Тонкая рябина. Новеллы

Тонкая рябина

Новеллы

Светлана Сервилина

© Светлана Сервилина, 2016

© Николай Красненко, дизайн обложки, 2016

ISBN 978-5-4483-4366-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СВЕТЛАНА СЕРВИЛИНА

Эта книга – итог работы нескольких лет. Судьбы близких людей, пропущенных через себя. Чувства, пережитые мной и вырвавшиеся наружу. Я бесконечно благодарна за помощь и поддержку мужу, дочери, маме и моим подругам.

По жизни с любовью

Посвящаю маме…

Я решил пройти по жизни с любовью.

Ненависть – слишком тяжкое бремя.

Мартин Лютер Кинг

Лето 1979

Автобус притормозил, открылись гармошечные двери, и на одинокое шоссе выпорхнула симпатичная девушка, с любопытством оглядываясь по сторонам. Резиновые края дверей вновь плотно сомкнулись, громко чмокнувшись друг об друга, а пассажирка прощально и благодарно махнула рукой водителю. Чихнул старый двигатель, автобус уехал, оставив за собой пыльный шлейф.

– Вот моя деревня, – прошептала девушка и двинулась в сторону села, время от времени, меняя поклажу в руках. Спортивная сумка была тяжелой, а модный пакет с фотографией картины «Джоконда» был почти пустой. Хозяйка очень дорожила им и боялась порвать или поцарапать. Она усмехнулась своим воспоминаниям, с каким трудом она уговорила своего однокурсника – студента из Йемена продать этот заграничный атрибут! Новые джинсы французской фирмы «Маше» обтягивали стройные ноги, и завершал модный «прикид» юной особы – яркая футболка с вышитой надписью «US ARMY».

«Красивая», – подумал молодой тракторист, высунувшись по пояс из кабинки, толи про футболку, толи про барышню. Желто-зеленые крыши крайних домов села были уже рядом, когда девушка, предвкушая скорую встречу с родными, прибавила шаг.

«Интересно, что это за лишай такой растет даже на шифере? – мелькнула мысль. Вдруг она остановилась, резко повернулась направо и, перекинув тяжелую сумку через плечо, пошла в сторону кладбища.

– Не буду изменять традиции, – решила она.

С трудом открутив толстую ржавую проволоку от столба, она открыла дощатую дверь деревенского погоста и пошла знакомой тропинкой между бугорков потрескавшейся земли с деревянными и железными крестами к знакомой могиле в самом углу кладбища.

– Здравствуй, папа, – тихо проговорила она и поцеловала выцветшую фотографию в центре скромного памятника.

Он ей всегда улыбался, ее молодой нестареющий отец с пышным чубом волнистых русых волос, в спортивной тенниске, к рукаву которой прижимался кусочек ткани с рисунком из фиалок. Она знала, что это кусочек ее платьица. Лет десять назад она рассмотрела цветочки на краю фотографии и спросила у бабушки:

– Что это?

Оказалось, что делали портрет на памятник из семейной фотографии, вот и увековечился кусочек детской фланельки на этом скорбном месте. Но Светочке это было почему-то приятно, что именно ее платьице всегда с папой, а, значит, и она, его единственная дочка, рядом с ним…

Лето 1962

Катерина ловко закатала сатиновое платье, обнажив загорелые ноги, опустила ведро с водой на следующую ступеньку и принялась мыть крыльцо. Ей нравилось, когда доски становились желтыми от металлической терки, пахли деревом и хозяйственным мылом, поэтому драила сильно, с «комсомольским задором», как она сама любила говорить. Сильные руки обхватили сзади ее за талию.

– Мишка, ты меня напугал, проказник! – она шутливо показала ему кулак.

Муж схватил в охапку молодую женщину и поцеловал.

– Котенок, я так соскучился!

Катерина обняла его за шею, подушечками пальцев, сморщенных от воды, погладила щеку:

– Я тоже, родной, очень-очень… Ты уже с работы? Хочешь есть?

