Рецидив

Начавшаяся метушня полицейских дала беглецам фору в несколько минут.

Возможно, полицейские и объявили в эфир о нападении, а также о перехвате фургона «Gumanus centre», но было уже поздно. За городом, возле завода по опреснению морской воды, беглецов ждал вертолёт «Bell-430» с работающим двигателем.

Уже через девять минут после нападения на тюремный кортеж группа «тележурналистов» была в воздухе.

Удача сопутствовала крессовцам и дальше.

Над Персидским заливом, когда капитаны катарских катеров береговой охраны только-только получили приказ сбить вертолёт с беглецами, группа вместе с пленником спрыгнула в воду, успев за короткое время переодеться в водолазные костюмы. Самое трудное при этом было натянуть костюм на пассажира, так и не пришедшего в себя, несмотря на сделанный ему укол допамина, повышающий тонус организма.

Когда они нырнули в воду вместе с пилотом и начали загружаться на борт подводной лодки для спецопераций, вертолёт нашла одна из ракет, выпущенная пограничным катером. Точнее, такова была официальная версия службы безопасности, озвученная каналом Эль-Джихара. На самом деле он был уничтожен с помощью американского взрывного устройства на базе пластита, и от него не осталось ровным счётом ничего.

Поиски тел напавших и беглеца, длившиеся трое суток, результата не дали. Глубина Персидского залива в этом месте достигала двухсот пятидесяти метров, а дно его было покрыто толстым слоем ила, способным поглотить вертолёт целиком.

Через двое суток команда Максима выгрузилась в Калининграде под покровом ночи, передала спасённого в руки военспецов Министерства обороны и отправилась в Москву.

Москва

6 июля, 19 часов 2 минуты

Сидорин был доволен больше всех.

После торжественной речи в квартире Максима, длившейся без малого десять минут, он, находясь в отличном расположении духа, допил коньяк и пообещал всех представить к правительственным наградам. Полковнику было чему радоваться, так как операция по перехвату Михаила Сивоконя прошла без сучка и задоринки, а катарские спецслужбы до сих пор искали похитителей и ломали головы, кто совершил похищение и почему не оставил ни одного следа.

– Отойдём-ка, – позвал он Максима на кухню.

– Уезжаете? – спросил Максим, довольный не меньше полковника.

– Да, у меня ещё деловая встреча. Тут вот что, майор, пока тебя не было, мы получили бумагу из «конторы», предлагающую тебе явиться к ним в Управление экологической безопасности.

– С какого бодуна?

– Хотят с тобой поговорить о синдорских событиях.

Максим вспомнил, что Ольга Валишева работает в упомянутом Управлении.

– Да я ничего особенного не припомню.

– Отказать мы им не имеем права, ты там был, да ещё и не один, так что придётся навестить коллег.

– Ладно, навещу.

– Во что ты там ввязался, только честно?

– Ни во что! – Максим клятвенно прижал ладонь к груди. – Искали охотников, а началось всё со звонка дяди, Николая Пахомовича, он работает в Синдоре лесником. Начали пропадать звери, медведи и лоси, он мне и позвонил. Я приехал, думал отдохнуть, а тут генерал прилетел со своими архаровцами, хотел поохотиться, хотя в июле охота запрещена. Группа пропала, Ольга приехала…

– Какая Ольга?

– Майор из этого самого Управления, там тоже заинтересовались пропажей зверей. В общем, заварилась каша, но закончилось всё хорошо, нашлись и охотники, и…

– Звери?

– Нет, звери действительно исчезли. Есть там какая-то загадка.

Сидорин почесал затылок, разглядывая лицо Максима, пожал ему руку, направился к двери:

– Расскажешь потом поподробней.

Ушёл.

Максим вернулся в гостиную, вычёркивая из памяти разговор, поднял бокал шампанского:

– За вас! За ваш профессионализм, холодные головы и горячие руки!

Бойцы захохотали.

– Почему руки, командир? – поинтересовался Савелий. – Раньше говорили – сердца.

– А сердца у вас из нержавеющей стали, – сказал тихий неулыбчивый Володя Есипчук. – Горячие бывают только у влюблённых и, реже, у женатиков. А кто из вас влюблён? Или женат?

– Ну, ты загнул, – покачал бритой головой Кондырин. – При чём тут жена или подруга? Я был женат дважды, ну и что? Я что, от этого стал хуже?

– Я не это имел в виду.

– А что?

– Руки мыли?

