Гибель экспедиции «Жаннетты»

В общем, туземцы точно знают все признаки, предвещающие близость пурги. Они никогда не предпримут поездки, когда грозит перемена погоды. Но от сюрпризов бога погоды и они не застрахованы.

Во время бури старший лейтенант Пэтнем отморозил себе кисть руки, а Петерсен все кончики пальцев. Оба отнеслись юмористически к своей неудаче: Петерсен говорил, что его не очень трогают отмороженные пальцы, но что ему неприятно эта происшествие потому, что лишает его возможности играть здесь на рояле, а Пэтнем даже как-будто злорадствовал по поводу того, что, наконец, и у доктора есть опять работа!

Буря утихла, мы продолжали наш путь.

К несчастью, мои сани провалились, как только попали на превратившийся в кашу лед, и я погрузился по пояс в воду. Благодаря быстрому движению назад, мне удалось удержаться на поверхности воды до тех пор, пока не подоспели последние сани, за которые я мог уцепиться. Напрягая все силы, я кое как пробирался от льдины к льдине.

Упряжные собаки часто тщетно старались втащить сани на льдину, и тогда людям приходилось помогать им, подталкивая сани. Таким образом, мы с великим трудом продвигались вперед и, наконец, после полуторачасовой ужасной работы, кое-как добрались до селения чукчей.

Судьба «Жаннетты» все еще была для нас книгой за семью печатями.

В гостях у чукчей

Чукчи – честный и порядочный, но курьезный народец, занимающийся главным образом меновой торговлей: они обменивают шкуры и мясо оленей на ворвань и кожу тюленей и моржей. Благодаря занятию торговлей, чукчи ведут более оседлый образ жизни, чем эскимосы. Их жилища состоят из больших, куполообразных палаток, покрытых летом кожами моржей, а зимой – оленьими шкурами. Внутри такой палатки, защищающей от ветра и непогоды, находится другая поменьше, квадратной формы – служащая спальней. Она сделана из сшитых оленьих шкур, натянутых на деревянные рамы. Эта внутренняя палатка абсолютно недоступна ветру, но зато и лишена какого бы то ни было притока воздуха. К тому же в этой каморке днем и ночью горит лампа, наполненная ворванью, с фитилем из мха; благодаря ей, температура в этом ужасающе-крошечном помещении достигает свыше 25° тепла даже в сильнейшие морозы. Но запах от лампы отвратительный! В такой палатке мужчины сидят в одних коротких кожаных штанах и на женщинах ничего нет, кроме шаровар из тюленьего меха. Все помещение представляет собой такую грязную нору, что Авгиевы конюшни должны были быть раем в сравнении с нею!

Весною, во время охоты на спящих на льду тюленей, прибрежные чукчи накидывают поверх одежды кафтаны из белой материи, летом же носят длинные непромокаемые кафтаны из искусно сшитых тюленьих кишок, имеющие очень нарядный вид, благодаря нашитым на них пучкам перьев. Кафтаны эти прекрасно служат своей цели: защищают меховую одежду от дождя и морской воды. Существенной частью зимней одежды является большая шаль, сшитая чаще всего из беличьих хвостов. На такую шаль идет нередко от 500 до 600 хвостов.

Как и у всех диких народов, у чукчей жена – рабыня мужа; на ней лежит вся тяжелая и неприятная работа. Женщины невероятно грязны, но носят много блестящих украшений, из которых самым любимым являются стеклянные бусы. Их носят в виде длинных цепочек, обвитых вокруг шеи и продетых под одной из рук. Я видел не одну красавицу, настолько увешанную этими цепями, что она сгибалась под их тяжестью. Не только женщины, но и мужчины любят украшения и нередко можно видеть мужчин с длинными серьгами из бус в ушах. При этом уши всех, кто следует этой моде, ясно доказывают её неудобство и обременительность: мочка уха часто надорвана во многих местах, новые дырки приходится прокалывать все выше, так что ушная раковина становится похожей на густо усеянный дырками ремень. И несмотря на это, мужчины гордятся своими длинными цепочками, всем этим уродливым хламом. Излюбленное украшение и женщин, и мужчин составляют, кроме того, браслеты и пряжки из тюленьего меха. Некоторые носят еще вокруг шеи длинную ленту, спуская концы её на грудь. У женщин эта лента имеет особое назначение: на ней висит маленький меховой кисет для табаку. Мужчины чукчи курят почти все, да и среди женщин часто попадаются курящие, но все женщины без исключения жуют табак и в таком кисете они хранят ежедневную порцию жевательного табаку. Мудрая бережливость повелевает высасывать каждую щепочку до последней степени и выплевывать ее только тогда, когда и гидравлический пресс не выжал бы из неё и следа табачного сока.

