Массовка

Невысокая стройная девушка, с короткими волосами пепельного цвета. Симпатичная, но не слишком яркая. Одета просто, но и не сказать, что дешево.

Артемий вспомнил машину у забора. Ну, да, наверное, она неплохо смотрится за рулем…

Таких девушек он насмотрелся за свою странную карьеру посредника. Если бы богатенькие родители знали, какие места посещают порой их избалованные дочери, они бы пришли в ужас. Но многих притягивала, манила Тайна. Особенно ее темная сторона…

Артемий вспомнил, что стоит в одних джинсах, весь взмыленный и растрепанный. И хотя ему не было стыдно за собственную фигуру, он почему-то смутился.

Девушка, похоже – тоже.

– Здравствуйте! – сказала она.

– Хм… Привет! – отозвался Артемий.

Девушка пару секунд еще рассматривала его, будто узнала и пыталась вспомнить, где могла его видеть? Потом, будто спохватившись, быстро попрощалась с Архипом и выскочила за калитку. Взревел мощный мотор, и его низкий гул растворился вдали.

Артемий некоторое время стоял, уставившись в какую-то точку на заборе, пока его не окликнул Архип:

– Ну, чего встал, как истукан? Заходи в дом! Где душ – знаешь…

Душевая кабинка в стиле хай-тек в шаманском доме выглядела чужеродным телом, словно какое-нибудь НЛО. Но это придавало ей особую ценность, как и любому из благ цивилизации в старом, почти деревенском доме. Сбив тугими горячим струями остатки долгого дня, Артемий облачился в чистое – из того немногого, что захватил из дома.

Видимо, придется начинать захламляться заново. Если выгорит тот куш – это может превратиться в дело всей жизни…

Как ни старался Артемий не думать о сегодняшней встрече в кафе, тревожные мысли норовили испортить вечер. Чтобы отвлечься, небрежно поинтересовался у хозяина:

– Что за девушка?

– Понравилась? – усмехнулся Архип. Примостившись в углу, он что-то вырезал из дерева. Какие-то шаманские штучки…

– Да ничего, вроде, – дернул плечом Артемий.

– Она еще придет, – заверил Архип. – И, думаю, не станет возражать, чтобы познакомиться.

Артемий с подозрением уставился на Архипа:

– Только не говори, что ты специально ее заманил…

– А что тут такого? – невинно произнес шаман. – С подругой ты расстался, у тебя хандра, а хандру от расставания лучше всего перекрыть новой встречей…

– И меня даже не спросил, – растерянно пробормотал Артемий. – Без меня меня женили – так, вроде, говорится?

– А чего тебя спрашивать, когда ты весь – вон, как загнанный зверь? – покачал головой Архип. – Я не у тебя, я у духов спрашивал.

– И они привели сюда эту девчонку, – сказал Артемий. – Просто здорово…

– Ага, привели, – кивнул шаман. – Так тебя никто за уши не тянет. Мое дело создать возможность, твое – воспользоваться или нет…

– В любом случае, спасибо, – искренне сказал Артемий. – Может, она у меня еще и водителем поработает? Машина у нее хорошая, мощная. По-любому, спасибо. Это я называю «настоящим гостеприимством».

– Так оно и есть, – довольно оскалился шаман. – Для хорошего человека ничего не жалко. К нему и духи благосклонны. Только вот эту папку твою они не одобряют…

– Передай своим духам большое спасибо, – деликатно сказал Артемий. – Только я как-нибудь сам разберусь со своими делами…

– Ну-ну, – сказал Архип. – Ты мне только проклятье на дом не навлеки. Мне еще тут жить и работать…

– Постараюсь, – пообещал Артемий.

Не очень уверенно.

5

Павел долго любовался отражением в большом, в полный человеческий рост зеркале. Его завораживал собственный облик.

В новенькой эсэсовской форме.

Все-таки, фирма «Hugo-Boss» в свое время постарались на славу, создав элегантно-демонический имидж для нацистов. Что самое интересное, такую вот точно форму когда-то шили заключенные концлагерей.

Павел тихо рассмеялся. Как все-таки в этой жизни все запутано и переплетено! Никогда не знаешь, кто тебе перейдет дорогу, а кому – ты сам.

Однако форму придется снять. Иначе примут за психа.

