Дочь Великого Петра

– Князь что, князь молод, ты бы вразумил его, – заметили некоторые из крестьян.

– Пробовал уже, православные.

– И что же?

– Ломай, говорит, да и весь сказ.

– Дела… А нас все же ослобони, Терентьич, – настаивали крестьяне.

– Как же я вас ослобоню, коли князь сказал, беспременно сейчас… Отец Николай у него, так при нем чтобы.

– Отец Николай… Благословляет, значит.

– Благословляет.

– Тогда нечего и толковать, православные… Отец Николай даром не благословит…

Хотя отец Николай действительно не благословил работ, а лишь сказал о повиновении рабов господину, но Терентьич пошел на эту ложь, которая бывает часто во спасение, так как по угрюмым лицам крестьян увидал, что они готовы серьезно воспротивиться идти на страшную для них работу. Имя отца Николая должно было изменить их взгляд, по мнению Терентьича.

Он и не ошибся. Известие о том, что будут ломать княжескую беседку, с быстротой молнии облетело все село. Крестьяне заволновались. Бабы даже стали выть. Но когда передававшие это известие добавляли, что при этом будет присутствовать сам отец Николай, волнение мгновенно утихало и крестьяне, истово крестясь, степенно говорили:

– Видно, так и надо.

Не в меру разревевшихся баб они строго обрывали:

– Ну, вы, долгогривая команда, что завыли!..

Наряженные на работу в княжеском парке крестьяне между тем тронулись из села. За ними отправились любопытные, которые не работали в других местах княжеского хозяйства. Поплелся старый да малый. Князь Сергей Сергеевич после ухода Терентьича сошел с отцом Николаем в парк и направился к тому месту, где стояла беседка-тюрьма.

– Самое лучшее место в саду… – говорил князь, пробираясь через чащу деревьев к беседке, – и вследствие людского суеверия остается целые сотни лет в таком запущении.

Оба они подошли к самой беседке, стоявшей на полянке, заросшей густой травой, до которой, видимо, никогда не касалось лезвие косы. Тень от густо разросшихся кругом деревьев падала на нижнюю половину беседки, но верхушка ее, с пронзенным стрелой сердцем на шпице, была вся озарена солнцем и представляла красивое и далеко не мрачное зрелище.

– Какое красивое здание! – невольно воскликнул, залюбовавшись беседкой, князь Сергей Сергеевич.

Отец Николай задумчиво произнес:

– Ужели, действительно, она строена по внушению злобы?..

– Я убежден, батюшка, что это выдумки…

– Посмотрим, князь; те соображения, которые вы мне высказали, ни разу не приходили мне в голову, они заставили умолкнуть мои уста, на которых была просьба оставить эту, казалось мне, бесцельную затею, могущую не ровен час действительно быть для вас гибельною, но теперь, повторяю, и не стыжусь сознаться в этом, я изменил свое мнение и охотно благословлю начало работы…

В это же самое время к месту, где находилась беседка и где беседовали князь и священник, прибыли рабочие-крестьяне, с Терентьичем во главе. Сюда же явились и садовники.

– Позвать слесаря… – распорядился князь.

Терентьич бросился исполнять приказание.

– Вы, ребята, расчищайте-ка дорожку, которая должна соединиться с ведущей сюда дорожкой парка, повычистите отсюда весь мусор да живо принимайтесь за работу… Садовники укажут, что делать.

Двенадцать прибывших крестьян-работников и четверо садовников молча выслушали приказания и все, точно по команде, обратили свои взоры на отца Николая, стоявшего рядом с князем Сергеем Сергеевичем.

– Благослови вас Господь… – твердым голосом произнес отец Николай.

– Слушаем-с, ваше сиятельство… – в один голос только тогда отвечали рабочие.

Работы по очистке аллеи вокруг беседки начались. Вскоре явился снова Терентьич и привел слесаря с инструментом. Последний шел за управителем, испуганный и бледный. Его трясло как в лихорадке. При виде этого бледного как смерть человека князь невольно вздрогнул и как-то инстинктивно с умоляющим взором обернулся к отцу Николаю.

– Успокойся, сын мой, – сразу понял священник немую просьбу князя и подошел к стоявшему неподвижно слесарю, – надеюсь, ты веришь своему духовному отцу… Я благословлю тебя…

Отец Николай перекрестил слесаря и положил ему обе руки на голову. Слесарь, видимо, сразу ободрился духом.