Михаил поцеловал ее пальцы и поправил выбившуюся из-под платка прядку темных волос.

– С работы, – он оттянул расстегнутый ворот рубашки и подул вовнутрь, – жара сегодня какая!

– Ага, – хмыкнула Катерина.

– А давай сбегаем на речку и искупаемся? Заодно, аппетит нагуляем, а? – он с надеждой посмотрел на молодую жену.

– Давай! Только я домою ступеньки, а ты пока мать предупреди. Она там, в огороде со Светочкой.

Муж пошел по двору, крича по дороге на разные лады:

– Маааама!

Оттуда, из-за деревьев, донеслось в ответ:

– Мишка, ты че, сказывся? Орешь, как оглашенный!

Катерина счастливо засмеялась. Она обожала своего мужа – веселого, озорного, ласкового. Даже не видя их встречу, знала, что он сейчас подхватит мать, закружит ее, она любовно шлепнет ему подзатыльник, вытрет о фартук «белый налив» и сунет любимому сыночку. Катя любила свекровь и восхищалась ее житейской мудростью. Мария Ивановна умело вела хозяйство, воспитывала детей и внуков по уставу Домостроя, делая незаметные поблажки младшему Мишеньке, а теперь и внучке Светочке. Наполовину украинка, в разговоре, она перемешивала русские и украинские слова, но все ее понимали, а порой и побаивались, но только не эти двое. И хоть Свете было полтора года, она уже пользовалась преимуществами перед другими внуками. Катя забежала в хату, наскоро причесалась, сняла домашнее платье, быстро надела купальник и сарафан и выбежала на веранду. Михаил уже стоял у крыльца с дочкой на руках. Он щекотал ее пухлые щечки, Светочка заливалась от хохота и тоже пыталась щекотать отца.

– Что тебе принести, цыпленок? – спросил он у дочери, зная, что за обещанный подарок она отпустит родителей без слез «по делам».

– Кавуньчик… и… мнячик, – ответила девочка, мешая, как бабушка, русский и украинский.

– Есть! – шутливо ответил отец, отчего девочка опять захохотала.

Он поставил ее на землю, повернул лицом к огороду:

– Ну, беги к бабушке! – и мягко хлопнул по попке. Светочка побежала, разнося на весь двор:

– Бааабуууляяя!

– Беловская порода! – забирая непослушные волосы в «улитку», смеясь, сказала Катерина.

– Да, мы – такие! – озорно подмигнул Михаил, открыв калитку и пропуская жену впереди себя.

Молодые супруги, обнявшись, пошли на пляж.

На реке было шумно и весело. Летний зной стал понемногу спадать, и народ хлынул к спасительной влаге. Мальчишки с облезлыми носами без устали ныряли с края деревянной лодки, дразня друг друга. Пожилая дама, явно приезжая, чинно листала свежий номер журнала «Работница». Под одичавшей яблоней расположилась стайка студентов, приехавших собирать помидоры в колхоз. Михаил уже по дороге начал раздеваться, чтобы, подойдя ближе, с разбегу прыгнуть в воду. Катя еще не дошла до берега, а пятки мужа уже мелькнули среди плещущихся мокрых тел. Она аккуратно сложила одежду и зашла в прохладную воду. Катя хорошо плавала, как настоящая волжанка, с детства привыкшая к реке, тем не менее, всегда восхищалась мужем. Он не просто плыл, а как-то изящно скользил в воде, взмахи рук четко разделяли потоки воды вдоль его тела. Доплыв до Михаила, она оперлась на его блестящее от влаги плечо, и он ее покатил, сильный, красивый, надежный.

– Сегодня вечером пойдем к Куприянам! – между взмахами сообщил он. – Слышь, Катюш?

– А мать с отцом не обидятся? – хлебнув нечаянно воды, спросила она и тут же струйкой выпустила ее изо рта.

