Против течения. Том 1

– Ах, какие хорошенькие картинки, надо брата Степу позвать. Мамушка, сбегай, позови его, пожалуйста, – попросила Надя.

– Сбегать-то я не сбегаю, а тихонько дойду, пошлю Данилку разыскать, – отвечала старуха и ушла из горницы.

Александр повернулся к сестрам:

– Всякому вранью вы верите. Вот погодите, я вам все расскажу и о чиханьях и о предзнаменованьях. Я думаю, вы будете мне верить больше, чем мамушке Михеевне, а?

– Еще бы, братец, ты учился разным наукам и все знаешь, – сказала Ольга.

– Саша, ты умный у нас, – добавила Надя, обнимая брата.

На дворе раздался лай собак, и кто-то галопом подскакал к крыльцу. Надя бросилась к окну.

– Ах, кто-то приехал, – торопливо сказала Ольга. – Как бы сюда не пришел, а мне и закрыться-то нечем, покрывало в светлице осталось.

– Зачем он сюда пойдет? Если из гостей кто, то в хоромы пройдет, – отвечал Александр.

– Сестрица, это князь Дмитрий Юрьевич, – сказала стоящая у окна Надя.

– Братец, куда я денусь? – говорила раскрасневшаяся Ольга.

– Что ж за беда, что без покрывала. Он тебя съест, что ли? Да вздор, его сюда не пустят, – успокаивал ее брат.

В сенцах раздалось топанье сапог и громкий голос спрашивал: «Дома боярич, Александр Сергеевич?» – «Дома», – отвечал голос старика Якова, дядьки Степана. «Где он?» – «У себя в пределе, да туда ходить нельзя, там боярышни: пожалуйте в хоромы». – «Вздор, я прямо к нему, чего мне делать в твоих хоромах», – продолжал говорить громкий голос.

– Ах, братец, что мне делать? Мамушка узнает, беда, – говорила Ольга.

– Никакой беды нет, – сказал Александр. – Ну, да я, пожалуй, не пущу его, уж когда ты не хочешь. – И с этими словами он направился к дверям, но было уже поздно: они отворились, и в комнату вошел князь Бухран-Туруков.

Взгляд князя упал на Ольгу: она покраснела, а князь ловко и ухарски отвесил ей низкий поклон, потом бросился на шею Александра. Тем временем Ольга и Надя приближались к двери, чтобы уйти.

– Простите, боярышни, что обеспокоил вас, – сказал князь, быстро освобождаясь из объятий Александра и вновь кланяясь боярышням. – Я хотел поскорее увидать этого молодца, моего товарища.

Боярышни поклонились князю и вышли из комнаты. Князь вновь бросился обнимать Александра. Обниманье и целованье продолжалось несколько минут.

– Ах, Саша, боярич мой, любезный друг сердечный, насилу-то я тебя увидал. Давно мы с тобой, друг, не виделись, с той поры, кажись, как в Литве воевали, – скороговоркой произнес князь.

– А я, – сказал Александр, – на первой же поре тебе претензию представлю: зачем ты вошел прямо сюда, когда знал, что у меня сестра?

– Не знал, ей-богу, не знал, – забожился князь.

– Как не знал, Яков тебе говорил, я сам слышал.

– Не разобрал, позабыл, думал по-украинскому, ничего. Ну, не сердись, голубчик, сердечко мое.

– Про украинский-то обычай пора забыть; ты давно уехал оттуда?

– Давно, брат, с той поры как выгнали. Ну, не сердись, голубчик.

– Да я и не сержусь, а так сказал, чтобы ты вперед был аккуратнее.

– Да по правде сказать и сердиться-то не на что, – говорил князь. – А тебе, брат, и подавно сердиться на это не приходится; тебе, брат, все здесь нужно по-своему повернуть, к черту отправить все эти фабалы и боярские спеси. Живи, брат, так, как душе твоей хочется. Помнишь, как жили мы с тобой в польской земле?

