Сломанное небо Салактионы

Кутельский поморщился. Коленки саднили. Он наклонился, оперся о них руками.

– Девушку мы, похоже, обидели. Где она кстати? – заметил профессор и закричал: – Моника-а-а!

Они доковыляли до места начала схватки. Майка Моники болталась на ветке. Лев Саныч своим коронным жестом потер переносицу.

– Интересно. Она полностью разделась, чтобы привлечь наше внимание, а мы…

– Ее не заметили, – с грустью в голосе закончил фразу Кутельский.

Они обыскали станцию, флаер, осмотрели пустой шлюз… Моники не было ни на пляже, ни в роще, ни в ангаре.

Грязь сделал обе нелепых, полностью противоположных друг другу фигуры, похожими. Кожа грузного Абуладзе потемнела. И загорелая кожа Чарли, худого, в изорванной форменной рубашке и шортах без пуговиц на ширинке так, что их приходилось придерживать руками, весь в ссадинах, посветлела.

Наконец, оба остановились на платформе. Помолчали, глядя через перила.

– Разрешите облететь скалы? – нерешительно попросил пилот.

Он стянул с перил трусики Моники, скомкал их и утер предательски стекавшие по грязным щекам слезы.

– Не сейчас, – профессор ткнул пальцем в небо, – Этого в путеводителе нет.

На мгновение Кутельскому показалось, что он смотрит не вверх, а вниз, не в небо, а в его отражение в воде. Невидимая капля ударила в небосклон, покрыв его рябью, небесные волны мгновенно свернулись катышками одинаковых серых облаков. В лучах Гизы барашки облаков отбрасывали розовые тени. Немедленно заморосил мелкий теплый дождь. Реагируя на датчики, стеклянные панели на крыше ангара щелкнули и повернулись боком, пропуская к посевам Льва Саныча живительную влагу.

– Она не могла уйти далеко, – Абуладзе за плечо повернул к себе Чарли, – Собираемся, маэстро, и очень быстро. Маски, веревки, аптечка. Моника где-то внизу. Нам нужно успеть догнать ее.

– Есть!

Они уже подбегали к дому, когда внутри здания тренькнул сигнал входящего сообщения.

– Что за чертовщина? – нахмурился Абуладзе.

Неизвестный четырехбуквенный код мерцал на мониторе космической связи.

– Это что? Сигнал бедствия? – Профессор беспомощно тыкал кнопки на блоке управления, но сообщение не открывалось.

– Нет! В сигнале бедствия используются другие буквы. Дайте я! – Чарли надоела растерянность Абуладзе, и он отодвинул профессора плечом. – Мы так его не расшифруем. Надо перебросить на компьютер.

Пилот нажал клавишу выгрузки сообщений:

– Там приличный видеофайл приложен… Зашифрован. Эх, не вовремя!

За окном сверкнула молния. Что-то щелкнуло. Все освещение и экран на стене отключились. С тихим завыванием вырубилась станция связи.

– Не вовремя! – повторил Абуладзе.

– А бесперебойники?

– Почему-то ни один не сработал.

– Часто тут так, профессор?

– Грозы через день. Но чтоб молния свет вырубила – не припомню. Все потом! А сейчас – за Моникой!

* * *

Цвета. Разными они бывают. Разные ощущения вызывают в зависимости от ситуации. Красный, например, может и не быть тревожным, а зеленый не всегда успокаивает.

«Настоящий цвет Салактионы – зеленый!» – К такому выводу пришел Кутельский, шагая за Абуладзе.

Подошвы его скользили на лишенной травы размокшей почве. Дождь то усиливался, то стихал.

«Или это стекло маски так меняло цветоощущение?»

Пилот пальцем почесал вспотевший затылок под плотной резиной и на всякий случай глубоко выдохнул сквозь фильтры, опасаясь случайного попадания зигрита в легкие. Посмотрел в спину профессору, тот шагал уверенно и рюкзак со снаряжением нес легко. Очевидно, Абуладзе хорошо изучил окрестности.