– Да что мы, дети что ли? Вечерами сидеть со стариками? Женаты почти три года, и все отпрашиваемся, как студенты! А, – махнув головой, Михаил нырнул, потом выпустил фонтанчиком воду и добавил, – теперь и студенты не отпрашиваются… Вот вернусь из командировки и начну дом строить! Будем жить отдельно от родителей!

Катя, испуганно взглянув на мужа, замерла.

– А мать? – потом озорно глянула на мужа. – Мишка, правда? Свой дом? Мишка, как же я тебя люблю!

На берегу, он заботливо обтер ее гладкую кожу: спину, руки, шею…

– Катюшка, я знаю, что ты любишь моих родителей, но ведь хочется быть хозяйкой в доме? Хочется? – он наклонил голову и хитро посмотрел на жену. – Скажи честно!

Она мечтательно посмотрела в его сумасшедшее-синие глаза и кивнула:

– Хочется.

Они взялись за руки и пошли домой, заговорщицки молча, обдумывая сказанное. По дороге, молодые супруги сравнялись с двумя женщинами, гнавших коров с налитым тугим выменем домой.

– Здравствуйте, теть Нюра, здравствуйте, теть Даш.

Михаил весело пошлепал рыжую корову по спине.

– Добрый вечер, молодежь! – дружелюбно ответили женщины.

– Михаил, у меня сепаратор чет барахлит, ты не глянешь? – одна из женщин тронула за руку, обходившего ее парня, и настойчиво повторила вопрос. – Не глянешь, сынок?

– А можно завтра, теть Нюр? А то мы с Катей в гости собрались…

– Да хоть послезавтра, лишь бы заработал!

– Я зайду! – уже обогнав, весело крикнул молодой мужчина.

– Вот ведь Мане повезло, не парень – клад! Такой сын хороший вырос! – пожилая женщина повернулась к попутчице.

– Да, Беловы от горя как заказаны. И Степан с войны живой и здоровый вернулся, и дом – полная чаша, и три сына – все работящие какие, – согласилась вторая, – особенно самый младший – Мишка!

Во дворе у стола суетилась Мария Ивановна. Она поставила большую миску с нарезанным душистым хлебом и обернулась, услышав звук щеколды.

– Сидайте вечерять, – улыбнулась она, – проголодались? Мишка, а ты с работы ще и не ев!

– Мам, мы к Витьке Куприянову сегодня в гости идем. Они нас ждут, а его Татьяна пироги напекла! – чмокнув в затылок мать, Михаил взял со стола огурец, смачно хрустнул и добавил, – Ты не обижайся!

– Степан, ты слухаешь? Они уходять, – женщина развела руки, – для них мать уже не такы пироги пэче…

– Мишка! Молоко на губах не обсохло, мать обижать. Вожжами вдоль спины давно не получал! – отец шел от рукомойника, повесив на жилистую шею вафельное полотенце.

– Бать, ты меня хоть при жене не позорь! – укоризненно глянув на отца, Михаил повернулся и резко пошел к воротам.

По дороге он остановился на мгновенье и крикнул в сторону дома:

– Кать, я тебя на улице подожду!

Потом повернулся и посмотрел на отца, остановившегося посреди двора и смотревшего вслед сыну.

– Завтра в командировку уезжаю, через неделю приеду, поговорим, – голос Михаила дрогнул.

Он очень любил их, этих стариков: строгого отца, никогда не сидевшего без дела, мать, спокойную, понимающую, самую добрую… Но сейчас он принял решение. Ничего, подумал он, они поймут. Молодой мужчина опустил голову и виновато добавил:

– Дом себе буду строить!

И он быстро, не оглядываясь, пошел к воротам.

– Катерина, как тебя ученики любят, просто страсть, – Татьяна возилась у керосинки, убавляя пламя, – а я вот жареху из судачков сделала, – открыв крышку, сказала она и вдохнула запах жареной рыбы с картошкой.

