В действующей армии

Оба в настоящее время совершенно оправились.

– Пользуетесь ли вы при операциях лучами Рентгена? – спросил я.

– Увы, нет! Рентгеновский аппарат, и то неполный, только рентгеноскоп, без рентгенографа, есть в местной железнодорожной больнице. Мы же всё ещё ждём переносных рентгеновских аппаратов для двух кабинетов, но до сих пор их не получали…

Я невольно вспомнил петербургского д-ра Добрянского, который ещё в начале мая возбуждал вопрос о необходимости рентгеновских аппаратов.

Любопытный больной лежит в одном из бараков того же 2 сводного госпиталя.

Это вольноопределяющийся, сын недавно умершего адмирала Иениша – Константин Иениш.

У него солнечный ожог спины, полученный на биваке.

Вся спина ещё и теперь светло-бурого цвета.

Интересная операция черепа произведена д-ром М. Я. Хоршаком рядовому тобольского полка Леониду Шибанову.

Интересна самая личность этого солдата – он пошёл на войну охотником за своего родного брата, а до поступления в ряды армии был послушником в монастыре.

У него пулевая рана за правым ухом, причём пуля проломила ему череп с вдавлением осколков костей.

Пришлось сделать трепанацию черепа, вынуть осколки и часть мозговой ткани.

Раненый в настоящее время чувствует себя очень хорошо.

Заведуют другими бараками этих госпиталей д-ра Д. М. Шварц, М. Д. Гринберг и т. д.

С удовольствием констатирую, что с апреля месяца, когда стал функционировать 3 сводный госпиталь, из 2500 человек больных и раненых умерло всего шесть от чахотки.

Офицерский барак 9 сводного госпиталя помещается, как и другие офицерские бараки, в бывших офицерских квартирах, что придаёт ему более семейную и уютную обстановку.

Среди раненых в этом бараке находится легкораненый в левую ногу и левую руку на Фыншулинском перевале брат нашей известной артистки М. Г. Савиной – хорунжий Н. Г. Подраменцов.

Возвращаясь из госпиталя, мы застали Харбин украшенный флагами.

Город готовится к встрече наместника Дальнего Востока, который приезжает завтра, в 7 часов утра из Мукдена.

Госпитальное дело поставлено в Харбине более чем образцово.

В настоящее время Харбин может принять до 5500 больных и раненых нижних чинов и 225 офицеров, а через неделю – до 7500 нижних чинов и 350 офицеров, независимо от барж и возможности дальнейшего эвакуирования.

За больными и ранеными в сводных военных госпиталях особый тщательный уход и большая строгость при выпуске, чего, к сожалению, нельзя сказать о госпиталях «Красного Креста» и дворянских и земских отрядов.

В погоне за, так сказать, «статистическим успехом», т. е. за наибольшим числом пропущенных через госпиталь больных, они выпускают недостаточно оправившихся.

Было несколько случаев, когда такие больные долечивались в сводных военных госпиталях и довольно продолжительное время.

Нельзя не отдать справедливость военным врачам, работающим в харбинских госпиталях.

Они не ограничиваются этой тяжёлой и утомительной работой, но находят время разрабатывать и общие вопросы, касающиеся практической медицины в военное время.

Так д-р Розов занят исследованием современных пулевых ран.

По его словам, раны эти отличаются по своему виду и течению в зависимости от расстояния выстрела.

При выстрелах на 200 шагов наблюдается сильное разрушение костей.

На большом расстоянии раны от ружейных пуль имеют характер ушибленных.

Доктор Н. С. Безродный поднял очень важный и очень интересный вопрос о вреде ранних манипуляций над ранеными на перевязочных пунктах передовой позиций: зондирования, введения турунд, извлечения пуль и тому подобных оперативных вмешательств.

– Для последних, – сказал он мне, – нет благоприятных условий на передовых перевязочных пунктах, этапах, в летучих госпиталях. Трудно, почти невозможно соблюсти безусловную чистоту при этой работе и дать оперируемому необходимый покой при современной их транспортировке и эвакуации.

– Но что же делать?

– Применять консервативный метод лечения, т. е. ограничиваться асептической повязкой и сравнительным покоем раненой части. Желательно было, конечно, при этом достаточное количество благоустроенных госпиталей не только в тылу армии, но и ближе к самому театру войны и возможно удобное и покойное транспортирование раненых. Последнее оставляет в настоящее время желать многого. Вы, конечно, знакомы с арбами и двуколками?