Для экономии мужчины смешивают табак с мелко изрубленными стружками коры или дерева, а также с волосами оленей. Курят они из крохотных трубочек и, закурив, делают такую длинную затяжку, что весь табак в трубке сгорает сразу. При этом лицо и шея курильщика вздуваются, жилы напрягаются, глаза слезятся и когда, наконец, у него больше не хватает дыхания, наступает сильный припадок кашля, продолжающийся несколько минут. От момента закуривания трубки, до благополучного окончания припадка кашля, нечего и думать заговорить с чукчей. Было бы напрасно в эти торжественные минуты пытаться втянуть его в разговор – пока он наслаждается своей трубкой, он не замечает ничего кругом.

Между нашими знакомыми чукчами был один, который нюхал табак. Этот передовой, светский человек прожил, правда, довольно долго среди русских и у него были еще и другие слабости, например: употребление вилки, с помощью которой он ел мясо моржа, и роговой ложки, которой он ел ворвань и рубленную траву. В тех кругах, где он теперь вращался его считали слишком важным и с таким пустым, жеманным фатом не хотели даже дела иметь!

Во второй половине ноября я посетил соседнее племя чукчей – оленеводов, так как мы хотели раздобыть свежего оленьего мяса. Их лагерь находился приблизительно в шестидесяти пяти километрах, но дни были короткие и собаки стали очень ленивы, поэтому нам пришлось заночевать на льду. На следующий день разразилась буря с сильной метелью. Я не мог разглядеть и следа дороги, но мой опытный кучер управлял санями в этой снежной пустыне с безукоризненной уверенностью. Местность была совершенно ровная, но из-за сильной бури мы увидели палатки чукчей только тогда, когда подъехали к ним совсем близко.

Впервые мне пришлось провести ночь в чукотском жилье. Я боялся, что задохнусь от жары и вони. Существовала единственная возможность заснуть: надо было просунуть голову под олений меховой занавес, во внешнюю часть палатки. Так мы все и спали – корпусом в одной палатке, головою – в другой. Но и этот хитроумный способ имел свои неприятные стороны, в чем я скоро убедился. Внешняя палатка служит местом пребывания всех собак. Несколько раз за ночь пришлось испытать ощущение чего-то необыкновенно холодного. Оказалось, что собаки, желая проникнуть во внутреннюю палатку, нежно лизали нам лица или обнюхивали грудь своими холодными носами.

В общем, эти чукотские палатки были самыми оригинальными гостиницами, в каких мне когда-либо приходилось ночевать, и не удивительно, что я был на седьмом небе, очутившись опять в своей узкой, но уютной каюте на борту «Роджерса».

Гибель нашего корабля

30-е ноября 1881 г. Сквозь серую, холодную завесу утреннего рассвета, глядит устало и безрадостно молодой день.

Там! Там! Разве вы не видите? На помощь!!

Что случилось?

Густой дым идет из передней части «Роджерса», стоящего на зимовке в заливе Св. Лаврентия.

Пожар на борту!

«Все люди на палубу!»

Клубы дыма стелятся по палубе, предвещая гибель, рвутся из трюма корабля – черные, мрачные, грозные.

Звучит команда офицеров. Без суетливой поспешности идет экипаж к своим постам.

«Закрыть люки!»

«Качать насосы!»

Все руки в движении; ручной насос пускает водяную струю в шипящий дым.

«Топоры!»

Взламывают палубу. Необходимо как можно скорее найти очаг пожара. Вновь и вновь вырываются густые массы дыма из глубины корабля. На передней палубе точно образовался смертоносный кратер. Желто-зеленые полосы пересекают черные клубы.

Истопник, весь в саже, показывается на палубе. Дым прогнал его с поста в котельном отделении. Ему хочется скорее рассказать, что он пережил, но удушье мешает ему…

«Добровольцы, вперед!»

Это офицеры зовут на борьбу с злейшим врагом моряка. Трое, четверо людей быстро спускаются по узкому трапу, чтобы изолировать котельное отделение. Другие увеличивают дыру на палубе, открывая выход огню.

