Тайна гуннского камня

Ялат со своими сверстниками на лыжах добирался до школы в селе Светлый путь. Его не останавливала непогода. Начитавшись своего любимого писателя Джека Лондона, он старался подражать его героям и испытывал себя на прочность. Однажды он ушел в метель, встав пораньше, пока родители спали. Туяа проснулась вскоре после его ухода с тяжелым предчувствием. Она растолкала безмятежно спавшего мужа.

– Ялат ушел, а на улице снежная буря! – тревожным голосом сказала она. Ее лицо потемнело, а глаза превратились в щелки. – Скорее, Бронтой, беги за сыном.

Бронтой моментально оделся, взял охотничье ружье и на лыжах по следу устремился вдогонку за сыном. Он подоспел вовремя: Ялат и трое его сверстников, прижавшись к крутой скале, отбивались от трех наседавших на них волков. Ребята плотно прижались друг к другу, выставив вперед как пики свои лыжные палки, обороняясь от волков. Бронтой выстрелами разогнал волков, пристрелив одного из них. После этого он вернул ребят обратно в село и строго-настрого запретил Ялату в темную зимнюю пору ходить в школу. Бронтой загрузил сына хозяйственными делами, а в свободное время Ялат, чтобы не отставать, прорабатывал самостоятельно учебники.

Зима была затяжной с обильными снегопадами и вьюгами. Смутная волна неясных ожиданий нахлынула на Ялата в марте, когда на свинцово-сером небе наконец-то выглянуло белое весеннее солнце. Весна всегда была для алтайцев благодатным подарком природы, возвращением к жизни после мертвого затишья зимы.

Солнечный свет, сверкающий снег, весенние крики птиц радовали Ялата. Он ходил к горе Тугай, смотрел на ее покрытые белым покрывалом склоны, и у подножья горы, в проталинах, разводил костерок. Сидя на корточках, он вдыхал запах талого снега, запах пробуждающейся земли и завороженным взором глядел на прыгающее пламя костра. Но долго усидеть на корточках не мог, вставал и уходил дальше в лес, вдыхая в ноздри неповторимый аромат тайги.

Ему нравились эти бесцельные и безмятежные хождения по тайге. Нравилось находиться наедине с собой, наедине с природой. Она заряжала его бодростью и вносила в его душу радость и надежды, а мысли его неотвязно возвращались к школе, к пионерскому отряду и его товарищам. Еще он скучал по своей однокласснице Гале – дочери русского фельдшера, приехавшего на Алтай из Центральной России. Это было его первое робкое чувство, в котором он боялся признаться.

Как только наладилась погода, Ялат с восторженным ожиданием устремился в школу. Там его поджидали первые огорчения. Его учительницу Зою, которая с самого начала вела их класс, отозвали в Бийск. Она попрощалась с ребятами и задержала свое внимание на любимом Ялате.

– Желаю тебе закончить школу и учиться дальше. Ты станешь хорошим специалистом – природа тебя не обидела, а упорства тебе не занимать. Ведь ты же «крепкий орешек» – так, кажется, звучит твое имя, счастливого пути тебе, Ялик!

Учительница Зоя по-прежнему верила в справедливость и гуманность, верила в светлое будущее и даже не предполагала, что ждет ее завтра. А на ее место заступил новый учитель и классный руководитель по прозвищу Фитиль. Долговязый, худой, с болезненным пожелтевшим лицом, растерявший свое здоровье на полях Гражданской войны. Человек с неустойчивой психикой, вспыльчивый, вспыхивающий по каждому пустяку, за что и получил такое прозвище. Не обладая достаточными профессиональными знаниями и педагогическим опытом, но имея партийный билет, он направил все силы на перевоспитание своего класса. При первом знакомстве с классом его встретили настороженно и с неприязнью.

– Почему уволили нашу учительницу Зою? – спросил новоявленного воспитателя Ялат.

– За ошибки, допущенные в вашем воспитании, и потворство сынкам кулаков! – выпалил как из пушки побагровевший Фитиль и закашлялся от волнения. – Но я покончу с вашей анархией. Наша партия, комсомол и пионерия построены на железной дисциплине и коммунистическом сознании. И наши принципы – превыше всего. И каждый из вас должен усвоить это, ежели хочет быть в нашем едином строю. Наш лозунг: «Кто не с нами – тот против нас».