– К несчастью, знаком! – ответил я. – На них ехать и здоровому – пытка…

– А на них перевозят тяжелораненых…

– За последнее время их заменяют крытыми носилками на двух мулах, идущих гусем… – заметил я.

– Таких носилок мало, да и они не представляют даже далёкого приближения к идеалу…

XXXIV. В складе Государыни Императрицы Александры Фёдоровны

Убит генерал граф Келлер!

Эта печальная весть облетела Харбин ещё 19 июля вечером.

Большая утрата для русской армии!

Я ещё не особенно давно был в восточном отряде, которым начальствовал покойный, и видел симпатичного генерала.

Как живой стоит он и теперь передо мной.

Он встретил меня у своей более чем скромной палатки рядом с одним из своих любимых разведчиков, поручиком Ланг.

Глубокий, в душу западающий взгляд его глаз как-то странно ясно представляется мне именно теперь, когда эти глаза сомкнулись навеки.

Он погиб в славном деле у Далинского перевала, где наши три корпуса, перейдя в наступление, оттеснили японцев до Симучена.

Этот-то успех нашего оружия запечатлён смертью доблестного генерала.

Наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке генерал-адъютант Е. И. Алексеев, только что 19 июля утром прибывший в Харбин и предполагавший посвятить осмотру харбинских учреждений два дня, в тот же день вечером выехал обратно в Мукден.

Его высокопревосходительство посетил только братскую могилу, где похоронены вольные дружинники, павшие в бою с хунхузами, осаждавшими Харбин 13 июля 1900 года, лагерь артиллерии и отделение конского запаса, лазарет Дворянского отряда, Иверскую и Елизаветинскую общины Красного Креста, 1 свободный госпиталь, казармы 17 стрелкового полка и склад Государыни Императрицы Александры Фёдоровны.

Склад этот является одним из самых симпатичных и благодетельных учреждений, созданных для нужд русской армии.

Его задача – раздача бесплатно офицерам и нижним чинам всего необходимо, начиная с белья, одежды и кончая папиросами, табаком, книгами и бумагой с конвертами для писем и проч.

Целые транспорты с этими вещами рассылаются в части войск, расположенные на театре войны и на передовых позициях.

Я встречен был в складе помощником заведующего им капитаном Тыртовым, который любезно согласился быть моим чичероне по этому колоссальному учреждению.

– Всё, что вы видите здесь, кроме большого главного каменного здания, устроено нами по приезде сюда с неимоверною быстротою. У каменных флигелей были одни кирпичные стены, сараев для складов вовсе не было. Этой быстротой мы всецело обязаны содействию управления Китайско-Восточной железной дороги.

Склад Государыни Императрицы Александры Фёдоровны представляет из себя целый городок.

В главном одноэтажном каменном здании, куда провёл меня капитан Тыртов, помещаются, если можно так выразиться, розничные склады, из которых идёт выдача вещей офицерам и нижним чинам.

Каждый склад помещается в отдельной комнате, заставленной деревянными полками от пола до потолка с проходом между ними.

Первый склад, в который я вошёл, был «посудный».

В нём было не много предметов хозяйственного обихода: чайников, чашек, стаканов, фляг и проч.

– На этот отдел, – сказал мне капитан Тыртов, – к сожалению, обращено мало внимания. Ведь склад Её Величества Государыни Императрицы Александры Фёдоровны существует, как известно, большею частью на пожертвования частных лиц, а жертвователи почему-то не считают необходимыми для воинов вещи для хозяйственного обихода. В этом случае они очень и очень ошибаются…

Затем идёт отдел книг, икон, письменных принадлежностей.

В числе книг, раздаваемых офицерам и нижним чинам, находится сочинение Зайончковского: «Оборона Севастополя»; книга эта прислана Государем Императором.

Среди письменных принадлежностей обращают на себя внимания присланные Государыней Императрицей Александрой Фёдоровной «письма для безграмотных».

Это напечатанные бланки, составленные в очень трогательных выражениях, вполне приноровленных к чувствам русского солдата.

В нём надо только «сестре милосердия» или грамотному товарищу заполнить места для собственных имён, и письмо на родину готово.

В этом же книжном отделе есть кисеты, табак, гильзы и даже одна балалайка.

Целый ассортимент белья и халатов для больных.

