Ричард Длинные Руки – эрцпринц

Утром атака возобновилась, причем одновременно со всех сторон, разве что та часть города, где стена вырастает прямо из речной воды, осталась без нападающих, но и там воины Хреймдара внимательно следят за теми отрядами, что подходят угрожающе близко.

Завал, что мы устроили в воротах, – помеха для скачущей конницы, но пешие легко взбирались на гору земли и съезжали по круче вниз, где их уже ждут подставленные пики. Однако их гибнет сотня за сотней, и вал трупов все ширился, заставляя защитников пятиться, чтобы драться не скользя в ручьях липкой крови.

В какой-то момент с южной стороны города донесся многоголосый крик, там взвились клубы черного дыма, взметнулось оранжевое пламя.

Хенгест прислушался, прокричал яростно:

– Они прорвались и с той стороны!

Я крикнул:

– Бери всех своих людей!.. Не дай им прорваться в ратушу!

Он повернулся и убежал, тяжелый, как носорог, а в доспехах так и вовсе как оживший таран, покрытый стальными плитами.

Мы с оставшимися людьми все еще держали оборону против ворот, постепенно отступая, но часть мунтвиговцев перебиралась через защитный вал и разбегалась вдоль стен, чтобы пойти к центру и городской ратуше.

– Медленно отходим! – крикнул я. – Отступаем в боевом порядке!..

Мунтвиговцы сами ослабили натиск. Видя, что мы отходим, лишь самые яростные бросались на стальную стену щитов, то ли вспоминают обиды, то ли мечтают отомстить за погибших друзей, но они тут же гибли и сами, а мы отходили, пока за спиной не оказалась твердыня старого замка.

Я с двумя десятками воинов, не считая Зигфрида с его людьми, охранял ворота, пока наш отряд втягивался в замок, а когда собирались закрыть, вдали показался бегущий в нашу сторону Хенгест, за ним его отряд, увы, сильно поредевший.

– Мы там перебили всех! – прокричал он.

– А мы нет, – сказал я. – Быстро в замок!..

Он подошел и остановился рядом.

– Нет, пока все мои не войдут…

Мунтвиговцы, завидя охраняющих вход двух таких гигантов, о которых уже идет у них в лагере недобрая слава, предусмотрительно остановились, и последние из воинов Хенгеста вошли в ворота, поддерживая раненых.

Мы вбежали последними и быстро захлопнули ворота. Хенгест поднял толстое бревно, служащее засовом, и вложил в петли.

– Да знаю-знаю, – сказал он, – у вас противников было больше!

– А я и не оправдываюсь, – буркнул я. – А вот тут мы на виду, можем блеснуть воинской доблестью.

В двери с силой ударили, но явно еще не настоящим тараном, а так, подобрали одно из бревен или подтащили большой камень.

– Померяемся, – прорычал он воинственно, – хотя это будет и недолго.

– Надо держаться, – ответил я.

– Запереться? – изумился он. – Не лучше ли выйти навстречу и в красивой сече принять бой, выказав беспримерную доблесть, чтобы и враги пели о сражении и рассказывали внукам…

– Нет, – прервал я. – Нет. И дело не в трусости, не надо так это щуриться!

Он спросил нагло:

– А в чем?

– Уже близко армия герцога Клемента, – объяснил я. – Нужно дождаться! Только дождаться! Ситуация сразу переменится.

Он сказал скептически:

– А сколько у него людей?

– Меньше, – признал я, – чем этих… но у него настоящая армия, а не этот сброд. К тому же за ним идет…

– Что, – спросил он, – еще одна настоящая?

– Даже больше, чем настоящая, – сказал я. – Скоро все увидите.

– Увидим, – проворчал он, – только пусть поторопятся.

Ворота замка выбили после яростных атак к концу дня. Солнце опустилось за горизонт, на небе полыхает такое зарево, словно вся пролитая кровь выплеснулась на хрустальную твердь и горит там, взывая к мщению, а во дворе завязалась жестокая схватка.

Я велел всем отступить в здания, их пять, теперь превращенные в склады, а еще четыре башни с винтовыми ступеньками, где даже один может удерживать целую армию. Мунтвиговцы сперва бросились штурмовать последнюю твердыню яростно, но их в залах и холлах положили столько, что остальные отступили в страхе и растерянности: что за люди, что дерутся так отчаянно в ситуации, когда давно нужно признать поражение?

