bannerbanner
Тупик либерализма. Как начинаются войны
Тупик либерализма. Как начинаются войны

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 6

Францию, до этого главного сборщика репараций, по мнению Дж. Алви, изящно вывели из игры спекулятивной атакой против франка, проведенной «Морган и К°», приведшей к обвалу французской валюты{180}. На выручку Франции пришел все тот же «Морган и К°», предложивший ей кредит в 100 млн. долларов на шесть месяцев под залог французского золота{181}. Итог сделки в конце апреля подвел в своем дневнике посол США в Берлине А. Хьютон: «Англия и Америка взяли франк под контроль и, видимо, могут теперь делать с ним все, что захотят»{182}. По мнению К. Квигли главную скрипку в данной партии играл управляющий английским банком М. Норман{183}.

«Морган и К°» поставил условием возобновления своего 100-млн. займа проведение Францией «миролюбивой внешней политики». По мнению Г. Препарата «это означало, что Франции придется согласиться на: 1) отказ от полноценного участия в работе Комиссии по репарациям; 2) передачу всех своих полномочий генеральному Агенту (главному представителю) по репарациям, которым вскоре стал С. Гилберт, старый бюрократ из американского казначейства, нашедший впоследствии свою лучшую долю под крылышком «Морган и К°»; и 3) немедленный вывод войск из Рура»{184}.

Ввод французских войск в Рур, закончившийся в итоге доминированием американского капитала в Европе, некоторые исследователи расценивали, как следствие целенаправленной политики США совершенно сознательно подталкивавших Германию и Францию к взаимному конфликту, чтобы убрать с дороги последнюю. Об этом, в частности, писал Дж. Кейнс{185}. Аналогичное мнение высказывал один британский журналист, имея в виду некоторых конгрессменов со Среднего Запада: «Разгадку тайны Рура следует искать в долине Миссисипи»{186}.

За свой план Дауэс стал вице-президентом США и получил Нобелевскую премию мира. Реальные создатели «плана», выделившие Германии золотой кредит, в лице управляющего банком Англии М. Нормана и синдикатов Уолл-стрита во главе с «Морган и К°», остались в тени{187}. Лишь распределение германского займа, половина которого должна была быть размещена в Нью-Йорке, а остальное – по большей части в Лондоне, указывало на истинных творцов немецкого «синтетического чуда». Четверть добытых таким образом денег была превращена в фунты стерлингов, а остальные три четверти в золото, то есть в доллары, что, по словам Г. Препарата, отражало соотношение сил двух держав{188}.

В переходный период от стабилизации марки в апреле до введения новой рейхсмарки в августе 1924 г. германский кредит встал. Шахт распределял банкноты только благополучным концернам, предоставив неблагополучным обанкротиться: весной 1924 г. число банкротств возросло на 450 %{189}. Прекращение кредита, Kreditstopp, – по мнению T. Балдерстона, стало решающим фактором, открывшим «дверь интернационализации немецкой денежной системы», недостаток капитала должны были покрыть иностранные займы{190}. Именно с лета 1924-го началась, по словам Г. Препарата, пятилетка «синтетического процветания» Германии{191}.

В Ге рмании начали одалживать все и все: рейх, банки, муниципалитеты, земли, предприятия и частные домашние хозяйства. Деньги тратили на строительство домов, оборудование и организацию общественных работ. Веймарская республика воздвигала храмы из стекла и стали, планетарии, стадионы, велотреки, фешенебельные аэродромы, развлекательные парки, современнейшие морги, небоскребы, титанические плавательные бассейны и подвесные мосты{192}.

«Однако мир и даже американские кредиторы все чаще спрашивали своих политиков: «Во имя чего мы так рьяно помогаем Германии?» «Она наш союзник в борьбе с коммунизмом», – отвечали политики»{193}. По мнению же конгрессмена Л. МкФеддена, пропагандистскую кампанию помощи Германии двигали частные интересы американских банков кредиторов, поскольку, «именно американской публике следовало продать основную часть германских репараций; и чтобы достичь этой цели, понадобилась систематическая фальсификация исторических, финансовых и экономических фактов. Это было необходимо, чтобы создать в Америке такое настроение, которое сделало бы успешным продажу немецких облигаций»{194}.