По тропе, петляющей среди скал, профессор и пилот спустились из рощи «кипарисов» на плато, опоясывавшее кратер по периметру. Здесь дождь проредил зеленый туман, но Лев Саныч достал тепловизор и передал рюкзак Чарли. Однако прибор, способный обнаружить любой живой организм в гуще листвы и в тумане, не понадобился.

Обнаженная Моника стояла на четвереньках в центре поляны на широком плоском валуне. Поляну окружали заросшие колючками скалы, и гладкий камень чересчур правильной формой в другой обстановке насторожил бы Чарли. Но ни он, ни профессор не обратили на это внимания. Лев Саныч уронил на землю жалобно пискнувший тепловизор, дотронулся до мокрого плеча девушки.

– Холодная…

Кутельский придвинулся к лицу Моники. Ее глаза были открыты, но стекло шлема пилота осталось чистым – дыхания не было.

– Понесешь?

Чарли, вместо ответа, сбросил с плеч лямки рюкзака. Тело Моники окоченело настолько, что не изменило положения даже, когда пилот взвалил ее на плечо.

Несмотря на неполную гравитацию двадцатиметровый подъем оказался непростой задачей. Абуладзе суетился вокруг Кутельского, подталкивал, забегал вперед, приподнимал, перехватывал негнущееся тело Моники, возвращал его назад на плечо пилота. В роще «кипарисов» они сняли маски, отдышались. Добрались до лестницы на платформу, неожиданно Лев Саныч ойкнул и замер на нижней ступеньке, как вкопанный.

Кутельский в одиночку занес Монику наверх и спустил с плеча. Обнаженное тело так и осталось на четвереньках, как стояло на лесной поляне.

– Что там с вами? – Чарли вытер ладонями пот и свесился с платформы.

Профессор очнулся, поднялся к нему. С тревогой осмотрел Монику и скомандовал:

– В дом!

Вдвоем они подхватили тело девушки, внесли в лабораторию и поставили посреди комнаты, как поставили бы стол. Лев Саныч включил электричество, станция наполнилась привычными звуками. Загудел холодильник, запела вентиляция, с характерными щелчками запустила самодиагностику станция связи.

Профессор опустился на четвереньки перед лицом девушки.

– Моника! Ты слышишь меня?

«Свихнулся он, что ли?»

Кутельский разделся до трусов. Лаборатория наполнилась запахом потных мужских тел.

Абуладзе поднялся на ноги.

– Ваш диагноз, доктор?

– Издеваетесь, профессор? – Чарли едва не плакал. – Она час как мертва.

– И ничего вас не смущает?

– Ну… Трупное окоченение. В моей практике… – Кутельский вспомнил свой единственный боевой вылет и запнулся, – …тела так коченели только на морозе. Я служил на планете Эгаро, когда полярные спортели напали на термостанцию и прилично погрызли персонал. А здесь тепло. Не может так быть. А вас что смущает?

– Глаза! Она не моргает, но правое глазное яблоко подвижно. Моника провожает нас взглядом.

– Не может быть!

Лев Саныч жестом указал Чарли место на полу. Тот убедился, что профессор говорил правду.

– Моника, любимая! – запричитал Кутельский. – Ты слышишь меня? Моргни!

Моника не отвечала и не моргала. Но ее холодный взор действительно следовал то за пилотом, то за профессором.

– Предлагаю выдохнуть, помыться, – Абуладзе шумно почесал подмышку, – Ну и пожрать.

Комплекс космической связи приглушенно пискнул, сигнализируя об очередном сообщении.

* * *

«Что-то было не так. И с Моникой, и со всей этой треклятой Салактионой. Планета отняла девушку и вернула ее совсем другой. Какой?» Чарли не знал, но интуиция ему подсказывала: даже если случится чудо, и его любимая оживет, ничего не будет, как раньше. Все изменится.

