Миссисипские пираты

– Вот, готово! – сказал индианец.

Негр хотел уже повторить свой опыт, но Корни остановил его:

– Постой, дружище, я заплатил за этот сыр наличными и потому не желаю, чтобы на нем остались клочья шерсти, что растет у тебя на голове, это будет не очень вкусно, если она попадет мне в рот. Поэтому позволь прикрыть сыр платком.

– Хоть одеялом… Мне все равно, – ответил негр, которого, чтобы отвлечь его внимание, обступили пираты, между тем как Корни быстро подменил круг сыра небольшим жерновом, прикрыв платком. Потом все расступились, и Боливар, закрыв глаза и откинув назад голову, снова бросился с разбегу вперед…

Удар был так силен, что уложил бы на месте быка. Негр упал навзничь и пролежал несколько минут неподвижно, лишившись чувств. Потом он медленно поднялся, повел вокруг бессмысленным взглядом и сжал себе виски. Голова у него так болела, что он снова едва не потерял сознание, но хохот товарищей привел его в чувство. Он увидел камень, с которого свалился платок, и все понял, и угадал, кто был зачинщиком жестокого обмана, когда Корни подошел к нему и насмешливо спросил, не находит ли он, что сыр слишком уж пересох на солнце?

Прежде чем кто-либо сообразил его удержать, негр кинулся на своего врага, ударил его изо всей силы кулаком и вцепился зубами в горло. Присутствующие бросились на помощь товарищу и с трудом оттащили Боливара от жертвы. Он бился так, что потребовалось усилие десятка человек, чтобы связать ему руки. Гвалт поднялся страшный, и Питер, не видя возможности унять разбушевавшуюся толпу, кинулся к Джорджине, прося ее восстановить порядок. Он говорил ей, что Келли требовал спокойствия именно теперь, когда остров не был в безопасности, и дело шло о переселении в другие места. Но Джорджина не решалась покинуть Марию. Бедная пленница уже не раз порывалась бежать, а в этот день, с самого утра, сидела безмолвно и неподвижно в углу, как потерявшая рассудок.

– Не бойтесь, она просидит спокойно до вашего возвращения, – сказал Питер, гневно поглядывая на Марию. – Недоставало еще этих хлопот, женщина, да еще помешанная!

Усиливающийся шум заставил Джорджину принять решение. Она накинула на себя шаль и пошла за Питером.

Появление Джорджины произвело магическое действие. Даже наиболее бушевавшие притихли при виде красавицы. Ее стройный, величественный стан, прелестное лицо с чудными черными глазами, обрамленное прядями темных волос, ниспадавших на белоснежную шею, не могли не произвести впечатления на толпу, подавленную смелостью, с которой молодая женщина бросала ей вызов.

– В чем виновен этот человек? – спросила она, указывая на негра, отбивавшегося от своих преследователей.

Снова поднялся шум, все кричали разом. Наконец, Питер наскоро рассказал все, что произошло. Когда он объяснил, что Боливар едва не убил Корни, многие закричали:

– Смерть черномазому скоту! Кидается на людей, как пантера!

– Разве вы люди? – резко спросила Джорджина. – О чем вы думаете? Об удовлетворении личной мести, когда враги окружают нас со всех сторон? И разве вы не сами возбудили ярость этого негра? На что вы жалуетесь? Разве змея не жалит, когда на нее наступают? Идите все на места! Атаман может вернуться в любую минуту, и вы знаете хорошо, что ожидало бы вас, если бы здесь стоял сейчас он, а не я. Идите и проспитесь! И знайте, что нарушение правил не сойдет вам так легко в другой раз. Если негр виноват, атаман решит, что с ним делать. Я вовсе не защищаю виновного, сам Келли разберет дело, но до тех пор сидите тихо!

Эта твердая речь возымела действие. Зачинщики ссоры, хотя и ворча, но отпустили негра. В эту минуту из дома Келли скользнула тень, раздался странный смех и видение исчезло между пятым и шестым домиками.

– Это она! – воскликнула Джорджина, заметив край платья Марии. – Питер, Боливар, за ней!

Питер бросился исполнять приказание, несколько человек последовали за ним, но связанный негр поневоле оставался на месте. Джорджина поспешила разрезать на нем веревки, но хмель с него еще не сошел, да и удар о камень давал себя чувствовать, силы изменяли Боливару после неистовой борьбы, и он, сделав лишь два-три шага, упал как подкошенный.