Свою работу по идеологическому перевоспитанию класса Фитиль начал с пересмотра школьной библиотеки, созданной с большим трудом учительницей Зоей. Из нее были изъяты книги классиков – от Пушкина до Чехова, как буржуазные, а потому бесполезные и даже вредные для молодого поколения. Их место заняли пролетарские писатели Горький, Островский, Маяковский и другие, менее именитые авторы.

Основное внимание Фитиль направил на политбеседы, изучение истории коммунистической партии (ВКПБ), агитационных брошюр и передовиц газет. Он донимал учеников непомерными требованиями к пониманию своего предмета и по этому признаку выделял среди учеников «своих» и «чужих». Особенно Фитиль с первого дня невзлюбил Ялата.

– Послушай, Аржанов, ты числишься лучшим учеником, а в политграмоте ты – нуль, – сказал Фитиль, начав свою проработку. – А все это происходит из-за твоего нетрудового происхождения. Дед твой арестован как враг народа, отец – кулак, мать – шаманка, я все о тебе знаю. Видишь, в каком болоте ты оказался – выход один: ты должен осудить своих предков и отречься от них. Если ты, конечно, настоящий пионер, как Павлик Морозов – вот пример для подражания.

– Это неправда! – воскликнул в запальчивости Ялат. – Мой дед и родители – уважаемые на Горном Алтае люди, и я горжусь ими. Вы хотите сделать из меня иуду-предателя? Не дождетесь!

– Ах вот как ты заговорил, чучмек, кулацкое отродье! – завопил Фитиль, приходя в ярость, и взмахнул правой рукой, словно рубил шашкой. – Да я тебя, буржуй недорезанный, вычищу из пионеров.

Эта угроза через несколько дней осуществилась. На пионерском собрании, проходившем под председательством Фитиля, был поставлен вопрос об исключении Ялата Аржанова из рядов пионерской организации за недостойное поведение и кулацкое воспитание. Несмотря на всю абсурдность обвинений, собрание проголосовало за исключение Ялата. Только немногие и среди них его подружка Галя проголосовали «против». Ялат был потрясен случившимся. Галя, как могла, пыталась его утешить.

– Ты прости их, Ялат, они запуганы Фитилем, да и родителями тоже. Все боятся – сам знаешь, какое время трудное мы переживаем, когда кругом враги советской власти.

– Нет, они мне теперь не товарищи. Раз предали один раз, предадут и второй. А мой дед Аржан говорил мне не раз: «Человек всегда должен оставаться самим собой, чтобы мысли не расходились с его поступками». Это не пионеры, а стая трусливых шакалов. Тьфу на них!

И Ялат покинул школу угнетенный и растерянный. Несколько дней он не ходил в школу, никому ничего не рассказывал, замкнулся в себе и находил отдушину только в хождении в лес. Наконец он не выдержал и пошел в школу – он решил испить свою горькую чашу до дна.

В стенах его родной школы царила гнетущая обстановка. Его товарищи избегали с ним общаться и, потупив взор, уходили в сторону, точно он был прокаженным. Ялата сразу же вызвали к директору школы. Он был местным казахом, уже немолодой учитель, собравший в свою школу ребят многих алтайских национальностей.

Директор старался сплотить воедино многонациональный школьный коллектив, построить новые советские отношения, избежать всяких распрей между ребятами и учителями. Это ему удавалось делать, но в последнее время он почувствовал, что его директорское кресло (а вернее, старый канцелярский стул) зашаталось под ним. Директор осознал, что его в любой момент могут заменить каким-нибудь приезжим русским с партийным билетом, как это произошло с Фитилем. Этот смутьян, которого недолюбливали и боялись все, прямо заявил ему, что он должен исключить Ялата из школы, иначе будут неприятности. И директор должен был, скрепя сердце, принять жестокое решение.

Войдя в кабинет директора, Ялат остановился в нерешительности, глядя на нахмуренное, с опущенными веками лицо старого учителя.

– Садись, Аржанов, – сказал глухим голосом директор. – Ты один из способных и успевающих учеников, и это правда. Но твое поведение в последние время несовместимо с уставом пионерской организации, грубость по отношению к классному руководителю и систематические прогулы вынуждают меня исключить тебя из нашей школы. Придет время, и ты все поймешь.

– А я и так все понял, Марат Салимович, – сказал Ялат, вставая со стула. – Спасибо за знания, которые я получил в школе – они мне пригодятся в жизни. До свидания!