– Надо сломать этот замок… – указал князь ему на громадный замок, висевший у двери беседки.

– Слушаю-с, ваше сиятельство! – с дрожью в голосе отвечал слесарь и быстро, как бы чувствуя, что если он остановится, то не решится на такое дело, бросился к двери беседки.

Прошло томительных полчаса, пока наконец, после неимоверных усилий и множества проб всевозможных отмычек, тяжелый замок был отперт. Но он так заржавел в петле, на которой был надет железный болт, что его пришлось выбивать молотком. Этим же молотком пришлось расшатывать болт. Удары молотка звучно раздавались по княжескому парку и отдавались гулким эхом внутри беседки.

Наконец болт упал на своей заржавевшей петле с каким-то визгом, похожим на человеческий стон. Все невольно вздрогнули и на мгновение как бы оцепенели. Первый пришел в себя князь Сергей Сергеевич.

– Отворяй! – крикнул он слесарю.

Тот потянул за скобку окованной железом двери, но она не поддавалась. Он напряг все усилия, но они были тщетны. Князь приказал позвать на помощь рабочих, расчищавших парк. Усилиями пяти человек дверь подалась.

– Ух! – раздался возглас рабочих.

Дверь распахнулась. Рабочие отскочили, попятились и князь, отец Николай и Терентьич, несмотря на то что последние стояли в отдалении. Первые минуты в раскрытую дверь беседки не было видно ничего. Из нее клубом валила пыль какого-то темно-серого цвета. Пахнуло чем-то затхлым, спертым.

Отец Николай истово перекрестился. Его примеру последовали и другие. Перекрестился невольно и князь Сергей Сергеевич. Когда пыль наконец рассеялась, князь, в сопровождении отца Николая и следовавшего сзади Терентьича, приблизился к беседке. То, что представилось им внутри ее, невольно заставило их остановиться на пороге.

На каменном полу, покрытом толстым слоем пыли, верхние пласты которой только всколыхнулись при ворвавшемся внутрь беседки чистом воздухе, прислонившись к стене, прямо против двери, полулежали, обнявшись, два скелета. Кости их были совершенно белые, и лишь на черепах виднелись клочки седых волос. Какую страшную иронию над взаимною любовью, над пылкою страстью людей, увлекающихся и безумствующих, представляли эти два обнявших друг друга костяка, глазные впадины которых были обращены друг на друга, а рты, состоящие только из обнаженных челюстей с оскаленными зубами, казалось, хотели, но не могли произнести вслух, во все времена исторической и доисторической жизни людей лживые слова любви.

Все остановились ошеломленные, уничтоженные открывшейся перед ними картиной. Основная часть легенды, таким образом, оказалась истиной. Беседка служила действительно тюрьмой-могилой для двух человеческих существ.

Весть о страшном открытии князя тотчас облетела всех рабочих, и они, пересилив страх перед могущим обрушиться на них гневом князя, собрались толпой у дверей беседки. Когда первое впечатление рокового открытия прошло, князь Сергей Сергеевич упавшим голосом обратился к отцу Николаю:

– Батюшка, что нам делать?

– Предать их земле, – спокойно отвечал священник.

– Затворите дверь, – приказал князь.

После некоторого замешательства, происшедшего в стоявшей кругом толпе рабочих и пробравшихся крестьян, два смельчака исполнили приказание князя.

– Прикажи сейчас же сделать два гроба, – обратился князь Сергей Сергеевич к Терентьичу.

– А как насчет работы? – спросил затем управляющий.

– Очистку сада продолжать. Батюшка, позвольте вас просить ко мне, пока все приготовят.

Рабочие, под наблюдением садовников, принялись за работу, гуторя между собой о страшной находке. Любопытные из крестьян бросились обратно в село, чтобы рассказать о слышанном и виденном. Князь Сергей Сергеевич, посоветовавшись с отцом Николаем, отдал приказание вырыть могилы у церкви близ родового склепа князей Луговых.

На князя находка в беседке произвела, надо признаться, тяжелое впечатление, хотя он и старался это скрыть. Теперь, когда дело было уже сделано, в сердце его невольно закралось томительное предчувствие о возможности исполнения второй части легенды – кары за нарушение дедовского заклятия. Для того чтобы скрыть свое смущение, он начал беседовать с отцом Николаем о состоянии его прихода, о его жизни и тому подобных предметах, не относящихся к сделанному ими роковому открытию в беседке.

