Крым. Большой исторический путеводитель

Конечно, сами они – совсем другое дело. Им уже рисуются храмы с колоннами строгого стиля, под стать им общественные здания, стадион, театр, гимнасий, украшающие площади статуи. У них и посуда будет не как у варваров, а чернофигурного (потом – краснофигурного) лака – амфоры, кратеры, килики. И они не ждали, что им кто-то все это подаст. Они сами построили и храмы, и театры, и прекрасные города. На произведения высшего, недоступного им эллинского мастерства зарабатывали – и покупали их. Не скупились на то, чтобы завезти к себе статуи, вышедшие из-под резца лучших скульпторов. Полюбуйтесь, сколько в Эрмитаже, Пушкинском музее, в других экспозициях хранится найденных в Северном Причерноморье изделий всемирно известных гончаров и вазописцев из Аттики и Коринфа?

Более того, в Крыму, на Таманском полуострове, на черноморских лиманах местными мастерами-греками был выработан свой неповторимый стиль. От их скульптуры, «скифских» ваз и украшений, других произведений – пусть порою лапидарных (несколько простоватых) – веет (особенно когда их много вместе, как в Эрмитаже) каким-то сокровенным, неизъяснимым, романтическим духом. «Неизъяснимое» – это основа эллинского искусства, ибо оно все (помимо мастерства) – от наития, от соприкосновения с божественным, от Платоновых эйдосов (даже если Платон еще не родился). А если оно к тому же родилось среди другого неизъяснимого – таинственного и грозного варварского мира, первозданных необъятных просторов?

* * *

Колонизацией Причерноморья занимался в первую очередь малоазийский Милет – сам когда-то, в первую колонизацию, микенская колония. Всего по Черному морю милетцы основали около сотни городов-государств (считая колонии колоний). «На долгое время Черное море и подступы к нему превратились в милетский заповедник» (Майкл Грант).

Милет был прекрасным и богатым городом, «Жемчужиной Ионии», как назвал его Геродот. В лучшие времена в нем насчитывалось около 50 тысяч жителей (столько же, сколько в столице Персидской империи Персеполисе. Афинян в их родном городе периода его расцвета проживало примерно 155 тысяч, но это был один из крупнейших городов тогдашнего мира). Город жил в значительной степени за счет морской торговли, его интересы распространялись вплоть до Египта. Вывод колоний имел огромное значение для коммерции: они становились своего рода торговыми факториями Милета. Деловые люди обеспечивали будущих колонистов кораблями для переезда, припасами на первое время. Поэтому желающие переселиться стекались сюда со всей Греции. Самих же милетян к перемене мест подстегивали, возможно, не столько экономические соображения, сколько непрерывные политические распри.

Установившееся от основания города аристократическое правление вскоре проявило тенденцию переродиться в олигархию. А олигархия, по определению Аристотеля, это продукт разложения аристократии. Природные аристократы считали управление государством не только своим святым правом, но и святым долгом, смотрели на него как на служение родному городу. Олигархия же возникала, когда интересы этих правителей теснейшим образом переплетались с интересами богачей из прочих слоев, в первую очередь купечества и тогда интересы народа переставали быть, как прежде, в какой-то степени самоцелью, они становились разве что ограничителем: «лишь бы не бузили». Это неминуемо приводило к усилению демократических тенденций (у демократий свой путь перерождения в олигархию, но это путь не милетский).

Со временем город разделился: олигархи и их сторонники (включая людей зависимых и прихлебателей) возглавлялись партией Вечных моряков, или партией Богатства. Им противостояла партия Кулачного боя, или партия Труда.

История донесла до нас рассказы о диких эксцессах этой борьбы. Одержав однажды верх, «трудовики» растоптали быками детей своих противников на глазах их отцов. А те, взяв реванш, сожгли живьем и детей побежденных, и их самих. В конце концов установился шаткий компромисс в условиях умеренной олигархии, но все равно немало милетян вступало на сходни кораблей в надежде обрести более спокойную жизнь в далекой, дикой Скифии (или в менее далеких и диких Фракии и Колхиде), а не в своем процветающем городе.

