Кукушкины слезы

Хомутов. Всю правду? Митя?

Яблоков. Ты бы, Степа, прошелся по саду. Соберись с мыслями.

Хомутов. Маша, я прожил гнусную жизнь. Я малодушный, ничтожный человек. Но я хочу, понимаешь, чтобы конец этой муки был прекрасный, я хочу тебе дать хотя бы три дня счастья. Я понял это сегодня ночью. Ты, бездомная бедняжка, отдохни здесь несколько дней, проживи их тихо, светло. Ты актриса, ты можешь себе все представить. Не все ли равно, если нет у нас ничего, можно все это выдумать, только бы любить друг друга… Представь, что ты видишь сон…

Огнева (с досадой и слезами). Как это все непонятно… Ничего не понимаю…

Яблоков усиленно старается показать Огневой, что у Степана голова не в порядке.

Хомутов. Ты уедешь и когда-нибудь, в тоске, в бедности, в горе, вдруг вспомнишь эти три дня, и вся жизнь твоя осветится…

Огнева. Но почему вы все время говорите про какие-то три дня? Я же вам ясно сказала, что бросила сцену навсегда? Вы заставляете меня самой навязываться… Черт знает что…

Хомутов. Счастье коротко, что три дня, что три года, что мгновение.

Огнева (затыкая уши). Говорите, прошу вас, по-человечески!

Хомутов. Митя, что нам делать? Придумай… Так же нельзя.

Яблоков (сморкается). Ну вас тут совсем!

Огнева. Что это за напыщенные разговоры. У меня кружится голова от них. И вы, и вы, и ваш этот почтмейстер, что за типы? Как червяки извиваетесь. Я ничего не хочу «представлять», я, слава Богу, не на сцене. Этот дом мой, или я здесь чужая?

Хомутов (пьет воду). Да, да, ты права, конечно.

Огнева. Вы лжете или трусите? Я хочу знать правду! Слышите…

Входит Дарья, зажигает лампы.

Я не могу никуда ехать, никуда поступить, потому что продала все платья и костюмы, а деньги проиграла в вагоне. У меня осталось шесть рублей тридцать копеек. (Достает из сумочки и показывает.) Вот, если не верите.

Яблоков. Покажите-ка. Действительно.

Хомутов. Маша, только не падай духом. Говори, говори все до конца.

Огнева. Домнушка, подите сюда.

Дарья. Аюшки. Иду, иду, матушка.

Огнева. Вот шесть рублей тридцать копеек. Это вам на чай.

Яблоков. С ума сошла!

Дарья. Спасибо. Дай Бог тебе здоровья, пожалела старуху.

Огнева. Поди и позови сюда барышню.

Яблоков. Зачем?

Огнева. Скажи, что я очень прошу, именно сейчас.

Дарья. Уж не знаю, как к барышне и подступиться… (Уходит.)

Огнева (мужу). Не бойтесь, мой друг. Мы с ней поговорим, как женщины. Иногда рубище и слезы бывают краше гордости. А у вас я ничего не прошу, ни жалости, ни любви. (Идет к балкону.)

Хомутов. Маша… Ты ужасно ошибаешься.

Огнева (в дверях). Когда я смотрела в окно вагона на поля и телеграфные столбы и поезд приближался к этому городу – неожиданно и совсем глупо начало замирать сердце, как у девочки. Вот и все, этим все кончилось. Ночь, звезды, глупое сердце. Трудно представить, что в такую ночь нужно закутаться в платок и уйти одной… Куда?.. Зачем?.. (Медленно уходит на балкон.)

Пауза.

Яблоков. Нелепый ты человек… Даже врать не умеешь!

Хомутов. Митя, ты сам видишь… Так дальше нельзя… Непереносимо. Я должен рассказать Маше все, все…

Яблоков. Попробуй! Скажи. Она с отчаяния черт знает что натворит. Руки на себя наложит.

Хомутов. Ей нужно почувствовать, как я ее люблю. Я должен сделать что-то героическое.

Яблоков. Надо достать тысячу рублей. (Грызет ногти.)