– То в Польше, а то в России, – отвечал Александр, – по-моему, и здесь бы ничего, но ты забыл, что я здесь живу не один, у меня отец и мать, они не позволят.

– Ну, ладно, больше об этом не будем говорить. А славная у тебя сестренка, брат?

– Это еще что?

– Ну, не сердись, я так, спроста. А вот мы и увидались. Я как услыхал, что ты приехал, сейчас на игреньку – да к тебе. А ты-то до сих пор не приехал ко мне.

– Помилуй! Я вчера только приехал.

– Ну а сегодня ко мне, у меня ночуем. У меня тебе будет хорошо: заморское вино у меня славное.

– Сегодня нельзя: я еще с родными не успел хорошенько повидаться и поговорить.

– А я-то разве чужой? Первый друг – да чужой, это не хорошо, – с упреком сказал князь.

– Сегодня меня ни за что и не отпустят да и самому хочется отдохнуть после дороги.

– Ну и отдыхай у меня сколько душе угодно. У меня спокойно и весело, чего недостает, чисто Магометов рай.

– А ты рай-то Магомета еще не бросил? – с улыбкой сказал Александр.

– Зачем бросать, что ты! Я ведь один, сиротой живу, чем же мне забавляться-то? Эх, брат, теперь заживем с тобой весело.

– Не хочешь ли с дороги закусить?

– Пожалуй, выпьем. Вели подать сюда, а я покуда покурю, у тебя можно курить? В большой-то гостиной избе, я знаю, что нельзя: боярин и боярыня духу табачного не терпят.

– У меня можно. Ты знаешь, я и сам прежде курил трубку, да вот года два как бросил.

Князь вынул из кармана коротенькую трубочку, на манер казацкой люльки, и шитый золотом кисет с английским табаком и принялся набивать трубку. В то время было мало трубок в России, и те, которые курили это зелье, курили его в рогах. Трубки были в редкость и встречались только у людей богатых да у казаков. Набивши трубку, князь вынул кремень и огниво, высек огня и закурил трубку. Явился Иван и принес бутылку вина, из которой тотчас налиты были два кубка.

Александр с любопытством рассматривал своего бывшего товарища. Он с князем познакомился в детстве, сталкивался с ним – один раз на службе да приезжал на побывку домой, лет пять тому назад, виделся с ним.

«Все такой же он, – думал Александр про князя. – Я думал, он в эти годы остепенился, но нет, каким был, таким и остался. И что за человек: не то татарин, не то казак, боярского-то в нем мало. А кажись, парень недурной, только приладиться не может да блажит. Впрочем, и он так же, как и я, плывет против течения; но только не так, как я, а по-своему. Ну, да и плыть-то ему легче, чем мне: простору больше и препятствий нет».

– Что задумался, друг? – крикнул князь, поднимая кверху кубок. – Пей – тоска пройдет.

«Легко живется ему на свете», – подумал Александр.

Проснувшийся боярин Сергей Федорович, узнав о приезде князя, не послал звать его к себе, и князь сидел у Александра. Просидев часа полтора, они пошли в конюшню осматривать лошадей, к ним пристал и Степа.

– Люблю я твоего братишку, и он меня любит, да твой батюшка не пускает его ко мне, – сказал князь Александру.

– Отчего же это? – спросил Александр.

– Не любит он что-то меня, – отвечал князь.

Возвращаясь с осмотра, они на крыльце встретили боярина, который вышел прогуляться после послеобеденного сна. Князь и боярин поздоровались очень радушно, и боярин пригласил князя к себе в золотую палату. Хотя не любил его боярин, а кровной вражды между ними не было. Князь был гость, а гостеприимство должно быть соблюдено. В большой палате князь вел себя чинно. Говорил с боярином очень вежливо и радушно о разных хозяйственных делах. По обычаю, князю поднесли кубок вина; но кубок не был поднесен боярыней: это была бы уж слишком большая честь для князя. Боярыня даже не выходила к нему в золотую палату.