Впрочем, к чему эти комплексы? Его и так уже принимают за безумца. Так пришла пора оправдывать подозрения…

За дверью раздались крики. Павел с трудом оторвал взгляд от зеркала: в фургон-гримерку ворвался взмыленный продюсер. Его придерживал за руку Зигфрид, вопросительно поглядывал на хозяина. Павел чуть махнул ладонью, Зигфрид отпустил продюсера, оставшись, все же, у него за спиной.

– Что такое? – поинтересовался Павел.

– Вы можете, наконец, объяснить, что здесь происходит?! – брюзгливо крикнул продюсер. – Почему уже два дня ваши головорезы не выпускают нас в город? Что это значит, черт возьми?!

Павел с интересом посмотрел на продюсера, не спеша опустился в кресло. Не спеша – потому, что кружилась голова от обезболивающих таблеток. Закинул ногу на ногу, постучал по каблуку сапога стеком.

– А что вас не устраивает? – произнес Павел. – Теперь это не ваш, это мой фильм. И я сам буду устанавливать правила – кто и когда отсюда уедет…

– А мне плевать! – трясясь и брызгая слюной, заорал продюсер.

Одна из брызг попала на щеку Павла. В нем немедленно проснулась брезгливая злоба.

– Я вижу, что вам плевать, – раздельно сказал он. – А мне плевать на ваше мнение. Решили мочиться против ветра? Уважаю. Только мне придется вас наказать…

Продюсер изменился в лице.

– Как это? – пробормотал он. – Что значит – наказать?

– А вот так, – с улыбкой произнес Павел. – Зигфрид, проследи, чтобы этому умнику выдали форму статиста. И в барак его. К массовке.

– Что?! – бледно проговорил продюсер. В маленьких глазках появился страх.

Но Зигфрид уже выволакивал его из гримерки.

Павел снова повернулся к зеркалу. Нет, все-таки, безумно красивая форма…

Некоторое время он стоял в дверном проеме, болезненно щурясь на жгучее солнце. Мир в ощущениях снова потускнел, окрасившись в серое, и только упрямая злоба придавала силы, чтоб не забиться в какой-нибудь угол и не заорать от страха и отчаяния.

Ну, нет! Он привык оставлять последнее слово за собой, и точку в этой истории тоже поставит он, а не эта неуловимая, переходящая дорогу тварь. И если суждено тонуть в страхе и страданиях, то стоит захватить с собой приличную компанию…

Лицо его стало желтовато-бледным, черные круги под глазами намекали – с ним что-то не так. Но вычищенный костюм, который почти не портило кофейное пятно, прилизанные волосы несколько скрадывали болезненность облика.

Беззвучно шевеля губами, Павел шел по площадке. На него с испугом пялилась съемочная группа, охраняемая крепкими ребятами в черном. Пожилой режиссер с равнодушным видом сидел в сторонке на складном стуле. Второй режиссер семенил позади Павла, ожидая распоряжений. Павел остановился перед декорациями и поднял голову на зловещую надпись над воротами.

Каждому свое… Как точно подмечено!

– Значит, так, – негромко сказал Павел. – Меня не устраивают декорации.

– Какой бюджет, такие декорации, – буркнул второй режиссер, но осекся под острым взглядом Павла.

– Забудьте про бюджет, – сказал Павел. – Это все мне не нравится. Ненатурально. Я хочу, чтобы здесь был настоящий лагерь…

– Что значит – настоящий? – обмер второй режиссер.

Павел с удовольствием посмотрел в округлившиеся глаза. И пояснил:

– Это значит, что снимать будем в условиях, приближенным к реальным. Здесь будут настоящие бараки, настоящая колючая проволока – под током. Настоящие лагерные псы, настоящие сторожевые вышки. И…

Павел провел по небу сухим языком, словно пытаясь попробовать на вкус это жуткое слово.

…– и настоящий крематорий.

Краска схлынула с лица второго режиссера. Он выглядел подавленным и единственное, что смог произнести, было тихое:

– Зачем?

– Так надо, – спокойно ответил Павел. – Давайте сюда вашего декоратора или кто там отвечает у вас за антураж? Сделать предстоит много, а у меня мало времени.

Павел прогуливался по стройке, с мрачным удовольствием наблюдая за ее темпом. С такой отдачей не работали даже на его самых прибыльных нефтяных скважинах. Там просто не платили таких денег.