Джорджина была уверена, впрочем, что беглянку тотчас же поймают. Но полупьяные пираты бесполезно совались из стороны в сторону, только сбивая с толку Питера. Они возвратились ни с чем. Питер был убежден, что помешанная утонула, но Джоржина не примирилась с этой мыслью и приказала возобновить розыски на рассвете.

Глава XV

Вниз по Миссисипи

Величественная река берет начало в Скалистых горах[11], постепенно расширяясь, она сносит все, что встречает на своем пути, и ее ежегодные разливы грозят плотинам, плантациям, поселкам, мелким и крупным судам. И желтая лихорадка, эта страшная американская чума, довершает дело погибели, начатое великой «матерью рек».

Том Барнвель, простившись с Эджвортом, плыл по реке, то работая веслами, то предоставляя шлюпку течению. В десяти милях от Хелены ему повстречался небольшой зеленый островок, к которому он решил ненадолго пристать. Место казалось необитаемым, но, пока он привязывал лодку к дереву, невдалеке раздались звуки скрипки. Неизвестный виртуоз играл что-то очень веселое с замечательной беглостью и искусством.

Изумленный Том вышел на берег и пробился сквозь чащу кустарника в ту сторону, откуда слышалась музыка. Он увидел молодого человека, лет двадцати пяти, с темными волнистыми волосами, осенявшими загорелую шею. Одет он был в серые штаны и синюю рубашку, большая соломенная шляпа его висела на ближайшей ветке. Он стоял спиной к Тому, опершись о дерево, и водил смычком с таким усердием, как будто хотел пленить многочисленных слушателей.

Том невольно расхохотался. Незнакомец оборотился к нему и спросил спокойно, как будто ждал появления именно этого гостя:

– Как поживаете, сэр?

– Браво! – крикнул Том. – Вы играете с таким задором, что всякому плясать захочется. Но что занесло вас сюда, да еще со скрипкой? Кого вы здесь развлекаете?

– Самого себя, – ответил незнакомец. – Я очень люблю наигрывать «Янки Дудль», «Рожок лорда Гоу», «Марш Вашингтона» и тому подобные национальные мотивы.

– И вы живете здесь? – спросил Том. – У вас здесь дом?

– Да, – отвечал скрипач, глядя пристально на него большими глазами. – Живу здесь, есть у меня и дом… или подобие дома… Питаюсь я тем, что покупаю у проходящих пароходов. Милости прошу ко мне, если желаете. Но, кстати, вы откуда явились? Я сначала подумал, что вы упали с неба.

– Моя лодка тут, на реке…

– Где именно? У моего дома?

– Дома я не видел никакого и пробрался сюда напрямик, сквозь кустарник.

– Вы шли не той дорогой. Жилище мое немного в стороне. Пойдемте, я могу вас накормить. Не отпускать же вас голодным!

Он повел своего гостя чуть далее в глубь островка, и Том увидел небольшую хижину, сложенную из стволов деревьев. Дверь в нее была так низка, что приходилось нагибаться, чтобы войти.

Обитатель этого скита был родом из Кентукки и жил тут в сообществе лишь двух больших собак. Он занимался рубкой леса и охотой на пум и медведей и сообщил Тому, что надеется сколотить вскоре порядочный капитал, который позволит ему переселиться в места более цивилизованные.

– Но только, – прибавил незнакомец, – все же с условием, чтобы мой ближайший сосед находился от меня не менее чем в пяти милях.

Обстановка жилища оказалась простой, столом служила бочка, опрокинутая вверх дном, стульями – два обрубка дерева. «Нельзя же, в самом деле, сажать гостей на пол!» – пояснил чудак. Вся домашняя посуда его состояла из чугунного котла без ручек и без крышки и одной ложки. Но охотничьи принадлежности хозяина производили более благоприятное впечатление, над дверью висело превосходное ружье, а в углу, на гвозде, большой охотничий нож.

Кровати не было видно, но на полу у стенки лежали несколько медвежьих шкур с раскинутым над ними пологом, что указывало на место ночлега отшельника. В продовольственных запасах не было недостатка: с потолка свисали подвешенные куски сырого и копченого мяса. Видно было, что хозяин запасся с лихвой на тот случай, когда приходится спешить с рубкой деревьев, а охота неудачна.

– Садитесь и чувствуйте себя как дома, – сказал кентуккиец, ставя перед Томом деревянное блюдо с аппетитными на вид ломтями копченой дичи и кусками жареной индейки. – Вот и лепешки из кукурузы, они весьма недурны. Жаль, что не могу ко всему этому подать вам еще стаканчик виски.