С другой стороны, если бы «деньги продолжали литься рекой, – замечает Г. Препарата, – то Германия в скором времени превратилась бы в настоящую колонию Уолл-стрит»{195}. Не случайно К. Гельферих в последний год жизни (1924 г.) оценил план Дауэса как шаг на пути «вечного порабощения» Германии. С началом реализации плана Дауэса американские фирмы действительно стали владельцами и совладельцами многих немецких компаний: «Опель», электро- и радиофирм «Лоренц», «Микст-Генест», угольного концерна «Стинненс», нефтяных и химических концернов «Дойче-американише петролеум» и «ИГ Фарбениндустри», объединенного «Стального треста» и т. д.{196}.

«Вся страна политически и экономически все больше и больше попадает в руки иностранцев… – подтверждал E. Кастнер, однако предупреждал: – Один булавочный укол – и весь этот мыльный пузырь немедленно лопнет. Если одолженные деньги будут истребованы назад в большом количестве, то мы разоримся – все мы – банки, муниципалитеты, совместные компании, а с ними и весь рейх»{197}.

Проблема заключалась в том, отмечает Г. Препарата, что в результате американской помощи «в системе денежного обращения Германии не оказалось ни единой капли ее собственных денег, в течение всего срока «золотой помощи» она дышала на одолженной крови. Теперь, когда мельница была запущена, Германии предстояло жить за счет «потока», как образно выразился Дауэс в своей парижской речи»{198}. Суть плана Дауэса была отчетливо понятна и самим американским кредиторам. Еще в мае 1919 г. В. Вильсон заявлял: «Наши экономические специалисты и финансовые эксперты… убеждены, что представленный план снабжения Германии работающим капиталом лишен здоровой основы. Как можно снабжать Германию капиталом, лишая ее собственного капитала полностью?»{199}

Ге рмания полностью зависела от непрерывности притока иностранного капитала – это была самая настоящая кредитная пирамида. Технически, приток капиталов в Германию обеспечивала значительная разница в процентных ставках между ней и кредиторами, достигавшая порой двукратной величины.


Разница в процентных ставках по отношению к США, %{200}


В германской же экономике внешне пока все выглядело довольно благополучно. Предусмотренные планом Дауэса вливания, достигшие пика в 1927 г., привели к быстрому росту заказов в машиностроении, выпуску промышленной продукции и соответственно фондового индекса.

Но в том же году германский рынок оказался перенасыщен с одной стороны деньгами, с другой промышленной продукцией. Внутренний рынок просто не успевал их переваривать. Союзники были вынуждены приоткрыть для Германии экспортные каналы сбыта, что привело к стремительному росту иностранных заказов. Но было уже слишком поздно.

Перспективы неизбежного краха «кредитной пирамиды» беспокоили президента Рейхсбанка Шахта уже с начала 1926 г. Тогда Шахт попытался установить контроль над частными заимствованиями за рубежом, но безуспешно. Когда он пытался наладить финансовую дисциплину, правительство наоборот вводило налоговые привилегии для иностранных кредитов. Огромная долговая нагрузка привела к тому, что доля накоплений в Германии была ничтожна, а финансовые резервы практически отсутствовали. Платить было нечем.


Заказы германской машиностроительной промышленности и индекс Берлинского фондового рынка, по кварталам, 1928 г. – 100 %{201}


Почувствовав угрозу J.P. Morgan, а за ним в конце 1927 г. и другие американские банки снизили кредитный рейтинг Германии. Америка в то время строила свою пирамиду. Обеспокоенный глава Федеральной Резервной системы США Б. Стронг на международной встрече представителей центральных банков на Лонг-Айленде в 1927 г. уже предсказывал, что в течение двух лет произойдет наихудшая депрессия в истории. Вопросом, по его мнению, являлось только – где это случится, в Германии или США{202}. Очередное бегство капиталов из Германии началось в 1928 г, а в 1929 г. оно приняло обвальный характер.