* * *

Греки, думается, называли Черное море Понтом Эвксинским – «Гостеприимным» – для самоуспокоения. Поначалу они нарекли ее ближе к истине – Понтом Аксинским, т. е. «Негостеприимным». Пересекать его напрямую было рискованно, поэтому предпочитали плавание вдоль берегов. По побережью, от Босфора и далее по часовой стрелке, одна за другой возникали милетские колонии. С южным (малоазийским) побережьем было проще, оно и было освоено в первую очередь – опорной точкой здесь стала Синопа (нынешний турецкий Синоп), возглавившая союз приморских городов.

На западном побережье милетцы основали Аполлонию, потом Одесс (всем известную Одессу назвали так в предположении, что античный город был где-то поблизости, но потом его раскопали неподалеку от болгарской Варны), Томы, уже упоминавшуюся Истрию (оттуда была родом мать злополучного царя Скила).

Потом настала очередь Северного Причерноморья. Первым (в 643 г. до н. э.) был освоен небольшой (километр на полкилометра) островок, называемый теперь Березань (возможно, это он фигурирует как остров Буян в «Сказке о царе Салтане»). Греки занялись здесь земледелием, ремеслом, но в основном торговлей. Вскоре они расширили деятельность и перебрались на материк. Здесь в самом начале VI в. до н. э. в устье Южного Буга, на берегу лимана, возник город со славным будущим Ольвия (в котором царь Скил совершил свое дионисийское грехопадение). Вокруг появляются другие колонии, опирающиеся на помощь уже существующих. Города окружаются хорой – земледельческими угодьями колонистов, постоянно проживающих за городскими стенами. Поодаль возникают постоянные поселения – если позволяют условия, в первую очередь отношения с местным населением.

Другим центром колонизации стал Боспор Киммерийский (Керченский пролив). Здесь, на его крымском берегу, в середине VI в. до н. э., на месте появившегося ранее торгового пункта (эмпория), отстраивается Пантикапей (в переводе с древнеиранского «Рыбный Путь», современное название Керчь). Пантикапей стал крупнейшим полисом Восточного Крыма и Тамани – в первую очередь за счет удобной торговой гавани (в Керченском заливе). Рядом с ним возникают Мирмекий, Нимфей, Феодосия, а на противоположном берегу Боспора – Фанагория, Кепы, Гермонасса, Горгиппия (ныне Анапа). Далее, вдоль Кавказского побережья Черного моря, – Питиунт (Пицунда), Диоскурия (Сухуми), Фасис (Поти).

Вот так, взяв море в кольцо, милетцы и превратили Понт Эвксинский в «свой заповедник». На северном берегу из крупных городов только крымский Херсонес (развалины которого близ Севастополя) был основан не ими, а дорийцами из Гераклеи (колонии Мегар на южном берегу Черного моря) и с острова Делоса.

* * *

Первые плотные контакты греков с обитателями Северного Причерноморья произошли до их появления в этом регионе, причем в местах от него довольно отдаленных. Случилось это во времена вышеописанных походов киммерийцев и скифов в страны Передней Азии.

В последней четверти VII в. до н. э., после того как в бою с ними погиб лидийский царь Гигес, а его страна подверглась разгрому, киммерийцы обрушились на греческие города Ионии в Малой Азии, натворив там немало бед. На сотню лет они завладели городом Антандром на берегу Эгейского моря – его даже называли одно время Киммеридой. На Ионию напали тогда и скифы, нанеся большой ущерб, в частности, Милету.

Но, с другой стороны, милетцам и другим грекам удалось относительно беспроблемно закрепиться в Северном Причерноморье именно благодаря тому, что значительная часть его обитателей находилась тогда в этих переднеазиатских походах, а киммерийцы вообще сгинули в них как исторический персонаж. Вернувшиеся же скифы надолго занялись войнами с фракийцами. Поэтому неприятности от туземцев для греческих колонистов сводились по большей части к нечастым набегам скифов на их города и хору и к вышеописанным неприятностям от балующихся пиратством тавров.