– Да ну его, – отмахнулся захмелевший Жарницкий. – У него, как всегда, с юмором напряжёнка. Главное, мы их сделали, этих уродов! И так будет с каждым!

– С кем? – съехидничал Савелий.

– С врагами!

– Скажи мне, кто твой враг, и я скажу тебе, где патроны дешевле, – шутливо провозгласил Савелий.

Все снова засмеялись. А Максим подумал, что парни из его группы действительно не имеют семей. К великому сожалению, работа отнимала у них не только свободное время, но и саму возможность быть счастливыми, отдых в семейном кругу, тех, с кем можно было бы поделиться своими проблемами и невзгодами. Вот и его жена ушла, не в силах терпеть внезапные исчезновения мужа и долгие командировки.

Хотя, с другой стороны, повода он не давал, Люся просто его разлюбила.

Пришла мысль позвонить Ольге.

Однако его опередили. Едва он, выйдя в спальню, взялся за телефон, тот зазвонил сам. Не глянув на номер, Максим поднёс айфон к уху.

– Слушаю.

– Где хаур? – раздался в трубке тягучий басовитый голос.

– Что? – растерялся на мгновение Максим. – Какой хаур? Кто говорит?

– Вы забрали хаур, он у вас, верните.

– Да о чём речь, разрази меня гром?! Что за хаур? Кто вы?

– Верните хаур, мы позвоним завтра. – Неизвестный абонент отключил линию.

Максим посмотрел на дисплей: на зелёном поле чернела надпись «Номер не определён».

В спальню заглянул весёлый Брызгалов.

– Ты чего уединился? Звонишь кому-то?

– Хотел позвонить Ольге…

– Майорше из «конторы»?

– А позвонили мне, спросили – где хаур.

– Что?

– Сам ничего не понимаю. Какой-то гундос попросил вернуть хаур, который мы якобы у них забрали.

– У кого?

– Да не знаю! – с досадой отмахнулся Максим. – Он отключил связь, пообещал позвонить завтра.

– Номер телефона записался?

– В том-то и дело, что не записался, есть такая опция у определённых аппаратов.

– Спецура?

– Может быть.

– Хаур… хаур… не помню такого слова в лексиконе катарцев, не арабское оно.

– При чём тут катарцы?

– Тебе сказали – мы забрали хаур, а где мы были? В Дохе. Может, хаур – это пленник по-арабски? Пойду спрошу у Жеки. – Брызгалов вышел.

Из гостиной долетел взрыв смеха.

Максим присел на край кровати, силясь разгадать заданную загадку, но в голове стоял призрачный туман хмеля, рождённый бокалом шампанского, и думать ни о чём серьёзном не хотелось. Откуда-то из бездн сознания всплыла мысль: может, хаур – это вообще из другой оперы? И связан он не с Катаром, а с синдорским рейдом? И обозначает он некий найденный в синдорских лесах артефакт? Но тогда возникает масса вопросов: кто нашёл, что это за артефакт, почему спрашивающий уверен в том, что он у Максима? А главное, откуда он знает номер его мобильного?

Вошёл раскрасневшийся Брызгалов.

– Не, Жека не знает, говорит, надо в словарь заглянуть. Но слово странное, не нашенское, гавкающее какое-то. И у меня складывается впечатление, будто я его когда-то слышал.

– У меня такое же, – пробормотал Максим, тщетно пытаясь вспомнить термин. – Ладно, иди к ребятам, я сейчас.

Он набрал номер телефона Ольги.

Звонки шли долго. Наконец в трубке раздался её голос:

– Алё, Максим?

– Он, – сказал Максим. – Меня не было в России, позвонить не мог, вернулся и звоню.

– Я так и поняла. Как дела? Вас начальство не пытало?

– По поводу?

– В связи с событиями в Синдоре.

– Нет, всё тихо.

– А меня посадили под домашний арест, отстранили от работы.

– Тебя под арест?! – не поверил он. – За что?

– Знала бы – ответила. Вахтанг вообще слёг, как мне сообщили.

– Этот ваш полковник-грузин? Что за беда с ним приключилась? На вид здоровый был.

– Вот и я о том.

– На что намекаешь? Что вообще у вас творится, отчего такая истерика?

– Мне показали один аппарат… – Ольга помолчала. – Напоминает видеокамеру, очень странную. Её привёз из Синдора один наш сотрудник.

– Так что?

– А забрал он эту камеру у твоего дяди.

– У Пахомыча? – удивился Максим. – Не может быть! Он мне ни слова не сказал.