Главное, чтобы рабочие не пронюхали, что их ждет в дальнейшем. Ведь до конца всей этой затеи никто не должен знать о происходящем…

Мобильник во внутреннем кармане принялся выводить раздражающие трели. Павел достал трубку, глянул на экран и нехотя произнес:

– Да… Да, именно так. Вот и действуйте… Я? Зачем я там нужен? Разберитесь как-нибудь сами, у меня дела… Да, меня не будет… Долго не будет. Я что, перед тобой отчитываться должен? Вот именно. Все к Игорю Анатольевичу… Да, он в курсе.

Павел отключил телефон.

Это раньше его захватывали взлеты и падения собственного бизнеса. Сейчас в душе появилось странное безразличие и даже какое-то недоумение: на что ушло столько сил и времени? Зачем обреченному на муки человеку гигантская империя по выкачиванию денег?

Стиснул зубы. Империя еще пригодится. Она – гарантия его плана. Можно позволить себе подобное безумие – пока оно по карману…

В сопровождении охраны, осветителей и оператора с он прошел к бараку – там держали в взаперти массовку.

Статисты так и остались в полосатых лагерных робах. Помимо всего прочего, так их было легче контролировать. Еще лучшим средством контроля стали ежедневные выплаты – совершенно несоизмеримые с теми крохами, которые полагались «актерам массовых сцен» при прежнем руководстве.

Дверь барака распахнулась. Вспыхнули софиты, и массовка отпрянула от яркого света. Включилась камера, над головами замаячил мохнатый микрофон на длинной штанге.

– Очень хорошо! – фальшивым голосом воскликнул второй режиссер. – Вы постепенно входите в образ! Такие вы и должны быть: усталые, неухоженные, небритые…

– Женщин это тоже касается? – сердито спросила какая-то девушка и двинулась на режиссера.

Павел не сразу узнал ее, осунувшуюся и растрепанную. Это была Настя. Та самая девушка, которая первой заговорила с ним в автобусе. Как, все-таки, обстановка меняет людей. Чирк – и тебя вывернуло наизнанку, как старое пальто – обшарпанной изнанкой наружу. Однако она держится. Удивительно: это даже приятно.

Настю, подавшуюся было вперед, мягко остановил Зигфрид.

– Пусти меня! – вдруг громко вскрикнула девушка, сбрасывая с плеча руку Зигфрида. – Мне надоели эти игры! Давайте, выпускайте нас!

– Немедленно выпускайте! – крикнул знакомый толстяк. – Меня работа ждет – я на три дня только отпросился!

– И вообще, я на вас в суд подам, – желчно сказала какая-то женщина. – Это просто неслыханно! Это похоже на захват заложников!

– Вам вовремя выплачивают гонорары? – негромко поинтересовался Павел.

Повисла пауза, словно люди пытались осознать сказанное.

– Да, да, конечно!

Откуда-то сбоку вынырнул сухонький лысоватый человек средних лет. Странным образом всем своим обликом он больше всех напоминал настоящего узника. Особенно подчеркивали образ нелепые старомодные очки.

– Мы очень довольны оплатой и ждем продолжения работы! – заявил он, преданно глядя Павлу в глаза. – Ведь правда?

Он оглянулся на других «узников», словно бы ища у них поддержки. На него уставились десятки недобрых глаз. Видимо не все разделяли подобный восторг.

– Я понимаю ваш метод, – нервно поправляя очки, затараторил сухонький. – Это замечательный метод! Мы должны почувствовать себя настоящими заключенными, верно?

– Верно! – медленно произнес Павел, с интересом разглядывая этого человека. – Я рад, что вы уловили идею. Вы назначаетесь старостой барака. Ваш гонорар будет двойным. Зигфрид, распорядись.

– Уже сделано, – отозвался Зигфрид.

– Рад, рад, что могу помочь вам! – захлебываясь от восторга, воскликнул человек. – Я ведь как думаю…

– Все, пошли отсюда, – бросил Павел, брезгливо косясь на сухонького.

Было одновременно смешно и противно. Он сам не ожидал, что такой вот сухонький объявится так быстро. Ведь еще ничего, по сути, даже не началось, а вся эта мерзкая пена уже принялась подыматься к поверхности…

Покинув затхлый загон барака, Павел небрежно бросил Зигфриду.

– Да, а эту девчонку, Настю, переведи в изолятор. Я потом с ней отдельно побеседую… Да, и женщин надо бы в другой барак перевести…

– Понял, – сказал Зигфрид и вдруг неловко замялся, словно не решаясь что-то спросить.

Это немедленно заметил Павел и бросил:

– Что такое?

– Да так… – произнес Зигфрид и неловко обвел рукой стройку. – Просто я не пойму никак, зачем вам все это нужно, босс…

– Скоро поймешь, – пообещал Павел.