Хенгест сражался рядом со мной и Зигфридом, а когда прозвучал сигнал отбоя, он пошатнулся и даже не смог поднять руку, чтобы утереть пот и кровь со лба.

– Передышка, – прохрипел он, – до утра…

– Это же замечательно, – сказал я с энтузиазмом.

– Ага, – ответил он с тяжелым сарказмом. – Целых пять часов жизни…

– Наберитесь сил, – посоветовал я, – чтобы отдать ее с достоинством! И вбить в землю по ноздри как можно больше противников. Чтобы в их семьях были плач и зубовный скрежет.

Хродульф и Меревальд пересчитали отступивших в замок – оказалось, мы потеряли половину состава. Если нас было около пяти тысяч, то сейчас не больше двух с половиной, причем треть ранены. Священники и лекари обходят их, кого-то поднимают на ноги, кому-то дают причащение, а я подлечил высшую знать, все так же группирующихся вокруг своих лордов, и уже ощутил себя выжатым, как мокрая тряпка.

Я рассчитывал, что, загнав нас в ратушу, где размещаемся с трудом, оверлорд сочтет, что задача выполнена, жрать нам нечего, либо умрем, либо сдадимся, либо сами выйдем, чтобы погибнуть красиво и с честью, однако он с каким-то маниакальным упорством велел прокричать нам, что на рассвете начнет последний штурм.

Фанатик, сказал я себе с отвращением, религиозный фанатик! С такими вообще невозможно иметь дело. У них нет никакой логики, руководствуются не разумом, а своими представлениями о справедливости, потому такие очень часто побеждают там, где пасуют опытные военачальники.

– Всем спать, – велел я.

– Ваше высочество?

– Я побуду на страже, – ответил я. – Не волнуйтесь, мимо меня ничто не проскользнет незамеченным.

С утра начался ожесточенный штурм. Мы завалили трупами противника весь внутренний двор так, что не осталось ни клочка свободного места, куда конь мог бы поставить копыто, затем мы дрались в здании зло и упорно, и наконец-то я услышал с высокой башни дикий крик:

– Они идут!.. Они идут!.

Но лязг мечей, звон доспехов не позволили расслышать, что там выкрикивают еще, мы дрались остервенело и обреченно, однако натиск мунтвиговцев не то чтобы ослабел, но вместо павших под нашими мечами становилось все меньше бойцов противника, наконец в узком коридоре стало совсем пусто.

Внизу со двора раздавались крики, конский топот, звон оружия. Я бросился к бойнице, сквозь узкую щель увидел, как из узких улочек на площадь врывается рыцарская конница на огромных конях, а следом за ними легкие конники Норберта со своим вожаком во главе.

Мунтвиговцы пытаются организовать оборону, но падают, как пшеница под острым серпом.

Отсюда видно поверх крыш домов, как в выбитые ворота вливается железоблещущая рыцарская конница, доносятся слова боевой песни «Восток алеет, солнце встает…» и звуки боевых труб.

Хенгест, весь забрызганный кровью, задыхающийся от усталости, прохрипел:

– Неужели… подмога?.. Откуда?

– Армия сэра Клемента, – сказал я счастливо. – Я ж говорил! Он пришел на сутки раньше, чем я рассчитывал… Мы спасены! А завтра-послезавтра притопает и самая лучшая в мире пехота. Мы выстояли, дорогой друг! А теперь…

Я сбежал вниз, а когда выскочил из замка, на площадь ворвалась могучая рыцарская конница на крупных тяжелых конях. Земля загудела под их тяжестью, знамена и баннеры турнедские, а вот это странно…

Во главе скачет высокий и вообще просто чудовищно огромный рыцарь, за плечами красиво развевается белый плащ с огромным красным крестом, такой же крест на груди и даже на шлеме, хоть и поменьше.

Он соскочил на землю, сделал два быстрых шага мне навстречу и преклонил колено с таким рвением, что потревоженная толчком земля недовольно вздрогнула.

– Ваше высочество!

– Сэр, – сказал я в изумлении, – дайте на вас взглянуть!

Он спохватился и обеими руками поднял забрало. На меня взглянули беспощадно голубые глаза Зигмунда Лихтенштейна, мятежного барона, чьи земли стали камнем преткновения между Турнедо и Варт Генцем.