Выйдя в опустевший коридор (начались уроки), Ялат стал дожидаться перемены, прислонившись к окну и глядя рассеянным взором в окно на школьный участок с еще не распустившимися низкорослыми деревцами, посаженными на уроках труда пионерами. Здесь было и его неприхотливое деревце, а рядом с ним – его подружки Гали. Теперь их пути разойдутся, и от этой мысли стало еще тоскливее на душе. Он вздрогнул от резкого звонка на перемену.

Его одноклассники гурьбой выскочили из класса и среди них его Галя. Она подбежала к нему, стройная, в строгом ситцевом платье, с копной каштановых непокорных волос. Ялат почувствовал запах ее волос, увидел восторженные глаза и вздрогнул от прикосновения ее горячих рук.

Юность – прекрасная пора, когда возникает еще до конца не осознанное первое чувство, когда сердце готово вырваться из груди даже от случайного прикосновения рук любимой. В жизни своей Ялат еще не знал, что есть такая радость – радость первой любви. А эта юная девушка Галя, неожиданно наполнившая его жизнь, – настоящий подарок судьбы. Он стоял, растерянный от смущения и опьяненный близостью ее гибкого упругого тела. Ялат хотел много ей сказать, но она прервала его мысли.

– Я все знаю, но ты не отчаивайся, – взволнованно сказала Галя. – Мы с ребятами написали коллективное письмо в РОНО в Улалу о несправедливых решениях в отношении тебя. Ты знаешь, нас поддержал физрук Денис Иванович. Он сказал, что Фитилю не поздоровится за то, что обзывает коренных алтайцев «чурками» и «дикарями». Вместе с ним мы будем добиваться, чтобы тебя восстановили в школе и в пионерах.

Их окружили ребята с шутливыми возгласами радости и поддержки. И от этого на душе Ялата просветлело – ведь дружба юности выше всего. Звонок на урок прервал их встречу. Галя, едва дотянувшись до Ялата, обхватила его шею и поцеловала. За всю их дружбу это был первый поцелуй.

– Я буду ждать твоего возвращения, – шепнула ему на ухо Галя и, оторвавшись от него, поспешила в класс. В дверях она на миг еще задержалась и махнула ему рукой. А потом дверь гулко захлопнулась, и стук болью отозвался в его сердце, словно с этим закончилась самая светлая и радостная пора его юности.

Колыбташ – путеводный камень

С того времени прошел месяц. С наступлением лета ярко засветило солнце на поголубевшем небе, и все вокруг изменилось: горы, улицы и сами люди. Склоны главной горы Тугай, освободившись от снежных завалов, оделись зеленым нарядом. Только вершина горы оставалась белой и сверкала на солнце как маяк, видимый издалека. Село оживилось. Люди высыпали на улицы, расчищая их от сломанных деревьев, изгородей и разного хлама, оставшегося после жестоких зимних бурь и лихого весеннего половодья. Село напоминало старый потрепанный корабль, выдержавший шторм и нуждающийся в косметическом ремонте.

На бледных лицах селян появились улыбки, а глаза радовались яркому солнцу, теплу и смутным ожиданиям, накатывающимся всегда с приходом лета. Охотники готовились к новому сезону, садоводы-огородники допоздна копались на своей земле. Словом, начало лета было желанным откровением жизни, возвращением к ней после зимне-весеннего застоя.

Второй приметой наступающего лета было ожидание. Когда открылась дорога, соединившая село с райцентром, стали ожидать привоза муки, сахара, крупы и других бакалейных товаров. Ждали новостей из беспокойного, неизвестно куда несущего внешнего мира – то ли в сказочное светлое будущее, то ли в темную пропасть. Исключенный из школы Ялат не сдавался и штудировал учебники по всему курсу шестого класса. У него еще теплилась надежда на восстановление в школе, и тогда он смог бы сдавать экзамены. Но вестей из школы не было. Молчала и его подружка Галя.

Бронтой, видя переживания сына, пытался всячески успокоить его и настроить на новый лад:

– Послушай, Ялат, ты и так самый образованный в нашем племени. Можешь читать и писать по-русски, знаешь многие предметы, о которых у нас нет понятия. Зачем тебе дальше учиться? – спрашивал он у сына.

– Я хочу дальше учиться, чтобы обрести знания, нужные для специалиста.