– Ты не мог забыть про это в суматохе?

– Обижаешь, майор, на память не жаловался. Если бы он мне… – Его вдруг осенило. – Чёрт побери, вот, наверно, о чём шла речь!

– Что, вспомнил?

– Тут другое. Мне только что звонил какой-то тип и потребовал вернуть хаур.

– Хаур? Это что?

– Вот я и подумал, что хаур – та самая видеокамера. Кто её привёз?

– Саша Зайцев, старлей из Управления. Лапин, это зам. начальника Управления, утверждает, что Зайцева послали в Синдор после того, как замолчал Вахтанг. Зайцев добрался до хутора, встретил лесника. А у того лежала камера, чья – твой дядя не помнит. Ну, Зайцев и забрал её в Москву.

– Бред! Пахомыч должен был сообщить об этом мне.

– А если он тоже ничего не помнит, как и мы?

Максим задумался, озадаченный известием.

– Знаешь что, давай встретимся, поговорим.

– Не забывай, я под арестом.

– Тогда я к тебе заеду, диктуй адрес.

– Тебя не пустят, мне даже еду привозят наши церберы.

– Посмотрим, диктуй.

– Карамышевская набережная, дом шестьдесят, квартира сорок девять. Учти, дом охраняется, стоит за оградой, надо на калитке нажать кнопку и сказать, в какую квартиру идёшь.

– Разберусь, жди через час.

Максим вернулся в гостиную, в которой царило веселье: оперативники слушали анекдоты Савелия.

– Слушай мою команду!

Смех стих. Лица присутствующих обратились к хозяину.

– Продолжайте в том же духе. Мне надо отлучиться на пару часов. Кто захочет остаться – милости прошу.

– Не, командир, мы так не договаривались, – возразил Савелий. – Отдыхать – так вместе, что мы без тебя делать будем? Может, нас с собой возьмёшь? Если предвидится напряг?

– Напряга не предвидится. – Максим вспомнил жалобу Ольги на то, что её стерегут. – Хотя… почему бы и нет? Какое-никакое, а развлечение. У меня встреча на Карамышевке, ненадолго, могу взять кого-нибудь с собой.

– Почему кого-нибудь? Мы все поедем, да, мужики?

Мужики согласно закивали головами.

– Ладно, буду в долгу. Кто у нас самый трезвый?

Все дружно посмотрели на Есипчука, сыгравшего араба, сотрудника спецслужб Катара; он вообще не употреблял алкоголя.

– Сто рублей, – сказал он интеллигентно.

Раздался хохот.

– Каждому! – вскричал Савелий, дурачась.

– Идёт, – сказал Максим. – На чьей машине поедем?

– У Антоныча самая большая.

– Да без проблем, – пожал плечами Брызгалов, предпочитавший ездить на джипе «Лэнд ровер».

Весёлая, но не очень шумная компания вывалила во двор дома, расселась в джипе капитана. На заднем сиденье устроились трое: Брызгалов, Савелий и Жарницкий, Кондырин не уместился.

– Останешься за хозяина, – отдал ему ключ от квартиры Максим. – Будем к ночи.

Стемнело, на город легла прохлада, потоки машин на улицах Москвы поредели, поэтому от Речного вокзала, в районе которого жил Максим, до Карамышевской набережной доехали почти без затруднений, как в добрые старые брежневские времена.

Машина проехала мимо церкви, свернула к дому номер шестьдесят, остановилась у решётчатых ворот.

Максим вышел, нажал на столбике у калитки кнопку домофона.

– Слушаю вас, – ответил мужской голос.

– В сорок девятую гость, – сказал Максим.

– В сорок девятую? – Повисла пауза. – Хозяина нет дома.

– Не может быть, я недавно разговаривал с хозяйкой, она ждёт. Моя фамилия Одинцов, спросите.

На этот раз пауза длилась дольше.

– Простите, сегодня вы не сможете попасть в квартиру.

– Не понял, что значит – не смогу? По какой причине? Вы меня не впустите? Даже с разрешения хозяйки?

– У нас предписание…

– Какое предписание, от кого? Что вы мне лапшу на уши вешаете! Откройте, я покажу свои документы.

Охранники не отвечали больше минуты. Раздосадованный Максим хотел было связаться с Ольгой, чтобы она поговорила с охраной дома, но замок на калитке клацнул, и голос из домофона предложил:

– Проходите, но машину пропустить не можем.