О приближающемся крахе «кредитной пирамиды» свидетельствовал баланс обязательств и платежных возможностей Германии. По плану Дауэса Германия должна была получить 30 млрд. золотых марок (им дали даже собственное название «Американские репарации Германии»), получила она с 1924 по 1929 г. 13,7 млрд. рейхсмарок (RM)[29], проценты по ним выросли за указанный период с 225 до 1055 млн. RM.

Выплаты репараций с 1924 по 1929 г. составили – 7,9 млрд. марок (с процентами 9,56 млрд. марок). Примерно 40–45 % этой суммы было уплачено в виде материальных поставок, остальное – за счет иностранных кредитов{204}. В итоге к 1929 г. Германия должна была ежегодно выплачивать 2,5 млрд. RM в счет репараций и 1 млрд. RM по кредитным долгам. Могла же она закрыть только 1,4 млрд. RM{205}.


Импорт капитала в Германию, 1924–1935 гг., млрд. рейхсмарок{203}


План Юнга

На «помощь» Германии, пришел очередной американский банкир О. Юнг[30]. «План Юнга», принятый летом 1929 г., устанавливал репарационные платежи в размере до 2 млрд. RM для первых 37 лет и 1607–1711 млн. RM для последующих 22 лет. (т. е. Германия должна была платить репарации почти 60 лет, до 1988 г.). Таким образом, в отличие от плана Дауэса ежегодные платежи Германии были несколько снижены, и одновременно определены общая сумма и сроки выплат долга. Отменялся международный контроль над бюджетом Германии и данными Германией обязательствами. Германия снова становилась хозяйкой собственных железных дорог. Заложенные предприятия освобождались от залога, а генерального агента Комиссии по репарациям сменял Банк международных расчетов в Базеле{206}.

Но главным в этом плане было значительно ужесточение взимание платежей. Ежегодные платежи требовалось выплачивать только валютой. Кроме этого, в отличие от плана Дауэса, где Закон о защите трансфертов устанавливал платежи таким образом, чтобы немецкая валюта не подвергалась угрозе, план Юнга ставил часть годовых платежей (612 млн. плюс проценты по плану Дауэса) вне законов о защите трансфертов. Часть долга могла быть возмещена в ценных бумагах и продана частным инвесторам, чтобы выручить наличность для выплат Франции, которая взамен обязывалась к 1930 г. вывести войска из Рейнской области.

По мнению стального магната Ф. Тиссена, «любой здравомыслящий человек понимал, что по плану Юнга залогом выполнения обязательств Германии становилось все ее национальное богатство… (что) означало начало финансовой ликвидации Германии… План Юнга был одной из главных причин подъема национал-социализма в Германии»{207}. По оценке историка И. Феста: «Спустя 11 лет после окончания войны этот план, казалось, издевался над идеей «семьи наций»«{208}.

Испанский исследователь А. Ритчл утверждал, что именно план Юнга обрушил германскую экономику в Великую депрессию, даже раньше, чем она приобрела мировое значение. Этот план подрывал те слабые перспективы на оздоровление экономики, которые еще оставались в Германии{209}. Немедленным следствием только объявления плана Юнга в марте 1929 г., еще до его ратификации, стал отказ внутренних и внешних кредиторов Рейхсбанку в новых кредитах, что сразу же повлекло за собой финансовый кризис[31].

Даже склонный к одиозности А. Буллок вынужден признать, что: «Разносторонние усилия Гитлера и нацистов заполучить поддержку, предпринятые ими между 1924 и 1928 гг., являют собой неприглядную и бессмысленную картину. Совершенно очевидно, что до тех пор, пока обстоятельства не переменились в пользу нацистов и большие массы людей не прониклись их идеями, даже такие талантливые пропагандисты, как Гитлер и Геббельс, не могли ничего поделать и заставить к себе прислушаться»{210}. «Обстоятельства», по мнению А. Ритчла, переменил «План Юнга», который «привел к экономическому кризису… и что более важно, придал силу немецкому фашизму»{211}.