Посвежевший, но по-прежнему озадаченный, Лев Саныч Абуладзе вышел из душевой, налил себе бокал пива, сделал глоток. Указал пилоту на ближайший пластиковый стул, только потом подошел к комплексу связи и нажал кнопку входящего сообщения.

– Здравствуй, папа!

Абуладзе поперхнулся и смущенно взглянул на пилота.

– Хотя ты справедливо ожидаешь разноса от «Гео Галы» за срыв программы исследований, спешу тебя успокоить. Боссы учли обстоятельства того, что случилось на Салактионе, потому оргвыводов не будет. Пока. Я не знаю, когда они найдут тебе нового пилота, потому…

Собеседник загадочно умолк, Чарли и Лев Саныч переглянулись.

– Надеюсь, ты успел оценить мой сюрприз. Моника – не просто секс-андроид! Это – новое поколение с физиологией, почти идентичной человеческой! Ее искусственный интеллект… Короче, инструкция в следующем файле, сам почитаешь, мне было некогда. Надеюсь, она не просто скрасит тебе долгие недели одиночества, а станет настоящей напарницей. Вдохновит тебя на научные подвиги!.. Потому что о твоих эротических похождениях на Хэнкессе ходят легенды.

Невидимый собеседник сделал паузу, чтобы Лев Саныч успел покраснеть.

– От себя добавлю, что у Моники процессор помощнее той рухляди, которой «Гала Гео» снабдила тебя для изучения Салактионы. Короче, читай инструкцию, там есть все… в том числе, как настроить робота на себя… С днем рождения, папа!

– Вот, засранец, не забыл…

Абуладзе залпом допил бокал, наклонился над клавиатурой и отправил инструкцию на принтер. Несколько листов вывалились из сложенного лотка для бумаги на пол.

Профессор поднял их, сложил в пачку и взглянул на пилота. Чарли Кутельский замер в прострации, с открытым ртом.

– Мамочки! Я влюбился в секс-куклу…

* * *

Чарли выбежал на платформу и сделал несколько кругов, то и дело натыкаясь на перила. Дождь кончился. Когда пилот взял себя в руки и вернулся в дом, Абуладзе изучал инструкцию.

– Моника, секс-робот 16 класса, модель «Муза». Чарли, а знаете, что означает ее фамилия? Витовв?

– В нее попала молния?! – пилот ответил вопросом на вопрос.

Абуладзе пожал плечами и продолжил гнуть свою линию:

– Визуальность, интеллект, тактильность, прошу прощения, оральность…

Кутельский вспомнил губы Моники:

– А «ВВ»?

– Вызов и вознаграждение.

– Тьфу, получишь вознаграждение, если ответишь на вызов, – переиначил пилот, – Мы найдем способ ее реанимировать?

– Мне нравится, что вы не сдаетесь, маэстро! Конечно, найдем. А пока, помогите.

Они перенесли Монику в ее спальню, поставили на кровать. Абуладзе заметил открытую крышку розетки.

– Обратите внимание, постель не расправлена.

Пока Лев Саныч ходил за инструкцией, Кутельский с выражением обреченности на лице рассматривал обнаженное тело робота. Никаких признаков растительности на теле, кроме головы.

– И в туалете я с ней ни разу не сталкивался. А вы?

– С вами да, с ней нет. Здесь интересно написано, – Абуладзе поднес лист к самым глазам, потому что включить свет ярче не догадался, – Потребляет все виды органической пищи, что и человек.

– А электричество? – Чарли указал на открытую розетку.

– Про электроэнергию написано так. «Дозарядка аккумулятора робота до ста процентов возможна при помощи сети электропитания только после использования остальных ресурсов обеспечения и обязательного воздействия на рецепторы робота согласно его профилю». – Абуладзе едва хватило дыхания прочесть предложение вслух, – Вы что-нибудь понимаете?

– Пока нет.