Дует упорный ветер. Кажется он только и ждет, когда можно будет раздуть растущий жар в бушующее пламя.

«Разжечь котлы!»

Надо привести судно в готовность. Его надо так повернуть, чтобы вырвать нос из власти ветра.

Кто-то облегчает себе душу крепким ругательством. Надо быстро запаять и скрепить склепками трубы, которые были перерезаны, чтобы предохранить их от замерзания. Офицеры убеждают команду не превращать поспешность в нервную суетливость.

Молотки и клещи работают, тяжело падают удары топоров, пот катится градом. Водяная струя, направленная насосом в кипящий кратер, испаряется, как капля на горячем камне.

Огонь, по-видимому, нашел внизу хорошую пищу. Теперь уже выбивается наружу яркое пламя. Облака дыма принимают гигантские размеры. Столб дыма взвивается до самого неба.

Приказы быстро передаются дальше. Котлы работают. Корабль ставят кормой против ветра, чтобы жертвой огня стала только передняя часть…

Новые приказы заглушают громкую беготню лихорадочно суетящейся команды. – Весь запас масла и пороха переносится из пределов опасности на палубу.

Черные от копоти люди приносят из глубины недобрые вести. Несмотря на все меры, дым проник в склад угля и в топку. Там легкия не могут дышать, глаза ничего не видят. Огонь уже овладевает сердцем корабля – машинным отделением. Перед маленькой, заброшенной судовой командой во всей своей грозной величине встает вопрос о её судьбе. Люди начинают сознавать, какая трагическая участь ждет их.

Отдают приказ поднять наверх запасы, сложенные в задней части судна. Храбрецы пытаются выполнить приказание – напрасно! Кладовые полны удушливыми газами; никто не мог бы проникнуть туда безнаказанно.

А что там происходит?

Трое людей, напрягая последние силы, тащат наверх канат. За его конец держится, крепко уцепившись, наш фейерверкер. Имя храбреца – Морган. Он поправлял внизу пожарную трубу и ни за что не хотел уступить натиску дыма и огня.

Едва глотнув несколько раз свежего воздуха, он опять рвется вниз, в грозную пропасть. Нам пришлось преградить ему путь и силой удержать от сумасбродного поступка.

Жалобный вой и стон разрывают нам сердце: мы ясно слышим визг двух собак. Они заперты в каюте и корчатся в предсмертной муке. Матросы хотят пробраться сквозь удушливый дым и вырвать из когтей огня обоих верных спутников. Несколько шагов – и люди отшатываются назад.

Одна собака уже умолкла. Слышен только визг маленького одноглазого Рилея, любимца команды и офицеров. Пошли ему, великий Боже, скорый конец!

Вся передняя палуба теперь – море огня. Пламя жадно пожирает деревянные части. Ветер помогает ему продолжать и закончить отвратительное дело разрушения и на задней палубе. Ценные сокровища – масло и порох – выбрасывают за борт.

Еще один, последний, козырь против бушующей стихии.

«Перерезать паровые трубы!»

Весь корабельный трюм должен быть наполнен паром, чтобы задушить огонь.

Со свистом вырывается пар из подрезанных труб и рукавов. Действительно, скоро мы не видим огня; водяной пар придушил его. Луч надежды загорается в глазах всех.

Но не проходит и тридцати секунд, как пламя пробивается с удвоенной силой. Победа над бушующей стихией кажется невозможной. Слишком неравны силы противников.

Горестно отдают офицеры приказ об отступлении и спасении команды.

Спасение? Вокруг корабля подкарауливает новая гибель! Весь залив заполнен ледяной гущей. Лед недостаточно крепок, чтобы выдержать и одного человека. Он представляет собой такую кашу, что лодки не могут продвигаться.

В порыве отчаяния делают последнюю попытку направить горящее судно к берегу. Для этого надо поднять все паруса, насколько это возможно сделать при таком густом дыме. Матросы собирают последние силы, чтобы распустить затвердевшие от копоти, местами опаленные, паруса и двинуть корабль по ледяной гуще к берегу.

Но бесконечно коварная судьба губит и этот последний шахматный ход. Крепкий ветер, еще четверть часа тому назад раздувавший пламя, вдруг ослабевает. Корабль движется медленно, как улитка. Кроме того он не повинуется больше рулю. Безвольно носится он по ледяной гуще.