Спустя пять месяцев после подписания Шахтом плана Юнга мир рухнул в пропасть Великой депрессии. После «черной пятницы» 1929 г. (краха на Нью Йоркской фондовой бирже) Рейсхбанк был вынужден возвратить часть своего золотого резерва, взятого в кредит в США в 1924 г.{212}.

Поскольку после этого находившаяся в обороте денежная масса не могла более обеспечиваться золотом в необходимом размере, президент Рейхсбанка Шахт начал постепенно сокращать объем находящихся в обороте денег. Последовавший их дефицит привел к повышению процентных ставок, затем последовало уменьшение капиталовложений, банкротство фирм, рост безработицы. Немцы отчаянно искали деньги в Лондоне, Париже, Базеле, Нью-Йорке. Как замечает Х. Джеймс, автор труда о германском кризисе, «единственный выдвигаемый (немцами) аргумент был политическим и к тому времени уже довольно избитым: без американской помощи правительство Брюнинга падет и тогда на Германию опустится либо большевистский, либо нацистский террор»{213}.

По словам Х. Джеймса, «Банковская катастрофа привела к тому, что экономический кризис стал казаться всеобщим кризисом системы капитализма. Уже горевшее пламя народного антикапитализма превратилось в мощный адский пожар»{214}. К этому времени глава Рейхсбанка Шахт, обвинив правительство в нарушении условий договора, с подачи министерства финансов, подал в отставку{215}. В отставку ушел и министр финансов.

Экономический кризис привел к политическому, и начиная с 1930 г. Германия, на основании ст. 48 Веймарской конституции, почти все время управлялась посредством президентских декретов. Число декретов по мере обострения кризиса увеличивалось, а число принятых рейхстагом законов уменьшалась. Неизбежным результатом таких методов управления стало все большее ограничение и выхолащивание парламентского режима.


Чрезвычайные декреты и принятые законы{216}


В 1930 г. более 50 % всех депозитов германских банков принадлежало иностранцам{217}. Общая задолженность Германии в 1931 г. другим странам достигла 23 млрд. марок, из них 12 млрд. относилось к краткосрочным обязательствам. С 1930 г. в ходе развивающегося кризиса, кредиторы начали требовать погашения этих краткосрочных займов{218}. В условиях мирового экономического кризиса массовое изъятие спекулятивных капиталов буквально уничтожило немецкую промышленность.

Взять с Германии уже было нечего, и в середине 1931 г. Гувер провозгласил мораторий на выплату репараций, не касающихся кредитных долгов. Тем более что американские банки уже получили свою прибыль. Облигации, выпущенные американскими банками, предоставившими Германии займы, были раскуплены рядовыми американцами, которые и потеряли эти миллиарды марок. Ф. Рузвельт позже говорил: «Я знаю, конечно, что наши банкиры получили непомерные прибыли, когда в 1926 году ссудили огромные суммы германским компаниям и муниципалитетам. Им удалось перепродать облигации германского займа тысячам американцев…»{219}.

Летом 1932 г., когда экономический кризис достиг наивысшей точки, общий объем промышленной продукции Германии составил всего 59 % от уровня докризисного 1929 г. В наиболее монополизированных отраслях тяжелой промышленности сокращение производства было гораздо более сильным. Так, выплавка чугуна и стали сократилась за эти три года втрое, а продукция судостроения – вчетверо. Безработица выросла в несколько раз. Участившиеся крахи банков и акционерных компаний вели к разорению сотен тысяч крестьян, мелких торговцев и ремесленников, распродаже их собственности за неуплату долгов, превращению их в нищих. Люмпенизация широких масс населения приобрела в условиях кризиса невиданные размеры. Понимание беспросветности и бесперспективности жизни, царивших в среде нового поколения немцев, после Первой мировой войны ожно получить из романа Э. Ремарка «Черный обелиск».

Немецкое правительство не могло справиться с хаосом, вызванным экономическим и политическим кризисом, что неизбежно отдавало голоса избирателей радикальным партиям, обещавшим стабильность и решение ключевых экономических проблем.