– В этот отдел, – сказал мне капитан Тыртов, – пожертвования стекаются чрезвычайно обильно… Да и вообще, есть очень любопытные жертвы. Так недавно один крестьянин прислал две бутылки наливки для Е. И. Алексеева и А. Н. Куропаткина с трогательными надписями. Наместник, во время посещения склада 19 июля, взял сам адресованную ему бутылку.

Мы обратили внимание, что многие полки в отделах пусты, и заметили об этом нашему симпатичному спутнику.

– Это только доказывает, что склад работает успешно, – улыбнулся он, – не успеваем приносить вещи из кладовых, как они уже разбираются… Каждую неделю мы снабжаем всем необходимым как прибывающие части, так и эвакуируемых больных и раненых. По моему мнению, идеал подобных складов – пустота!

Я не мог не согласиться с этим остроумным тезисом.

В складе во время моего посещения кипела работа – распаковывались тюки сёстрами милосердия и распределялись по отделам пожертвования.

Обращает на себя внимание слуга при складе – красавец индус Кара-Синга.

Говорят, что он заставляет биться усиленно сердца многих харбинских дам.

Мы перешли в аптечный отдел склада.

Заведует этим отделом провизор Д. Я. Блюменталь, помощником у него г-н Швецов, брат доктора Швецова, попавшегося в плен к японцам под Тюренченом.

Отдел этот устроен образцово, масса лекарственных запасов, перевязочных средств, хирургических инструментов и т. д.

На эту часть здания, как мне сообщили капитан Тыртов и Д. Я. Блюменталь, было в конце апреля вооружённое нападение китайцев.

Следы их пуль до сих пор видны в дверях и окнах отдела.

Д. Я. Блюменталь контужен в шею.

Рядом с аптечным отделом помещается роскошно устроенная, как по внешней отделке, так и по огромному комплекту лекарств и хирургических инструментов «Царская аптека». Здесь, между прочим, капитан Тыртов рассказал мне любопытный эпизод с конфискованными в аптекарских магазинах и аптеках Харбина, содержимых японцами, лекарствами.

Японцам было предложено выехать, товары их были конфискованы, и Д. Я. Блюменталю было предложено исследовать лекарства… Опыт им был произведён над собакой, которой был дан порошок хины… Собака околела. Оказалось, что все лекарства были отправлены японцами примесью стрихнина и других ядов…

Затем мы вместе с капитаном осмотрели многочисленные сараи, построенные из гофрированной жести.

В этих сараях хранятся всевозможные пожертвования, платье, бельё, табак, сигары, консервированное и стерилизованное молоко, консервы, носилки для раненых, костыли, палки, словом, перечислить всё их содержимое не представляется возможности.

В этих сараях помещаются, впрочем, и склады «Красного Креста», которыми заведует тот же капитан Тыртов.

В сараях также кипит усиленная деятельность – там отбирают и упаковывают предметы для рассылки в части на передовые позиции.

Я простился с капитаном Тыртовым и поблагодарил его за любезное сопровождение по этому интересному учреждению и за сделанные им разъяснения.

Для нужд действующей армии решено, как известно, устроить военные огороды.

Главный из таких огородов, по количеству отведённой для него земли, находится в полуверсте от Харбина.

Я отправился на эти огороды.

Въезд в них, по случаю предполагавшегося посещения наместника, за внезапным его отъездом из Харбина несостоявшегося, украшен двумя арками из зелени с национальными флагами.

Тут же построена очень хорошенькая беседка, подъехав к которой, я застал в ней заведующего «военными огородами маньчжурской армии» – таково их официальное название, небезызвестного А. В. Герцыга.

Он любезно принял меня, познакомил со своим помощником, студентом новороссийского университета г-ном Шиттом, заведующим огородом в Иоамини.

В его сопровождении я объехал верхом огромную площадь военных огородов.

В Харбине эта площадь равняется 80 десятинам.

Картина этого огромного пространства огородной земли очень внушительна, хотя нельзя сказать, чтобы всходы овощей особенно были сильны.

Я откровенно высказал это А. В. Герцыгу, когда мы вернулись в беседку.