Князь просидел в палате с час и, собираясь домой, взял с Александра слово, что он на днях приедет к нему в Бухрановку.

Между тем в девичьем тереме дома Артамоновых сидели за работой восемь сенных девушек. Терем был – обширная комната, выходившая двумя окнами на площадь села. В углу комнаты помещалась большая печь с лежанкой. Два больших белых некрашеных стола стояли против окон. По сторонам шли лавки. Кроме того, в тереме было четыре стула и несколько скамеечек. Пол терема был плотно сколочен и очень чист, так что всякую упавшую бисеринку можно было без труда сыскать и вновь употребить в дело. Девушки работали. Четыре из них шили, две вышивали и две вязали. Сторож сенных девушек – Агапка – сидела тут же и вязала чулок. Мамушка Михеевна, по привычке, улеглась на лежанке, положив под голову маленькую подушечку на сделанное в одном конце лежанки возвышение, и спала сладким послеобеденным сном. Девушки, тихо шелестя работой, тоже позевывали и посматривали в окно на улицу, где приветливо светило солнышко и где на свободе гуляли их подруги, крестьянские девушки.

– Господи, день-то деньской какой долгий, – сказала сенная девушка Настя, – кажись, и конца ему не будет.

– Хоть бы скорее праздники пришли: Семик да Троица, хоть бы на вольный-то свет взглянуть, а то, шутка, летний день в терему сидеть, – отвечала ей тихо другая, молодая краснощекая девушка Афрося.

– Чай, в Семик боярышни по венки пойдут, – добавила сенная Парашка.

– Нас, чай, возьмут, – сказала Настя.

– Меня боярышня обещалась взять, – отвечала Афрося.

– Тебе ладно, ты и в прошлый год ходила по венки, И ноне возьмут, – сказала ей низенькая, смуглая, веснушчатая девушка Варя. – Тебя любит боярышня, а меня, пожалуй, ноне не возьмут, скажут: «Ты в прошлом году ходила, теперь других надо взять».

– Известно, надо черед соблюдать, – отозвалась Агапка, – всегда по череду отпускают на игры. Ну-ка, чего вы тут нашили, – продолжала она, положив свой чулок на стол и подходя к девушкам, которые шили.

– Ну, это так, – сказала она, осмотрев работу Афроси. – А ты что как коробом стянула, – обратилась она к Насте, – ишь, как скоробила, куда буркалы-то распустила. Все на улицу смотришь, а не на работу. – И хлясткий звук пощечины огласил комнату.

– Вот я боярыне пожалуюсь, она тебя… Ишь, испортила телогрейку-то, – говорила Агапка.

– Тетушка, виновата, ошиблась, исправь как-нибудь, не сказывай боярыне! – взмолилась Настя.

– То-то не сказывай, смотрела бы хорошенько на работу, а не на улицу, – говорила Агапка, – давай-ка я поправлю. Эх, глаза-то плохи стали, – говорила она, распарывая работу. – Афрося, поправь-ка ей, – добавила она, обращаясь к Афросе, лучшей мастерице.

Ольга и Надя вошли в терем. Девушки принялись за работу.

– Мамушка, мамушка, мы князя Дмитрия Юрьевича видели! – кричала Надя.

– Где это? – с удивлением спросила мамушка, вставая с лежанки и жмурясь.

– У братца у Саши: мы не успели убежать, а он взошел да и поклонился нам, – отвечала Надя.

– Есть чему радоваться, – ворчала старуха, позевывая и крестя рот. – За это вас обеих побранить бы следовало: непристойно боярышням на глаза чужому человеку показываться. Да ты, мать моя, никак и без покрывала? – обратилась она к Ольге. – Так и есть. Ахти господи! Вот узнает боярыня, пропала моя головушка. Уж молчали бы лучше, коли наглупили да напроказили. Эх, нельзя вас на минуту одних оставить. Ну, думаю, с большим братом сидят, сосну маленько; вот и проспала. Ох господи!