В мелкой воде он садится на мель. Еще раз блеснул луч надежды – открыть клапан конденсатора! Надо погрузить корабль в воду! Это вызовет немедленное потухание огня и еще удастся спасти кое-какое имущество!

Но увы! Непроницаемая стена дыма преграждает путь к конденсатору. Извиваются ядовитые, зеленые змеи. Они не пускают ни одного человека в свои владения.

Три, четыре сильных удара волн – опять корабль согнан с мели в глубокую воду. Офицеры и команда собрались на носу. Смерть в огне или гибель в лодках, которые не смогут двигаться среди густой каши льда. Мы возносим мольбу Всевышнему.

Пламя с угрожающим упорством продвигается к носу корабля. Мы вынуждены рискнуть и спускаемся на канатах в шлюпки. До материковой косы нет и полукилометра – но удастся ли нам туда пробраться среди цепкой, движущейся ледяной гущи? Наступает вечер. В поте лица своего мы гребем и гребем, но не можем сдвинуться с места.

Новый испуг парализует наши члены. Из всех люков корабельного корпуса, из всех швов неистово вырывается огонь. Ярко светящиеся языки огня окутывают в один миг все судно – ужасающая, но прекрасная картина! Горящий корабль среди ледяной пустыни – титанически страшное зрелище, которое до конца дней наших будет пугать нас в кошмарных снах…

Пламя находит себе все новую пищу. В полночь оно все еще не насытилось. Мы гребем и гребем. Около двух часов утра мы пристаем, наконец, к берегу, но смертельно усталые, остаемся, скорчившись, в лодках, душевно-разбитые, прикованные к страшной картине.

Из моря пламени вдруг вздымается к ночному небу ракета. Два ружья, которые пришлось оставить на корме, дают громкий залп – последний почетный салют над тонущим кораблем. Медленно погружается «Роджерс» в море. Огромные, черные клубы дыма рассказывают арктическому миру о гибели корабля – носителя таких гордых замыслов. Он отправился в путь для спасения других и теперь сам пал жертвой бушующих стихий.

Гибель «Роджерса»

Петропавловск

Трагедия лейтенанта Пэтнем

Напрасно мы, жертвы кораблекрушения, старались в эту первую ночь на берегу найти сон или хотя бы покой, в котором мы так нуждались. Был лютый холод. Нам приходилось все время вставать и бегать, чтобы предохранить себя от замерзания. Мы колебались, сделать ли попытку пробраться на лодках к форту Св. Михаила, или отдать себя под защиту окрестных туземцев.

Основательно взвесив все условия, мы пришли к заключению, что поездка в форт Св. Михаила невыполнима: расстояние равнялось почти 640 километрам, да и лодки вряд ли пробрались бы через лед. Значит, вперед к туземцам! Как-то они нас примут? До сих пор мы не вступали с этими дикарями в более близкие сношения, так что и не знаем толком их настоящего отношения к чужестранцам. Надо попытаться.

Ночью лед отогнало от берега. Утром мы приготовили лодки и поплыли к северному мысу залива. К сожалению, лед угрожал закрыть позади нас проход – несчастье сделало нас дальновидными и мы поторопились вернуться. Лодки втащили на берег. Из палаток и парусов приготовили кое-как ложе, на котором мы перенесли страшную снежную бурю.

Скоро к нашему лагерю подоспели на санях туземцы, пригласившие нас всех в гости. Мы с благодарностью приняли это предложение, тем более, что наши запасы продовольствия были очень скудны – дневная порция состояла из полуфунта пеммикана и небольшого количества хлеба. Когда буря начала стихать, команда отдельными отрядами направилась к поселению, находившемуся в 12 километрах. После тяжелого дневного перехода по глубокому снегу, мы достигли, наконец, поселка.