– Это происходит оттого, – сказал он, – что мы нынешний первый год работаем при исключительных неблагоприятных условиях. Во-первых, только 10 мая прибыл первый вагон с семенами и орудиями, а во-вторых, у нас не было совершенно дождей. Периодических дождей в нынешний год, видимо, не будет совсем… Мы ждём дождичка, как манны небесной… Если его не будет – всё сгорит…

– И вам придётся, пожалуй, петь:

И зачем было огород городить,И зачем было капусту садить…

– пошутил я.

– Пожалуй, что и так… – согласился со мной А. В. Герцыг.

Затем разговор перешёл на самую организацию военных огородов маньчжурской армии.

– Дело это огромное и, несомненно, полезное! – сказал А. В. Герцыг. – Все эти огороды в Маньчжурии занимают площадь в 171 десятину, из них в Харине – 80 десятин, в Яомыни – 54 десят., в Гунтулине – 18 десят., на реке Сунгари 14 десятин и в Ашихэ – 3 десятины.

Я простился с А. В. Герцыгом, пожелав ему с успехом кормить действующую армию овощами.

Прямо с «военных огородов маньчжурской армии» я уехал в городской питомник.

Это учреждение уже, так сказать, совершенно «мирное».

В нём разводятся деревья и цветы для будущего украшения растущего не по дням, а по часам города Харбина.

XXXV. Душевные заболевания на войне

Вопрос о душевных заболеваниях во время войны интересовал меня и ранее в Петербурге.

Я беседовал на эту тему со многими психиатрами, но разрешить его здесь на месте, так сказать, на театре войны, было ещё более интересно.

Поэтому, узнав, что при 1 сводном госпитале существует отделение для душевнобольных, которым заведует петербургский психиатр, известный деятель в попечительстве о глухонемых, доктор медицины Е. С. Боришпольский, я поспешил посетить этот госпиталь и его отделение.

1 сводный госпиталь находится в самой людной части гор. Харбина, за большим мостом через Сунгари, соединяющим так называемый «Новый Харбин» с «Пристанью», исключительно торговою частью города.

Он состоит, как и другие сводные госпитали, из четырёх бараков и ряда домиков, где помещаются офицерские отделения, канцелярия, квартиры врачей и служащих, приёмной и проч.

Госпиталь этот находится в заведовании чисто русского человека д-ра мед. Глаголева и поставлен действительно образцово.

Здесь я снова видел поразительные выздоровления раненых навылет пулями в грудь и живот.

Таков, например, рядовой 3 восточносибирского полка Филипп Желтиков, раненый при Вафангоу, рядовой 139 моршанского полка Август Фишер и т. д.

– Настоящая война, – сказал мне д-р Глаголев, – замечательна тем, что даёт очень незначительный процент раненым, которым необходимо производить ампутации.

– А где у вас отделение для душевнобольных? – спросил я.

– Это дальше, в самом крайнем флигеле… Сначала душевнобольные помещались здесь ближе, но оказалось для них очень шумно, а потому они были переведены в более тихий уголок…

В сопровождении смотрителя госпиталя я отправился в отделение для душевнобольных.

Мы ехали мимо целого ряда маленьких домиков, среди которых, на правой руке я увидал уже почти готовое, довольно обширное каменное здание.

– Что это такое?

– Это «Царская баня», т. е. баня для солдат, строящаяся на личные средства Государыни Императрицы Марии Фёдоровны.

Постройка её стоит 35.000 рублей.

Наконец, сделав довольно большой конец, мы остановились у крайнего флигеля.

В нём-то и помещается отделение для душевнобольных нижних чинов и офицеров.

Это очень чисто содержимый флигелёк, состоящий из коридора и пяти комнат-палат.

В день моего посещения больных было 19 человек – 14 нижних чинов и 5 офицеров.

В самой задней отдельной комнатке домика помещается полковник С., в настоящее время произведённый в генерал-майоры.

Он ранен в левый глаз с повреждением передней части мозга.

Я повидался с ним.

Несчастный производит тяжёлое впечатление.

Он видимо находится в страшно угнетённом состоянии, и со слезами в левом глазу, правый скрыт повязкой, лепечет чисто по-детски:

– Вы, дяденька, пришли навестить меня… Это хорошо, очень хорошо… Ведь я генерал… У меня было три человека и тридцать пушек, и японцы от меня бежали, а теперь меня посадили, дяденька, в каюту и везут… Я не знаю, куда везут…

Слёзы катятся градом из здорового глаза больного.

– Как вы себя чувствуете?