– А кем бы ты хотел быть?

– Я хотел бы быть таким, как твой дядя Юнэй, – ответил, немного подумав, Ялат.

– Ты знаешь, что с ним случилось на озере Горных духов?

– Знаю, мне дед Аржан рассказал эту историю. Беды случаются от незнания и неосторожности. Поэтому я и хочу овладеть знаниями, где и как искать золото, серебро, медь и другие полезные ископаемые. Наш Алтай богат ими – наша учительница Зоя как-то пригласила на урок старого искателя, их называют геологами, и он два часа рассказывал нам о богатствах Алтая и своей профессии. Если бы ты знал, какая это увлекательная профессия – искать природные богатства.

– Может быть, ты и прав, сынок, но время сейчас неспокойное. Сначала нужно пережить и преодолеть эту смуту, – сказал Бронтой.

– Переживем, отец, – бодро, как пионер, ответил Ялат.

У самого Бронтоя с приходом лета наступило тягостное ожидание чего-то неотвратимого, нависшего над ним и его семьей. Как-то он зашел в сельсовет и осмелился справиться о судьбе своего отца. Председатель сельсовета смерил его с головы до ног презрительным взглядом.

– Твой старик арестован органами НКВД как враг народа, – отрезал председатель сельсовета. – Ты лучше подумай о себе, своей бабе и сыне. Живи лучше тихо и старайся своим трудом и поведением искупить свою вину перед народом.

– У меня нет никакой вины ни перед народом, ни перед властью, – твердо ответил Бронтой.

Он повернулся и вышел, хлопнув дверью.

На следующий день к Бронтою домой зашел его сосед Радим. Ему было далеко за шестьдесят, хотя в это верилось с трудом благодаря живости его ума, неутомимому трудолюбию и способности постоянно быть в курсе всех событий, происходящих в селе. Радим был единственным коренным жителем, работающим в правлении сельсовета, он был счетоводом и знал о многом, что происходит в его стенах.

– Мне удалось узнать, Бронтой, что составлен новый черный список, и в него внесены ты и твоя семья. Недалек час, когда снова нагрянут «красноперые», и тогда жди беды. Уходи с семьей к найманам и отсидись там до осени – дороги оттуда никто не знает. А там видно будет.

– Спасибо, дядя Радим, – сказал Бронтой и принял наконец давно задуманное решение. Вспомнил он и об обещании, данном тетушке Арише перед ее смертью.

На следующий день на рассвете Бронтой с женой и сыном, навьючив поклажей единственную (оставшуюся после реквизиции) лошадь и захватив сторожевого пса Буяна, отправились в далекий путь в племя найманов. Ялат со своей матерью были озадачены таким неожиданным решением Бронтоя, но вопросов не задавали – значит, так нужно. Они шли по едва приметным тропам, делая короткие остановки для отдыха, и к вечеру добрались до селенья найманов.

В широкой изумрудно-зеленой долине, опоясанной грудой холмов, белели юрты. Их было много – целый городок белоснежных, словно лебеди, юрт, собранных стройными рядами. На зеленых склонах холмов виднелось непрерывное движение белых пятен – но это уже отары овец. Возле юрт у коновязей пофыркивали кони, из железных труб под сводом юрт струился сладковатый кизячий дым. Этот дым, смешанный с запахом кислого молока, луговых трав снимает напряжение, укрепляет душу надеждами. Здесь другой мир – мало изменившийся за века, еще не затронутый цивилизацией и революционными бедами.

Кто такие найманы и как они оказались на Алтае? Если спросить коренного алтайца, то он наверняка скажет, что «найма» – река, впадающая в большую реку. А найманы – древний многочисленный народ, который считают монгольским племенем. Ко времени Чингисхана найманы образовали несколько крупных ханств, занимающих огромную территорию от реки Орхон в центре Монголии, где была основана впоследствии столица Монгольской империи (Каракорум) и до реки Иртыш в Сибири. Сколько было этих ханств? Старики говорят восемь, по-монгольски «найм». Отсюда, говорят, и название народа появилось. Чингисхан разгромил эти ханства, и большая часть найманов ушла на запад и частично осела на равнинах и предгорьях Алтая. Несколько племен и среди них «черные найманы» обосновались на Горном Алтае, вблизи границы с Монголией, в самых глухих местах, куда еще не проникла советская власть.