Катя тоже заглянула в большую чугунную сковороду:

– Ах, какой аромат! – и вернулась резать салат.

Таня вытерла полосатым полотенцем руки и подсела к гостье.

– Вчера Васька, Витин племянник, приходил к нам. Так все уши прожужжал:

«Катерина Пална, Катерина Пална». Талант у тебя, подруга, раз эти охламоны так тебя уважают. Я бы в школе работать ни за что не смогла: дети орут, начальство ругается, родители надоедают, – она махнула рукой, встала и, взяв деревянный прихват, поставила сковороду на стол, потом сняла фартук, – зови мужиков, хватит им курить.

– А еще прибавь ежедневную подготовку к урокам и проверку тетрадей, Танюш, – молодая женщина по-доброму усмехнулась, – а я все равно люблю свою работу. Знаешь, придешь в школу, войдешь в класс, а на тебя смотрят двадцать пар детских любопытных глаз. И сразу обо всем забываешь, все проблемы уходят на второй план.

– Ой, Катя, какие у тебя-то проблемы. С таким мужиком тебе любая баба позавидует! – Татьяна опять села рядом, поправила в волосах гребенку.

– Вот именно! – Катя резко поднялась из-за стола и стремительно направилась к выходу.

– Кать, стой! – Татьяна подошла близко. – Что-то случилось? Может Мишка изменяет?

– Да с чего ты взяла? Не изменяет он, но некоторые бы этого хотели, – она отчаянно махнула рукой, – Танюш, не хочу на эту тему говорить, пойду звать ребят к столу.

– Нет, уж постой, успеем, позовем, – Таня выглянула из дверей, – они тоже там калякают. Кать, че, Верка на шею вешается, да?

– Ну, вроде как заигрывает, – Катерина отвернулась к окну, – а мне, знаешь, как неприятно…

– Ну, ты даешь, кому ж приятно будет, когда твоему мужику глазки строят. У, сучка! У них же до тебя чет было, а ты в село приехала, Мишка ее бросил. Ой, да там и кроме Мишки твоего полсела побывали…

– Ну, ладно, хватит, Тань, посплетничали. Просто Миша… он такой… он же всем улыбается…

– А че ж, волком на всех смотреть, что ли?

– Да нет, Тань. Вот твой Виктор, он – строгий, она б ему глазки не строила, – с обидой проговорила молодая женщина и отвернулась.

Татьяна подошла к подруге и обняла ее.

– Это не Виктора бабы боятся, а меня. Я любой космы выдерну за своего мужика, а ты у нас – интеллигенция!

Они засмеялись.

– Витя, – хозяйка выглянула во двор и громко крикнула, – не забудь принести из подвала пол-литра! Идите уже, а то ужин остывает!

– Девчонки, мы идем! – Миша направился к летней кухне. – И гитару захвати, Витек! – обернувшись, крикнул он другу.

Потом перешагнул через порог и подмигнул жене.

– Попоем?

Звезды, как яркие неподвижные светлячки, мерцали прямо над головой. Сверчки, не умолкая, недружно слились в едином хоре. Деревня погрузилась в сон, погасив свои окна, как усталые глаза. Счастливые супруги шли из гостей, обнявшись.

– Как я без тебя целую неделю буду… Мне уже грустно, – расстроено проговорила молодая женщина, легонько прижавшись к мужу.

– Котенок, – муж прошептал ей в самое ухо, – я скоро приеду, а ты даже не успеешь соскучиться!

Михаил обнял жену и притянул к себе:

– Давай на лавочке немножко посидим, как раньше?

Она согласно кивнула, и они сели под домом на самодельную скамейку из двух нешироких досок. Пахло шиповником, что раскинулся пышным кустом у самых окон дома Беловых. Домочадцы спали, где-то заливались на разные лады собаки, во дворе соседского дома слышались приглушенные голоса.

– Миш, – Катя запнулась, поправила волосы и с надеждой посмотрела на мужа, – ты мне не изменяешь?