Максим толкнул узорчатую металлическую калитку, сказал высунувшему голову в окно джипа Брызгалову:

– Ждите здесь, я позвоню, если что.

Он прошёлся по плиточной дорожке до центрального подъезда дома, дверь раздвинулась, повинуясь сигналу датчика.

В небольшом холле с выходами на две половины дома, пол которого был выстлан мраморными с виду плитами, с диванчика встал плотный мужчина в сером костюме. У него было квадратное лицо, выдающиеся скулы, нос боксёра и колючие глазки-буравчики.

– Вы кто?

Максим покосился на открывшееся слева окошко комнаты охраны.

– А вы?

– Служба безопасности. Документы есть?

– А у вас?

Квадратнолицый оглядел фигуру майора.

– Господин хороший…

– Точно так же могу сказать и я. Покажите документ, служба безопасности.

Квадратнолицый пожевал губами, достал красную книжицу с гербом и надписью «Федеральная служба безопасности России».

– Капитан Сюткин.

– Майор Одинцов. Ещё вопросы?

– Вы к Валишевой?

– Совершенно верно, мы с ней договаривались о встрече.

– К ней нельзя.

– Это ещё почему?

– Она… занята.

– Дорогой мой капитан Сюткин, я с ней разговаривал полчаса назад, она меня ждёт. Позвони и услышишь. И не морщи ты лоб, а то я решу, что ты думаешь.

Квадратнолицый сжал губы в полоску.

– Попросил бы вас…

– Ой, не смеши меня. Может, я что-то перепутал, и это не обыкновенный жилой дом, а тюрьма? Так и скажи, а я доложу кому следует.

– Гражданин, я вам русским языком…

– Могу перейти на английский, немецкий, испанский, итальянский, греческий, турецкий. Дай пройти, не надувай щёки, я знаю обязанности надзорного. А не пропустишь, я подниму такой шум в прессе, что твоё начальство год будет отмываться! Рискнёшь?

– Да кто ты такой, чёрт возьми? – прошипел квадратнолицый, боднув лбом воздух. – Хочешь неприятностей? Будут! Я сейчас позвоню…

– А давай, звони, – спокойно согласился Максим. – Только твои приедут не раньше чем через час, а мои уже здесь. Можем посоревноваться. Или подождём журналистов? У меня есть пара знакомых ребят.

Агент, осуществлявший надзор за Ольгой, позеленел, глянул сквозь стеклянную дверь центрального входа на джип у ворот, выдохнул сквозь стиснутые зубы:

– Проходи… но я тебе обещаю…

– Ох, не надо ничего обещать, – поморщился Максим, – со мной свяжешься – хлопот не оберёшься.

Он повернулся к охраннику в белой рубашке с погончиками, выглядывающему из окошка.

– На каком этаже сорок девятая?

– На восьмом справа.

– Спасибо. – Максим кивнул и направился по правому коридору к лифту.

Дом был новый, и никаких совместных перегородок, какие сооружают жильцы соседних квартир в старых домах, здесь не было.

Ольга открыла дверь своей квартиры, как только Максим потянулся к кнопке звонка. По-видимому, она ждала его, наблюдая за коридором в дверной глазок.

– Тебя всё-таки пропустили.

Максим окинул девушку, одетую в домашний сарафанчик, восхищённым взглядом: она была так исключительно мила и женственна, что кровь приливала к щекам.

– Отлично выглядишь!

– Не трать время на комплименты, – нахмурилась она, сразу устанавливая дистанцию, в голосе прозвучали грозовые начальственные нотки. Он вспомнил, как девушка поначалу вела себя в Синдоре, и внутренне улыбнулся: майор, однако.

– Хорошо, не буду.

– Проходи.

Она провела его в гостиную, разделённую как бы на две части. Правая половина представляла собой нечто вроде библиотеки и столовой одновременно: очень красивые книжные полки поднимались под потолок, по центру стоял стол и шесть стульев вокруг него. В левой половине гостиной располагались роскошный диван буквой «Г», стеклянный журнальный столик, кресло и метровой длины телемонитор на стеклянной подставке.

– Садись, – пригласила девушка, указывая на кресло. – Кофе будешь?

– Чай, если можно. Извини, я выпил бокал шампанского, поэтому такой шумный.

– Был повод?

– А какой смысл пить без повода? Мы послужили Отечеству, нас поблагодарили, обещали награды, так что повод был.

– Приехал на такси или на своей?

– На такси не езжу.

– Неужели сам сидел за рулём, после шампанского?

– Нет, а что?