Но со временем агрессивные выпады скифов участились, на Боспоре стали постоянно возникать конфликты с местными меотскими (приазовскими) племенами. Поселенцы стали уделять больше внимания стенам своих городов, усилили бдительность их дозорные отряды. На Керченском полуострове был возведен мощный Тиритакский вал от восточных отрогов Крымских гор до Меотиды (Азовского моря). Со временем укрепления Пантикапея превзошли афинские.

Внешняя угроза сказалась и на внутриполитической ситуации в полисах. В Ольвии возникла тирания выходца из аристократов Павсания, опирающегося как на аристократический религиозный союз, так и на возглавляемое им гражданское ополчение, у которого он пользовался большой популярностью – под его командованием оно хорошо показало себя в боях.

На Боспоре Киммерийском сложилась симмахия – военный союз находящихся там греческих народов. Лидирующее положение в союзе занял Пантикапей. В нем тоже возникла тирания успешного полководца, аристократа по происхождению, Археанакта. Он стал фактическим главой союзного войска, а также нашел опору в амфиктионии – религиозном союзе жителей всех боспорских городов, объединившихся вокруг пантикапейского храма Аполлона. Власть Археанакт передал по наследству, его потомки, Археанактиды, правили примерно до 438 г. до н. э. и даже величали себя царями.

* * *

Ситуация для греков значительно осложнилась после того, как около 480 г. до н. э. скифы и фракийцы заключили мирный договор. Теперь эллинские города стали объектом особо пристального внимания скифских царей и знати.

По-прежнему продолжались набеги, но скифская элита вынашивала куда более серьезные намерения. Хотя она всячески противодействовала проникновению чужой культуры в среду кочевников, но ничего уже не могла поделать с собственным жадным интересом к ее плодам. Анахарсис и Скил слишком далеко зашли в духовном ее приятии – но от блеска золотых украшений, красоты статуй, амфор, тканей и многого чего еще отвести взгляд трудно было всем. Все это можно было купить, выменять, получить в виде добычи или дани, но этого было мало. Неспособная сама организовать морскую торговлю, скифская верхушка решила использовать для нее греческие города: через них в обмен на золото, серебро, олово (необходимый компонент для получения бронзы, становившийся тогда дефицитным), рыбу, хлеб, меха, рабов получать все то, что радует душу. С одной стороны, для этого надо было брать все больше и больше необходимого для экспорта с племен лесостепи и лесов – за этим дело не стояло. С другой – надо было надавить на греков.

Полисы западной части Северного Причерноморья – Никоний на Днестровском лимане, Ольвия и другие – не могли успешно противостоять скифам. У них не было тесной связи между собой. Территориально они находились довольно далеко друг от друга, большой потребности в экономических и торговых взаимосвязях тоже не было. И им пришлось согласиться на скифское покровительство.

Понятно, что такой диктат был не в радость. Но, с другой стороны, значительно возросли торговые обороты этих городов. Справедливости ради – скифское покровительство было не очень обременительно. Описанные Геродотом наезды царя Скила на Ольвию в официальной их части были царским надзором за ходом коммерции. То же самое проделывал и отец Скила, и погубивший Скила брат. Надзор мог осуществляться и доверенными лицами – как скифского, так и эллинского происхождения. Что же касается полисного самоуправления, занятия не связанными с царскими интересами делами, частной жизни – здесь греки в большинстве случаев были полностью предоставлены сами себе: выбирали должностных лиц, сходились на народные собрания, поклонялись богам так, как считали нужным, организовывали вой ско, посещали театр, стадион, гимнасий, трудились и торговали.

Эти города становились центрами взаимопроникновения обеих культур. Интересно, что в Никонии чеканились монеты с именем завзятого эллинофила скифского царя Скила. Недалеко было то время, когда знатные скифы будут заезжать в греческие города не только по делам, но и чтобы просто пожить некоторое время – уже безнаказанно.

Геродот пишет о живущих близ Ольвии «эллинских скифах» – колонисты называли их миксэллинами. Они вели образ жизни, все больше приближающийся к оседлому, занимались земледелием. Возможно, это отчасти были люди, произошедшие от смешанных браков, но в большинстве своем – природные скифы, нашедшие себе место в жизненном укладе греческого полиса, поселившись на его периферии в качестве военных поселенцев.