Хомутов. Тебе бы только деньги, деньги. Маше нужна великая любовь, а не жалкая тысяча рублей…

Яблоков. Ты какой-то Дон-Кихот, просто дурак… Придумал! Достану у Давыда Давыдовича. Хочешь пари на полтинник?

Хомутов. У Давыда Давыдовича. (С внезапным подъемом.) Вот кого я должен уничтожить. Он не смел хватать Машу за руки! Я знаю – такие, как он, Машу оскорбляли всю жизнь! Для этих богачей для бессовестных она фарсы должна была играть! От таких рожала в гостинице… Я, я избавлю ее от этого унижения.

Яблоков. Замолчи ты, неврастеник…

Хомутов. Теперь я знаю, что мне делать.

Яблоков (хватает его за руку, увлекает к столу, сажает на стул). Степан, Степа. Иди. Садись. Ешь, пей. (Суетится.)

Хомутов. Пусти, не хочу!

Яблоков. Ешь телятину. На сардинку. Пей. Это у тебя от голода.

Хомутов (падает головой на стол). Митя, Митя, как я ужасно виноват…

Яблоков. Ничего – обойдется. Ты, главное, на меня положись. У меня предчувствие такое, что все обойдется. Уж слишком скверно. Хуже некуда, значит должно быть лучше.

Хомутов. Нет, убить его, убить… И самому умереть… Она поверит, тогда поверит…

Яблоков. Перестань. Выпей беленького.

Входит Наташа.

Наташа. Вы меня звали?

Яблоков. Наташенька, ведь я вам услужил?

Наташа. Ну?

Яблоков. Ангел мой, выручайте. Мы попали в отчаянное положение: Марья Петровна подозревает Степана и вас.

Наташа. В чем?

Яблоков. Фигли-мигли.

Наташа. Какая чепуха!..

Яблоков. В том-то и дело, что разуверить ее невозможно… Или – все раскрыть, но тогда она руки на себя наложит. И при всем том Степан настроен героически.

Наташа. Как странно, Дарья сказала, что Марья Петровна очень весело настроена, – будто бы даже собралась с Давыдом Давыдовичем на тройке.

Яблоков. Послала за вами, хочет говорить. На коленях умоляю – представьте нас в самом лучшем виде. Сейчас ее приведу. (Спешит к балконной двери.)

Наташа. Не понимаю, зачем нужен этот разговор.

Хомутов. Наташа, вы чистая и счастливая девушка, вы найдете слова убедить Машу, как я люблю и не смею, не могу ей этого сказать.

Наташа. Ну, нет, о любви не умею и не буду разговаривать… Любовь – мучительство какое-то… Фу!

Хомутов. Любви нужна жертва. А я провалялся пять лет на боку. Любовь приходит к сильным и мужественным только.

Входят Огнева и Яблоков.

Яблоков. Она с придурью, вы осторожнее.

Огнева (стремительно подходит к Наташе, берег ее за руки.) Наташа, я хотела с вами говорить. Мы обе женщины. Вы юная, милая, цветущая. Дай Бог вам большого долгого счастья. Верьте мне – я люблю вас, как сестру. Пусть к вам не закрадется даже капелька сомнения. Я глупая, легкомысленная, не нужная никому баба. Кукушка без гнезда… (Оборвала, прикрыла глаза ладонью.)

Хомутов. Ужасно – мучиться и не уметь выразить…

Яблоков. Молчи. Терпи.

Наташа. О чем вы плачете? Перестаньте.

Огнева. Я ничего не прошу у вас. Но мне страшно уходить ночью одной в платочке…

Наташа. Уверяю вас – вы ошибаетесь. Никто вас отсюда не гонит, и вы ничего не понимаете.

Огнева. Нет, нет, нет… Я не могу больше лжи. Когда-нибудь вы поймете, как трудно мне сейчас просить у вас. Я с ума схожу от страха. Мне бы только до осени прожить… Потом спишусь с провинцией и уеду.