– О, если у вас нет виски, – сказал Том, – то позвольте мне услужить вам. Я захватил с собой из Хелены целый бочонок, и мне его не выпить дорогой. Он в лодке, и я схожу за ним сквозь вашу чащу.

– Нет, зачем вам туда лазить! Лучше я сяду в свою лодку и притащу сюда вашу. То-то мне все казалось, что в воздухе пахнет спиртом. У меня чудо что за чутье!

Он вышел и вскоре подъехал с лодкой Тома, который помог ему втащить бочонок в хижину. Хозяин тотчас принялся готовить грог.

– А теперь, мой дорогой гость, – начал он, – не расскажете ли вы мне, куда вы едете, вдвоем с бочонком виски? Не до Нового Орлеана, надеюсь?

– Нет, только до Монтгомери-Пойнт и с целью навести справки о ценах на разные припасы. У нас барка с товаром в Хелене, и наш рулевой расхваливает Монтгомери, как лучший рынок для сбыта.

– Монтгомери? Ну, нашел что хвалить! Вам выгоднее было бы остановиться выше, в Мемфисе. Вы приставали там?

– Нет, рулевой отговорил. Он уверял, что все тамошние торговцы делают свои закупки в Кентукки, получая их по реке Огайо. Правду сказать, я подозреваю, что у него есть какой-нибудь приятель в этом Монтгомери, и он старается сбыть ему наш товар.

– Весьма вероятно. Все судовщики на Миссисипи пользуются недоброй славой. И еще скажу я вам одну вещь, к моему изумлению, здесь проходит очень много судов по ночам. Если бы они шли вниз, нечему было бы удивляться, но все они идут вверх и именно перед рассветом. Не странно ли, что они не дожидаются утра и идут не на буксире у пароходов, а на веслах, в таком месте, где встречное течение столь стремительно?

– В самом деле странно, – сказал Том. – Но, дорогой хозяин, мне уже пора. Счастливо оставаться!

– Куда вы торопитесь? Вы успеете прибыть еще засветло в Монтгомери.

– Но мне нужно потом опять подняться вверх по реке, навстречу нашей барке. Вы позволите оставить вам бочонок с виски?

– О, принимаю с удовольствием часть того, что в нем заключается. Отлейте сюда, в эту кружку.

– А как вы думаете, когда я прибуду в Монтгомери?

– Завтра к утру, по всей вероятности. Отсюда до него около сорока пяти миль.

– Так я возьму кружку, а вам оставлю весь бочонок. Я могу там вновь запастись, а кружки мне за глаза хватит покуда. Берите, берите без церемоний. Я знаю, что значит сидеть вовсе без виски. Прощайте! Кстати, как вас звать?

– Роберт Брэдшоу. А вас?

– Том Барнвель.

Новые знакомые расстались, но Том слишком засиделся на острове, и солнце стояло уже высоко, когда он снова уселся за весла. Сумерки очень коротки в жарких странах, и Тому пришлось грести очень усердно, чтобы воспользоваться с максимальной пользой оставшейся частью дня. Течение несло его к острову номер 61, который делил Миссисипи на два рукава; главнейший из них пролегал у правого западного берега реки.

В то время, к которому относится наш рассказ, все суда, идущие вниз, оставляли слева номер 61 и шли правым проходом, между номерами 62 и 63. Лишь при крайне высокой воде решаются они сокращать путь, избирая другой рукав.

Том, не изучавший фарватера, думал только о сокращении пути и направил лодку именно в этот узкий проход. Ее осадка была небольшой, и он не боялся подводных камней. Высоко над ним, на темно-синем небе блистали мириады звезд. Том залюбовался красотой южной ночи и тяжело вздохнул. Но тотчас же спохватился, стыдясь своей невольной грусти.

– Сумерки навевают меланхолию. Будят воспоминания… – произнес он вполголоса. – Засмотрелся на звезды, но и на земле какое сверкание! Эти светящиеся червячки прелестны.

Он подъехал ближе к берегу и вдруг услышал звонкий женский смех.

«Это что?» – спросил себя Том в изумлении и направляясь ближе к острову. С берега продолжал раздаваться смех и странная речь:

– Рыщут лисицы… да все напрасно! Не поймать птички, вылетевшей из клетки! Сюда, сюда, лодочник… ночной ветер свеж, и холодно мне.

