Повести. 1941–1942 годы

Связной убегает, а Коншин опять склоняется над Чураковым. Нестерпимая боль рвет сердце… На миг представляет себя лежащим на поле, таким же недвижным, как Чураков, и яростное желание повернуть время обратно пронизывает его. Он хочет – хочет так, как никогда и ничего не хотел в жизни, – очутиться сейчас в своем дальневосточном полку, откуда вырвала его поданная им докладная с просьбой на фронт… Но лишь на мгновение эта горькая вспышка. Он тяжело поднимается. Неужели он трусит? Да нет, не может быть! Нет, нет…

– Ты что, мать твою… – взвизгивает подбежавший Кравцов. – Какой тебе еще, к черту, приказ нужен?! – но осекается, увидев мертвого Чуракова. – Насовсем? – спрашивает уже тихо.

– В сердце…

Секунды две молчит Кравцов, а потом так же тихо:

– Ты же слыхал, какой приказ мне помкомбат отдал… Не до устава тут. Понял? Надо, браток, надо… Давай двигай, – и подталкивает легонько в спину. – Как тебя звать-то, запамятовал.

– Алексей.

– Давай, Алеха, давай… Сейчас танк двинет, – он еще раз подталкивает Коншина.

Тут уже все! Обратного пути нет! В голове пусто, в душе тоже, будто выпотрошено… Не помнит Коншин, как подбегают к нему вызванные Рябиковым отделенные, как говорит он им что-то, выдумывая на ходу боевой приказ, как, развернувшись в четыре цепочки, бежит его взвод по полю, как сам делает первый шаг из леса, а потом, голося «вперед», обгоняет людей, как слышит слева «ура» и видит бегущую за танком вторую роту, какого-то капитана, кричащего: «За Родину, за Сталина!» – а потом и комсорга батальона, который, обгоняя капитана, кричит то же… Все словно в тумане, словно в дыму… Да и верно, в дыму, который стелется над полем и едко пахнет серой.

– Куда? – останавливает Коншин ползущего назад бойца, вроде бы никуда не раненного.

– В пах попало… Не знаю, чего там, но боль зверская…

– Иди, – бросает Коншин, а самого обжигает – вот ведь куда ранить может.

Невольно сдерживает он ход, потом падает, сдвигает малую саперную пониже, но когда поднимается и продолжает бежать, видит, что мешает лопатка бегу, и подтягивает обратно.

Кравцов и политрук стоят у кромки леса и напряженно смотрят на второй и третий взводы, на которые немцы перенесли сейчас огонь с первого взвода. Тот пока залег, и только несколько раненых – кто ползком, кто перебежками – подавались назад, к леску.

– Шергин-то уже дважды ранен, а не уходит… – говорит политрук.

– Зря я его, наверно, первым послал.

– Почему зря?

– Так… Ты ведь не знаешь, что у помкомбата решено было?

– Не знаю.

– Ну и знать это теперь не надо… Идти надо, комиссар. Помирать – так всем и с музыкой… – Кравцов чуть усмехнулся.

– Не торопишься ли помирать, старшой?

– Не тороплюсь. Но как жить буду, ежели живой останусь, не знаю.

Они молчат еще некоторое время, потом Кравцов затягивается последний раз цигаркой, резко бросает ее и зачем-то долго затаптывает сапогом в снег.

– Пошли, что ли? Ты к шергинскому взводу иди по оврагу, там раненых много, выносить надо, а я вслед Коншину…

– Стоит ли? Разве не видишь? – протягивает политрук.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Самозарядная винтовка Токарева