Часа через два было доложено, что гробы сколочены. Все снова отправились к беседке, где костяки были бережно уложены рабочими в гробы и отнесены на сельское кладбище и, после благословения их отцом Николаем, опущены в приготовленные могилы. К вечеру того же дня часть парка, прилегающая к беседке, и сама беседка была очищена.

XII. Призрак

Известие об открытии князем Луговым заповедной беседки и о найденных в ней двух скелетах в тот же вечер достигло до Зиновьева.

Княгиня Васса Семеновна и княжна Людмила сидели в это время за вечерним чаем. Новость, полученную из Лугового, сообщила им Федосья.

– Сейчас только со двора ушел луговской паренек, все, как есть, подробно рассказывал, сам видел.

– Сумасшедший, зачем он это сделал! – воскликнула княгиня.

Княжна вся вспыхнула, а затем страшно побледнела.

– Ты знаешь? – воззрилась на нее мать.

Княжна рассказала вчерашний свой разговор с князем в китайской беседке.

– Безумец… Надо было упросить его, чтобы он этого не делал, убедить его.

– Я просила и убеждала, – с виноватым видом отвечала княжна.

– Просила и убеждала, – передразнила ее княгиня Васса Семеновна. – Надо было вчера же сказать мне при нем. Я бы с ним переговорила, как мать, а ты что. Самой, чай, интересно было знать, что в этой беседке проклятой.

Княжна потупилась. Она действительно почти всю ночь и весь сегодняшний день интересовалась именно этим вопросом.

– Ах, молодежь, молодежь! – продолжала между тем причитать княгиня. – Ничего-то у них нет святого…

Княжна молчала. Федосья, стоя за стулом ее сиятельства, одобрительно качала головой.

– Ни за что ни про что… Ни за понюх, что называется, табаку беду на себя накликать… И ты туда же. Ведь и на тебя беда-то эта может обрушиться…

– На меня?.. – подняла княжна Людмила на мать испуганно-недоумевающий взгляд.

– Конечно же и на тебя… Ведь сама понимаешь, что недаром князь к нам зачастил… Не нынче завтра предложение сделает, замуж за него выйдешь, не чужой человек будет, если что случится…

– Мама… – умоляющим голосом почти простонала княжна Людмила.

Княгиня оборвала свою речь. Она сама поняла, что зашла слишком далеко в своих мрачных предсказаниях. Она могла, таким образом, напугать так дочь, что та ни за что не согласится выйти замуж за обреченного на несчастье князя. Хотя княгиня Васса Семеновна внутренне была сильно обеспокоена поступком князя, и особенно могущими быть от него последствиями, но видеть в этом поступке препятствие к браку его с ее дочерью, браку, мечта о котором не переставала жить в ее уме и сердце, а теперь так близка к осуществлению, она не решалась. Надежда, что, может быть, все это обойдется и благополучно, закралась в ее сердце и несколько ее успокоила.

– Ну, ну, не пугайся, – мягко продолжала она, – может, ничего и не случится… Я только говорю, какое ребячество… Чай пить будет в этой беседке… Меня пригласил… Да я ни за что и близко к ней не подойду…

– Теперь и сам князь этого не предложит… – степенно заметила Федосья.

– Конечно же, конечно… – подтвердила ее слова оправившаяся от смущения княжна Людмила.

Княгиня не отвечала. Она занялась своей чашкой чая. Княжна тоже умолкла. Обе были погружены каждая в свои мысли, но мысли эти вертелись у одного пункта, и этим пунктом был князь Сергей Сергеевич Луговой.

– Мы завтра все же поедем, мама? – первая нарушила молчание княжна Людмила.

Она произнесла этот вопрос упавшим голосом и обратила на свою мать взор, полный немой мольбы.

– Конечно, поедем, отчего же не ехать… – отвечала княгиня Васса Семеновна.

Княжна облегченно вздохнула. Она очень опасалась, чтобы мать, рассердившись на князя, не отменила поездки. Ехать теперь в Луговое представляло для нее двойной интерес. Несмотря на то что слова матери снова подняли в душе княжны мрачные опасения за будущее, любопытство увидеть беседку превозмогло даже этот страх, который княжна Людмила чувствовала к ней после рассказа о сделанной в ней роковой находке.