Наташа (почти с гневом). Поймите же, так нельзя! (Бросилась в кресло, закрылась руками, даже ножкой топнула.) Как вы смеете так унижаться! Боже мой, не смеете!.. Не смеете!

Огнева (растерянно). Я же не собираюсь ревновать… Я только прошу сдать мне комнату наверху, до осени, с пансионом… Я заплачу когда-нибудь…

Наташа (с гневом Хомутову). Вы ничтожный, отвратительный человек! Убирайтесь отсюда… (Яблокову.) Все это вы придумали! Глупо. Жестоко. (Огневой.) Они вас обманывают, вы ничего не видите. Все это омерзительный маскарад… Ваш муж нищий, а это мой дом, а не их… Поняли наконец?

Яблоков. Эх, бабы!

Огнева. Что вы сказали?.. Нищий?

Яблоков. Да шутит. (Махнув рукой, отошел к дверям.)

Огнева (мужу). Отвечайте…

Хомутов. Все это правда…

Огнева. Что все? А этот дом?

Хомутов. Ничего у меня нет. Нигде не служу. Нищий.

Яблоков. Фу! Ерунда какая! (Ушел в сад.)

Огнева. Это, конечно, опять шутка? Да?

Хомутов. Мы, Маша, хотели хоть на три дня увести тебя из этой жалкой, нищей жизни… Мы обманули, но мы хотели роскошного обмана… Не вышло…

Огнева. Что же мне теперь делать?.. Я надеялась, я думала, у меня дом, когда станет не под силу, поеду к мужу отдыхать, забывать все кошмары… Но это слишком ужасно… А ваш фрак?.. Маскарад? Издевательство? Почему вы молчите?.. Мне страшно! Ах, значит, вот как вы мне отомстили за прошлое? А вам известно, в какие я положения попадала?

Хомутов. Не понимает, не понимает…

Огнева. Вы отомстили мелко и подло.

Хомутов. Маша, не мщу… Люблю…

Огнева. Любит… Влюблен! (Зло смеется.) А хотите, покажу карточки моих поклонников?.. У меня наверху целый чемодан. Купцы, военные, студенты…

Наташа (поспешно встала, пошла к дверям). Я буду неподалеку. Когда вы кончите, приду… (Ушла.)

Огнева. Я еще не то могу порассказать… Все разбегутся… Я вашей честью очень мало дорожила… Я и здесь поклонника себе заведу, будьте покойны…

Хомутов. Маша, ты лжешь на себя.

Огнева. Я ненавижу вас… Боже мой, никого, никого, никого… (Садится.)

Хомутов. У нас есть комнатка, у почтмейстера. Ты могла бы там пожить…

Пауза.

Огнева. В Баку у меня был поклонник – грек. Отвратительный, черномазый.

Пауза.

Хомутов. Тебя люблю только я один, больше никто.

Огнева. Благодарю вас…

Хомутов. Люблю я, и больше никто.

Огнева (жалобно). В жизни не была занята в более пошлом фарсе…

Входит Бабин.

Бабин. Лошади готовы. (Всмотревшись.) Сейчас поедем?.. Али отложим… Как хотите…

Огнева. Давыд Давыдович.

Бабин. Что прикажете?

Огнева. Увезите меня…

Хомутов (подходя к Бабину). Вон!..

Бабин. Что?

Хомутов. Вон отсюда. Не смеешь с ней разговаривать.

Бабин. Не трогай меня сейчас, Степан Александрович.

Хомутов. Ты мой враг… Я тебя убью…

Огнева (мужу). Что это за мука! Убирайтесь! Чтобы я вас не видела больше.

Хомутов (глядя ей в глаза). Я уйду. Но я вернусь, Маша. Я тебе докажу. (Уходит.)

Бабин. Не долго с ним полюбезничали.

Огнева. Представьте – нищий! И разыгрывал пошлейший фарс. Отомстил! Но я их вывела на свежую воду.

Бабин. Хорошо теперь цыган послушать! Степных, кочевых. Они понимают тоску настоящую. (Пьет вино.) За тоску, Марья Петровна.

Огнева. Послушайте, вы, должно быть, чуткий, отзывчивый человек.

