
Полная версия
Бриллиантовая заколка. Судьбы великих шахматистов XX века
Поначалу они уехали в Лондон, но потом Ласкер решил эмигрировать в Советский Союз. Уж больно ненадежной ему казалась Европа, а военная мощь СССР казалась ему огромной. Насчет Европы Эммануил оказался совершенно прав: она действительно практически без борьбы сдалась Гитлеру. Особенно отличилась Дания, которая сопротивлялась немногим более часа. Франция была раздавлена немецкой военной машиной за какие-то сорок дней, а Англия подверглась разрушительным налетам. Так что еще неизвестно, были бы они сейчас с Мартой живы, если бы остались в британской столице.
Что же касается Советского Союза, то к этой стране и ее шахматистам Ласкер всегда питал очень теплые чувства. Впервые он приехал на гастроли в страну Советов зимой 1924 года. В шахматной прессе экс-чемпиона мира тепло приветствовали как величайшего шахматного мыслителя и первого заграничного гостя в шахматной семье СССР. Там он за шесть дней сыграл несколько партий с сильнейшими ленинградскими шахматистами – Романовским, Левенфишем и Рабиновичем – и дал два сеанса одновременной игры. На одном из них, как он узнал много позже, был юный шахматист Миша Ботвинник, который сейчас стал одним из сильнейших гроссмейстеров мира. Тогда в этих двух сеансах Ласкер выиграл 23 партии, 13 свел вничью, и лишь 4 проиграл. С Ботвинником он не раз встречался за шахматной доской и отдавал должное его постоянно возрастающей силе. Сейчас это уже реальный претендент на шахматный престол.
Он хорошо помнил, как увиделся с ним в Лондоне зимой 1935 года, когда тот приехал к нему в гости вместе с гроссмейстером Вайнштейном, чтобы пригласить его принять участие в Московском международном турнире. Ботвинник был тогда заметно расстроен своей неудачей на турнире в Гастингсе.
– А за сколько времени вы прибыли в Гастингс? – спросил его Ласкер.
– За два часа до начала турнира, доктор.
– Но, дорогой мой, так нельзя, – покачал головой опытный ветеран шахматных баталий, – вам надо было приехать дней за десять, чтобы успеть пройти акклиматизацию.
Ласкер симпатизировал интеллигентному и спокойному, всегда такому доброжелательному Ботвиннику. А тот не повторил своей ошибки в 1936 году, когда проходил турнир с участием сразу четырех чемпионов мира: Ласкера, Капабланки, Алехина и Эйве. Приехав заранее, молодой гроссмейстер, которому едва исполнилось 25 лет, играл превосходно. И Ласкер болел за него, как за своего соотечественника, ведь он в то время уже жил в Советском Союзе. Однако поначалу в турнире лидировал Макс Эйве, и вот Ласкер перед встречей с действующим чемпионом мира зашел в номер к супружеской чете Ботвинников. Советская элита, они жили в шикарном отеле «Виктория Стейшн». Ласкер, поцеловав руку черноглазой и грациозной балерине Гаяне Ботвинник, сразу же изложил Михаилу суть дела.
– Завтра я играю белыми против Эйве. – сказал он.
– Да, доктор, и что же?
– Он сейчас ваш основной соперник. Так вот, – торжественно, и немного волнуясь, сказал Ласкер, – как представитель Советского Союза считаю себя обязанным играть на выигрыш.
– Что вы, что вы! – замахал руками Ботвинник. – Милый доктор, ничьей тоже будет вполне достаточно.
– Ну что ж, ничья – это дело простое.
И все же он тогда выиграл у Эйве, в равном эндшпиле применил тактическую хитрость, и голландец попался в ловушку. В результате Ботвинник вырвался вперед.
А советским гражданином он стал в 1935 году. Охотно принял приглашение Ботвинника в Лондоне, и уже во время турнира в Москве обратился с просьбой об убежище к наркому юстиции Николаю Крыленко, которого хорошо знал.

Николай Крыленко
Крыленко увлекался шахматами до самозабвения, был председателем шахматного исполбюро, организовывал международные турниры в Москве, в которых играли Ласкер, Капабланка, Флор, Рети, Боголюбов и другие сильнейшие гроссмейстеры мира. Только Алехина на эти турниры не приглашали. Разговор с Крыленко состоялся в кабинете директора Музея изящных искусств, где проходил турнир. Ласкер хорошо помнил этот день, он тогда одержал сразу две победы: выиграл партию у чемпионки мира Веры Менчик и получил особенно приятное известие о сдаче отложенной партии Капабланкой. Крыленко пригласил его в большое кресло, угостил кофе и приготовился внимательно слушать.