– Встаньте, барон, – сказал я, – и дайте вас обнять. Скажу без преувеличения, ваше неожиданное появление спасло много жизней наших доблестных воинов и цвет рыцарства Варт Генца. Я этого не забуду, и никто не забудет!

Он счастливо улыбался, в самом деле успел вовремя, а я покосился на его людей, пятеро из них выделяются таким же гигантским ростом, шириной плеч и вообще размерами.

– Ваши братья?

– Позвольте представить? – спросил он.

– Приказываю!

Он повернулся к ним и сделал приглашающий жест, что вообще-то равносильно приказу.

Рыцари дружной группой подошли и разом преклонили колена. Я с изумлением увидел среди них герцога Сулливана, того гада, что сумел одолеть меня в честном поединке на глазах всего войска и тем самым добиться независимости своих владений.

Зигмунд подошел к нему первым.

– Ваше высочество, – сказал он торжественно, – позвольте представить герцога Сулливана, ставшего в трудные для моих земель годы моим названым братом!.. Он является непревзойденным…

Я прервал:

– Простите друг, но герцог не нуждается в представлении. Свое непревзойденное мастерство он доказал на глазах всего моего войска, когда одолел меня в поединке. И я рад, что он с нами. Встаньте, сэр Сулливан. И… благодарю вас.

Сулливан взглянул пытливо, всерьез ли я, но явно был польщен, что я при всех упомянул о его победе надо мной, во всем моем войске второго такого нет, его запомнят.

Зигфрид тут же сказал:

– А это мой брат Кристиан, моя верная опора во всех хозяйственных делах, но и в ратных не уступает никому.

Я поднял с колен и обнял Кристиана, а затем Колина, Ховарда и Гордона, самого младшего по возрасту, как сообщил Зигмунд, но первого по доблести.

Гордону, как я понял, не больше семнадцати, весь горит восторгом битвы и жаждой подвигов, так что да, в этом возрасте пока не до скучных хозяйственных дел.

Я милостиво похлопал его по плечу.

– Подвигов впереди – пруд пруди! Но приказываю всегда держаться с братьями, самому ни-ни!.. А братья пусть за тобой присматривают.

Как только их увели кормить и показывать места отдыха, за спиной громыхнуло железо, на меня упала грозная тень человека в доспехах и в шлеме.

Сулливан приблизился с некоторым напряжением в движениях, не понял еще, как следует держаться со мной, взглянул мне прямо в глаза, сдержанный и суровый.

Я произнес вопросительно:

– Герцог?

Он поклонился чуть-чуть.

– Ваше высочество…

– Что вы хотели сказать, – поинтересовался я, – но не стали, чтобы не портить радость и торжественность момента?

Он произнес мрачно:

– Ваше высочество, я по-прежнему не признаю вас сузереном королевства Сен-Мари. Его Величество Кейдан – законный король.

Мои лорды, что не отходят от меня ни на шаг, нахмурились, кое-кто начал демонстративно вытаскивать меч на треть из ножен и со стуком бросать обратно, а Сулливан договорил так же твердо и уверенно:

– …однако здесь я властелин поместья в королевстве Турнедо, где вы являетесь сюзереном. Я признаю вас командующим всеми армиями, что выступили против орд Севера, и единственным, кто может объединить королевства и дать Мунтвигу отпор.

Епископ Геллерий кивал и выразительно указывал мне взглядом, что это надо принять, сейчас не до выяснения отношений и сведения счетов.

Я нахмурился и ответил резко:

– Мне нет дела до ваших монархических взглядов, роялист вы наш!.. Мне нужно, чтобы вы хорошо сражались, а большего я и не требую.

Сулливан поклонился.

– В этом случае я полностью в вашем распоряжении. Приказывайте, ваше высочество!

– Отдыхайте, – буркнул я. – Завтра тяжелый день.

Он еще раз поклонился и ушел, полный достоинства и некоего величия, словно Люцифер после дебатов с Господом.

Норберт подошел и встал молча рядом, а потом проронил задумчиво:

– Интересно…

– Что? – спросил я с подозрением.

– Услышу ли я когда-нибудь, – закончил он, – от вас что-то типа «завтра будет легкий день»?

– Он будет, – пообещал я недовольно, – однако все равно так не скажу! Не дождетесь.

Глава 5

Закрыв горловину, через которую в город ворвались первые отряды мунтвиговцев, прибывшие помогли местным быстро очистить улицы и площади от попавших в западню. Те пытались затеряться между домов, но горожане усердствовали, вымещая на них страх и злобу.