«Это он сделал для меня…» – мелькало в уме княжны как самое лучшее оправдание в глазах женщины самого безумного поступка мужчины.

Ни княгиня, ни княжна не спали хорошо эту ночь и до самого отъезда на другой день в Луговое были в нервно-напряженном настроении.

Наконец час отъезда наступил. Мать и дочь сели в карету и поехали по хорошо знакомой княжне Людмиле дороге. Князь встретил дорогих гостей на крыльце своего дома. Он был несколько бледен. Это сразу заметили и княгиня и княжна. Да это было и немудрено, так как он не спал почти целую ночь.

После того как место парка около беседки-тюрьмы было приведено в порядок и сама беседка тщательно вычищена, князь Сергей Сергеевич сам осмотрел окончательные работы и приказал оставить дверь беседки отворенной. Вернувшись к себе, он выпил свое вечернее молоко и сел было за тетрадь хозяйственного прихода-расхода. Но долго заниматься он не мог. Цифры и буквы прыгали перед его глазами. Он приказал подать себе свежую трубку и стал ходить взад и вперед по своему кабинету.

Нервы его были страшно возбуждены. Два скелета, найденные им в роковой беседке, стояли перед ним неотступно. Он приказал оседлать себе лошадь и помчался куда глядят глаза. Он скакал до полного изнеможения и вернулся домой только к ужину. Несмотря на сделанный моцион, есть он не мог. Выкурив на сон грядущий трубку в своем кабинете, князь Сергей Сергеевич удалился в спальню.

Усталость и нравственная и физическая взяла свое, и князь заснул. Вдруг он был разбужен тремя сильными ударами, раздавшимися в стене, прилегавшей к его кровати. Князь Сергей Сергеевич вздрогнул и проснулся. То, что представилось его глазам, так поразило его, что он остался недвижим на своей кровати. Он почувствовал, что не может пошевельнуть ни рукой, ни ногой, хотел кричать, но не мог издать ни одного звука.

Вся спальня была наполнена каким-то белым фосфорическим светом. У самой его кровати стоял тот самый старый боярин, который являлся ему во сне прошлой ночью. Но видение вчерашней ночи было смутно. В памяти князя остался лишь легкий абрис сонного видения да грозящий ему неимоверной величины палец, который затем уперся ему в грудь так сильно, что он с трудом дышал.

Теперь же боярин стоял перед ним как живой. Князь Сергей Сергеевич даже уловил некоторое сходство стоявшего с его отцом и с ним самим.

– Ты нарушил положенное мною заклятие, – сказал призрак, – твое спасение в любимой тобой девушке. Береги ее… Адские силы против вас…

Голос призрака, казалось, шел из пространства, он не шевелил губами, произнося слова, и смотрел на князя строгим, суровым взглядом. Едва он окончил свою речь, как мгновенно исчез. С его исчезновением потух и фосфорический свет, наполнявший спальню князя.

К последнему возвратилась между тем способность движения. Первым его делом было вскочить и зажечь свечу. В спальне, конечно, не было никого, и дверь в кабинет была плотно затворена.

«Ужели это был сон?» – мелькнуло в голове князя, но он тотчас отбросил эту мысль.

Троекратный стук, которым он был разбужен, еще до сих пор отдавался в его ушах. Присутствие старого боярина было для него так ясно, что он не только видел его, но ощущал всем своим существом это его присутствие в комнате. Сказанные им слова глубоко запали в память князя.

– Ты нарушил положенное мною заклятие, твое спасение в любимой тобою девушке. Береги ее! Адские силы против вас! – повторил несколько раз князь Сергей Сергеевич слова призрака.

Сердце его болезненно сжалось. Опасность стережет, значит, не его одного, а и княжну Людмилу. При этой мысли князь Сергей Сергеевич почувствовал приток в организме свежих сил.

О, он не даст в обиду княжну! За нее он готов бороться даже с адскими силами. Надо поскорей получить право быть ее настоящим защитником. Надо сделать предложение, но прежде объясниться с ней самой.

Так решил князь. Это решение не только совершенно успокоило его, но даже окрылило надежды на радужное будущее. Если действительно предок его вышел из гроба и явился к нему, то, несомненно, из его слов можно заключить, что он не очень рассержен за нарушение им, князем Сергеем Сергеевичем, его векового заклятия. Иначе он был бы грозней, суровей и не предостерегал бы его от беды, которая висит над головой любимой им девушки.