– Вы ведь хорошо знаете, что происходит сейчас в Германии? – начал издалека экс-чемпион мира.
– Конечно, доктор, – кивнул нарком.
– Оттуда уехали уже очень многие известные люди. Иначе нельзя. Альтернатива – смерть.
– Верно, – подтвердил Крыленко, – и о чем бы вы хотели меня попросить?
– Я хотел бы получить советское гражданство и поселиться в Москве.
– Ваша супруга разделяет ваше желание?
– Разумеется!
– Я полагаю, – сказал Крыленко, помолчав, – что это возможно. Но, конечно, я не могу решить этот вопрос один. Я должен доложить о вашей просьбе правительству. А надолго вы хотите поселиться в СССР.
– Навсегда, – твердо сказал Ласкер. – Конечно, если при моей жизни кончится весь этот кошмар на моей Родине, я с удовольствием туда вернусь. Но пока…
– Я вас понимаю, доктор, – сказал нарком, – я практически уверен, что этот вопрос будет решен положительно. А пока мы предоставим вам с супругой возможность находиться в нашей стране после турнира до полного оформления всех необходимых документов.
– Спасибо! Но нам надо еще съездить в Амстердам.
– Это ваше дело, доктор, но я бы предложил вам до Амстердама отдохнуть у нас месяц на Кавказе. Все расходы мы возьмем на себя.
– Отлично! Марта будет просто в восторге. Спасибо вам.
– Пока не за что! А чем бы вы хотели у нас заниматься, кроме шахмат?
– Математикой. Ну, и философией, если это, конечно, возможно.
– А почему нет?
– Но ведь в Советском Союзе философия немного отличается от той, которой занимался я.
– Думаю, что и это тоже не является большой проблемой, – улыбнулся Крыленко, – я поговорю с академиком Карпинским. А в следующем году мы планируем провести большой международный турнир. Пригласим Капабланку, Флора, Эйве….
– А Алехина вы собираетесь пригласить?
– Думаете, нужно? – Крыленко внимательно посмотрел на Ласкера.
– Без чемпиона мира турнир будет не таким интересным. И потом, ему сейчас приходится очень трудно.
– Не знаю, доктор, – уклончиво сказал нарком. – С Алехиным вопрос сложный. Как вы оцениваете его шансы в матче против Эйве?
– Алехин, безусловно, сильнее, как шахматист.
– А как человек? – спросил вдруг Крыленко и произнес длинный монолог о беспринципности Алехина, его скверном характере, моральной неустойчивости, слабости к алкоголю. Закончил нарком выводом о том, что все это не может не сказаться на силе игры чемпиона мира, и что он не удивится, если Алехин проиграет матч Максу Эйве. Так оно потом и случилось. Из монолога Крыленко Эммануил сделал вывод о том, что Алехина по-прежнему любят в СССР, раз так близко к сердцу принимают его проблемы и неурядицы. Впоследствии выяснилось, что ему все-таки прислали приглашение на московский турнир.
Ласкер объявил шах черному королю на тридцать шестой доске. Его чернокожий противник что-то забормотал своими толстыми губами и обхватил двумя руками голову, лихорадочно ища защиту от неожиданной атаки белых фигур. Впрочем, это бесполезно, его положение давно безнадежно. Еще пять-шесть ходов, и все будет кончено.
Вопрос о предоставлении Ласкеру советского гражданства нарком юстиции решил очень быстро. Они с Мартой провели чудесный месяц на Кавказе, потом съездили в Амстердам, а когда вернулись, их поселили в уютной квартире в Москве на Спасоглинищевском переулке и даже предоставили помощницу по хозяйству, молодую и очень приятную женщину по имени Юлия. У пожилой пары началась новая жизнь. Марта обставила квартиру по своему вкусу и быстро создала мужу уют, который они потеряли в Германии.