Изумленный Том подогнал лодку еще ближе. Она оказалась в эту минуту у южной оконечности таинственного острова. Здесь, среди густой поросли, пираты прятали свои лодки и постороннему не пришло бы в голову сунуться в эту густую, совершенно непроходимую на вид чащу. Том, вглядываясь в кусты, не видел никого, но вдруг, подняв глаза, окаменел от ужаса. На ветвях смоковницы, вытянувшихся над водой, сидела какая-то женщина в белом. Несмотря на опасность своего положения, она нагибалась все ниже к реке, повторяя:

– Лодочник, ближе, скорее. Не то луна обожжет тебе лицо и к утру оно покроется веснушками. Скорее сюда, осторожнее.

И прежде, нежели Том успел причалить лодку, женщина сделала движение и упала к нему на руки. Лодка колыхнулась и понеслась, подхваченная быстрым течением.

Молодая женщина, придерживаемая Томом, оставалась неподвижной несколько минут и молчала, глядя на остров, исчезавший в отдалении. Потом она стала пристально вглядываться в молодого человека и проговорила печально:

– Том Барнвель… Том Барнвель… перевези меня на другой берег… волны отнесли туда труп моего Эдуарда…

– Мария! – вскрикнул молодой человек. – Мария, вы здесь, и в таком положении!

– Том, друг мой! Я знаю, что ты любил меня, но я не могла ответить тебе. Но что это на волнах? Труп моего отца! Мать тоже там…

– Что с вами, Мария? Что случилось? – вопрошал Том, усаживая ее бережно на корму. – Где ваши родители? Муж?

Мария как бы не поняла сначала, потом вздрогнула и заговорила прерывающимся голосом:

– Нет никого! Все там… в воде! А когда мой Эдуард вынырнул из волн, он был так прекрасен. И на нем не было ран… И он смеялся… О, этот смех!

Она зарыдала, и слезы как бы успокоили ее. Том ничего не понимал, и ему казалось, что он сделался жертвой тяжелого сна. Он любил эту несчастную с самой юности, потерял ее… и теперь она вдруг оказалась с ним, одна… но в каком состоянии! Боже мой!

Что произошло? Вероятнее всего, она находилась со своими родителями и мужем на каком-нибудь судне, погибшем близ острова. Все утонули, она случайно спаслась. Но забота о ее дальнейшей участи ложилась теперь на Тома. Раздумывая, что предпринять, он решил, что разумнее всего было бы продержаться на реке до прихода какого-нибудь парового судна, идущего вверх к Хелене, и прибыть туда с Марией до отъезда Эджворта из города. Старик хорошо знал бедняжку и лучше Тома знал, как ей помочь.

Вдали показался пароход. То был «Ван-Борен», занимавшийся перевозкой строительных материалов. Шкипер согласился принять пассажиров, и Том, устроив Марию поудобней на палубе, поплыл с ней обратно в Хелену.

Глава XVI

Доктор Монро

Старик Лейвли и его спутники доставили пленника на ферму. Раненый почти не подавал признаков жизни, он лежал неподвижно и только изредка стонал, когда носилки, привязанные к лошадям, встряхивало сильнее на неровностях почвы.

Оставшиеся на ферме женщины находились в крайней тревоге. Они знали, что преступники, которых преследовали фермеры, были вооружены и не сдались бы без отчаянного сопротивления. Увидев издали всадника, приближавшегося во весь опор, они бросились к нему навстречу.

Это был старый Лейвли, поехавший вперед, чтобы предупредить женщин и не испугать их видом носилок. Его засыпали вопросами.

– Где Джеймс? – спрашивала миссис Лейвли, едва держась на ногах от волнения.

– Где мой муж? – кричала молодая женщина. – Что произошло? Батюшка, говорите… Боже мой! У вас кровь на руке… на платье… Где Уильям?

Миссис Дейтон и Адель также расспрашивали старика, перебивая друг друга. Он так оторопел, что совершенно забыл о подготовленной версии рассказа о всем происшедшем и пробормотал только:

– Он жив… Его несут сюда.

– Несут? Кого? – спросили побледневшие женщины. – Кто ранен? Джеймс?.. Уильям?..

– Да нет же, глупые вы! – крикнул старик, рассердившись. – Дайте мне рассказать… Несут мулата, который ранен, а все прочие живы и здоровы, как вы сами!

– О, Боже мой! – простонала миссис Лейвли. – Зачем же ты перепугал нас до такой степени!

– Да, батюшка, не скоро оправлюсь я от подобного испуга! – произнесла миссис Кук.