– Твое спасенье в любимой тобою девушке.

Эти слова призрака с особенным внутренним удовлетворением вспоминал князь Сергей Сергеевич. Он видел в них благословение предка на брак с княжной Людмилой, благословение, дать которое явился выходец из могилы.

Было ли в этом какое-либо дурное предзнаменование?

Этот вопрос князь Сергей Сергеевич не задумываясь решил отрицательно. Он, впрочем, после долгого размышления, нашел нужным скрыть от княжны Людмилы его ночное видение. Она, как еще очень молодая девушка, естественно, может придать преувеличенное значение таинственному явлению и сообщению с того света. Это напугает ее и даже может отразиться на ее здоровье.

Рассудив все таким образом, князь начал свой день обычным образом, отдав приказание людям приготовить к пяти часам вечера чай на террасе.

«Я обещал ей пить чай в беседке… Но это невозможно… До Зиновьева уже, вероятно, успело дойти известие о вчерашней находке, а потому она поймет…» – мелькнуло в голове князя.

Он всецело отдался приготовлению к вечернему приему желанных гостей. Лично сам отправился в великолепные оранжереи, чтобы выбрать лучшие фрукты, и долго совещался с главным садовником по поводу двух букетов, которые должны были красоваться на чайном столе перед местами, назначенными для княгини и княжны. Из оранжереи князь пошел бродить по парку. Говорят, что преступника всегда как-то особенно тянет к месту его преступления. Этим странным явлением в психической жизни человека часто пользовалось земное правосудие для открытия виновного.

Князь Сергей Сергеевич, незаметно для себя, направился именно к тому месту парка, которое было расчищено вчера по его приказанию. Заросшую часть парка нельзя было узнать. Вычищенные и посыпанные песком дорожки, подстриженные деревья ничем, казалось, не напоминали о диком, заросшем, глухом, таинственном месте, где над кущей почти переплетавшихся ветвями деревьев высился шпиль заклятой беседки с пронзенным стрелой сердцем.

Только она одна, эта каменно-железная свидетельница давно минувшего, которую нельзя было совершенно изменить и преобразить волею и руками человека, указывала, что именно на этом месте веками не ударял топор и по траве не скользило лезвие косы. Но и самая беседка все же несколько изменилась и сбросила с себя большую часть таинственности.

Это произошло отчасти от сумрачной окружающей местности, ставшей более открытой и не бросавшей на нее мрачную тень, и, наконец, от отворенной двери, вымытого пола, стекол и даже стен. Беседка как будто даже манила к себе гуляющего. Такое, по крайней мере, впечатление произвела она на князя Сергея Сергеевича.

Он совершенно спокойно вошел в нее и опустился не смутясь на одну из двух поставленных в беседке по его же приказанию скамеек. Внутри беседки было положительно уютно. Ничего не говорило о смерти, несмотря на то что только вчера вынесены были отсюда останки жертв разыгравшегося здесь эпилога страшной семейной драмы, несмотря на то что эта беседка, несомненно, служила могилой двум любившим друг друга существам. Быть может, именно эта их любовь и смягчала впечатление о их смерти.

Любовь не умирает. Она всегда говорит о жизни. Она сама – жизнь.

XIII. В могиле заживо погребенных

Встретив княгиню и княжну, как мы сказали, на крыльце, князь Сергей Сергеевич провел дорогих гостей на террасу, где был изящно и роскошно сервирован стол для чая.

– Зачем это все, мы запросто… – заметила княгиня Васса Семеновна, окидывая все же довольным взглядом сделанные приготовления, доказывавшие, что она с дочерью в доме князя действительно дорогие, желанные гости.

– Помилуйте, княгиня, для меня сегодня праздник…

Князь выразительно посмотрел на княжну Людмилу Васильевну. Последняя покраснела, а княгиня, перехватив этот взгляд, улыбнулась и села на приготовленное для нее место за серебряным самоваром. Княжна села рядом с князем с боку стола.

– А вы тут что, князь, набедокурили… – начала княгиня.

– Я?.. – удивленно спросил князь.

– Да, вы на всю окрестность страх нагнали… Зачем вам понадобилось тревожить неприкосновенность старой беседки?

– А, вы об этом, княгиня, в чем же тут бедокурство?