Я видел, как в разных частях города вспыхивают короткие, но яростные схватки, оттуда доносятся крики и лязг оружия, а когда все затихает, на улицах остаются растерзанные тела.

В замке быстро поставили новые петли и заново навесили ворота, а за это время, как догадываюсь, оверлорд Гайгер наконец-то получил проверенные донесения, что в спину захватившим город ударило совсем крохотное войско, хоть и все из могучих и прекрасно вооруженных рыцарей.

Это было видно еще и по тому, что немедленно погнал было отряды на новый штурм, нужно заново отбивать захваченный было Баббенбург, однако на небе полыхает красное зарево, солнце зашло, и на мир опускается недобрая тьма…

Я слышал, как в лагере протрубили отбой, и отряды с явным облегчением начали возвращаться обратно.

Норберт докладывал о расположении войск противника, ночью вряд ли начнут штурм, хотя разъярены такой неудачей в самом конце, когда оставалось вроде бы только дожать, однако к утру нужно быть готовыми.

Зигмунд, отправив братьев устраиваться на ночь, оставался при мне, стараясь понять наши шансы.

Норберт сказал ему бодро:

– Вы успели вовремя, сэр Лихтенштейн.

– Надеюсь, сэр.

– Теперь будет легче, – сказал Норберт. – Из Турнедо идет большая армия герцога Клемента Фицджеральда, вы его видели.

– Хорошая новость, – ответил Зигмунд, но на лице его не отразилось особой радости, словно и без Клемента справились бы.

– За Клементом подойдут еще, – добавил Норберт.

Зигфрид выслушал с интересом, но покачал головой и повернулся ко мне.

– Я ничего об этом не знал, – произнес он почтительно. – Ваше высочество, я успел раньше потому, что мои земли, как вы помните, на границе Турнедо с Варт Генцем. Ваш Клемент должен был пройти мимо моих владений через неделю после того, как я поспешил в Бриттию.

– Он придет раньше, – заверил я, – чем через неделю.

– Каким образом?

– Он ведет только армию, – пояснил я. – Без обоза. И что нам здесь нелегко… знает. Или просто понимает.

– Прекрасно, – сказал он с энтузиазмом. – Тогда и дадим бой! Я помню сэра Фицджеральда, знатный воин!.. Он уже герцог?

– Со мной люди растут быстро, – обронил я скромно.

Он взглянул на меня с интересом, тяжелое крупное лицо расплылось в сдержанной усмешке.

– Как и вы, ваше высочество.

– Для чего мы и живем, – ответил я высокопарно, – если не стараемся доставить радость друг другу?

Он поклонился.

– Ваше высочество, мы будем стараться доставить вам радость нашим верным служением вам.

– Рассчитываю на вас, сэр Лихтенштейн, – ответил я. – Служите верно, и родина в моем лице вас не забудет.

Он откланялся, понимая, что долго занимать пустячной беседой всегда занятого лорда неприлично и даже непристойно, а я смотрел ему в широченную спину и напряженно думал о его землях, спор из-за которых весьма осложняет отношения Турнедо и Варт Генца.

Еще один лишний камушек на чашу весов, сказал я себе мрачно, чтобы понятия «Турнедо» и «Варт Генц» стали только географическими.

Со стен города видно, как и при свете костров на стороне мунтвиговцев наблюдается вялое и очень разочарованное шевеление. К главному шатру то и дело подъезжают военачальники, а между городом и лагерем теперь расположились, как понимаю, наиболее боеспособные и стойкие отряды.

Катапульты пока молчат, до требушетов Зигмунд и его люди добраться не сумели, да не было такой задачи, потому первые камни в сторону города полетели, как только оверлорд Гайгер получил исчерпывающие сводки о положении дел.

Норберт поднялся ко мне на стену и сразу сказал раздраженно:

– Хоть толку от них и никакого, но раздражают! В следующий раз доберусь…

– Думаю, – ответил я, – требушеты охраняют не меньше, чем самого оверлорда. И священники, мимо которых ни один незримник не пройдет.

Он повторил:

– Раздражают…

– Подойдет Клемент, – сказал я, – тогда и посмотрим, что можно сделать. Шли бы вы спать, дорогой друг!