– У меня в голове было три пьявицы, одну из них вытащили, а две остались…

И снова слёзы и слёзы.

Я не выдержал и тихо вышел из комнаты страдальца.

Встреча с заведующим отделением доктором Е. С. Баришпольским несколько отвлекла меня от тяжёлого впечатления только что виденной картины душевных страданий доблестного генерала.

Я знал доктора Боришпольского ещё до Петербурга, а потому встреча на далёкой чужбине была более чем сердечная.

Прежде, всего, конечно, я спросил о больном С.

– Шрапнелью он ранен в голову, причём произошло поранение левого глаза и передней части левой лобной доли мозга, где залегает, как прежде думали, характер человека, а теперь дознано, что в этой части мозга сосредоточена вся психика человека и двигательные центры речи… Поэтому С. превратился в совершенного ребёнка. Он всех называет «дяденька» «тётенька», все предметы называет уменьшительными именами, он очень упрям и капризен, и ранее он доставлял мне много хлопот и забот… Кроме того у него наблюдается «эмпастическая афазия» и «парафазия».

– Что это значит?

– При «эмиастической афазии» человек забывает название предмета, он напишет вам его название, укажет на него, но произнести это название не в состоянии, а при «парафазии» больной один предмет называет другим.

– Это всё неизлечимо?

– Почему неизлечимо? Напротив, очень и очень излечимо, и С. теперь поправляется. У него происходит всасывание в поражённой части мозга… Левого глаза он, действительно, лишится…

– Много наблюдается в армии душевных заболеваний?

– Ежедневно бывает 2-3 заболевания.

– Куда вы направляете больных?

– К нам на помощь приходит образцово, благодаря энергичной деятельности полковников Дементьева и Климовского, организованная эвакуация душевнобольных. Эвакуационный поезд отходит через каждые десять дней и доставляет больных до Москвы. Нижние чины помещаются в вагонах третьего класса, снабжённых тюфяками, бельём, посудой, сахаром, чаем, а офицеры размещаются в купе второго класса… Поезд сопровождает врач-специалист, фельдшер-санитар и большое количество прислуги, по расчёту: на спокойного больного – два человека, а на буйного – четыре.

– А какого режима вы держитесь здесь… У вас нет, как я вижу, ни решёток, ни замков…

Действительно, все больные ходят свободно, все двери палат не заперты.

– Да, я придерживаюсь двух английских принципов при лечении душевнобольных… Один из этих принципов гласит: no restrains[13], а другой – open doors[14]. С 20 марта, т. е. того времени как я заведую отделением для душевнобольных в Харбине, я ни разу не употреблял так называемую «смирительную» рубашку, хотя были больные и с припадками буйства; я предпочитаю, чтобы их держали служителя. Военное начальство, в этом случае, оказалось очень отзывчиво на мои просьбы и дало мне много прислуги. У меня прислуги до 20 человек.

Здесь очень много наблюдается так называемых «эпилептических психозов».

Объясняется это той же концентрацией неблагоприятных условий, при которых эпилептические припадки усиливаются и учащаются… Таков ряд душевных заболеваний, вызываемых войной «посредственно».

– Значит есть заболевания, вызываемые непосредственно?

– Да, пример полковник С., которого вы видели. К непосредственно вызываемым войной психическим заболеваниям относятся те, которые происходят от травматического повреждения головы и спинного мозга… Повреждения последнего происходят не только от неприятельских снарядов, но и от ушибов спинного хребта камнями… В то время когда отряд взбирается на сопки, следующим за первыми рядами приказывают прикрывать голову скатывающихся вниз камней… Но камни часто с большой силой ударяют в спины взбирающихся, осыпаясь с сопок при движении отряда, отчего происходят серьёзные ушибы спинного хребта и как результат психическое заболевание: истерии, невралгии и т. д.

– Вы наблюдали за содержанием бреда душевнобольных?

– Да, и очень внимательно…

– Вероятно он касается военных событий, сражений с японцами и т. п.

– Далеко нет! Из случаев бреда, которые я наблюдал, только два было типичных бреда – один у штабс-капитана Z – который в бреду бил японцев, одного больного, а другого маленького, которые постоянно являлись перед ним, а второй – у одного 19-ти летнего добровольца, которому казалось, что японцы ползут к нему под ноги и он давит их целыми массами. В общем же чаще всего, как я уже говорил вам, наблюдается бред самообвинения. Бреда страха перед врагом я не наблюдал ни разу.