Ольга не вступала в разговор Нади с мамушкой. Лицо ее горело. Она молча села за работу у окна и начала вышивать по белому бархату пелену в артамоновскую церковь.

– А что ни говори, мамушка, а князь Дмитрий Юрьевич чистый сокол, – дразнила мамушку Надя, – эдаким ловким только братец Саша глядит.

– Молода еще, мать моя, хвалить-то людей, – ворчала Михеевна. – У тебя и разуму не хватит отличить сокола от ворона.

– Сокол, чистый сокол, – говорила Надя.

– Ну, уж и нашла кого хвалить, – продолжала ворчать старуха. – Выкрест, сердитый такой, да и старый, уж за него, чай, ни одна боярыня и замуж-то дочери не отдаст.

– Ах, мамушка, он не старый. Ловкий такой! Как подкатил к крыльцу, а как вошел-то, то поклонился нам: «Простите, говорит, боярышни, что я вас потревожил», да так на нас, а особливо на Ольгу взглянул!

– Что ты врешь, Надя, – отозвалась вспыхнувшая Ольга. – Не верь ей, мамушка, мы хорошенько-то не успели и разглядеть его, в дверях только повстречались.

– Ему бы только глаза пялить: дрянь-боярич, – ворчала старуха. – Какой уж он человек, прости господи; трубку курит, почитай, не христианин. И глядеть-то на него непристойно. Вон воеводский боярич – так боярич, и похвалить не грех: ровно красная девушка, молоденький такой да смиренник; а это что? – дрянь.

Ольга подняла глаза на мамушку и сказала:

– Нашла уж и ты кого хвалить, Михеевна. Видела я его один раз, он говорил с батюшкой: вялый какой-то и слово-то бойко сказать не умеет.

– Смирен, так это ему же лучше, – отвечала Михеевна. – Смирных Господь любит и находит своей милостью. А тебе, мать моя, тоже непристойно ни хвалить, ни хулить его: он жених, а ты тоже невеста, – вот оно что.

– Уж не мне ли ты его в женихи-то прочишь? – спросила Ольга.

– Кто знает, мать моя, на все воля Божья да родительская.

– И воеводский боярич хорош, он, слышь, тебя сватать хочет, – засмеялась Надя над Михеевной.

– Тебе бы только смеяться, стрекоза, вот я ужо пожалуюсь боярыне, что ты сегодня словно сбесилась, – ворчала старуха.

– Мамушка, не сердись, – отвечала Надя, – я так это, пошутила. – И она бросилась обнимать и целовать старуху.

Когда все собрались за ужином и речь зашла о сегодняшнем госте-князе, боярин сказал:

– Не люблю я этого князя. По-боярски он жить не то что не умеет, это бы еще ничего, а просто не хочет. Я бы не хотел, чтобы и ты с ним в дружбу большую входил, – прибавил он, обращаясь к Александру.

Александр увидел в этом слове весь деспотизм своего отца, но, решив не идти наперекор, а провести свою мысль и освободиться от деспотизма отца незаметно, он кротко отвечал:

– Что ж, если ты не хочешь, я к нему не поеду; только неловко будет с моей стороны: все же мы товарищи.

– Не то что не ехать, – как не ехать, не ехать нельзя; он хоть и выкрест, а рода знатного, и опять же твой товарищ, а в дружбу большую не входи, – вот что я говорю, – отвечал боярин.

Боярыня ласково взглянула на сына: «Какой Сашка-то смирный стал после давешней острастки», – подумала она.

«Ну, с отцом еще справиться можно», – подумал Александр.

– И бесцеремонный какой, – говорил, смеясь, боярин, – зашел, другой бы отказался, ведь я у него года два как не был.

Вечером, ложась спать, Александр сказал брату:

– Ольга, брат, учиться хочет.

– Что ж, пусть учится, коли охота, – равнодушно отвечал Степа.

– А ты хочешь учиться?