– Когда я вижу инспектора ДПС, возникает ощущение, что я нарушаю правила, даже если я их не нарушаю.

– Это комплекс «чайника».

– Ты думаешь? – Ольга вышла и вскоре вкатила в гостиную тележку с кофейным и чайным приборами. – Возможно, ты прав, хотя я вожу машину уже лет пятнадцать. Удивительно, что тебя пропустили ко мне. Или внизу никого нет?

– Сидит какой-то тип с квадратной физиономией. Но я был убедителен.

– Надеюсь, не до мордобития?

– А что, можно было обойтись без этого? – прищурился Максим.

– В Синдорском лесу ты был убедителен как мастер боя.

– Нет, здесь этого не потребовалось.

– Это чёрный чай, вот зелёный, бери конфеты. Можем перейти к делу. Кто тебе звонил?

– Не знаю, номер не определился. Спрашивали о хауре, а я связал эту штуку с твоей видеокамерой.

– Почему?

– Больно разительны совпадения. Вообще поход в Синдорские леса-болота оставил много неясного. У меня сложилось впечатление, будто мы пережили какое-то приключение, однако напрочь забыли об этом. Я вообще не понимаю, как мы оказались в компании с пропавшими охотниками. А ты?

– Я тоже. Моё начальство не поверило, что я не помню.

– Меня вызывают твои коллеги, пришло уведомление из твоего Управления. Завтра пойду. А что ты знаешь о хауре?

– Мне показывали странную видеокамеру, не уверена, что это хаур, но со мной беседовал Спицын…

– Кто это?

– Начальник отдела, занимающегося исследованием НЛО, аномальных явлений и прочих странностей, так вот он утверждает, что мы контактировали, – Ольга усмехнулась, – с инопланетянами. Отсюда и все предосторожности, и мой арест, и гипертонический криз Вахтанга. Так что готовься к очень серьёзному допросу.

– Надеюсь, не третьей степени, с кровопусканием? – пошутил Максим.

– Весёлого здесь мало, – отрезала Ольга. – Никаких детекторов лжи не будет, но вымотают всю душу основательно.

– Ничего, отобьёмся, – беспечно махнул рукой Максим. – Я не человек с улицы, нашу контору обидеть сложно. Но этот хаур меня почему-то сильно волнует. Откуда он объявился у Пахомыча? Почему Пахомыч не помнит?

– Позвони ему.

Максим отставил чашку с чаем, сказал с удивлением:

– Слушай, а ведь и в самом деле можно позвонить. Вдруг дядя вспомнит какие-нибудь детали? Кстати, у меня иногда срабатывает ложное чувство забытой вещи.

– Дежа-вю.

– Что-то вроде этого, свербит в голове как сверчок. Мне начинает казаться, что в лесах под хутором мы что-то искали, кого-то встречали, но память молчит как партизан.

– У меня точно такое же чувство.

– Попробуем разобраться?

– Как?

– Съездим на хутор в свободное время, поговорим с Пахомычем, с местными, да и с генералом Охлиным не мешало бы повстречаться. Возможно, и вспомнится что-нибудь. А что твой грузин говорит?

– Вахтанг всю дорогу до Москвы молчал. Это вам повезло, что вас подобрал Охлин, а мы добирались до Москвы сутки. Но он тоже чувствует себя не в своей тарелке. Дежа-вю мучает и его.

– Что у него со здоровьем?

– Никогда не жаловался, классный оперативник, умный, дальновидный, бывший чемпион округа по стрельбе из пистолета с обеих рук. Не знаю, что с ним случилось, а на звонки он не отвечает.

– Может, это после допроса?

Ольга поморщилась.

– Не думаю. Его не в гестапо допрашивали.

– Расскажи о видеокамере.

– Очень необычной формы, три «дюзы» окуляров, странная рукоять – явно не под человеческую ладонь.

– А под чью?

– Мне так показалось, не под человеческую, а скорее под лапу с когтями. Недаром Спицын так возбудился.

Максим скептически покачал головой.

– Ты так об этом серьёзно рассуждаешь, будто сама в это веришь.

– Если бы не видела собственными глазами, реагировала бы, наверное, так же. Пей чай, остынет. Печенье попробуй, с орехами и изюмом, очень вкусное.

Максим послушно взял печенье, обмакнул в чай, пожевал, запил чаем.

– Давно не ел галет, но это действительно вкусное.

– Ты всегда печенье в чай макаешь?

