблокирует дверь, Чарли?