Чета Ласкеров в московской квартире
Ласкер занимался не только шахматами, но и математикой, получил должность в Математическом институте Академии наук, его работы высоко оценили советские ученые. Работал и в журналистике, в качестве корреспондента газеты «Советский спорт» освещал матч между Алехиным и Эйве в Голландии, как советский гражданин играл в турнирах за СССР. Приходилось ему встречаться за шахматной доской и с Алехиным. Смешно выглядела табличка «Ласкер (СССР) – Алехин (Франция)», но еще смешнее было прочитать «Ласкер (СССР) – Боголюбов (Германия)». Русский гроссмейстер Боголюбов жил в Германии уже давно, приход к власти нацистов нисколько не ухудшил его положения, а даже наоборот. Несмотря на славянское происхождение, он был капитаном сборной Германии. Гитлер, как ни странно, неплохо относится к русским. Как тут не вспомнить его привязанность к русской актрисе Чеховой, да и Алехина, когда он попал к нацистам в плен, они не тронули. В Москве у них поначалу все было хорошо, их квартира была местом паломничества для советских любителей шахмат, его узнавали на улице, ему приходилось раздавать автографы, как будто он кинозвезда. Такая популярность их с Мартой очень удивляла. Впечатление было, что все граждане СССР – шахматисты.

Эммануил Ласкер за шахматной доской
Но вскоре атмосфера в стране стала сгущаться: исчезали известные люди, проходили непонятные судебные процессы, на которых соратники Ленина признавались в каких-то диких преступлениях, расстреляли известных военачальников во главе с маршалом Тухачевским. Когда Эммануил в разговоре с Левенфишем как-то попытался узнать, что он обо всем этом думает, тот слегка побледнел, изменился в лице, покосился в сторону кухни, где хлопотала славная девушка Юлия, и подчеркнуто громко принялся обсуждать одну из партий последнего турнира. А когда они прощались в передней, Левенфиш выразительно посмотрел ему в глаза и поднес указательный палец к своим губам.

Международный гроссмейстер Григорий Левенфиш
Намек был вполне прозрачен. Ласкер был под колпаком НКВД. И скорее всего, Юлия работала на советскую спецслужбу. Все это было непонятно и страшно. Какой может быть интерес у тайной полиции к нему? Впрочем, по здравом размышлении Ласкер пришел к выводу, что иначе и быть не могло. Ведь он лицо мировой известности, выезжает за границу, у него постоянно бывает много людей. Эммануил устыдился и расстроился, что невольно поставил советского коллегу в сложное положение. Марте он ничего не стал говорить о своих опасениях, но она сама ему сказал, что хотела бы поехать в гости к своей дочери Лотте, которая жила в Чикаго.
– Хорошо, пусть эта поездка будет тебе подарком к семидесятилетию, – сказал ей Эммануил.
А потом случилось нечто действительно страшное. Газеты сообщили об аресте Николая Крыленко. Это не укладывалось в сознании. Бывший главковерх армии большевиков, соратник Ленина, нарком юстиции оказался врагом народа. Но именно Крыленко устроил переезд Ласкера в Москву! Да ведь дело не ограничивалось одним только Крыленко, который был не столько шахматистом, сколько видным большевиком и политиком. Опаснее всего было то, что тайная полиция взялась и за шахматистов тоже. В начале октября 1937 года арестовали Николая Григорьева, легендарного мастера, автора знаменитых этюдов, сильнейшего аналитика, личного друга Алехина.

Николай Григорьев
Доктор Григорьев был близок к Крыленко. Видимо, поэтому его и арестовали, применяли допросы с пристрастием, на которых он терял сознание. Арестовали и Валериана Еремеева, ответственного секретаря Всесоюзной шахматной секции. Впоследствии, правда, Григорьева выпустили, а Еремеев так и сидит, если его уже не расстреляли. Об отъезде их просил и Ильин-Женевский. Просто пришел однажды в их опустевшую квартиру (после ареста Крыленко к ним перестали ходить гости), говорил о погоде, потом вытащил из кармана лист бумаги, написал на нем карандашом по-немецки одну фразу «Немедленно уезжайте!». Ласкер прочитал и благодарно кивнул головой, а Ильин-Женевский аккуратно сложил листок, положил обратно в карман, попрощался и ушел. Для Ласкера с этого момента их с Мартой отъезд из СССР стал делом совершенно решенным. Однако бегство их должно было быть замаскировано под поездку к родственникам жены, поэтому при Юлии они вели между собой разговоры, из которых ясно следовало, что они твердо намерены вернуться. Ласкеры не без затруднений получили разрешение на выезд и визу в США. Для отвода глаз им даже пришлось купить обратные билеты.