Он соврал. Он сам еще толком не понимал, зачем ему все это нужно…

Павел неспешно прохаживался по своему новому кабинету. Здесь все предельно строго и просто. Этого, собственно, он и добивался от строителей. Все должно быть казенно, сухо. И страшно.

Антураж. Всего лишь антураж. Декорация, фон, на котором отлично видны уродливые человеческие тени.

Выглянул в окно. Со второго этажа канцелярии отлично просматривалась территория лагеря, очень похожего на самый настоящий лагерь смерти. От этого пейзажа его самого бросало в дрожь: слишком много ассоциаций, слишком много страшной реальности связаны с подобными «декорациями».

Но что поделаешь, если людей так впечатляют декорации? Возможно, если бы все сложилось иначе, Павел построил что-то другое. Например аквапарк или какой-нибудь Диснейленд. Только вот ему в один единственный переломный миг подвернулся этот бутафорский лагерь. Что ж, пусть будет лагерь.

Павел назвал его для себя «лагерем правды». Своей собственной правды. И он не питал иллюзий по поводу того, кто был хозяином в этом призрачном городе, словно вылезшем из ночных кошмаров. Нет, не он был здесь хозяином.

Подлинный хозяин здесь – страх.

В дверь постучали. Рустам легко втолкнул в кабинет Настю. Та не выглядела испуганной. Скорее уставшей и сердитой. Она вопросительно смотрела на Павла округлившимися глазами.

– Я в коридоре подожду, – сказал Рустам, вопросительно глянув на хозяина.

Павел кивнул. Дверь закрылась, он остался наедине с девушкой.

Некоторое время молчали. Такое молчание принято называть неловким. Но сейчас Павел просто переводил дух: он слишком долго был на ногах – слишком долго для своего больного тела.

Указал ей на стул – простой, деревянный, также подобранный декораторами согласно его требованиям. Ничто не должно отвлекать от самого главного – правды.

Павел устало прошел к своему месту за столом, опустился в кресло – куда более удобное, чем этот единственный стул, на котором, напряженно сжавшись, сидела теперь Настя.

«Красивая», – подумал вдруг Павел

Внутренне вздрогнул: что-то новое проснулось в нем, еще недавно равнодушно взиравшем на эту безликую массовку. Словно болезнь приоткрыла в душе невидимые шлюзы для забытых чувств. Что в ней красивого, в этой простой, усталой девчонке, да еще и в уродливой арестантской робе? Может, все дело как раз в одежде? Может, это просто уродливое, извращенное чувство, сродни взрослым играм в «учительницу» или «медсестру» – только с акцентом на насилии и подавление воли жертвы?

Чуть поводил головой из стороны в сторону, отгоняя наваждение.

– Ну? – напряженно произнесла Настя.

– Что? – вздрогнул Павел.

– Это вы меня спрашиваете? – насуплено сказала Настя. – Что вам от меня нужно? Когда вы меня отпустите?

Павел поерзал в кресле, собираясь с мыслями. Взгляд упал на картонную папку на столе. Папка пуста. Точнее, там чистый лист – такой же, как эта девушка для него. Это временное явление: нет человека, на которого нельзя составить персональное «дело».

Но это после, после… За окном каркнула ворона. Надо распорядиться, чтобы улучшили звукоизоляцию.

– Послушай, – медленно произнес он. – Я должен тебе объяснить…

Павел почувствовал, что говорит не то. Он уже столько лет не говорил «я должен»! «Я хочу», «я требую», «вы должны» – вот его каждодневный лексикон.

– Понимаешь, – с трудом продолжил Павел. – Я не хочу причинять тебе вреда…

– Так не причиняйте, – быстро сказала Настя.

Она начинала нервничать. Павел поспешил сделать успокаивающий жест.

– Пойми, – сказал он. – Это всего лишь кино… Игра.

Настя смотрела на него странным взглядом и молчала. Павел продолжил:

– Я хочу сказать тебе… Я хочу сказать тебе больше, чем остальным. Ты права: это не просто кино…

– Я ничего не говорила, – неожиданно осипшим голосом произнесла Настя.

Теперь Павел понял, что в ее лице странного. Страх. С ним происходят пугающие вещи, это трудно скрыть, и девушка заметила это. Но он спешил выговориться:

– Да, это не совсем кино… Меня не интересует то, что должны играть актеры. Мне интересны люди… Ты меня понимаешь?