Созванная по предложению Англии конференция союзников в Лозанне 16 июня 1932 г. была последней из полусотни по германским репарационным платежам. На этой конференции 9 июля было принято решение прекратить как получение репараций с Германии, так и уплату долгов союзников Соединенным Штатам. Конференция разрешила Германии выкупить ее репарационные обязательства на 3 млрд. золотых марок в течение 15 лет и отменила все предыдущие обязательства по плану Юнга. Последние обязательства Германии по репарациям не были выполнены – в январе 1933 г. к власти пришел Гитлер{220}.


Статистика безработицы и голосов, отданных политическим партиям в Веймарской республике, млн.[32]


Свобода торговли

Третий пункт вильсоновской программы провозглашал «Устранение, по мере возможности, всех экономических барьеров и установление равенства условий для торговли между всеми государствами… членам(и) Лиги Наций. Оно означает уничтожение всех особых торговых договоров, причем каждое государство должно относиться к торговле всякого другого государства, входящего в Лигу, на одинаковых основаниях, а статья о наибольшем благоприятствовании автоматически применяется ко всем членам Лиги Наций. Таким образом, государство сможет на законном основании… сохранить любые ограничения, которые оно пожелает, по отношению к государству, не входящему в Лигу. Но оно не сможет создавать разные условия для своих партнеров по Лиге. Эта статья, естественно, предполагает честную и добросовестную договоренность по вопросу о распределении сырья»{221}.

Доля США в мировом промышленном производстве в то время более чем в два раза превышала долю всех остальных участников Лиги, вместе взятых. Принцип «свободы торговли», при подавляющем экономическом и промышленном превосходстве США, открывал рынки стран – членов Лиги для сбыта американской продукции. Англия и Франция более, чем отчетливо понимали это. По словам главы американского совета по мореплаванию Э. Херли, европейцы «бояться не Лиги Наций…, не свободы морей, а нашей морской мощи, нашей торговой и финансовой мощи»{222}.

Страх европейцев выразился, например, в их реакции на требование президента Вильсона назначить Гувера главой союзной комиссии по гуманитарной помощи. Против выступил Ллойд Джордж, заявивший, что в этом случае Гувер станет «продовольственным царем» Европы, а американские бизнесмены получат невиданные возможности вторжения в Европу{223}. Но американцы настаивали. О причинах говорил Хауз в своем письме президенту: «Я уверен, что вы согласитесь с необходимостью американского руководства (комиссией по гуманитарной помощи), принимая во внимание тот факт, что мы являемся наименее заинтересованной нацией, между тем как прочие союзные державы подвержены местным политическим интересам. Кроме того, используемые для этой цели товарные запасы в основном должны идти из Соединенных Штатов, и они окажут большое влияние на американские рынки»{224}. На эти цели Гувер получил 100 млн. долл. от правительства Соединенных Штатов и открыл офисы в 32 странах{225}.

Но с другой стороны у европейцев был еще более близкий и грозный соперник – Германия. Во Франции экономическая мощь даже поверженной Германии вызывала суеверный ужас. По мнению Клемансо, «источники германской мощи остались в основе своей нетронутыми»{226}, в то время, как наиболее промышленно развитые районы Франции, побывавшие под многолетней немецкой оккупацией, были разрушены. Газета «Тан» писала «Мы должны быть готовы к тому, что так или иначе нам придется встретиться с неведомой Германией. Возможно, Германия потеряла свою армию, но она сохранила свою мощь»{227}. Французы требовали введения ограничений на работу германской промышленности и запрета выпуска главных видов продукции.

Ллойд Джордж, в свою очередь, уже включил в свою предвыборную программу пункт о необходимости «имперских преференций» для «защиты ключевых отраслей национальной промышленности». Австралийский премьер У. Хьюз требовал: «обрубить щупальца германскому торговому осьминогу»{228}. Гиманс, представитель Бельгии заявлял: «Нам нужен будет барьер, чтобы не допускать германские товары. Германия легко может наводнить наши рынки»{229}.

Американский принцип «свободы торговли», в данном случае, как раз и выполнял функцию барьера. Он закрывал для Германии, не допущенной в Лигу, рынки сбыта стран основных конкурентов. Мало того, Версальский договор предусматривал, что «в отношении импортных и экспортных тарифов, регулирования и запретов, Германия должна на пять лет предоставить наиболее благоприятные условия для союзников и ассоциированных членов»{230}.