Бабин. Мужик в высшей степени несуразный.

Огнева. Не скромничайте. Вы любите искусство?

Бабин. Стихи читаю. Да, стихи люблю. Пушкина подарила мне прошлой весной Наталья… А к чему вам это знать?

Огнева. По-моему, вы должны любить театр. В вас есть что-то артистическое. Я хотела посоветоваться. У меня большое горе. На железной дороге пропал мой сундук со всеми туалетами, и там же лежали деньги. Я в ужасном положении! В чем я буду играть? Ах, я не могу дня прожить без театра! Сцена моя жизнь. Запах кулис, огни, гул зрительного зала, аплодисменты, цветы… Я всего этого теперь лишена. (Поднесла платок к глазам.) Завтра же я бы уехала из вашего медвежьего угла. Давыд Давыдович, хотите быть моим антрепренером?

Бабин. Нет, мне сейчас не до смеху, Марья Петровна.

Огнева. Ах, русские всегда удивительно неподвижны! В Баку одни грек антрепренер предлагал мне двести рублей за выход. Я отказалась. Как хотите, конечно. Тогда мы так сделаем. Давыд Давыдович, я вам выдам вексель, а вы мне дадите тысячу рублей…

Бабин. Опять вексель? Не-ет. Мне так не нравится.

Огнева. Что вам не нравится?

Бабин. Егозливо разговариваете.

Огнева. Егозливо?

Бабин. Вот как по моему характеру нужно сейчас: либо в воду головой, либо такой разгул, чтобы себя забыть.

Незаметно появляется Наташа.

Тоска у меня такая черная, такая окаянная! Провались все на этом месте! Сначала было подумал, мы с вами товарищи… Эх… Прощайте.

Огнева (схватила его за руку). Нет, не уходите.

Бабин. Пустите рукав.

Огнева (тихо). Возьмите меня, ну хоть в конторщицы. (Тихо.) Делайте что хотите.

Пауза, он смотрит на нее.

Бабин. Но ведь это значит… дальше идти некуда!

Огнева. Да, некуда.

Бабин (внезапно увидал Наташу, неподвижно стоящую в дверях). Сейчас принесу деньги, подождите, Марья Петровна.

Ушел. Огнева медленно оборачивается и тоже видит Наташу.

Огнева. Вечные беспорядки у нас на железных дорогах. Ужасно неудобно! Приходится прибегать к любезности…

Наташа (стремительно подходит к ней, обнимает). Молчите!

Огнева громко заплакала.

Занавес

Действие четвертое

Раннее утро. Сад. Налево балкон. Направо скамейка. Яблоков и почтмейстер сидят и курят. По мере действия встает солнце, расходится туман, запевают птицы, начинает куковать кукушка.

Почтмейстер. Что касается меня, то я начну ухаживать за Анюткой. У нее скверный характер, но в высшей степени чувственный.

Яблоков. Пошляк.

Почтмейстер. Пошлого в моей жизни одно, – только то, что я почтмейстер. Во всем же остальном – натура незаурядная.

Яблоков. Солнце встало. Кукушка кричит. Вот тебе и попраздновали. И все из-за того, что не могут они попросту: ешь, пей, веселись. Непременно им нужно выяснять отношения. Будто бы не все равно, правду я говорю или вру. В жизни все относительно. Все правда, и все неправда.

Почтмейстер. Самое главное в жизни – половой вопрос.

Яблоков. Летели бы сейчас на тройках в степи. Под козлами ящик с шампанским. Лица счастливые. Впереди перспективы. Эх! Все кричат – Яблоков врет, Яблоков выдумывает. Извините, Яблоков прежде всего философ. Что нам хочется выдумать, то и есть на самом деле. Я представлю, например, что у меня в кармане тысяча рублей, и у меня подъем духа. Говорят: существует Америка, а ты ее видел? Я тоже не видал, а знаю, потому что мне хочется, чтобы была эта самая Америка.

Почтмейстер. Эта философия называется буддизм. А жизнь есть проклятая несправедливость. Например: мне бы надо было служить офицером… И фамилия моя была бы – граф Олсуфьев… Пойдем спать.