Лев Саныч еще раз сверился с инструкцией, запустил руку в волосы Моники и надавил на затылок. Со щелчком открылась крышка, но вместо мозгов Кутельский увидел две гладкие панели: одна – для индикации, вторая – для сенсорного управления. Абуладзе тут же ткнул в нее пальцем. В углу темного экрана вспыхнула красная циферка – 1 %.

– Ни виртуальной клавиатуры, ни диалогового окна, – сокрушенно констатировал профессор.

Он потеребил пальцами край пульта управления, оттуда вывалился тонкий провод с универсальной вилкой на конце. Абуладзе обрадовался и немедленно воткнул вилку в розетку. Ничего не произошло.

– Ни черта не понимаю.

Кутельского передернуло от вида любимой девушки с распахнутым пультом управления на затылке. Он ушел на кухню и занял кресло Льва Саныча. Взял бутылку, поболтал ею, избавляясь от осадка, крикнул:

– Профессор, почему у вас нет виски?

Лев Саныч не ответил, вернулся в лабораторию и молча продолжил читать инструкцию.

– Чего вам непонятно? – не мог угомониться Чарли. – Сказок своему сыну не читали что ли? Питание от сети начнется потом, а пока мы должны ее «обогреть, накормить, напоить, спать положить…». Девушке-роботу требуется забота. Как человеку.

– Бред какой-то. Попоной я ее накрыл. Что теперь? Супом ее накормить?

Чарли от сравнения Моники с лошадью снова передернуло.

Профессор не заметил и продолжил рассуждать:

– Зачем роботу 16 уровня такие сложности? Должно быть простое решение. Может, еще какую-нибудь сказку вспомните?

Не дождавшись ответа, Лев Саныч ушел в спальню, а Чарли снова наполнил бокал.

– Получается, она вдохновила меня на шедевр, потому что у нее такая программа? Муза?

Он не стал допивать пиво, прошелся по комнате, отыскал саксофон, осмотрел его на предмет повреждений. Швыряние на землю не могло не сказаться на инструменте. Потому Кутельский включил режим диагностики, а затем программу настройки.

Из спальни раздался стон. Женский. Чарли влетел туда пулей. Девушка лежала на спине, повернув голову набок, ее руки были выпрямлены вдоль тела, но колени оставались согнутыми. Профессор потирал руки и заглядывал в открытый блок управления.

– Заряд пошел! И все-таки я – красавец!

– Что вы с ней сделали?

– А вот не скажу! – хихикнул Лев Саныч. – Вспомнил еще одну сказку!

Комплекс входящей связи хрюкнул, и усталый женский голос произнес:

– Мэй дэй…Мэй дэй…

Глава четвертая

Кораблекрушение

– Мэй-дэй, – произнесла Элизабет всепланетный сигнал бедствия и удивилась спокойствию своего голоса, – Мэй-дэй.

Прошла минута, прежде чем радиостанция проскрипела:

– Але… Геостанция Салактионы-1 слушает вас. Прием!

– Правда? – Элизабет обрадовалась, но тут же всхлипнула. – Здесь все мертвы.

– Кто вы и что происходит?

– Меня зовут Элизабет Роверто. Мы возвращались с Салактионы-2 на орбиту. Я была в туалете, когда с кораблем что-то случилось. Я долго не могла открыть дверь. А когда открыла, все мертвы. Кабина пилотов…Очень холодно. Их тела обледенели.

Из динамиков раздался другой голос, принадлежавший человеку моложе:

– Говорит Чарли Кутельский – пилот геостанции. Раз мы вас слышим, значит посадочный шаттл вошел в атмосферу Салактионы. Что вы видите?

– Небо темнеет. Мы падаем?

– Что показывают приборы?

– Ничего. Моргает какая-та лампочка. – ответила Элизабет.

– Займите место пилота.

– Но тело?

– Уберите его!

Едва не ломая ногти, Роверто отстегнула ремень пилота, за воротник кителя потянула на себя, уронила тело в проход между сидениями. Оттолкнула чуть дальше, чтобы мертвый толстяк не касался никаких рычагов.