Настя покачала головой, не сводя с Павла взгляда.

– Пойми, – произнес Павел, и в голосе пробилось страдание. – Вот я оказался в массовке… Ты вообще, знаешь, кто я? Нет? Ну, это не важно… Просто я – и в массовке… Тебе этого не понять. Нет, правда, не понять. Чтобы понять это, надо влезть в мою шкуру, почувствовать в руках власть над миллиардами… Нет, просто почувствовать мало – надо ощутить весь этот путь, когда ты, ничтожество, вдруг взбираешься на самый верх, туда! А-а… Любые наркотики по сравнению с этим чувством – чушь! Понимаешь?! Чушь!!! Ты – на вершине мира! И вдруг тебя берут за шкирку – и ты становишься в один ряд с никем, со статистами, с цифрами в отчетах, которые и не воспринимаются уже без шести нулей в придачу! Это-то ты понимаешь?!

Павел замолк, наткнувшись на взгляд Насти и понял, что перешел на крик и нависает теперь над столом, как скрюченная чертежная лампа.

– Вижу: не понимаешь, – дрожащим голосом проговорил он и сел. – Как можешь понять такие вещи ты, которая сама, без принуждения отправилась в эту жалкую массовку, будто тебе нужно еще какое-то подтверждение собственной ничтожности…

– А я вовсе не считаю себя ничтожеством, – тихо сказала Настя.

В глазах ее сверкнуло упрямство.

– Вот! Вот! – оживился Павел. – Я сразу заметил, что ты не такая, как они, ты другая! Ты не можешь быть в массовке…

– Чего вы хотите? – снова повторила Настя.

– Я хочу, чтобы ты поняла меня! – произнес Павел, и в голосе его послышалось отчаяние.

– А я совсем не хочу вас понимать, – сказала Настя. – Я хочу, чтобы вы отпустили меня. Меня уже скоро в розыск объявят…

Павел замер, уставившись в стену.

– В розыск… – проговорил он. – Ну, да, конечно. Нет, не успеют…

– Что не успеют?! – крикнула Настя.

– Ты главное, не беспокойся, – виновато произнес Павел. – Тебе я ничего не сделаю…

– Отпустите меня, – тихонько заскулила Настя.

Разговор, определенно, не складывался. Павел ощутил, как на него свалилась невероятная усталость. Нажал кнопку, спрятанную под столешницей.

Появился Рустам. Подхватил девушку под руки и буквально уволок ее. Настя не сопротивлялась, но двигалась вяло и тихо всхлипывала.

Павел чувствовал себя ужасно. Было одновременно и больно, и горько, и как-то невыносимо стыдно. Стыд был самым жгучим и болезненным чувством.

Зарычал – и принялся изо всех сил бить себя по щекам, стараясь привести себя в чувство. И когда в двери показался Зигфрид, он снова был в форме: холодный, расчетливый, злой.

– Что с базой данных?

– Везут спеца, босс. Скоро будет.

– Ладно, иди.

Зигфрид потоптался в дверях, вышел. Павел угрюмо посмотрел вслед.

Не нужно этой сентиментальности. Слишком мало времени. Верно заметила девчушка: скоро может начаться розыск. Точнее, он обязательно начнется. Надо только сделать так, чтобы розыск ни к чему не привел. Пока все не закончится.

Спец одним своим видом вызывал у Павла раздражение. Прыщавое, опухшее, плохо выбритое лицо, длинные грязные волосы, серьга в ухе. Даже две серьги! Какие-то неопрятные обрывки, намотанные на руки с грязными ногтями. Одежда – как с той проклятой свалки. И запашок немытого тела. Словно парень не получает совершенно немыслимую в своей сфере зарплату. Как там его зовут? Коля… Вроде, Коля…

За годы работы Павел, все же, усвоил: такой облик – всеобщая особенность специалистов в области IT-технологий. Словно все они – члены одной секты, вроде йогов, давших обет пренебрежения ко всему мирскому и суетному. Более того, чем лучше выглядел такого рода специалист, тем с большим подозрением к нему следовало относиться.

Хотя Павлу редко приходилось сталкиваться с компьютерщиками лично.

Но теперь каждый лишний посредник увеличивал опасность того, что замысел раскроют. И без того Павел чувствовал, как параноидальная подозрительность начинает раздувать его изнутри, сжирая остатки сил и здоровья. А потому Павел торопил спеца, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.

– Ну! – с трудом сдерживаясь, приговаривал он. – Что там у тебя?