– Вот ваша благодарность, за то что я скакал сюда, сломя голову, чтобы вас успокоить! – с досадой воскликнул старик. – Вспыхивают, точно бочонок с порохом! Слушайте лучше, я расскажу все по порядку.

Он принялся за подробное изложение случившегося, не замечая еще одного постороннего слушателя. В столовой, куда они вошли, сидел в стороне человек, доедавший завтрак, поданный ему перед тем, как женщины побежали навстречу старому Лейвли. Это был доктор Монро, или «мертвецкий доктор», как его прозвали в окрестности.

– Здравствуйте, мистер Лейвли! – сказал он, воспринимая, по-видимому, с большим удовольствием весть о том, что кого-то ранили.

– Ах, доктор Монро! – сказал старик с явным неудовольствием, при виде человека, про которого говорили, что он чует труп, как ворон падаль. – Но вот и наши! Жена, где положить нам раненого?

– Разве его внесут к нам? Впрочем, ты прав, хотя это и преступник, но все же наш ближний, и Господь его уже наказал. Я думаю, лучше всего поместить его во флигеле, а Уильям и прочие перейдут сюда, О, миссис Дейтон, не на веселое зрелище приехали вы к нам!

Доктор Монро толковал между тем без умолку о всяких ранах и повреждениях, повторяя, что его занес сюда счастливый случай.

– Надо ему сделать трепанацию, – бормотал он, – потом ампутировать руку и ногу.

– Что это вы! – перебил его старый Лейвли.

– О, все будет сделано отлично, не беспокойтесь! – возразил доктор, потирая руки. – Ручаюсь, что он проживет еще после этого два или три дня. А за труды я не возьму ничего, кроме его тела. Попрошу у вас только лошадь, чтобы довезти его до Хелены.

Раненого уложили между тем у огня. Старик Лейвли и Уильям вышли на время для некоторых распоряжений по дому, попросив Сандерса побыть пока с доктором у постели мулата. Уильям обещал тотчас же возвратиться, намереваясь допросить Дана, лишь только тот очнется.

Но Сандерсу самому хотелось выведать многое от мулата, бежавшего от своего хозяина в шайку и теперь, как оказалось, покинувшего ее вместе с Коттоном. Из отрывочного разговора миссис Лейвли и миссис Дейтон, он узнал о смерти Бенвиков, которые любили Адель как свою дочь. Они, без всякого сомнения, оставили ей богатое наследство. Замысел Келли начинал для него проясняться. Не говорил ли Блэкфут, что атаман получил известия из Джорджии, где у него находится доверенный человек?

Келли обещал хорошую сумму за похищение Адели, но Сандерсу было еще выгоднее заманить девушку. Каким способом – он сам не знал толком, но решил, во всяком случае, помедлить с исполнением приказа атамана, перед которым он мог всегда потом оправдаться необходимостью оставаться при раненом, чтобы не допустить лишних разговоров с посторонними, потому что самому Сандерсу следовало выведать от него все и потом сделать его безвредным – то есть «устранить навсегда», как говорили в шайке. Сандерс не задумывался над жестокостью этой меры, видя в ней не только исполнение клятвы товариществу, но и обеспечение своей личной безопасности, что имело для него первостепенное значение.

Присутствие доктора очень стесняло Сандерса, но выдворить его из комнаты не было возможности. Монро тщательно осматривал раненого, не смущаясь нимало его мучениями. Он вытащил и разложил весь свой арсенал хирургических инструментов, продолжая уверять в то же время, что пациент ни в коем случае не останется в живых.

Возвратившийся в это время Джеймс сообщил, что по достоверным данным Коттон направился к югу. Было необходимо устроить на него облаву, так как стало известно, что недавнее убийство в Арканзасе было совершено им же. При этом от него приходилось ждать новых преступлений, потому что в своем отчаянном положении он мог промышлять лишь грабежом и убийствами. Вследствие этого, на семейном совете у Лейвли решили, что Джеймс отправится оповестить всех фермеров в окрестностях Хелены, а отец его поднимет тревогу в другой стороне, выше по течению Миссисипи. На время их отсутствия попечение за раненым – уже достаточно наказанным, по мнению этих добродушных людей – возлагалось на Уильяма и доктора.

Миссис Дейтон и Адель решили ехать домой, обещав посетить своих друзей в другое, более благоприятное время. Джеймс был уверен, что Сандерс поедет их провожать, ему же самому невозможно было это сделать. Он мог только смущенно просить Адель позволить приехать за ней и миссис Дейтон в другой раз и с тем уже, чтобы они погостили на ферме подольше.