– Элизабет, раз вы до сих пор живы, не все потеряно, – сказал молодой.

– Приборы отключены, а связь она включила, – удивился первый более взрослый голос.

«Это – геолог», – догадалась Роверто и огрызнулась:

– Я умею читать!

Она села в кресло:

– Я села. Что теперь?

– У вас над головой по правую руку тумблеры включения двигателей. Они должны быть в положении «на себя», – сказал Чарли.

Элизабет посмотрела наверх:

– Они и так в положении «на себя»

– Выключите и включите.

Она подчинилась:

– Ничего не происходит.

– Так. Тогда вернитесь в коридор между кабиной и салоном. Напротив туалета по левую руку закрытая панель. Откройте ее, там рубильник, он должен быть в положении «вверх». И на всякий случай, там же будет табло с множеством кнопок. Пробегите пальцами по ним всем. Выключите и снова включите. Поспешите, Элизабет!

Стараясь не наступать на лежащее ничком тело пилота, Роверто прошла в коридор, открыла панель, выполнила приказ с Салактионы. Вернулась в кресло.

– Все туристы мертвы? – услышала она шепот геолога, но не ответила.

Включила двигатели. Они, наконец, загудели.

– Все в порядке. Двигатели включились, – доложила Роверто и осмотрела панель перед собой, – Но приборы работают не все.

– Не важно. Панель между креслами пилотов включилась?

– Да.

– Ткните в нее пальцем и выберите автопилот.

– Выбрала. Ничего не произошло.

– Справа колонка «мемори». Выберите «позавчера», когда вы прилетали на первую Салактиону.

– Выбрала, – подчинилась Элизабет.

– Что «горизонт»?

– Я не вижу горизонта. Темно. Мне холодно!

– Горизонт – это прибор. Сразу перед штурвалом слева. Колеблющийся крестик на фоне нарисованного крестика. Видите?

– Там три крестика. – заметила Элизабет.

– Отлично. Желтый – это автопилот. Подвижный крестик должен совместиться с желтым. Значит, шаттл вышел на посадочную траекторию. А фиксированный крестик – это обычный горизонт планеты.

Роверто молча изучала панель. Гудение двигателей стало прерываться.

– Ну? – не выдержал Кутельский.

– Пишет «недостаточно мощности двигателя». – прочла Роверто.

– Найдите на панели изображение трех цилиндров, два больших, один маленький. Какого они цвета?

– Желтый крестик пропал!

– Ответьте на мой вопрос, Элизабет! – рявкнул Чарли.

– Левый полный – зеленый, остальные красные.

– Включите среднюю кнопку под ними.

– Зеленое переливается из левого цилиндра в правые. Все желтеют.

– Вы включили перераспределение мощности. Снова включите автопилот.

Роверто подчинилась.

– Не хватает мощности, – прочла она, – Уровни желтого выровнялись и розовеют.

– Придется работать, Элизабет. У автопилота есть «люфт». Когда белый подвижный крестик «фактический полет» отклоняется от желтого заданного больше чем на 10 градусов в любом направлении, автопилот отключается, и желтый крестик исчезает. Возьмите штурвал и не позволяйте крестикам сильно расходиться!

– Снова включить автопилот? – спросила она.

– Да!

Элизабет вцепилась в штурвал изо всех сил.

– Получается? – спросил Кутельски.

– Да. Но тяжело.

– Терпите. Сколько людей погибло?

– Трое. Пилоты и Маргарет. Она не успела вернуться на место. Я видела ее тело, – Роверто всхлипнула.

Геолог спросил:

– А остальные туристы?

– Они остались на Салактионе-2. Студенты летели на практику на шахту, старушка везла внука родителям.

Включился Кутельский:

– Держите себя в руках, Элизабет. И еще, на полу под сидением справа спереди красная кнопка. Нажмите ее.

Она нажала.