– Подождите, – спокойно, не обращая внимания на субординацию, отвечал Коля, теребя языком блестящий «гвоздик» проткнувший нижнюю губу. – Сейчас компонуются данные на Каминского…

– Давай, давай… – поторапливал Павел.

Знал бы этот подлец Каминский, что ему выпадет честь одним из первых посетить лагерь правды…

Павел улыбался своим фантазиям. Кто он теперь? Жертва странного существа, возомнившего себя выше жизни и смерти, сделавшего из него – сильного и властного человека – подыхающее ничтожество?

Нет, нет и нет. Он сам выберет свой последний путь. И покажет Переходящему, что значит быть настоящим мерзавцем.

Он будет играть по его правилам.

6

Сидя на шкурах в шамановом доме, Артемий с интересом прислушивался к ощущениям. Это совершенно новое чувство: будто ни на минуту не можешь остаться наедине с самим собой. Всегда в спину смотрят чьи-то внимательные, не очень-то добрые глаза. Такое, наверное, знакомо каким-нибудь заключенным в битком набитой камере, где ни на минуту не остаться в одиночестве.

Дело даже не в слежке (тем более, что та могла оказаться всего лишь плодом воображения). В конце-концов, мало ли кто и за кем следит в стране, не так давно избавившейся от тотального контроля за всеми и каждым?

Все дело в этой папке. Она создавала вокруг себя специфическую, не очень приятную атмосферу. С какого-то момента стало казаться, что папка – не просто набор документов, стиснутых картоном и тесемкой. Это обиталище злых монстров, следящих из-под обтрепанной обложки и выжидающих момента, чтобы броситься со спины…

Эта история затягивала все глубже, словно трясина, которая, схватив жертву, уже не намерена ее отпускать до самого конца. Артемия разрывали страх и любопытство – два вечных спутника охотника за мрачными тайнами. Как в американских «ужастиках»: если в жутком в подвале рычит чудовище – надо обязательно спуститься, чтобы посмотреть, закричать и быть сожранным.

Артемий погладил папку по шершавой коричневой щеке. Папка казалась пастью, схватившей и не желающей выпускать тайну из цепких картонных зубов… Артемий прерывисто вздохнул и развязал тесемку. Клапана разошлись скрюченными пальцами, оставив на ладони беспорядочный ворох бумаг. Это только на первый взгляд казалось, что беспорядочный: Артемий потихоньку разбирался в логике, с которой Макс систематизировал разношерстные листки. Хотя Артемию и чужд такой канцелярский стиль, ему тоже приходилось иметь дело с архивами.

…Чего только не найдешь в старых бумагах, в пыльных углах книгохранилища! Если бы люди знали, какие сокровища хранятся на ветхих страницах… Впрочем, давно известно: чтобы отыскать что-то действительно стоящее, надо хорошо представлять, что именно ты ищешь. А люди редко представляют себе четко предмет поиска, предпочитая двигаться наугад, выставив перед собой руки, как слепцы. Так что унылые архивы еще долго будут хранить такие тайны, по сравнению с которыми клады и затонувшие каравеллы с золотом – всего лишь развлечение для недалеких туристов.

Самое удивительное в знакомстве с запасниками библиотек и архивов – это когда в руки попадает старинная книга с так и неразрезанными страницами. Сейчас мало кто помнит: некогда обладателю книжной новинки требовалось собственноручно, специальным ножом вспарывать перегибы страниц новенького, недавно переплетенного тома. Но что такое впервые разрезать страницы книги, которая дожидалась этого часа более сотни лет! Кто знает, какие силы останавливали все эти годы тех, через чьи руки прошла книга, пережившая не одно поколение своих хранителей?..

– Ну, что, не идут поиски? – словно издалека донесся знакомый голос.

Артемий поднял голову. Над ним, насмешливо оскалившись, стоял Архип с потухшей трубкой в зубах.

– Не выходит каменный цветок… – пробормотал Артемий. – Туго идут… Не знаю с чего начать…

– Значит, еще не поздно остановиться, – сказал шаман.

– Может, ты и прав, – кивнул Артемий. – Пойду, подышу свежим воздухом…

Он вышел за калитку, под тусклый свет далекого фонаря, нашарил в кармане сигареты. Курить он бросил давным-давно, да и до этого не столько курил, сколько баловался: когда у тебя есть настоящее, захватывающее хобби, приносящее к тому же основной заработок, нет смысла становиться рабом дурацкой привычки. Впрочем, кому как…