Еще до отъезда гостей старый Лейвли стал обираться в дорогу. Он намеревался идти пешком, и миссис Дейтон вскричала с ужасом:

– Вы опять босиком! Миссис Лейвли, как вы это ему позволяете? Ведь он простудится так, что сляжет в постель на два месяца!

Старик только расхохотался при столь нелепом предположении. Два месяца! Разве можно столько болеть? Два дня из-за лихорадки, самое большее.

– Невозможно его уговорить! – вздохнула жена. – Он никого не слушает и обувается лишь по воскресеньям, когда идет со мной в церковь!

Старик направился к двери, но Адель остановила его за руку:

– Мистер Лейвли, докажите, что ваша жена не права. Вы обуетесь, не так ли? Пойдет дождь, и вы замочите ноги.

Лейвли с отчаянием взглянул на дверь, но Адель и миссис Дейтон продолжали его уговаривать, а жена побежала за башмаками и поставила их перед ним. Он поколебался с минуту, потом решился и стал обуваться.

– Вы совершили чудо, моя милая! – говорила обрадованная миссис Лейвли, провожая мужа на крыльцо. – Он очень любит меня, но ни за что не наденет обувь, как бы я его не упрашивала. Благодарю вас! Теперь я уж постараюсь его приучить не только к башмакам, но и к шерстяным чулкам.

Лейвли шел в башмаках, точно ступая по раскаленным углям, но углубившись в лес он остановился, осмотрелся кругом и юркнул в самую чащу кустарника. Прислонив ружье к дереву, он расшнуровал башмаки, снял их и повесил на сук. Потом, потирая ноги, как будто их свела судорога, поднялся с места, схватил ружье и весело зашагал вперед.

Начиная с этого дня, он обувался всякий раз, когда его просила о том жена. Замечательно было при этом только то обстоятельство, что он возвращался домой никак не иначе, как с той самой стороны, куда уходил из дому…

Глава XVII

Признания мулата

Миссис Дейтон и Адель были совершенно уверены в том, что мнимый мистер Гэвс проводит их до Хелены. Но Сандерсу вовсе не хотелось покидать ферму в такое критическое время. Сослаться на то обстоятельство, что его платье было в неприличном виде, было нельзя, потому что Уильям предложил весь свой гардероб к его услугам, и он придумал другое. Попросив у миссис Дейтон позволения поговорить с ней наедине, он сказал ей, что доктор Монро страшный шарлатан, и поэтому он боится оставлять его одного с пациентом. Имея возможность изучить медицину, он, Гэвс, надеялся быть более полезным здесь.

Миссис Дейтон вполне согласилась с его доводами и даже упрашивала его не покидать больного. Они с Аделью знали дорогу в Хелену и могли доехать совершенно благополучно. Но она выразила надежду, что мистер Гэвс позже посетит их.

Мистер Гэвс рассыпался в уверениях преданности, уверяя, что не замедлит побывать у таких любезных людей, как Дейтоны, и тогда уже обязательно увезет мисс Адель с собой, чтобы она увиделась с подругой.

– Мистер Гэвс, – начал доктор Монро, взглядывая на поспешно возвратившегося молодого человека и усмехаясь, как при воспоминании о чем-то очень забавном, – мистер Гэвс, как вы полагаете, не может ли самый опытный человек совершить странную ошибку? Мои пилки, разложенные здесь, напоминают мне… Но вы, кажется, меня не слушаете?

– Слушаю, – ответил Сандерс, погруженный в свои мысли.

– В таком случае, продолжаю. Это было в 1830 году, если не ошибаюсь. Врачи, живущие в Литл-Роке, вздумали сообщить через газеты о размерах гонорара за свои консультации. Это потому, что в то время никто не заботился о науке, а только о том, как бы урвать побольше денег. Под носом у врачей хоронили самые драгоценные трупы! Никто и не думал их анатомировать! Даже трупы казненных пропадали даром, подумайте только! Лишь бы деньги загрести. А брали здорово, сто двадцать пять долларов при каком-нибудь вывихе или переломе!

В это время являюсь я в Литл-Рок и начинаю практиковать по более дешевой таксе. Понятно, что моим собратьям это пришлось не по вкусу и они восстановили против меня общественность, воспользовавшись одной маленькой ошибкой, и заставили меня покинуть неблагодарный город. Мало того, они отправили на тот свет всех моих пациентов, распуская слухи, будто их уморили прописанные мной лекарства!