– Думаю, что на корабле хватились шаттла, но все-таки, – в сторону от радиостанции сказал Кутельский и громче добавил, – Теперь вы подали настоящий сигнал бедствия, и ваш «мэй-дэй» услышат все. Странно, что средства спасения пассажиров не сработали. Судя по описанию Роверто, произошла разгерметизация.

– А я? – Элизабет поняла, что пилот и геолог разговаривают между собой.

– Туалет не пострадал, он герметичен сам по себе. Когда шаттл вошел в атмосферу, давление выровнялось, вы смогли открыть дверь и смогли дышать. Вам повезло, что кислорода в туалете хватило. Элизабет, как вы там?

– Мне тяжело и темно.

– Это недолго. Вряд ли посадка займет дольше часа. Хотя, стоп! Элизабет! При нехватке мощности двигателя вряд ли автопилот сумеет посадить шаттл. И скорее всего у вас поврежден корпус. Придется садиться на брюхо. В воду. Самой. – Кутельский умолк.

Элизабет не ответила. Она согрелась и освоилась с управлением. Ей не понравилось, что пилот пугает ее.

– Чем ближе к станции, тем лучше, – уточнил Кутельский.

Роверто вздохнула:

– Что я должна делать?

– Сбавьте скорость на столько, на сколько у вас хватит сил удержать шаттл от сваливания. Справа внизу рычаг. Плавно толкайте его от себя. А нос, наоборот, придерживайте повыше. Получается?

– Так себе, – Роверто нервно хихикнула.

– Лев Саныч, скоро прилив?

Элизабет не услышала ответа геолога.

– Вы говорите «темнеет», это Салактиона-2 накрывает вас. Как накроет совсем, значит, прилив под вами и можно садиться.

Роверто наклонилась и сквозь лобовое стекло оглядела горизонт. Чисто. Выглянула в окошко боковой дверцы. Действительно, черная громада Салактионы-2, на самом деле белоснежной, нависала над шаттлом. Она снова посмотрела вперед:

– Ой!

– Что случилось?

– Нормально, справилась. Кажется, я вижу огни.

– А волна?

– Автопилот опускает нос!

– Нормально! Теперь, Элизабет, аккуратно сбрасывайте скорость, а нос, наоборот, задерите чуть выше уровня автопилота, можно вровень с горизонтом. Получается?

– Нет.

– Закрылки в положение «два» – потребовал Кутельский.

Элизабет растерялась:

– Закрылки? Где они?

– Над потолочным дисплеем справа.

– Здесь надпись «не курить».

– Черт возьми, Элизабет! – рявкнул Чарли. – Вы же умеете читать. Ищите. Закрылки подписаны.

– Нашла.

– В положение «два».

– Получится? – шепот геолога в эфире.

– Так. Вижу море. Огни станции, – прибодрилась Роверто.

– Вы не должны нас видеть, значит, нос опущен. Выравнивайтесь.

Элизабет потянула штурвал на себя:

– Автопилот отключился. И не включается.

– Ожидаемо. Система автоматической посадки не работает. Следите за горизонтом. Крестики должны совпадать, значит, шаттл садится животом вниз.

Металлический голос в кабине возвестил:

– 700 метров!

– Что это? – испугалась Элизабет.

– Речевой информатор, – объяснил Чарли, – Он будет объявлять высоту каждые сто метров.

– 600. 500. 400.

– Снижайте скорость.

– 300…

Роверто испугалась. Море стремительно приближалось.

– Лиза! Пристегнитесь! – услышала она голос геолога, и рывком, не глядя, ткнула ремень в паз. Закричала:

– 200!

– Воду видите?

– Вижу!

– Сбросьтесь скорость до 100 километров в час.

Она потянула рычаг скорости.

– Закрылки в положение «три»! Ноги на педали!

Элизабет растерялась от череды команд, не успела снова отыскать закрылки, ткнулась носками ботинок в педали, шаттл вздрогнул.