– Я уж выучился, будет с меня.

– Что же ты делаешь, брат, – сказал ласково Александр, – не служишь, грамоту плохо знаешь, а учиться не хочешь?

– Братец, задуем свечку, мы и так услышим друг друга, – предложил Степа.

– Я не о свечке тебе говорю.

– Я слышу, братец, а свечку-то погасить надо, – настаивал Степа и задул свечу.

– Послушай, брат, – продолжал Александр, – нынче начинают уж всех учить. Вот как бы ты посмотрел, какие в Москве бояричи, которые воротились из других земель! Они не одну азбуку Бурцева прошли: все знают. А если бы ты понял, как весело учиться, как хорошо знать, что делается на свете! Как интересно посмотреть на далекие земли. Да и по нашей-то России проехаться хорошо, особенно человеку со знаниями. Ну, ты хоть попробуй немного поучиться! – так говорил Александр.

Но что это, – не обманывает ли его слух? Раздался храп Степы. Нет, это точно он храпит!

– Ну, это, верно, не Ольга, от этого, кажется, не будет прока, – сказал Александр. Но Степа его не слыхал – он крепко спал.

VIII

Через два дня после посещения князем Артамоновки Александр, в сопровождении четырех холопов, ехал верхом по дороге в Бухрановку, вотчину князя. Боярич хорошо ездил верхом, хотя не был таким лихим наездником, как князь. Сдерживаемый поводами, застоявшийся на боярской конюшне гнедой жеребец Сокол, прядая ушами и изогнув красиво длинную шею, шел тихим галопом. Александр был в кафтане драгунского подполковника. Весна цвела в полной своей красе. Дело было на Троицкой неделе, дней за пять до Троицы. По дороге из Артамоновки до Бухрановки, шедшей по волжской уреме[24], не было ни одного жилья; только в стороне от дороги виднелся хутор Липина. Холопы ехали в некотором отдалении от боярича, позади него, готовые по первому его слову или знаку броситься к его услугам.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Алтын – старинная русская монета и счетно-денежная единица, равна шести деньгам2.

2 Деньга – старинная русская монета и счетно-денежная единица, позднее получила название копейка.

2

Ярыжки – в Русском государстве XVI–XVIII вв. низшие полицейские служители в приказах.

3

Дьяк – в Русском государстве XV–XVIII вв. должностное лицо, ведущее дела какого-либо приказа.

4

Ферязь – старинная женская или мужская распашная одежда, с завязками впереди, тип длинного кафтана без воротника.

5

Охобень (охабень) – старинная боярская одежда, кафтан с откидным меховым воротником и прорехами для рук.

6

Горланий – отделанный мехом.

7

Губной – в Русском государстве XVI–XVIII вв. чиновник, ведавший сыском-судом по уголовным делам.

8

Округ – административное подразделение государственной территории.

9

Вотчина – родовое, наследственное землевладение.

10

Браный – вытканный с узорами.

11

Фряжский – иноземный, по преимуществу – итальянский.

12

Целовальник – должностное лицо в Русском государстве XV–XVIII вв. Избирался для выполнения финансовых или судебных обязанностей; клялся честно выполнять их (целовал крест).

13

Игреневый (игрений) – рыжий, со светлыми гривой и хвостом (о масти лошадей).

14

Извет – донос, клевета.

15

Мушкет – старинное ружье крупного калибра с фитильным замком.

16

Хвалынское море – старинное название Каспийского моря.

17

Бачка – сокр.: батюшка, отец.

18

Кармазинный – ярко-алого, багряного цвета.

19

Однодворец – государственный крестьянин, происходивший из низшего разряда служилых людей.

20

Тафья – шапочка, род скуфьи.

21

Выкрест – лицо, принадлежавшее по рождению к другой вере, но крестившееся в православие.

22

Струг – крупное речное судно, гребное или парусное.

23

Кошки – кисть веревок, концы.

24

Урема – поречье, поемный лес и кустарник по берегу реки.