В октябре 1937-го года они покинули Москву, взяв с собой все ценные вещи, долго добирались до Амстердама. В голландской столице на них накинулись с вопросами журналисты: «Почему вы уехали? Опасались ареста? Что можете сказать о деле шахматистов в Москве?». Ласкеры отвечали кратко: «Ничего не знаем, едем к дочери!». Они сели на пароход, благополучно переплыли океан и оказались в Нью-Йорке.
Ласкер любил этот огромный и красивый город, вобравший в себя невообразимое количество разных культур и представителей самых разных национальностей. Здесь находился знаменитый Манхэттенский шахматный клуб, который помог им с Мартой на первых порах обустроиться на новом месте, организовывал ему лекции и сеансы. Когда-то, будучи чемпионом мира, он в этом клубе встречался с молодым Капабланкой, где с ними обоими произошел почти анекдотичный случай. Они сидели вдвоем с Хосе Раулем и смотрели какую-то партию, как вдруг к ним подсел молодой человек, поздоровался, как со старыми приятелями и принял активное участие в анализе. Незнакомец весьма бесцеремонно высказывал свое мнение и даже самоуверенно спорил с Ласкером. Потом он вдруг посмотрел на часы, заявил, что ему пора уходить на званый ужин, попрощался со знаменитостями за руку, дружески похлопал по плечу Капабланку и ушел. Действующий и будущий чемпионы мира удивленно посмотрели ему вслед.
– Кто это? – спросил Ласкер.
– Понятия не имею! – изумленно ответил Капабланка. – Я думал, что это ваш знакомый.
Эммануил улыбнулся, вспомнив про этот забавный случай. Существующее мнение об излишней серьезности шахматистов в корне неверно. Шахматисты – люди жизнерадостные и обожают веселые розыгрыши. Молодой Ласкер и сам однажды позволил себе сыграть забавную шутку с самонадеянным попутчиком в купе поезда, который предложил ему сыграть партию в шахматы, не ведая, что перед ним чемпион мира.
– Как вы играете? – спросил попутчик.
– Неважно, – поскромничал Ласкер.
– В таком случае я дам вам ферзя вперед, – сказал попутчик.
Ласкер изумился: такого с ним не случалось со школьных лет.
– Может быть, попробуем сыграть на равных? – робко попросил он.
– Молодой человек! – важно сказал ему попутчик. – Я чемпион шахматного клуба своего города.
Тут-то ему и захотелось его проучить.
– Хорошо, – сказал Ласкер, – я согласен принять от вас фору, но только если вторую партию мы сыграем на моих условиях.
Любитель пожал плечами и согласился. Началась игра. Противник играл очень примитивно. Ласкер позволил ему поставить себе мат, потом перевернул доску, расставил фигуры в первоначальное положение и снял с доски своего ферзя.
– Вы что, с ума сошли? – попутчик уставился на него в полнейшем недоумении.
– Но мы же договорились сыграть вторую партию на моих условиях, – невинным тоном сказал Ласкер.
– Вы только что получили мат, имея вперед ферзя!
– А теперь хочу дать ферзя вам! – настаивал Ласкер. – Уговор есть уговор.
– Хорошо! – воскликнул попутчик, возводя глаза к небу. – Будь по-вашему! Это будет вам хорошим уроком.
Началась игра. Любитель делал ходы со стуком, поглядывая на противника свысока. Однако его положение медленно, но верно ухудшалось. Наконец, он получил мат. Попутчик был в изумлении. Он долго переводил взгляд с доски на Ласкера, сидевшего с самым беззаботным видом, потом обратно на доску.
– Нам надо сыграть на равных! – сказал он, наконец.
Ласкер не возражал. Это входило в его планы. Партия на равных закончилась вничью, когда были истреблены все фигуры на доске, за исключением королей.
– Ничего не понимаю! – воскликнул чемпион шахматного клуба. – Давайте попробуем еще раз с форой?
– Давайте, – пожал плечами Ласкер.
Абсурдная ситуация повторялась вновь и вновь. Противник Эммануила выигрывал, когда давал ему ферзя вперед, и неотвратимо терпел поражение, когда сам получал фору. Если же они играли на равных, то получалась ничья.
– Это черт знает, что такое! – сказал, наконец, потрясенный попутчик. – Играем на равных – ничья. Значит, наши силы примерно равны, но я даю вам ферзя вперед – и выигрываю, а если получаю – проигрываю!
– Этому есть простое объяснение, – пожал плечами Ласкер.
– Какое же, черт побери?