Новая ситуация существенно повлияла и на жизнь «скифов-пахарей», значительная часть которых была славянами. Они теперь во все возрастающей степени должны были заниматься производством экспортного товара – зерна.

Глава 7. Боспорское царство

Иное дело на Боспоре. Города там плотно обступали пролив с обеих сторон. Западный его берег считался европейским, а восточный – азиатским. По географическим понятиям того времени, по нему проходила граница между Европой и Азией. Значит, местная симмахия, военный союз, объединяла жителей двух частей света – это, несомненно, существенно повышало их самооценку.

Стоявшие во главе симмахии Археанактиды неплохо справлялись со своей основной задачей: подготовкой полисных отрядов, умелым руководством ими, строительством оборонительных сооружений. Все это позволило сдержать скифский натиск. Хотя, возможно, номинальное верховенство скифских царей признавалось, а скифские вельможи и вожди довольно вольготно располагались порою в Пантикапее и окрестностях: об этом и сегодня напоминает гряда из сотни курганов, протянувшихся под Керчью (ее татарское название Юз-Оба). Скифские кочевья подходили к самому Тиритакскому валу.

Примерно в 438 г. до н. э. на Боспоре произошла перемена. К власти, оттеснив Археанактидов (при неясных историкам обстоятельствах, но скорее всего насильственно), пришел основатель новой династии Спарток – возможно, фракиец по происхождению. Он и последовавшие за ним Спартокиды следовали определившейся уже тенденции боспорской власти – усиления ее централизации.

Спартокиды отказались от видимости союза городов – сложилось единое государство со столицей в Пантикапее. В историографии оно значится как Боспорское царство, или как Боспорская тирания. Царского титула его правители долгое время не принимали, но название «Боспорское царство» все же более распространенное.

* * *

В самом начале правления Спартока, в 437 г. до н. э., произошло знаменитое событие: в Порт Эвксинский вошла большая эскадра под командованием великого политического деятеля, афинского стратега Перикла. Целью похода было демонстрацией силы поддержать жителей припонтийских эллинских городов: от них к нему, главе Афинского морского союза, поступали жалобы на притеснения, чинимые местными варварскими правителями и их подданными.

Но была и другая задача: постараться склонить здешние полисы присоединиться к морскому союзу, обеспечив тем самым надежное снабжение продовольствием Афин и их союзников. Перикл знал – вот-вот начнется война со Спартой и возглавляемым ею Пелопонесским союзом.

По ходу плавания в южнопонтийской Синопе была оказана помощь местным демократам в изгнании правившего городом тирана Тимесилея – он, его семья и сторонники бежали в близкую им по духу правления Ольвию.

Далее корабли совершили отважный переход: кратчайшим путем по открытому морю прибыли к Боспору Киммерийскому. Здесь надо было решить немаловажный вопрос: склонить Нимфей, не входивший в Боспорскую симмахию, вступить в Афинский морской союз. Это удалось. Следующим пунктом назначения была Ольвия: оттуда жаловались на усилившееся вмешательство скифов во внутренние дела полиса, дошло до того, что в городе уже некоторое время верховную власть осуществлял скифский наместник. Переговоры со скифскими правителями (похоже, у них в то время была какая-то усобица) прошли успешно: наместник был удален, тирания восстановлена, Ольвия получила право самостоятельно решить, вступать ли ей в Афинский союз или нет.

На обратном пути, проходившем вдоль западного побережья, в Истрии и Аполлонии олигархическое правление было заменено на демократическое.

* * *

На ход событий на Боспоре визит Перикла и его эскадры никак не повлиял: его правителей не интересовали проблемы Афин и Спарты, им хватало своих. Спарток I (правил в 438–433 гг. до н. э.), его преемник Сатир I (правил в 433–389 гг. до н. э.) и Левкон вели затяжную войну с Феодосией, в которой укрылись противники династии. Феодосии активно помогала южнопонтийская Гераклея – из опасения, что боспорская экспансия распространится на ее дочернюю колонию Херсонес. Город все же был взят, но при его долгой осаде скончался Сатир – лавры победителя достались его сыну Левкону.