Найманы всеми силами старались удержать свою независимость. Горы и дремучие леса защищали их от Советской России, но в эту сторону они смотрели с опаской и готовы были в любой момент поднять свой кочевой табор и уйти через перевал в Монголию. Найманы – дети природы. Они гостеприимны и доброжелательны, не держат зла ни на кого, а потому их души открыты, а лица светятся улыбками. У найманов издавна бытовала поговорка: «Гнев – это ветер, задувающий свечу мудрости».

Когда Бронтой с семьей устало подошли к первой юрте на краю села, от нее отделилась старая женщина и поднесла Бронтою на вытянутых руках большую пиалу с кумысом. Знак уважения и гостеприимства. Бронтой отпил глоток хмельного напитка, затем передал пиалу жене, а та в свою очередь отдала сыну – таков был древний ритуал найманов. Их окружила целая толпа обитателей аула с восторженными возгласами и улыбками. Они радовались приходу желанных гостей.

К ним подошел сам вождь Алтангэрэл, лет пятидесяти, коренастый, крепкого телосложения с бритой круглой головой, похожий на борца.

– Я рад видеть тебя, сынок, и твою семью. Мы породнились, и теперь мой дом – твой дом. Живи у нас, сколько пожелаешь. Сегодня отдыхайте в гостевой юрте, а завтра вам поставят семейную юрту – в любом месте, где пожелаете.

Вождь отдал распоряжение, и усталых путников отвели в просторную юрту для почетных гостей, где их напоили традиционным зеленым чаем с молоком и масляными лепешками с вяленым мясом.

На следующий день семейство Бронтоя переехало в новую юрту, которую поставили на живописном лугу у журчащего вблизи ручья. Все складывалось удачно для жилья и отдыха. Однако Туяа и не думала отдыхать – она соскучилась по своей работе целительницы. Ее здесь хорошо знали, были рады появлению и ждали, когда она начнет принимать.

По ее просьбе рядом с семейной юртой поставили манхан – войлочную палатку, которую Туяа с помощью сына превратила в медицинский пункт. На деревянном столике у северной стены манхана Туяа разложила пучки лекарственных трав, настои на травах и кореньях, готовые лекарства, взятые из дома. Помимо траволечения Туяа владела древним искусством массажа и могла своими умелыми руками снимать боль в любом месте тела. Целительные способности у нее были от природы, а приобщила ее к этому делу мать – знахарка, лечившая соплеменников от всех болезней.

Готовясь к открытию медицинского пункта, Туяа поставила посредине стол, накрыла его белой скатертью, расставила стулья, а затем зажгла лампадку. Ароматный запах благовонных трав заполнил палатку. Все было готово: Туяа надела белый халат и приготовилась к приему. Пациенты не заставили себя долго ждать, к ней потянулись многие, выстраиваясь в очередь возле палатки. По неписаным правилам пациенты приходили к целительнице с подарками – несли лакомства из молочных пенок, сухой творожный сыр, масляное печенье и даже рубленое мясо с крахмальной лапшой. Целыми днями Туяа сидела на приемах больных и только к вечеру, усталая, но счастливая, возвращалась в свою юрту, к своей семье.

Бронтой тоже не остался без дела: по просьбе вождя Алтангэрэла он советовал местным охотникам, как правильно обрабатывать шкурки ценной пушнины – соболей и белок, проводить сортировку и определять цены готовой пушнины на продажу. Пригодился бесценный опыт, приобретенный им в его заготовительной конторе «Алтайпушнина». Пользуясь случаем, он частенько ходил на рыбалку на ближайшее озеро, отводя душу заядлого рыбака, и возвращался домой с богатым уловом.

Один Ялат чувствовал себя как неприкаянный, выброшенный из привычной обстановки в незнакомый, чужой ему мир. Первое время он ходил с отцом на рыбалку, бродил по тайге, но вскоре ему наскучило. В селе было много его сверстников, но контакта с ними не получилось. В первый же день своего пребывания на земле найманов его окружила ватага двенадцатилетних-пятнадцатилетних подростков. Ялат был одной крови с ними по матери, но не знал их языка, а они ни слова не говорили по-русски. И внешне он – высокий, светлокожий, с голубыми глазами резко отличался от них, был «белой вороной» в их стае.