Попав в деревню, потерпевшие с «Роджерса» были распределены по-двое в разных хижинах, где скоро произошло их первое знакомство с мясом моржа и рыбьим жиром. Когда, после четырех или пяти дней, буря прекратилась, отряд людей был послан к тому месту, где оставались наши лодки. Между тем вода у берега настолько очистилась от льда, что можно было спустить нагруженные лодки и переправить их к нашему новому месту жительства. Была сильная стужа и поездка оказалась до нельзя неприятной. Благополучно вернувшись, мы укрепили лодки канатами на берегу и приступили к самому необходимому делу: закупке меховой одежды. Благодаря разным товарам, спасенным с горящего корабля, лейтенанту Берри удалось скоро приобрести достаточное количество теплого платья для всей его команды. Спасенные запасы продовольствия были припрятаны, офицеров и матросов посадили на чукотскую пищу. Через три дня, однако, мясные запасы туземцев очень сократились, благодаря хорошему аппетиту нашей команды. Капитан Берри решил, что люди не должны оставаться все в одном месте. К счастью, жители других деревень тоже выразили готовность приютить нас на зиму, так что можно было разделиться на три отряда.

О судьбе одного из этих отрядов я и хочу рассказать.

Старший лейтенант Пэтнем, лейтенант Цане, доктор Кастилло и лейтенант Гэнт с несколькими матросами и туземцами отправились на санях, запряженных собаками, в прибрежную деревню. Это была поездка, которую все пережившие ее будут помнить вечно. Только у одного из них она не осталась в памяти, так как здесь он нашел преждевременную могилу.

Около полудня небо заволоклось тучами. Довольно сильный северный ветер превратился скоро в ужасную снежную вьюгу. Невозможно стало разобрать дорогу. Несмотря на это, люди храбро двигались вперед против ветра. В шесть часов дня туземцы объявили, что необходимо остановиться на ночлег: собаки не в силах бежать дальше. Между тем снег стал сыпать с такой силой, что погонщики собак не могли уже различать впереди ищейку. Эта ночь была ужасна: люди напрасно старались хоть немного уснуть, сидя в санях, или бегали взад и вперед, чтобы согреться. Термометр показывал 35 градусов мороза. При такой температуре, в сильнейшую бурю, они должны были оставаться от 6 часов вечера до 8 часов утра в открытом поле.

К утру снежная вьюга ослабела, и отряд решил вернуться к заливу Св. Лаврентия, чтобы там дожидаться лучшей погоды. Обратное путешествие прошло без дальнейших препятствий. Ветер все крепчал, но дул неизменно с севера, в спину.

К сожалению, в деревне у северного мыса путешественники не нашли достаточно пищи для собак и должны были, волей-неволей, решиться перейти на южный берег. Благополучно перейдя крепко замерзший залив, они оказались всего в двух километрах от деревни, где хотели передохнуть.

Эта часть дороги шла почти все время недалеко от берега в южном направлении, и ее проехали быстро. Только перед самой деревней дорога круто сворачивает вправо.

Здесь, под самый конец пути, когда оставалось сделать не больше 200 метров, метель вновь стала хлестать путникам в лицо. Сани следовали друг за другом в следующем порядке: первым шел доктор Кастилло, вторым Пэтнем, за ним Цане, а в некотором уже отдалении – лейтенант Гэнт. Езда шла очень удачно до поворота дороги. Первые сани свернули правильно направо. Здесь несколько отставшего Пэтнема обогнали третьи сани. Обгоняя его, Цане крикнул:

«Ну, Пэтнем, мне начинает казаться, что мы все-таки доедем.»

«Да, я тоже надеюсь,» крикнул в ответ Пэтнем. Цане поехал дальше, не предчувствуя, что он в последний раз видит товарища, в последний раз слышит его голос…

Итак, Цане свернул вправо. Ему было трудно управлять собаками против ветра, и потому он не оборачивался. Он естественно предполагал, что Пэтнем, с которым он только что говорил, следует за ним.

Но Пэтнем не следовал за ним. Быть может, ослепленный снегом, он потерял из виду передние сани, или же, не имея опыта туземцев, не сумел круто повернуть собак против ветра? Вместо того чтобы повернуть направо, он поехал прямо и попал, как потом оказалось, на прибрежный лед. Возможно также, что, защищаясь от ветра, он сидел в санях боком и был незаметно отнесен хлещущим снегом и бушующей бурей с тропы на прибрежный лед. Надо предположить, что если он и проехал в этом направлении некоторое расстояние, то, в конце концов, заметил свою ошибку и стал звать товарищей. Но его крики о помощи могли быть заглушены ревом бури, и Пэтнем, вероятно, решился, в ожидании лучшей погоды, провести ночь на льду. Он мог надеяться, что товарищи, заметив его отсутствие, немедленно примутся за поиски и не успокоятся, пока не найдут его.