– Все дело в том, – таинственно сказал ему Ласкер, – что этот самый пресловутый ферзь, – он постучал пальцем по резному венчику самой сильной фигуры, – он только мешает играть!
– Что за бред!
– Посудите сами! Иначе как объяснить все это?
Попутчику стало буквально плохо. Все это не укладывалось в его сознании. Выходило, что самая сильная фигура и впрямь вредит своей армии! Неизвестно, чем бы все это для него кончилось, если бы в купе на очередной станции не зашел новый пассажир, который узнал Ласкера и назвал его по фамилии.
– Позвольте! – встрепенулся обманутый любитель. – Вы Ласкер, чемпион мира по шахматам?
Эммануил был вынужден признаться и попросить прощения за эту невинную мистификацию.
– Господи! – схватился попутчик за голову. – Что же вы сразу не сказали? А я то вам ферзя вперед!
Как же давно все это было! Он был молодым, знаменитым, счастливым, уверенным в завтрашнем дне. У него был уютный дом и хороший счет в банке. А что теперь? Теперь он вынужден жить на чужбине, зарабатывая на хлеб насущный бесконечными сеансами и лекциями, которые предельно его изматывают. Но другого выхода нет.
Ничего не поделаешь, сказал сам себе Ласкер, объявляя мат пожилому джентльмену на двадцатой доске. Молодой человек на двадцать первой доске успешно нашел опровержение жертвы коня и развивал наступление. Так ведь можно и партию проиграть! Подумав немного, Ласкер решил разменять ладьи, чтобы упростить позицию и поскорее перевести ее в эндшпиль. Затем он двинулся дальше. На двух следующих досках черные сдались.
Ничего не поделаешь, повторил он себе, ему еще грех жаловаться на судьбу, ведь они с Мартой не голодают, живут в тепле, не испытывают ужаса бомбежек, не боятся ни гестапо, ни НКВД. По нынешним временам они счастливчики. Кто бы мог подумать, что двадцатый век станет таким страшным и роковым для человечества!
Трудно себе представить более далеких от политики людей, чем шахматисты, однако она не оставляет в покое и их тоже. Русская революция вовлекла в свое горнило и опалила Алехина. Сам он, Ласкер, лишился из-за проклятой политики Родины, имущества, дома, денег, вынужден зарабатывать на жизнь тяжелым трудом. Из них троих – самых знаменитых шахматистов современности – повезло в этом смысле только Капабланке. Его политика не касалась, он всегда был баловнем судьбы. Красавец, любимец женщин и всех кубинцев, наделенный огромным талантом. Да что там талант! Капабланка был настоящим шахматным гением. Как бы к нему не относились его соперники, все они признавали гениальность Хосе Рауля Капабланки-и-Граупера, таково его полное имя. Шахматный талант – вещь довольно таинственная. Большинство людей, глядя на шахматную доску с расставленными фигурами, видят лишь кусочки дерева, а для Капабланки шахматы всегда были живыми. Ему обычно не надо было просчитывать позицию, как другим, он ее просто видел во всех нюансах. Свою первую в жизни партию он выиграл у отца, когда ему было всего четыре года, в тринадцать лет он стал чемпионом Кубы, в 1909 году он, победив Фрэнка Маршалла, стал чемпионом Америки.

Хосе Рауль Капабланка
Для Кубы Капабланка был национальным героем, но Европа не хотела верить в его гений. И вот в 1911 году Капабланка побеждает в крупнейшем турнире в городе Сен-Себастьян, а в 1914 году взял второй приз на турнире в Санкт-Петербурге, уступив только Ласкеру и опередив Алехина, который был на третьем месте. После этого сторонники кубинца стали громко требовать его матча с чемпионом мира. Однако это было не так просто. Были и другие претенденты – Акиба Рубинштейн, Арон Нимцович, Александр Алехин, другие сильные гроссмейстеры. Первая мировая война и ужасная русская революция убрали с его дороги ближайших конкурентов, в то время как Хосе Раулю его маленькая Родина обеспечила вполне беззаботное и безоблачное существование. Капабланка служил дипломатом и мог беспрепятственно колесить по всему миру за государственный счет, играя в турнирах и оттачивая мастерство.