– Ах, князь, я еще смягчила название вашего поступка. Согласитесь, что это безумство так неглижировать семейные преданья…

– Я не вижу, в чем тут неглижирование, простите, княгиня…

– Как, вы ведь знали, что на эту беседку было наложено вековое заклятье…

– Знал, то есть слышал, хотя мне лично ни мой отец, ни моя мать не говорили серьезно ничего подобного.

– Странно!

– Они, вероятно, и сами не считали это серьезным… Я, напротив, взглянул на это дело серьезнее их и других моих предков и свой взгляд высказал вчера, прежде нежели приступить к работе, отцу Николаю.

– Отцу Николаю? – переспросила княгиня Васса Семеновна.

– Да, ведь в его присутствии и с его благословения открыли беседку.

– Вот как, я этого не знала… Что же вы сказали ему?

Князь Сергей Сергеевич в коротких словах передал княгине Вассе Семеновне свой вчерашний разговор с отцом Николаем. Княгиня Полторацкая была одна из самых ярых почитательниц луговского священника, а потому для нее участие отца Николая в казавшейся ей до сих пор безумной затее князя Лугового делало эту затею совершенно иной, освещало ее действительно в смысле почти богоугодного дела.

– Вот как, это другое дело… Как же все это произошло?

Князь Сергей Сергеевич начал подробный, красноречивый и даже картинный рассказ о вчерашних работах и особенно о моменте, когда отворили беседку и глазам присутствующих представилась, после рассеявшегося столба пыли, картина двух сидевших в объятиях друг друга скелетов.

– Ах, какой ужас, – почти в один голос воскликнули княгиня Васса Семеновна и княжна Людмила, до сих пор молча слушавшая разговор матери с князем и рассказ последнего.

– Беседка теперь совершенно вычищена и неузнаваема… Я не решился приказать подать туда чай только потому, что все же с ней соединены тяжелые воспоминания…

Он, как бы извиняясь, взглянул на княжну.

– Вот что еще выдумали, да я близко не подойду к ней, а не то что пить чай… Глотка сделать нельзя бы было… Все они бы мерещились… – заволновалась княгиня.

– Я говорю это потому, что, когда третьего дня мы разговаривали с княжной, я обещал ей сегодня пить чай именно в этой беседке…

– Говорила мне она, говорила об этом… Я даже не хотела по этому случаю ехать совсем к вам, да потом подумали мы с Людой, что вы будете настолько благоразумны, что этого не сделаете…

– Я действительно на это не решился…

– И хорошо сделали…

– Но пройтись посмотреть на беседку не мешает, вы совершенно не узнаете то место, где она стояла, ни самую беседку…

Князь, говоря последнюю фразу, более обращался к княжне, а не к княгине.

– Это интересно… – отвечала последняя.

– Может быть, это и интересно, но я ни за что не пойду туда… Идите вы, если хотите, я посижу здесь и подожду вас, вечер так хорош…

Вечер действительно был восхитительный. Солнце склонялось уже к западу, обливая своими мягкими лучами княжеский парк, придавая ему особую манящую прелесть. Радостная улыбка появилась на лице князя Сергея Сергеевича при этом данном княгиней Вассой Семеновной позволении. Он с мольбой взглянул на княжну Людмилу и заметил промелькнувшую на ее лице довольную улыбку. Позволение матери пришлось ей, видимо, по сердцу. Молодые люди поспешили кончить свой чай.

Оставив княгиню одну любоваться в покойном кресле картиной залитого красноватым отблеском солнечных лучей парка, князь Сергей Сергеевич и княжна Людмила спустились по отлогой лестнице террасы и пошли по разбитому перед ней цветнику. Цветник этот занимал довольно большое пространство и состоял из затейливых клумб, газонов и цветущих кустарников. С террасы он виднелся как на ладони, а потому княгиня Васса Семеновна могла довольно долго любоваться идущей парочкой.

Парочка действительно была прелестна и не для одних материнских глаз. Высокий, стройный князь Сергей Сергеевич был головой выше княжны Людмилы, тоже статной и грациозной девушки. Радостная, самодовольная улыбка играла на губах княгини. Судьба дочери устраивалась на ее глазах, согласно ее желанию. Тревоги об этой судьбе, уже с год как змеей вползавшие в ее сердце, исчезли. Молодой князь, видимо, по уши влюбился в ее дочь, и предложение с его стороны вопрос очень близкого времени.