Теперь Спартокиды стали именовать себя «архонтами Боспора и Феодосии». Их государство стало самым большим во всем греческом мире. О Левконе же шла слава как о «добродетельном тиране», покровителе искусств, самом просвещенном правителе, «самом прекрасном человеке – каким только может быть самодержец». Афины пожаловали ему свое гражданство и наградили золотым венком – отчасти потому, что город ввозил 80 % потребляемого им продовольствия, а Боспорское царство при Левконе бесперебойно снабжало его зерном. Про Левкона известен анекдот: он переставал платить жалованье тем своим солдатам, которые неумеренно тратились на любовные утехи и проигрывались в кости – «все равно деньги им не впрок».

Незадолго до трагического для Афин завершения Пелопонесской войны (431–404 гг. до н. э.) их представитель в Нимфее Гелон, дед знаменитого оратора Демосфена, передал правление над городом Боспорскому царству – и получил у него за это в управление городок Кепы.

Экспансия Боспора шла также на Таманский полуостров, на меотийское (азовское) побережье, где обитали синды, меоты, фатеи – народы древнего индоевропейского корня (но, может быть, и кавказского – некоторые историки считают их предками адыгов), имевшие к тому времени свои царства. С присоединением их Боспор стал еще более значительным государством. Титул его правителей теперь звучал: «архонт Боспора и Феодосии и царь синдов и всех меотов и фатеев».

Боспор вел большую внешнюю торговлю, в Пантикапее кипела работа на судостроительных верфях. Производилось много прекрасных ремесленных изделий. За счет широкого использования кубанских земель царство не только самообеспечивалось продовольствием, но и стало «житницей Греции».

* * *

Однако Боспорское царство знало и усобицы, во время которых враждующие стороны не стеснялись звать на подмогу скифов и других варваров.

Во время одной такой смуты, вспыхнувшей в 310 г. до н. э., после смерти царя Парисада, и приведшей к гражданской войне, на стороне одного из претендентов сражались наемники-греки и фракийцы, а также большой отряд скифов, другого поддержали местные фатеи. Кончилось тем, что победитель по имени Евмел приказал умертвить не только соперника, но и всю его родню и сторонников.

Это привело в негодование понтийских граждан. Но новому правителю, смело пришедшему на народное собрание, удалось успокоить их обещанием править по справедливости и предоставить всяческие льготы. Люди поверили ему – и не ошиблись. При Евмеле возросло благосостояние, расширилась территория. Укрепив военный флот, он вел беспощадную борьбу с пиратством – и немало в этом преуспел, причем на всем Черном море. Видимо, неспроста поговаривали, что у него в мыслях подчинить все берега Понта Эвксинского. Но если такие планы и были, им помешала преждевременная смерть Евмела в 304 г. до н. э., после всего лишь шести лет правления. Однажды возница его колесницы не справился с управлением, лошади понесли – царь, ища спасения, спрыгнул, но его меч попал в колесо, и он разбился насмерть.

Однако процветание Боспора продолжалось и при его сыне Спартоке II, правившем 20 лет (в 304–284 гг. до н. э.). Начиная с него царский титул «басилевса» по отношению к правителю применяли не только в варварских частях государства, но и эллины. Афины, в благодарность за поставки хлеба, постановили поднести царю, как когда-то Левкону, золотой венец.

Глава 8. Херсонес Таврический

Среди северночерноморских полисов Херсонес – особая статья. Как уже говорилось, по происхождению он единственный здесь дорийский полис. Колония была выведена южнопонтийской Гераклеей в 422–421 гг. до н. э.

Среди первопоселенцев были также прежние жители острова Лесбос: они были изгнаны из родных мест афинянами за то, что восстали против них во время Пелопоннесской войны, и нашли приют в Гераклее. У тамошних жителей они нашли полное сочувствие: те тоже во время войны отложились от Афин, за что афинское войско разорило хору их города.