Михаил ласково взял ее за плечи, внимательно посмотрел в глаза и вздохнул.

– Ты бери пример с матери – она никогда не слушает сплетни. Добрый человек не станет говорить гадости, а злого – надо сторониться и не слушать, что он там сочиняет…

– Нет, Миша, никто мне ничего не говорил…

Она прижалась к нему, провела ладонью по русым кудрям.

– Просто, ты у меня такой красивый, – она вздохнула, – какая шевелюра и глаза: синее неба!

Михаил бесшумно рассмеялся, обнажая крепкие зубы.

– Ну, если дело только в этом, так не печалься, женушка, пойдем спать, завтра рано вставать.

На цыпочках друг за другом, скрепя половицами, они вошли в хату. Все крепко спали. Из комнаты родителей раздавался мирный храп отца. Катя подошла к кроватке дочери и наклонилась, чтобы ее поцеловать. Лунный свет из окна освещал девочку, которая улыбалась во сне и напоминала ангелочка с картины Рембрандта. Михаил тоже наклонился над спящей дочкой, нежно чмокнул ребенка и потянул жену к кровати.

Когда Катерина проснулась, мужа рядом не было. За окном уже вовсю шумела деревенская жизнь, кто-то звонко бряцал цепью.

«Воду из колодца достают», – подумала, потягиваясь, Катя.

Дочка еще спала. Молодая женщина тихо вышла из дома и зажмурилась от ослепительного солнца. Потом перевесилась через поручень крыльца, чтобы посмотреть, кто возится у колодца и, удивленная, стала протирать глаза. Там стоял какой-то незнакомый мужик. Лысый.

«Призывник, что ли?», – пришла в голову мысль.

В это время незнакомец повернулся к ней лицом, и Катя от неожиданности звонко рассмеялась.

– Миша, ты что – наголо подстригся? – она замахала руками. – Мишка, ты с ума сошел!

Изображая блатного, муж двинулся к ней.

– Ну, дорогуша, теперь меня не будешь ревновать?

– Зачем же волосы… Ой, какой же ты смешной!

– А я уже отремонтировал тете Нюре сепаратор, сгонял в сельмаг и купил Светочке мячик, – он пожал плечами, – а потом зашел в сени, смотрю: ножницы отцовские лежат…

– Для стрижки баранов? – переспросила Катя и опять захохотала.

– Да… ну, думаю, успокою супругу, – он полез в карман, достал оттуда конвертик из газеты и протянул жене, – вот, возьми на память!

– Что это?

Катя взяла у мужа сверток, развернула и увидела прядки светлых локонов мужа. Она потянулась к нему и поцеловала. Миша смотрел на нее и улыбался – сюрприз удался.

– Глаза выкалывать не стал, ничего, если я с ними поеду? – и засмеялся, довольный собой.

– Вот, дурачок, – жена нежно щелкнула его по лбу и покачала головой, – зачем же мне инвалид!

Прошло только три дня, как уехал муж, а Катерина уже переделала все домашние дела: перестирала и перегладила белье и занавеси, сварила яблочное варенье и даже вышила гладью накидку на швейную машинку – недавнее приобретение свекрови. Сама Мария Ивановна пошла со Светочкой к старшей снохе, а свекор стучал топором на заднем дворе. На улице было жарко, и только внутри дома при закрытых ставнях сохранялась живительная прохлада. Катя взяла плюшевый альбом и стала рассматривать семейные фотографии. Вот стоит Миша в солдатской форме, обхватив руками березу. По-мальчишески сдвинутая фуражка на затылок, знакомый русый чуб, сощуренные от солнца глаза. А это они уже вместе: в одинаковых драповых пальто с цигейковыми воротниками. Свекровь в пуховом платке под руку с мужем… Среди мирного тиканья настенных часов, Катя услышала звук открывающейся калитки во дворе и хлопок металлической щеколды. Кто-то прокричал: «Степан», и опять все стихло… Она не успела перевернуть следующую страницу альбома, как вновь послышался шум, предательски скрипнули полы в коридоре, и в проеме двери появился свекор. Катя никогда еще таким его не видела: его подбородок дрожал, а в руках он нервно крутил холщевое полотенце.

