Когда мы были взрослыми

Но ничего не произошло. Александра Даниловна стирала с доски неправильные глаголы, которые просклонял старательный Борька Скрипунов, прозванный Пауком за свою исключительную прилипчивость. Стряхнуть с себя эту гнусаво бормочущую личность можно было только по методу Коляна: за шиворот – и вниз по широкой школьной лестнице, пока не примет Паука гостеприимная противоположная стена.

А Борька и не думал обижаться – он стряхивал со своего пиджачка пыль и вновь стоически приступал к осаде своей жертвы – до тех пор, пока она не уступала или Паука не начинали попросту бить.

Сейчас Борька стоял и смотрел, как плоды его труда безжалостно уничтожаются грязной тряпкой. Было обидно. Он посвятил этим проклятым неправильным глаголам весь вечер, надеясь с их помощью завоевать почет и уважение новой учительницы, но блистательный дебют поломал своим жалким актерством дубина и бездарь Кокорев. Паук понял, что аплодисментов не будет, и угрюмо ждал, когда Кошкалда разрешит ему вернуться на место.

– Скрипунов, садитесь, – Александра Даниловна движением руки отпустила, наконец, Паука и остановила взгляд на пятнистом от волнения Костике:

– Гурьянкин, а вас я попрошу к доске!

Костик вылез из-за парты и пошел туда, где возле доски стояла Кошкалда, освещенная слабым зимним солнцем. Когда он проходил мимо дверей, то все услышали донесшийся оттуда сдавленный шепот:

– Ну, Бандерлог, я тебя…

В это время раздался школьный звонок, возвещающий о наступлении большой перемены – времени, когда исполняются самые заветные мечты, а на головы предателей обрушивается страшная месть. Завершился урок английского языка, который сделал Кошкалду одной из самых легендарных учительниц в школе, а Кокорева навеки лишил остатков его былой славы.

Начитанный Колян вскоре после «ЧП» предложил прозвать Александру Даниловну по первым буквам ее фамилии, имени и отчества, как это делали герои его любимой «Республики Шкид», и прозвище Кошкалда твердо закрепилось за необычной учительницей. Во всей этой занимательной истории был только один участник, для кого она не обернулась ничем хорошим, – это был Костя-Бандерлог.

Устрашенный словами мстительного Копыто, Костик, не долго думая, смылся домой прямо с большой перемены. Напрасно Кокорев дожидался его у раздевалки, где обычно происходило выяснение отношений, напрасно он разыскивал Костика в тайных закоулках школы, где, наподобие Хитрова рынка, собирались все тертые прогульщики и второгодники, чтобы покурить после уроков, – Гурьянкин как будто испарился.

«Ну ладно, Бандерлог, ты еще свое получишь, – злорадно думал Кокорев, бегая по коридорам, – за мной не заржавеет!»

Несколько дней спустя, когда наступило воскресенье и Костик, скоропостижно «заболевший» гриппом, вышел погулять со своей таксой-всю-жизнь-под-шкафом, возле их дома зашевелились кусты – и на дорожку выбрался заснеженный Копыто.

– Привет, Бандерлог, – сказал Кокорев, – тебе чего в жизни не хватает?

Костя непроизвольно потянул на себя поводок собаки и попытался что-то произнести, но Копыто шагнул вперед и хлестко ударил Гурьянкина по лицу:

– Ты думал, что я тебя не достану? – лицо Кокорева было спокойным.

– Я… не… – тут на голову несчастного Бандерлога обрушился еще один удар, отчего Костик как-то удивленно хмыкнул и осел в снег. Он выпустил поводок из рук, и шнуркоподобная псина побежала обнюхивать желтоватые пятна на сугробах – происходящее с хозяином ее совершенно не волновало.

– Пора вправить твои куриные мозги, – с этими словами Кокорев деловито поднял Костю и, придерживая его одной рукой, другой сильно толкнул бессмысленно моргающего Бандерлога в кусты.

– Тебя кто за язык тянул, гад?

Костя барахтался в ветвях, пытаясь выбраться из жестких, царапающих лицо и руки зарослей, но его ноги никак не могли найти подходящую точку опоры.

Копыто снова стал вытаскивать беднягу на свет божий, как вдруг на балконе противоположного дома стукнула открывшаяся дверь и послышался гневный женский голос:

– Отойди от моего сына, бандит, – это кричала мама Костика: случайно выглянув во двор, она увидела плачевную для своего сыночка картину. – Я вот милицию вызову…

– Эй, милиция! – звонко закричала она, видя, как Кокорев пустился бежать, в последний раз отправив Костю-Бандерлога физиономией в снег. – Рашид, да лови же ты этого негодяя!

Слова возмущенной Костиной мамы относились к их соседу – бизнесмену Рашиду, который в это время садился в свою машину. Индифферентно глянув наверх, сосед захлопнул дверцу и выехал из двора, притормозив, чтобы пропустить бегущего сломя голову Копыто.