Этническая ситуация на момент прибытия колонистов была, мягко говоря, неблагоприятная. На облюбованном ими берегу (близ нынешнего Севастополя) обитали племена тех самых, прославившихся жестокостью и дикостью тавров. К тому же они, несмотря на идущую о них славу, такими уж дикими не были, занимались отгонным скотоводством и земледелием и делиться своей землей, даже одним только нынешним Маячным полуостровом, на который высадились колонисты, не собирались. (Маячный полуостров – это западная часть Гераклейского полуострова, на котором сегодня находятся не только развалины Херсонеса, но и южная, самая историческая часть Севастополя. По рельефу это изрезанное балками каменистое плато.)

Но и пришельцы недаром были дорийцами, а дорийская колонизация отличалась прямолинейностью и бесцеремонностью. Дорийцы и в «темные века» своего вторжения в область Микенской культуры мало считались с прежними обитателями земель, доводя их до всем известного положения спартанских илотов: по сути – крепостных, да еще и периодически подвергающихся тайным убийствам ради тренировки и укрепления духа спартанского юношества. А ведь тогда завоеванные были греками, веровавшими в тех же богов, говоривших на почти таком же языке. Правда, теперь на дворе были не «темные века», а просвещенный пятый век до новой эры, и дорийцы были уже не те – они не могли не повариться в котле общеэллинской культуры. Но у гераклейцев был и более свежий опыт: их город поставил примерно в то же самое положение илотов местное малоазийское население. Так что – что уж там творилось после высадки гераклейских и лесбосских дорийцев на Маячном полуострове, описаний не осталось, но археология свидетельствует: все таврские поселения в ближайшей округе были уничтожены. Так рождался Херсонес.

Некоторая дополнительная информация. Малоазийская Гераклея Понтийская располагалась близ одного из предполагаемых входов в Аид, в царство мертвых, а река, впадающая близ города в Черное море, носила название то же, что и аидская, – Ахеронт. И в наши дни турецкие гиды показывают туристам пещеру, в которой совершил один из своих двенадцати подвигов Геракл: он одолел в ней трехглавого пса Цербера, караулившего вход в подземное царство.

* * *

Долг платежом красен, таврам не надо было об этом напоминать. Спокойно жить новоселам они не давали, и херсонесцам для защиты своей хоры, а паче того – для усиления обороны полиса в целом пришлось возвести два ряда стен с башнями через весь Маячный полуостров, а меж рядами расположилось военное поселение.

Город уже на начальном этапе был немаленький, хотя, по дорийскому обыкновению, он и в первую, и во вторую очередь был прежде всего земледельческим и только потом в какой-то степени ремесленным и торговым. А потому остро нуждался в полях, садах, огородах, виноградниках. Но захваченный у тавров Маячный полуостров мал (весь Гераклейский – это всего 100 квадратных километров). Плодородная земля была размежевана на небольшие наделы, которые распределяли по жребию. Наделы разграничили каменными оградами (частная собственность!).

Однако на мысли всегда приходили плодородные земли Северо-Западного Крыма. Но здесь сразу пришлось столкнуться с милетской колонией Керкинитидой (чьи руины на Карантинном мысу нынешней Евпатории) – земли принадлежали ей. Однако дорийцам, как всем было известно, редко находились равные в бою (в населенных ионийцами Афинах когда-то очень радовались, что их воинский отряд в первый раз разбил равный по численности отряд спартанский). Вероятно, отчасти поэтому стороны мирно договорились – в середине IV в. до н. э. Керкинитида становится зависимой от Херсонеса с предоставлением ее гражданам равных прав с херсонесцами.

Но дальнейшее продвижение оказалось сложнее – там начинались крымские владения Ольвии. А та уступать их не хотела, хоть и считалась прежде дружественным полисом. Разгорелся вооруженный конфликт. Сведений о том, как он протекал, не сохранилось, но археологические раскопки бесстрастно свидетельствуют: после того как сгорели усадьбы, построенные в принятом у ольвиополитов стиле, на той же земле появились херсонесские усадьбы. Глубокая вражда между Ольвией и Херсонесом затянулась более чем на половину столетия.