– Катя, Мишу привезли! Он… заболел… сильно, – медленно, с большими паузами проговорил Степан и смахнул слезу с покрасневших глаз.

Катя испуганно вскочила и кинулась навстречу свекру. Альбом с шумом выпал из рук, а фотокарточки разлетелись в разные стороны.

– А… где он, что с ним?

Степан неловко обнял сноху.

– Доченька, пойдем… пойдем… он на пароме, – с трудом произнес он, облокотившись на стол.

Катерина выбежала из дома и побежала в сторону реки.

– Катя, дочка, не беги так быстро, подожди меня, – крикнул он ей вдогонку и побежал, по-стариковски неуклюже, держась за сердце и стараясь не отставать от молодой женщины.

– Папа, давайте скорее! Мише же плохо! Скорее, папа… – причитала она, хватая за руку свекра, – скорее, папа! А что с ним?

Спустившись с бугра, что на краю села, Катя издалека увидела паром и группу мужчин, с которыми уезжал муж в командировку. Один отделился от толпы и пошел им навстречу. Это был Виктор. Он как-то странно посмотрел на свекра и обнял Катю.

– Подожди, пусть отец первый подойдет.

Катя попыталась вырваться, но сильные руки Куприянова сдавили ее запястье.

– Катя, родная, так случилось…

– Что, что случилось? Врача вызвали? Миша! – надрывно крикнула женщина в сторону стоящих мужчин.

Отец уже стоял там, опустив седую голову. Катя оттолкнула Виктора и, подбежав к парому, увидела лежащего Мишу. Плечи свекра, склонившегося над сыном, вздрагивали от рыданий. Он не мог уже сдержать себя. Катя закрыла лицо руками и осела рядом. Она не могла смотреть на мертвенно-бледное лицо мужа, синие губы, закрытые глаза… Все остальное расплылось и умерло. Погас день, исчезло солнце, голова стала свинцовой, а ноги – ватными. Она подняла глаза к небу, вытянула руки, словно ветки срубленного дерева и воскликнула:

– Господи!

Очнулась Катерина уже дома. Зинаида, старшая сноха, гладила ее по голове и шептала:

– Катенька, поплачь, поплачь, девонька, станет лучше…

Она с трудом разжала слипшиеся губы.

– Лучше уже не будет…

Хоронили Михаила всем селом. Его друзья скорбно несли гроб, за которым шла мать, в черной прозрачной шали, ее поддерживал как-то сразу состарившейся отец. Рядом с ними Зинаида несла Светочку, которая притихла, и, крепко обняв тетушку, тихо всхлипывала, ничего не понимая: почему все плачут? Катерину под руки вели родственницы, поддерживая с двух сторон. Рядом шла фельдшер Анна Петровна с медицинским чемоданчиком в руке. Траурная процессия медленно проследовала по главной улице на сельское кладбище, где в самом углу зияла черная пасть могилы. Пахло свежей землей и полынью. И только когда гроб, оббитый красной тканью, опустили в могилу, и первые комки влажной глины глухо стукнулись о его крышку, Мария Ивановна, в диком порыве схватившись за голову, запричитала, тяжело дыша и давясь слезами:

– Мишка-Мишка! Что же ты наделал!

Спустя несколько дней Катя стала говорить. Даже не говорить, а только отвечать: «Да» или «Нет». Она сильно осунулась и как-то потускнела. Вдова в двадцать три года. Ей не хотелось никого видеть и никого слышать. Когда в комнату вошла соседка – бабка Евдокия, Катя притворилась спящей и повернулась к стенке.