Яблоков. Хорошо бы водочки сейчас под яишницу.

Быстро входит Хомутов.

Хомутов (показывает на дом). Он там?

Яблоков. Ты куда?

Хомутов. Он там, я спрашиваю? (Заглядывает в балконную дверь.) Где Давыд Давыдович?

Яблоков. Я почем знаю.

Хомутов. Скрывается! Вы его прячете!

Яблоков. Что у тебя за вид, скажи, пожалуйста?

Хомутов. Хорошо. Я буду его ждать здесь.

Почтмейстер. Давыд Давыдович домой пошел, ей-богу не вру.

Хомутов. Он пошел спать? Прекрасно. (Быстро уходит направо.)

Яблоков. Степан, постой… Куда?

Хомутов скрывается.

Почтмейстер, видел – какие у него глаза? Идем за ним.

Почтмейстер. Нет, извините. Достаточно развлечений.

Яблоков. Трус, вот ты кто. Беги по крайней мере к воротам, если Давыд Давыдович с той стороны вернется – предупреди, чтобы со Степаном ни в каком случае не встречался. Вот еще беды не бывало… (Спешит вслед Хомутову.)

Почтмейстер. Извиняюсь, у меня и без того психология испорчена. (Закуривает.) «Папиросочка, мой друг, ты меня пленяешь, мечты навеваешь, люблю тебя всей душой, страстно всей душой…»

Идет налево, мимо балкона, на котором появляются Наташа и Огнева, зябко закутанная в платок.

Наташа. Вы что тут ходите?

Почтмейстер. Приходил сообщить насчет тройки, но так как развлечения неожиданно прекратились – иду к себе почивать. (Огневой.) Благодарю за приятно проведенное время. Всегда готов к услугам – почтмейстер Шавердов. Счастливых снов. (Уходит.)

Наташа. Светло.

Огнева. Как вы думаете, Давыд Давыдович принесет денег?

Наташа. Не знаю… Пойдемте купаться…

Огнева. Сыро.

Наташа. Принесет… не волнуйтесь…

Огнева. Вы уверены?.. Все сейчас на волоске. И так всю жизнь… Принесет? Он обаятельный человек, я сразу поняла… Я верну ему долг до Рождества, гораздо раньше, чем до Рождества… У таких, на первый взгляд грубых, – я знаю, – отзывчивое, бесконечно нежное сердце…

Наташа. Вы находите – у него нежное сердце?

Огнева. Я сразу почувствовала: это редкий, удивительный тип – герой любовник. Поверьте моей опытности – такие люди любят страстно, один раз на всю жизнь.

Наташа (неожиданно завертелась). Так вы в этом уверены? Знаете – мне часто снится сон, будто я лечу высоко, до самых облаков. Мне легко, прохладно, кружится голова, и сердце часто, часто бьется. И чувствую – я лечу оттого, что это любовь.

Огнева. Милочка, какая вы еще девочка. Ах, лишь бы чувствовать, что на земле, среди множества, множества людей есть родной человек… Он простит и пожалеет.

Наташа. Ну нет, – никакой жалости.

Огнева (прислонясь головой к балюстраде). Когда увидишь, что земля велика, людей на ней много, настрадаешься, прольешь немало слез – тогда станет ясно, что жить нам всем очень недолго и не с чего быть заносчивой. Любовь – как нам она нужна! Вот тот же Давыд Давыдович – сильный и молодой, а я чувствую – у него какое-то страшное горе, точно он каждую минуту на шаг от гибели.

Наташа. Какое же у него может быть горе?

Огнева. Давеча он так мне сжал руки, так уверял, что мы поймем друг друга, – я поняла: он любит, мучается – безнадежно.

Наташа (резко). Откуда это вы решили: безнадежно?..

Огнева. В глазах его прочла отчаяние. (Почти театрально.) Над жизнью занесен кинжал…

Наташа. Решили, конечно, что в вас влюбился?..

Огнева. В меня?

Пауза.