– 100! – объявил речевой информатор и зачастил, – 90, 80, 70,60

– На сорока тормозите педалями! – Кутельский слышал голос информатора, объявлявшего высоту, и спросил, – Скорость?

– 180!

– Много!

«Закрылки! – вспомнила Роверто, – Я забыла про закрылки!»

С оглушительным треском шаттл ударился днищем о воду, зарылся носом.

Штурвал вырвался из рук Элизабет, она рефлекторно прикрыла лицо ладонями. Подголовник впечатался в затылок, и потерявшая сознание Роверто уже не почувствовала, как повисла на ремнях, как врезалась локтями и грудью в штурвал, а коленями в приборную панель.

* * *

Чарли невозмутимо отслеживал происходящее.

Туда, где затихал круговорот залитого приливом озера, в трехстах метрах от ангара, падал шаттл. Роверто удерживала нос параллельно земле до последнего момента, но скорость оказалась высокой для посадки. Шаттл ударился о волну днищем плашмя, подпрыгнул, пошел юзом, занося корму влево и погружая нос. Со скрежетом коснулся дна. Вода захлестнула сопла двигателей под короткими крыльями, и шаттл окутало паром. Тем не менее, предназначенное для полета на орбиту и обратно суденышко устояло, не опрокинулось, нос снова появился из воды. Поднятая шаттлом волна и брызги скрыли его от глаз наблюдателей.

Дальнейшего Абуладзе и Кутельский не видели. Пилот взлетел по лестнице в ангар, профессор – за ним. Еще через минуту Чарли выводил гидроплан, освещая фарой взбаламученное море. Шаттл ткнулся кормой в скалы в дальнем конце озера и лежал в воде с креном на нос. Пожара не было.

Не взлетая, Кутельский направил гидроплан к шаттлу.

– Профессор, ваш выход!

Когда флаер поравнялся с шаттлом и остановился, Абуладзе перебрался с поплавка на крыло, оттуда перепрыгнул на мокрое крыло шаттла. Профессор поскользнулся, упал, ударился, удержался руками. Аккуратно прошел по крыше шаттла на корму, где виднелось отверстие. Верхняя створка кормового люка отсутствовала, а массивная нижняя створка, служившая трапом для погрузки транспортных средств, выдержала и не открылась при ударе о воду. Гидроплан дрейфовал рядом. Лев Саныч уцепился руками за мокрую кромку крыши и спрыгнул в трюм шаттла.

Поднялся по лесенке из пустого грузового отсека в салон и у нижней ступени лесенки в кабину пилотов обнаружил первый труп. «Мамаша-сфинкс» застряла в дверном проеме ничком, через нее пришлось переступить. Потрогал ледяную корку на шее, но пульса не нашел. «Маргарет Роверто», – решил Лев Саныч и поднялся в кабину.

Переломанное тело погибшего пилота застряло на рычагах между сидениями, и Абуладзе, когда вытаскивал его в проход подхватив за подмышки, проглотил ком горечи. Пухленький блондин, который так забавно фыркал, когда позавчера растирался полотенцем, был весь покрыт темными ссадинами, но кровь не текла. Значит, он погиб задолго до удара. Труп женщины в кресле второго пилота ничком висел на ремнях и грудью упирался в штурвал. Тело еще не оттаяло. Заглядывать ей в лицо Лев Саныч не стал.

Элизабет Роверто, брюнетка, чью попу профессор так трогательно мечтал очистить от песка позавчера, сидела без сознания в кресле первого пилота пристегнутая. Лев Саныч пощупал пульс на шее Элизабет, убедился, что та жива, и отстегнул ремни. На девушке был закрытый черный комбинезон, кроссовки еще хранили следы пепла пустыни второй Салактионы. Ткань на коленях треснула от удара о приборную панель, раны кровоточили. Плечи и бедра, туго перехваченные ремнями безопасности, тоже пострадали, и едва Абуладзе отстегнул их, Элизабет застонала. Черный хвостик на затылке растрепался.