– Нет, душа моя, Катерина Пална, ты от меня не отворачивайся, а послушай старого человека. Я похоронила и мужа, и сына, но чтоб вот так волю чувствам давать! – она покачала головой. – У тебя, милая моя, дочка растет. Ты что же, сиротой малое дитя хочешь оставить? Отвечай, когда с тобой старшие разговаривают!

Строгий тон соседки, будто ледяной водой, окатил женщину.

– Баба Дуся, а где Светочка?

– Во дворе играет, пирожки мои с пасленом ест, – старушка улыбнулась и легонько похлопала Катерину по плечу, – а ты не хочешь?

Молодая женщина приподнялась на локтях.

– Хочу…

– Ну, вот и ладно, – уже понизив голос, мягко сказала бабка и предложила, – пойдем во двор.

Неловко спустившись по крыльцу, Катерина увидела всех родных, сидящих за большим столом и поздоровалась. Ей все кивнули, а свекровь позвала:

– Катя, сидай за стол…

Она обняла сноху, поставила перед ней тарелку и строго сказала:

– Ешь.

Молчаливое сочувствие родственников действовало успокаивающе. Цокнул запор калитки, и вошел Виктор. Он уважительно со всеми поздоровался и сел с краю. Старший сын Беловых, Федор, налил гостю водки и придвинул закуску:

– Помяни друга.

Куприянов, не чокаясь, опрокинул стопку в рот, тяжело выдохнул и поддел вилкой кусочек селедки. Катя повернулась к нему.

– Виктор, ты не сходишь сейчас со мной на кладбище? – умоляюще прошептала она.

Степан предостерегающе кашлянул, глядя на гостя из-под густых седых бровей. Виктор понимающе кивнул старику, но идти согласился. Катя выскочила из-за стола.

– Я сейчас, – крикнула она и скрылась в дверном проеме дома.

В нижнем ящике комода лежал газетный конвертик, она схватила его и выбежала на крыльцо:

– Пойдем, Витя.

По дороге на сельский погост Катерина тихо попросила:

– Расскажи, как Миша погиб.

Куприянов покачал головой.

– Мишка классный механизатор, понимаешь? Освободился раньше всех и пошел на Волгу. Поболтал с мальчишками-рыбачками, походил по берегу, а потом, напевая, разделся и прыгнул с парома. Один из ребят заметил и крикнул нам: «Ваш дяденька не выныривает давно». А мы как раз решили тоже окунуться, было очень жарко. Я тут же прыгнул в воду и сразу его увидел. Он полулежал на дне, прибившись спиной к днищу парома. Не рассчитал Михаил высоту, видать думал: рядом с паромом яма, а там было неглубоко, – Виктор замолчал на минуту, тяжело выдохнул воздух и проговорил, – и он сломал шейный позвонок. Мы с ребятами сначала думали – воды нахлебался, пытались откачать, а… – он в отчаянии махнул рукой, – поздно было. Врачиха сказала – позвоночник…

Катерина слушала, сжимая в кармане газетный сверток.

– Нелепо и страшно, – после минутной паузы добавил Куприянов.

Оставшуюся дорогу шли молча, а когда подошли к кладбищу, и Виктор открыл дощатую скрипучую дверь, Катя попросила его:

– Подожди меня здесь, мне с Мишей поговорить надо…

Он сначала хотел возразить, но послушно кивнул, отошел в сторону и закурил. Женщина медленно пошла мимо крестов. Могила ее мужа была высокая, земля еще не осела. Венки с черными лентами покоились поверх нее. У изголовья стояла трехлитровая банка с крупными бордовыми георгинами. На глиняной насыпи лежали подсохшие цветы и конфеты… Катя присела рядом.

– Миша, мне тебя так не хватает…

Она посмотрела вокруг и увидела старую плоскую щепку. Катерина расковыряла ей свежий бугор земли, потом достала из кармана конвертик, развернула его и взяла русые локоны. Она нежно провела пальцами по волосам мужа, словно прощаясь, и сунула их в отверстие.