Но и это было только началом. По условиям Версальского договора германский торговый флот, репатриированный и ограниченный союзниками, не мог быть восстановлен в течение многих лет, как следствие Германия могла осуществлять свою морскую торговлю только посредством торговых судов союзников, т. е. с их согласия и на их условиях{231}. Другой пункт договора требовал, что бы германская нация предоставила все свои права и интересы в России, Китае, Турции, Австрии, Венгрии и Болгарии в распоряжение победителей. Влияние Германии в этих странах уничтожалось, а капитал конфисковывался. Следующий пункт требовал от Германии отказа от всех прав и привилегий, которые она могла приобрести в Китае, Сиаме, Либерии, Марокко, Египте. Другой пункт провозглашал, отказ Германии от участия в любых финансовых и экономических организациях международного характера{232}.

Но даже эти требования были сравнительно ничтожны, поскольку истинная сила Германии крылась в другом. На ее источник указывал Дж. Кейнс: «Германская империя была в большей степени построена углем и железом, чем «железом и кровью»«{233}. Именно на металлургической промышленности строилась вся база германской химической, стальной, электротехнической индустрии. По Версальскому договору Германия теряла Рур, Саар, Верхнюю Силезию, обеспечивавших треть всего довоенного германского производства угля. Кроме этого в течение 3–5 лет после заключения договора Ге рмания должна была поставлять еще почти 25 % довоенной добычи угля в виде репараций и компенсаций Франции, Италии, Бельгии и Люксембургу. В результате германская промышленность оказалась фактически обескровлена{234}.

С разгромом германской промышленности «щупальца германского торгового осьминога» были «обрублены» и согласование пункта о «свободе торговли» вильсоновской программы с европейцами не встретило особых затруднений.

Оставалось решить, откуда же в таком случае Германия возьмет валютные активы для выплаты репараций и собственного выживания? «Комитет по экономическому восстановлению», созданный в марте 1923 г., под председательством американского банкира Ф. Дж. Кента, в лице своего сотрудника Д. Штампа по этому поводу замечал: «Если поток товаров из Германии пойдет по старым каналам, предназначавшимся для совершенно других отношений, он переполнит и разрушит их. Поэтому для отвода немецких товаров должны быть созданы новые каналы»{235}.

Не случайно Дж. Кейнс в последнем пункте своей книги заявлял: «Русский вопрос жизненно важен»{236}. Именно Россия должна была стать тем «новым каналом» для отвода немецких товаров. Этого, по мнению Кейнса, требовала и объективная необходимость: только германская промышленность, организаторский и деловой талант могут поднять экономику России из руин и в итоге обеспечить Европу зерном и сырьем, «в наших интересах ускорить день, когда германские агенты и организаторы… придут в Россию движимые только экономическими мотивами»{237}.

Но главное, указывал Кейнс, заключалось в том, что «мировой рынок един. Если мы не позволим Германии обмениваться продуктами с Россией и кормить себя она неизбежно будет конкурировать с нами… чем более успешно мы будем препятствовать экономическим отношениям между Россией и Германией, тем большим будет уровень депрессии нашего собственного экономического стандарта и роста серьезности наших собственных внутренних проблем»{238}.

Однако заключение между изгоями мирового сообщества Россией и Германией три года спустя договора о сотрудничестве, по словам С. Хаффнера, «потрясло… Европу, словно удар молнии». В Лондоне и Париже царил не страх – ужас. Рапалльский договор «нарушал европейское равновесие, поскольку Германия и Советская Россия по совокупной мощи превосходили западные державы»{239}. В ответ Лондон и Париж с одной стороны пошли на смягчение условий Версальского договора, а с другой Локарнским договором дали понять Германии, что Россия является не равноправным партером, а объектом германской экономической (колониальной) экспансии на Восток, в концентрированном виде воспроизводя ситуацию предшествующую и приведшую к Первой мировой войне.

На страницу:
4 из 6