XXXVI. Смерть гр. Ф. Э. Келлера

К пассажирскому поезду прицеплен маленький товарный вагон, украшенный красным крестом.

Этот вагон почти незаметен в составе поезда.

А между тем он несёт в Россию первую крупную жертву сухопутной русско-японской войны – тело убитого 18 июля генерала графа Фёдора Эдуардовича Келлера, в самом начале войны сменившего генерала Засулича в командовании «восточным отрядом».

«Восточный отряд» представлял из себя одну из крупных частей русской армии, которой выпало на долю сдерживать наступление главных сил армии японской, после перехода последней через Ялу и битвы под Тюренченом.

И покойный генерал с честью, успехом и несомненным стратегическим талантом вплоть до своей трагической кончины впереди своих войск исполнил эту задачу.

18 июля его не стало!

Вагончик с красным крестом более чем скромно уносит его прах на дальнюю родину к осиротевшей вдове, графине М. А. Келлер.

Его сопровождает его единственный сын, едущий в купе I класса, бывший корнет-кавалергард, а ныне нежинского драгунского полка, стоящего на южном фронте под командой генерала Бильдерлинга, у которого молодой граф Александр Фёдорович Келлер состоит ординарцем.

Я ранее ещё познакомился с графом в Харбине.

Крайне неловко было при первом знакомстве расспрашивать подробности постигшего его тяжёлого горя.

Но совместная дорога сближает, и встретившись снова с графом на станции Маньчжурия и совершая оттуда путь в одном вагоне, мы сошлись и разговорились.

– Вы провожаете тело вашего батюшки до самого имения Сенницы в Рязанской губернии? – спросил я.

– Нет, только до Иркутска…

– А оттуда?

– Оттуда вагон останется на попечении двух денщиков моего отца, которые едут со мною… Кроме того я телеграфировал, чтобы гроб встретили в Челябинске некоторые из родственников.

– А вы возвратитесь на войну?

– Конечно! Мой отец перевернулся бы в гробу, если бы я поступил иначе…

– А ваша матушка? Разве вы не думаете, что потеряв мужа, её горе усугубится мыслью, что и её единственный сын находится в постоянной опасности?

– Всё это я понимаю, но это неизбежно, раз мой отец находился на военной службе, а я состою на ней, это был его долг, а теперь это долг мой…

– Всё это так, но жена и мать…

– Жена и мать солдата должна быть готова к этому… Я думаю даже, что мимолётное свиданье со мною и новая разлука для матушки будет тяжелее…

– Это-то конечно, но я думаю, что ввиду постигшего несчастья, вы могли бы совсем не возвращаться на войну…

– На это я никогда не соглашусь.

– Скажите, граф, у вас есть желание отомстить японцам за смерть вашего отца? – спросил я.

– Вообразите, этого чувства во мне нет и следа, да я думаю, что появление его было бы нелогично… Если бы мой отец был убит кем-либо не во время войны, по чувству злобы или с корыстною и иною целью, конечно я бы мог желать отомстить убийце, но на войне японцы лишь исполняли свой долг, и отец точно также, если не сам убивал, то это делалось по его распоряжению… Мне думается, что если, бы судьба впоследствии столкнула меня с человеком, по приказанию которого стреляли в моего отца, я не мог питать и не питал бы к нему ни малейшей злобы… Я не скажу, чтобы я не хотел иметь случай убить японского офицера, или генерала, я это сделал бы с удовольствием, исполняя этим свой долг солдата… Чувство мести к японцам у меня вызывает не смерть моего отца, страшно меня поразившая, а их зверство с ранеными, их глумление и надругание… Вот за что я готов мстить им, а смерть отца – это такой естественный факт войны… И я думаю, что не один я так чувствую… У меня есть для этого поразительный пример, это случай с моим родственником князем Радзивиллом. Он во время англо-бурской компании сражался добровольцем в рядах англичан, и во время одного из сражений один бур выстрелил в него на столь близком расстоянии, что князь Радзивилл запечатлел в своей памяти лицо своего врага. Князь был ранен в бок, и рана была настолько опасна, что он пролежал несколько месяцев… После войны судьба столкнула князя Радзивилла с этим буром, стрелявшим в него, заграницей… Они познакомились и даже дружески позавтракали вместе в ресторане… Война порождает между людьми иные счёты!..