Он покосился на молчаливого Зигфрида, что старается не привлекать внимания, чтобы я не отправил его сторожить мои покои.

– А вы?

– Пойду поговорю с епископом, – сообщил я. – Он тоже не спит ночами. Как и днем.

Он понимающе кивнул, епископ Геллерий, к нашему удивлению, оказался намного сильнее и полезнее, чем мы ожидали. Уже стало известно, что он рассмотрел пробиравшуюся через спящих у стены воинов некую тень и что-то отбирал у них незримое, а спустя некоторое время по его молитве с одного из воинов спала личина, и все увидели безобразное чудовище, а оно, едва поняло, что разоблачено, с ревом бросилось на людей, успело двух покалечить, пока его не изрубили. Всю ночь он объезжает воинский лагерь, хоть и не на коне, а на муле, как положено священнослужителю, бодрый и с прямой спиной, посвежевший на вольном ветре и с блестящими от возбуждения глазами.

Ришелье тоже стал епископом поневоле, а в молодости после окончания колледжа поступил в Военную академию, и только крайняя нужда заставила принять церковный диоцез, как единственный источник существования всей семьи. Возможно, и этот епископ изучал теологию по принуждению, но, как и Ришелье, достиг успехов, о чем говорят его немалые возможности по защите города.

Я посмотрел, как он строго и уверенно ободряет воинов, объясняет, какое великое дело совершают, а когда он отправился к другой группе, пошел рядом и поинтересовался:

– Ваше преосвященство… вы говорите, что убийство язычников… прямой путь на небо, но как же с заповедью «не убий»?

Он ответил уклончиво:

– Не желающих принимать крещение – да…

– А убийство христиан, что принадлежат, к примеру, к апостольской церкви?

– Эти еще хуже язычников, – отрезал он, сразу ожесточаясь. – Их нужно убивать без пощады, ибо только так можно высвободить их души… пока их хозяева не набрали еще больше грехов, как собаки блох!

– А если, – сказал я, – убиваешь в его доме, убьешь также всех женщин и детей?

Он вздохнул.

– Да, это грех, потом придется отстоять ночную мессу, чтобы священник очистил твои руки от крови.

– И все?

Он подумал, ответил почти уверенно:

– Да вроде бы все. Но на всякий случай, чтобы уж совсем быть чистым и правым, не мешает часть захваченной добычи пожертвовать в пользу церкви. И это в самом деле все!

Я вздохнул.

– В общем, убийство еретиков – как бы не убийство…

– Не как бы! – сказал он строго, но, на мой взгляд, слишком громко и слишком твердо.

– Не убийство, – согласился я. – Как не убийство – забой скота.

– Есть разница…

– В чем?

– Скот не наделен душой, – объяснил он. – А у человека, даже у язычника, она есть, тем более у еретика. Потому его убивать хоть и нужно, однако потом помолиться, прося прощения за невольный грех…

– Но все же грех?

Он уловил, куда клоню, сказал настойчиво:

– Этот грех церковь берет на себя!.. Грех, совершенный ради нас, не может быть тяжким. Церковь, выполняя волю Господа, решает, как и где ее выполнить лучше. Ты ведь знаешь, прожить всю жизнь без греха невозможно. Особенно когда живешь, а не… Еще здесь, на земле, церковь взвешивает твои деяния, и, если ты совершил некий грех для спасения чьей-то души, тебе даруется прощение. Мунтвиг – зло!

Понятно, проплыла грустная мысль. Епископ понимает, что я вряд ли буду в самом деле выворачивать душу, даже со священниками не бываем искренними до предела. Видимо, функции любого священнослужителя в армии не столько как духовника, сколько как надзирателя от лица церкви за такими вот своенравными и непредсказуемыми воинами, что должны быть в первую очередь Воинами Церкви.

Ночью небо снова озарилось зловещим пламенем летящих в город каменных шаров, иногда раскаленных, иногда просто обернутых в горящую ветошь.

Горожане и городская стража следили за их полетом и сразу же бросались тушить, так что ни одного пожара за всю ночь так и не вспыхнуло, разве что один из местных зашиб ногу о раскаленный камень и опалил полу длинного, по местной моде, кафтана.