Деточка моя, я уж давно так не решаю… Давно ни на что не надеюсь… Участие, нежность – даже и во сне не снятся… Хотя при незнакомых мужчинах все еще притворяюсь. Ах, как я устала, как устала…

Наташа. И не жалко, и никогда не пойму этих настроений… Денег нет – вздор: будут… Одиночество – тоже вздор, – у вас муж…

Огнева. Муж… Какой-то одержимый… Он алкоголик, по-моему… Непонятный… Боюсь его… Если бы не вы, душечка, я бы не пережила этого дикого кошмара: надругаться над женщиной, попавшей в отчаянное положение… Нет, нет… Принесут денег, вечером – в поезд, и – забыть и спать… Проснуться далеко, далеко, – в окне мелькают телеграфные столбы… Степи, жаворонки – и слезы… Где-нибудь – счастье, хоть на мгновение…

Наташа. Фу… Какая духота… Вы купаться пойдете или нет? (Отошла, оглянулась.) Чего вам нужно? Чтобы жалели… Так если кто по-настоящему жалеет и любит вас до отчаяния, так это Степан Александрович… (Ушла.)

Огнева. Что вы сказали? Наташа… (Спешит за ней.) Подождите, Наташа… Я не расслышала… (Уходит.)

На балконе появляется Дарья. Зевает громко.

Дарья. Зеваю и зеваю – должно быть, к дождю. (Кричит в сад.) Барышня! Ставить самовар-то?

Голос Наташи. Да, ставь.

Дарья. И спать не ложились. Вот делать-то людям нечего…

Появляются Бабин и Яблоков.

Бабин. Отстань, отстань от меня…

Яблоков. За что ты меня толкнул? Я тебя спасаю, а ты дерешься. Бешеный мужик.

Бабин. Я еще тебя наизнанку выверну. (Дарье.) Баба, где Марья Петровна?

Яблоков. Поди скажи ей, – деньги, мол, принесли.

Дарья. Деньги? Сейчас сбегаю. (Уходит.)

Яблоков. Я тебе толкую – у Степана револьвер Смит и Вессон.

Бабин. А мне какое дело?

Яблоков. Ведь он же тебя убьет.

Бабин. Ну и пускай убивает. Наплевать. А вот ты почуял деньги – и лезешь ко мне и крутишься, как дьявол.

Яблоков. Начихал я на твои деньги.

Бабин. А хочешь – дам тысячу рублей? Поехал бы ты в Москву, купил новую шляпу, закатился в ресторан, портсигар бы завел серебряный. Ну, стань на лапы…

Яблоков. Какая ты все-таки свинья! Слушай, здесь тебе, ей-богу, опасно оставаться. Вот, кажется, кто-то идет. Ты деньги дай мне, а я их передам Марье Петровне. А сам уходи… Давай!..

Бабин (показывает). Вот они. И бумажник новенький.

Яблоков. Нет… А как же Марья Петровна? Слушай… Вот что… Я не милостыню прошу. Как только в железку выиграю – отдам.

Бабин (бросает бумажник на землю). Подними.

Яблоков (оглядывается – не видит ли кто). Ну, если подниму?

Бабин. Твои!

Яблоков наклоняется, Бабин придерживает бумажник ногой.

Яблоков. А ты не держи ногой.

Бабин. Поцелуй сапог – отпущу.

Яблоков. Давыд, зачем ты меня обижаешь?.. Ведь у меня немного, но осталось все-таки гордости… Конечно – поцелую.

Бабин. Злейший ты мой враг, Митька. Хуже чем обидел меня – уничтожил. Проходимец! Была бы охота – я бы тебя растоптал. Не хватайся за ногу, поди прочь… (Толкает его.)

Яблоков (кричит). Ну, топчи, топчи, топчи!..

Входит Хомутов.

Хомутов (Бабину.) Встань!

Яблоков (вскрикивает). Степа!.. Ради Бога…

Бабин. Нет. Я посижу.

Хомутов. Знаешь, для чего тебя ищу?

Бабин. Знаю. Вон он у тебя торчит из кармана.