Когда февральский ветерок унес выхлопные газы, а Кокорев скрылся между заваленными сугробами гаражами, на снегу остался сидеть один всхлипывающий Костя Гурьянкин, а возле – нагулявшаяся такса, которая подошла-таки к своему хозяину и стала разглядывать его, по-собачьи недоумевая: отчего это Костик сидит и разгребает вокруг себя снег, словно какая-нибудь дворняга?

На улице продолжал идти снег. Ребята без устали продолжали шагать за ничего вроде бы не подозревающей учительницей. Внезапно Кирилл резко осадил своего приятеля:

– Стой! Видишь, Кошкалда в переулок нырнула?

– Ага, вижу, там еще дорожка прямо до нашего с тобой дома идет – вот нам с тобой и настал… Колян не закончил фразы, однако Кириллу было и без того понятно, что дело плохо.

– Небось, к тебе или ко мне топает, ох и дотошная же тетка!

– У меня в это время предков обычно дома не бывает, но сегодня – как назло, мамаша дома. Вот и высидит…

– А у меня бабуля прямо затащится, когда Кошкалду на пороге увидит – и поговорить есть с кем, а сколько можно будет предкам после накапать! Так что попались мы с тобой, друг Кирюха!

За таким невеселым разговором друзья дошли до переулка и опасливо глянули в его темноватый проем – там уже никого не было – Кошкалда исчезла.

– Во дает, а, Колян? Конспирируется, как Ленин, раз – и ее уже не видать!

– Пошли, там лавочка есть, посидим.

Кирилл с Колькой прошли заснеженной дорожкой к небольшому дворику, где под слоем снега нашлась скамейка. Колян сразу плюхнулся на нее и оказался в сугробе замысловатой формы. Кирилл остановился рядом и предложил:

– Слушай, а давай дождемся, когда она выйдет, подойдем к ней и попросим, чтобы она дальше к кому-нибудь из нас не ходила – ну, там, к тебе или ко мне? – Кирилл даже сам удивился простоте и смелости своей идеи.

– Ты еще у ней деньжат попроси, на пиво!

– Я на твою могилку безвременную у нее деньжат попрошу, если ты не заткнешься!

– Нет, ты и в самом деле дурак: когда это было видано, чтобы Кошкалду можно было на что-то уговорить? Да проще вот это дерево упросить, чем ее, – Колян с неподдельным интересом смотрел на друга, – кому и когда она уступила?

– Ну, может, нас послушает…

– Послушает, – блеющим голосом передразнил Колька своего приятеля, – она-то нас послушает-послушает, да и пойдет, куда хотела, только еще злее станет.

– По-моему, Кошкалда никогда не злится.

– Может, это она только вид такой безмятежный на себя напускает, а внутри у нее – ад, и черти в нем прыгают!

– Слушай, ну и фантазия у тебя – ад внутри Кошкалды! – Кирилл с долей некоторого уважения поглядел на своего дружка Кольку, о чем-то напряженно думающего.

А Колян действительно думал, что во всей этой истории есть что-то недоступное пока их с Кириллом пониманию, словно бы ты впервые слышишь мелодию, в которой тебе незнакомы ни исполнитель, ни музыка, но в глубине души убежден, что эта вещь тебе давно и хорошо известна, – надо лишь вспомнить.

У Коляна часто бывало подобное ощущение, ему казалось, что большая часть его жизни уже когда-то и где-то им прожита, но он ни с кем этим чувством не делился из опасения, что его не поймут и поднимут на смех.

Кирилл уже замерз и стал весело приплясывать в своих демисезонных ботиночках. Отказ Коляна разделить его отчаянное предприятие поначалу поверг его в уныние, но сейчас сожаление по этому поводу отступило на второй план – Кирилл думал о предстоящем объяснении с родителями, и эта перспектива его абсолютно не воодушевляла.

– Слушай, Кирюх, я тебе вот что скажу: не пошла Кошкалда ни к кому из нас, она вообще в наши края с другой целью приехала, – Колян произнес это, равнодушно разглядывая грязную потрескавшуюся стену дома напротив, – так что нечего нам тут сидеть, как голубям, и трястись.

– Скажи, пожалуйста, а для чего она сюда приперлась? – вкрадчиво спросил его Кирилл.

– Я этого не знаю, но что не предкам стучать, это точно.

– Я же говорил тебе: пойдем и спросим у нее – зачем?

– Мы у нее до той поры не спросим, пока она сама не захочет нам ответить, – а вот сами узнать мы можем – вставай, пошли!

– Куда это? – в голосе Кирилла звучало недоумение.

– Увидишь, козел, пошли!