– Да нет, спонтанно получилось. Кстати, где-то я читал, что один австралийский ученый рассчитал оптимальный способ макания печенья в чай. Разные виды печенья намокают с разной скоростью, и ему пришлось перепробовать сотни видов, после чего он вывел формулу, применив уравнение Вашбурна для капиллярного потока в пористом материале.

Ольга фыркнула.

– Идиотизм! Зачем это ему понадобилось?

– Для самоутверждения, наверное.

Ольга нагнулась к столику, в вырез сарафана выглянула её совершенной формы грудь.

Максим задержал на ней взгляд. Снова показалось, будто он уже видел эту красоту, хотя и в иной обстановке.

Девушка заметила его взгляд, села прямее.

– Майор, не отвлекайся. Мы попали в сложное положение, надо что-то делать. Есть мысли?

Он допил чай, хмелея от близости с той, которая нравилась ему всё больше.

– С утра позвоню Пахомычу. Выслушаю предложение мужика, требующего хаур, попробую встретиться с ним. Схожу в твоё Управление, побеседую со спецами, посмотрю видеокамеру.

– Если разрешат. Только не говори, что это я рассказала про камеру.

– Можешь не беспокоиться. Потом поеду в Синдор. Не хочешь присоединиться?

– Хочу, но меня не отпустят.

– Попробую уговорить твоё суровое начальство. Если им нужен результат, а не досужие вымыслы, они перестанут мучиться дурью с арестами.

– Ты словно в другом мире живёшь, – с неожиданной грустью сказала Ольга, – где торжествует справедливость и люди доверяют друг другу. Человечество изменилось, майор, причём изменилось в худшую сторону, и я ему даже сочувствовать не желаю. Моя подруга как-то заявила после того, как муж бросил её: все люди чем-то похожи, особенно тем, что я их всех ненавижу.

Максим усмехнулся.

– Ну, это она в расстройстве была. Хотя Оскар Уайльд тоже признавался в своё время, что чем больше он живёт среди людей, тем больше ему хочется жить среди зверей.

– Ты Уайльда читал? – недоверчиво шевельнула бровью Ольга.

– Не только, я Лондона люблю, О’Генри, Чехова, Лао Шэ, у меня хорошая библиотека, ещё отец собирал. Блока вообще считаю посвящённым в Истинное Знание. У одного поэта[4] есть такие строки:

Милый мой, действительность не лечится —это установлено давно.Данный бред зовётся «человечество» —и другого, знаешь, не дано.

– Поэт был точно не оптимистом.

– А кто из нас оптимист? Оптимисты давно вымерли, как динозавры, народ понял, что лучше не будет и надо жить реально, а ещё лучше – на халяву, беря от жизни всё.

Ольга покачала головой, не сводя с лица гостя изучающего взгляда.

Максим добавил с грустной улыбкой:

– Это, к сожалению, правда. Хотя меня поражает святая вера простых людей в торжество той самой справедливости. Ну пусть не сейчас, пусть не сегодня, но завтра – точно все будут жить справедливо! И ведь не поспоришь.

Ольга поднялась, укатила столик-тележку на кухню, вернулась.

– Позвонишь?

Максим с сожалением понял, что пора уходить, нехотя встал.

– Непременно.

Несколько мгновений они стояли близко друг от друга, не решаясь переступить разделявшую их черту ложных воспоминаний, потом он с улыбкой бросил к виску два пальца.

– Разрешите идти?

– Идите, – серьёзно ответила она.

Он вышел, не оглядываясь, спиной ощущая её взгляд, и только в коридоре за закрытой дверью дал волю воображению, мысленно поцеловав девушку в губы.

В холле дома никого не было, давешний квадратнолицый сторож Ольги исчез.

Поглощённый мечтаниями, Максим влез в джип, глянул на окна восьмого этажа, гадая, смотрит Ольга в окно или нет.

Оперативники, продолжавшие ёрническую перепалку, притихли.

– Чего молчишь, командир? – не выдержал молчания Брызгалов.

– По-моему, он влюбился, – предположил Савелий.

– Типун тебе на язык! – сплюнул Жарницкий.

– А что я такого сказал?

– С точки зрения биохимии состояние влюблённости сходно с маниакально-навязчивым неврозом. Иначе говоря, любовь – это тяжёлое нервное расстройство. Ты этого желаешь командиру?

Савелий прижал к губам ладонь.

– Я же не знал!

– Прекратить словоблудство! – проворчал Брызгалов. – Командир, у тебя всё в порядке?