Когда закончилась Первая мировая война, у Ласкера остался единственный претендент. Давление на чемпиона мира оказывалось колоссальное. Дошло до того, что он публично отказался от шахматной короны в пользу Капабланки, но шахматный мир не принял добровольной отставки своего короля, да и сам Капабланка никогда бы не согласился принять титул без борьбы. Чтобы стать чемпионом мира, нужно выиграть матч у действующего чемпиона. Таково было незыблемое правило. И матч состоялся на Кубе в 1921 году. Уставший от скандалов и дрязг Ласкер, махнув рукой, согласился со всеми требованиями молодого и энергичного претендента. Пусть в Гаване, пусть в жаре, но лишь бы поскорее покончить с этим делом! Дорого ему обошлось это решение. Капабланка разгромил его с сухим счетом. Шахматный мир с ужасом смотрел на падение своего многолетнего кумира и безропотно признал власть нового властелина. Капабланка стал шахматным королем. В возрасте тридцати с небольшим лет у него было все, о чем только можно было мечтать: слава, талант, деньги, счастливая семья, всеобщее почитание на Родине. Будущее этого баловня судьбы казалось счастливым и безоблачным. Кто бы мог подумать, что судьба отмерит ему всего шесть лет царствования на шахматном троне, что его безжалостно скинут с пьедестала, когда он будет в зените своей славы и расцвете таланта. «Идущий за мной сильнее меня!» – вот, что следовало бы сказать Капабланке, когда молодой русский гроссмейстер Александр Алехин приехал из России в Париж, чтобы покорить шахматный мир. Ласкер всегда недолюбливал Капабланку, но когда в 1927 году кубинец был повержен, он нашел для него хорошие слова: «Я был несправедлив по отношению к Капабланке. Он оказался достойным бойцом и проявил великолепное мастерство в этом матче. Не его вина, что ему противостоял настоящий гений!» Ласкер не испытывал злорадства, он уже пережил свой шок и принял удар судьбы в 1921 году. Тогда победила молодость, и это естественно. Он же и сам стал чемпионом мира, когда ему было всего лишь двадцать шесть лет.

Эммануил Ласкер в молодые годы
Его матч с чемпионом мира Вильгельмом Стейницем состоялся в 1894 году, и путь к шахматному престолу был тернист. Всего за два года до этого Зигберт Тарраш отклонил вызов Ласкера на матч. Мнение этого гроссмейстера значило очень много, и его слово было более, чем весомым. Именно его Стейниц как-то назвал величайшим шахматным гением, которого когда-либо видел свет. Конечно, Стейниц погорячился, ведь Тарраш не сумел завоевать шахматную корону. Но, все же, именно его считают наставником нескольких поколений шахматистов, впервые придавшим шахматной теории форму науки. Именно он покончил с распространенным мнением о шахматах, как о некой азартной игре. Тарраш развил позиционную теорию Стейница, обогатил теорию многих дебютов, внес бесценный вклад в теорию эндшпилей, но сам при этом даже не был профессиональным шахматистом.

Зигберт Тарраш
Он был практикующим врачом в Нюрнберге и занимался шахматами лишь в свободное от медицины время. А чего стоят знаменитые афоризмы Тарраша: «Конь на краю доски стоит плохо» или «У кого слоны, тому принадлежит будущее»! Многие поколения мастеров учились, и еще будут учиться по его учебникам. Но ортодоксальность его взглядов и категоричность суждений вызывали критику многих известных мастеров. Известно, например, что его терпеть не мог Арон Нимцович, называл его педантичным догматиком, а неприязнь к нему многих представителей молодых поколений шахматистов была взаимной. Вот и приглашение молодого Ласкера на матч в 1892 году он отклонил: слишком мало у него, по мнению Тарраша, было побед в международных турнирах. После Таррашу пришлось пожалеть о своем высокомерии, а в тот момент Эммануил развил бешеную активность: поехал в Нью-Йорк, выиграл там ряд матчей, разгромив в том числе сильнейшего американского шахматиста Шовальтера, и в мае 1893 года послал вызов уже самому великому Стейницу. Тот, в отличие от Тарраша, против матча не возражал, но выразил пожелание, чтобы претендент победил еще в одном крупном международном турнире. И Ласкер выполнил это пожелание: в Нью-Йоркском турнире, который состоялся в сентябре 1893 года, с блеском выиграл все тринадцать партий. Это был удивительный результат, после которого уже никто не смел сомневаться в праве Ласкера на матч с чемпионом мира. И вот в марте 1894 года началась небывалая двухмесячная битва двух шахматных титанов, молодого льва со старым, действующему чемпиону мира было уже пятьдесят восемь лет.