Его пытались испытать на прочность. Подвели строптивого коня и знаками предложили на нем прокатиться. Ялат, не раздумывая, вспрыгнул на него, и, потянув поводья, пустился вскачь, но строптивый конь, почувствовав чужого седока, вскоре скинул его на зеленый луг. Ялат поднялся под смех и улюлюканье найманских ребят. Их вожак – самый рослый и сильный, показывая свою силу, оттолкнул Ялата, другой поставил подножку, и он упал. Ялат быстро вскочил и накинулся на своего обидчика. Вот здесь как нельзя кстати пригодились уроки бокса, полученные в школе. Через минуту противник Ялата уже лежал на земле, и больше желающих помериться с ним силой не оказалось.

После этого случая ребята, оценив силу Ялата (сила всегда в почете), пытались с ним подружиться, вовлечь в свои игры, но они были чужды Ялату, воспитанному в советской школе. Он вспоминал школу, спортивные игры – волейбол, футбол, спортивную борьбу, многое другое, что открыл их физрук Денис Иванович. Вспоминал Ялат и свою подружку Галю и томился от всего случившегося с ним.

Но нет худа без добра. Однажды Ялат, бродя бесцельно по селу, набрел на одинокую юрту, стоящую у подножия зеленого холма. Возле юрты сидел на корточках бритоголовый старик и перебирал кучу камней, пытаясь что-то найти среди них. Увидев Ялата, старик приветливо улыбнулся ему и жестами пригласил его подойти. Он что-то пытался объяснить Ялату, повторяя все время одно слово «колыбташ» и показывая на сваленные у юрты камни. Потом старик пригласил Ялата в свою юрту и с гордостью стал показывать ему свои изделия, сделанные из камня. На деревянном столике красовались фигурки различных животных, птиц и шаманских божков, вроде того бронзового, который был у матери Ялата в ее медицинской палатке.

Ялат с большим интересом разглядывал эти рукотворные изделия, а старик, довольный произведенным эффектом, повторял: «колыбташ». Ялат понял, что это название того камня, который лежит возле юрты. Но как можно из камня сделать лошадку, собаку или божка? И старик, словно угадав его мысли, показал Ялату свой нехитрый инструмент: стальные резцы и клинья, ручную пилу, нож, молотки, абразивный круг. Старик наглядно показал, как нужно пользоваться инструментом при обработке камня.

Затем, когда они вышли из юрты, он показал на лежащий на земле камень, покачав бритой головой, разведя руками. Что-то его не устраивало в этих камнях, и он пытался объяснить Ялату. Наконец он, взяв молоток, приложил к камешку – они были мелкие, размером с кулак. Но где взять большие? Старик встал и махнул рукой в сторону гор. Это заинтересовало Ялата, он загорелся желанием найти самому этот камень. Но надо расспросить старика, где его искать и какой ему нужен конкретно. Здесь не обошлось без помощи Туяи. Ялат сбегал за ней и медицинскую палатку и привел мать к старому мастеру. Туяа хорошо его знала и, расспросив старика, рассказала обо всем сыну.

– Зовут этого почтенного человека – Бата. Он у нас, найманов, заслуженный мастер-умелец, который из местного камня – колыбташа – изготавливает всевозможные поделки. Они пользуются заслуженной славой, и их охотно покупают наряду с пушниной заезжие купцы из Китая. Бата использует для поделок только мягкий колыбташ розового и желтого цвета, который он приносит из ущелья напротив его юрты. Сейчас запасы камня у него истощились, остались только мелкие и негодные. А ему нужно хотя бы несколько крупных камней – он хочет сделать чашу и кубок. Сам Бата уж стар и ноги не ходят, и он просит тебя достать ему этот камень. Ты сможешь это сделать – ведь ты уже большой и сильный.

– Конечно, мама, – заговорил Ялат. – Я хоть сейчас схожу в это ущелье за камнями.

Туяа перевела мастеру ответ сына, и тот, благодарно кивнув головой, стал что-то быстро объяснять.

– Бата сказал, что тебе лучше отправиться за камнями завтра, ранним утром, когда солнце входит в темное ущелье и восточная сторона становится светлой. И там, среди серых тусклых камней ты найдешь розовый как заря колыбташ. Иди вдоль речки вверх по ущелью, смотри под ноги – найдешь первый камешек – колыбташ, он приведет тебя к месту, где их много.

– Я все понял, мама. Мне это знакомо – ведь у меня были уже походы с пионерским отрядом в горы.