Через каких-нибудь пять минут после разговора с Пэтнемом, Цане приехал в деревню. Полузамерзший, он поторопился укрыться в тепле. Погонщики других саней заметили отсутствие третьей упряжки и не зная, чем это объяснить, побежали на берег, чтобы встретить Пэтнема. Они кричали изо всех сил, но не было и следа пропавшего. Гэнт и его чукотский проводник, только теперь приблизившиеся к деревне, думали, что крики относятся к ним и указывают им дорогу. В деревне они, к своему ужасу, узнали, что Пэтнем еще не прибыл. Гэнт поспешил к Цане, чтобы вместе обсудить дальнейшие меры для розысков Пэтнема. К его великому удивлению, он нашел Цане в полном неведении всего происшедшего. Туземцы по своей халатности даже и не подумали сообщить ему об отсутствии саней. Много драгоценного времени было потеряно из-за их бессмысленных, беспорядочных поисков.

Страшно обеспокоенные, Цане и Гэнт немедленно поспешили на берег. Напрасно предлагали они туземцам всякия награды, тщетно старались они просьбами, приказаниями, обещаниями целых богатств заставить их запречь собак и отправиться на поиски несчастного. Люди упрямо стояли на своем: при такой погоде они и сами не поедут и не дадут другим ни саней, ни собак. Коварство бури слишком велико, да и не видать ничего кругом. На другое утро погода, верно, прояснится, тогда они охотно отправятся на поиски.

Все угрозы оставались тщетными; приходилось ждать следующего дня. С каждой минутой буря становилась все свирепее. Ночью ураган оторвал лед от берега и угнал его далеко в море.

На следующее утро начались поиски. Ветер немного стих, но был еще достаточно силен, чтобы затруднять продвижение вперед. Чистый воздух открывал широкий кругозор. Туземцы рассыпались по разным направлениям, Гэнт же и Цане шли вдоль берега. Здесь они увидели вместо вчерашней безграничной ледяной равнины, простиравшейся от берега далеко в море, открытую воду, на которой не видно было ни одной льдины. Часами шли они вдоль берега, но напрасны были их старания найти какой-нибудь след заблудившагося.

Все правдоподобнее делалась мысль, что Пэтнем, оставшись ночью на льду, был отнесен на оторвавшейся льдине в море. В таком случае представлялись только две возможности его спасения: одна – если бы ветер подул на юг, что привело бы к возвращению льдины к берегу; другая если бы наступило полное затишье, при котором новый лед образовал бы мост между старым льдом и берегом, и тогда несчастный Пэтнем мог бы пробраться на берег.

На другой день Цане и Гэнт, в сопровождении трех туземцев, поехали в деревню у северного мыса. Доктор Кастилло остался на месте, чтобы оказать Пэтнему помощь, в случае его возвращения.

Энергичная разведка Гэнта и Цане была беспрерывной сменой надежд и разочарований.

Днем 13 января 1882 года Цане получил известие, что Пэтнема видели утром того-же дня на льдине, приблизительно в 5 километрах от берега. Немыслимо было заставить туземцев пуститься в путь для его спасения. Не взирая на обещание высокого вознаграждения, они упорно отказывались выехать из страха перед надвинувшейся туда ледяной гущей.

На следующий день опять пришло сообщение из другой деревни, лежащей на 10 километров южнее: Пэтнема видели на льду на расстоянии около 14 километров от берега, и на этот раз туземцы приняли меры для его спасения. Немедленно офицеры отправились в ту деревню. Там они узнали, что, действительно, накануне двое людей с «Роджерса», при помощи двух туземцев, предприняли попытку спасти Пэтнема. Но едва лишь они отъехали на 5 километров от берега, как были вынуждены повернуть обратно: лед повредил лодку в стольких местах, что им с трудом удалось добраться до берега.

Теперь опять дул сильный ветер с суши, давно унесший несчастного из виду. Туземцы были глубоко убеждены, что льдину Пэтнема прибьет к какой-нибудь выступающей части суши. Поэтому были приняты меры, чтобы немедленно быть на месте, готовыми для помощи, когда погода прояснится, но при этом натолкнулись на непредвиденные трудности: туземцы были в ссоре с жителями прибрежных деревень и не только отказывались сами туда ехать, но не желали дать даже собак для поездки. По их словам, как людям, так и собакам грозила там смерть.