С утра начался приступ, все жители города на этот раз были на стенах, бросая во взбирающихся по лестницам камни, палки, горшки, и всем довелось увидеть великолепное зрелище, которое никогда не забуду: вдали показалась конница, а по мере того как приближалась, становились отчетливо видны рыцари в полных доспехах и с пышными султанами на шлемах, огромные кони под цветными попонами и со стальными налобниками, и земля начала подрагивать и все громче постанывать под непомерной тяжестью.

Я чувствовал, что кони не просто устали, а измучены, однако рыцари послали их в галоп, с ходу смяли и рассеяли нападавших, в то время как другая группа клином врезалась в лагерь, где сразу же началось не побоище даже, а избиение.

В разных местах мунтвиговцы собрались в группы и организовали сопротивление. Я присмотрелся: оверлорд выстраивает дружины, от него скачут гонцы во все стороны с поручениями. Разбегается только чернь, осаждавшая город, а сам костяк в лагере, где несколько десятков, а то и сотен настоящих рыцарей, держится сравнительно спокойно и готовится к сокрушительной атаке.

Я заорал:

– Сэр Зигмунд, выводите своих людей!

– Ударим, – крикнул он, – со своей стороны?

– Да, – крикнул я. – Хенгест?

– Уже иду, – прокричал Хенгест гулко и захохотал.

– Быстрее, быстрее! – закричал я. – Пока он не понял, что снова подошла только небольшая группа, как в прошлый раз!

Со стен бегом скатывались все воины, кроме часовых, а из южной части города на рысях выметнулись дружины Меревальда и Леофрига. Я поискал взглядом Хродульфа, но тот торопливо собирает своих людей и что-то кричит им сорванным голосом, явно объясняя посильную задачу, которая некоторым кажется почему-то непосильной: всего-то и делов, что отбросить нападающих обратно в лагерь.

– Быстрее разобрать завал! – закричал я. – Всех лучников на стены! Арбалетчики!

Завал разобрать не успели, теперь с этим непросто, но освободили дорогу от вкопанных там острых кольев, и конница Зигмунда, с трудом взбираясь на гору земли, переваливалась на ту сторону, откуда с азартом атаковала на отдохнувших конях лагерь противника.

Лорды Варт Генца спешно вывели почти все свои войска и ударили с не меньшим азартом. От них просто разбегались, две тысячи рыцарей и тяжеловооруженных конных всадников сразу смяли передние ряды и пошли врубаться все глубже и глубже.

Я наблюдал с ворот настила, при мне Хродульф и Меревальд, а Хенгест и Леофриг с таким азартом рубятся там внизу, приближаясь к лагерю, словно всю жизнь мечтали об этом дне.

Сеча тяжелая, я не сразу заметил некую неправильность в расположении войск, а когда спохватился, заорал во весь голос:

– Отбой!.. Трубить немедленно отбой!.. Всем возвращение в город!

Меревальд ткнул в бой трубача, тот судорожным движением вскинул к небу раструб и прижался губами к мундштуку.

Звонкий зов прорезал воздух и стремительно понесся в сторону бранного поля.

– Еще! – потребовал я. – Еще!.. Там хватает тугоухих…

Красиво и четко взаимодействуя, обе группы прибывшего рыцарского войска некоторое время гнали перед собой противника, затем одновременно развернули коней и помчались к городу.

Хенгест со своей дружиной еще рубился, демонстрируя, что он сам по себе и никакой Ричард ему не указ, будь он хоть трижды Завоеватель. Леофриг сражался с левой стороны, наконец оба повернули коней.

Навстречу выскакивали горожане и, хватая коней под уздцы, помогали затаскивать на вершину высокого вала, и оттуда те уже сбегали вниз, где их опять подхватывали под уздцы и уводили бегом, освобождая место другим.

Обозленные мунтвиговцы не сразу сообразили, что прибыла не огромная армия, но, как только командиры поняли, что снова лишь небольшое войско, пара отрядов попробовали вяло догнать отважных героев у самого города и порубить хотя бы последних, но со стен, прикрывая отступление, дали такой дружный залп, что первой тучи стрел хватило, чтобы треть сразу свалились с седел. Многие пали лицом на гриву, а раненые кони не слушались поводьев, вздымались на дыбы и били соседей копытами.

После отступления снова все поле покрылось трупами, и вскоре от мунтвиговцев явились с белыми флагами перемирия и принялись забирать убитых и раненых.

По эту сторону ворот суматоха еще не затихла, спешенные рыцари, отвечая на вопросы местных и лордов Варт Генца, направились ко мне.