Друзья снялись с уже насиженной скамейки и двинулись… Направление указывал Колян, ставший внезапно серьезным. Вскоре они подошли к подъезду, где имел удовольствие жить Кирилл, который и сказал, криво улыбаясь:

– Ну и на кой ляд мы сюда притопали? В гости ко мне собрался – пошли, дома хоть кино посмотрим!

– Да погоди ты со своим кино! Мы здесь будем Кошкалду дожидаться, если, конечно, дождемся.

– А почему именно здесь? Почему не у твоего подъезда или вообще не под тем вон грибком с песочницей?

– Потому что мне так охота – достаточно этого тебе? – Колян буквально прошипел эти слова в лицо Кириллу.

– Да ладно, что ты сразу в бутылку лезешь, псих несчастный!

– Все, замяли. Садись вон на ограду и сиди, если устал, ждать, может, долго придется!

Кирилл послушно уселся на тонкий заборчик, ограждающий клумбу возле его подъезда, и обиженно замолчал. Потянулись долгие минуты странного ожидания, когда никто из них толком не знал, чего они ждут.

Колян подчинялся лишь странному безотчетному чувству, что именно здесь они смогут раскрыть какой-то секрет их необычной учительницы. Кирилл же просто действовал так, как велел его старый друг.

Из подъезда вышла бодренькая бабулька в спортивных ботинках и с лыжами. Ее круглая шапочка прикрывала густые седые кудри.

Бабулька притопнула ногой, и Колян заметил, как она взглянула на них, словно сфотографировала. Поставив лыжи к стене дома, пожилая спортсменка стала открывать небольшую сумочку.

В этот момент Кириллу жутко захотелось домой, на теплую кухню, где в холодильнике всегда можно было отыскать что-нибудь вкусненькое, да хотя бы просто попить чаю. Он, естественно, не мог знать, что Колян испытывал совершенно иное желание – сейчас же, немедленно смыться.

Однако он не удрал, а продолжал наблюдать, как бабуля роется в недрах своей сумочки и достает оттуда какую-то коробку. Для Кольки все это происходило, как в замедленной киносъемке: вот бабулька поднимает голову и медленно протягивает им руку с коробкой, вот она приоткрывает губы и произносит какие-то слова, смысл которых в первое мгновение плохо доходит до его сознания.

– Ребятишки, у меня для вас подарочек есть, – бабушка с улыбкой протянула Кириллу гремящую коробочку, – вот возьмите, это леденцы, вкусные. Мне их внуки прислали, а зачем они мне, старому-то человеку?

Колян пришел в себя и чуть было не крикнул «нет», но осекся, увидев, как удивленный Кирилл взял подарок, после чего лицо его вдруг неузнаваемо изменилось, да так, что Колян чуть не сел в снег.

На него смотрел совершенно другой человек – не его старинный приятель, порядочный зануда, которого он тем не менее любил всей душой, а совсем взрослый человек, Кирилл, но как бы спустя двадцать-двадцать пять лет, с замкнутым и пугающе мрачным лицом, какого в их мальчишеской жизни Колян не видел у друга даже в самые тяжелые минуты. Ощущение длилось всего секунду, может быть, и того меньше, но за это время Кирилл словно успел прожить несколько лет своей жизни.

Потом все прошло, и Колька вновь увидел прежнего Кирилла, с интересом разглядывающего коробку. Бабулька уже успела (когда?) взять свои лыжи и неспешно удалиться в сторону автобусной остановки.

– Зачем ты это взял? – Колян говорил заплетающимся языком, точно он только что проснулся.

– Да прикольно же стало: неизвестная старушенция – и вдруг что-то дарит! – Кирилл потряс коробку, в ней загремело – видимо, там действительно были конфеты.

– Ты знаешь, что с тобой было, когда ты это в руки взял?

– Да ничего со мной не было! А что должно было быть?

– Ну хорошо – ничего так ничего, – пошли ко мне.

– Хорошо, – недоуменно произнес Кирилл, – а ты что, так конфеты любишь? Я за тобой такого не замечал!

– Да нет, просто знаешь… – Колян пространно развел руками, – ты не пробуй их один – и все, договорились?

– Ну, договорились. Теперь-то идем?

– Теперь – идем! – Колян встал, и ребята отправились через два подъезда к нему домой.

Вечером отец Кирилла заглянул в школу «на огонек». Огонек действительно горел – это было окно класса на втором этаже, где, как всегда допоздна, засиделась классная руководительница.

Сергей Петрович вошел в школьное фойе, осмотрелся. Вокруг было пусто. Где-то вдали прошлепала уборщица в резиновых калошах, скрипнула дверь класса – и все стихло. Отец Кирилла подошел к двери в учительскую с лаконичной надписью: «Учительская. Учащимся вход воспрещен».

Сергей Петрович пожал плечами и заглянул внутрь, но там его встретили лишь пустые, убранные столы да стоящий у стены картонный портрет Софьи Ковалевской.

– М-да, – пробормотал Сергей Петрович, разглядывая на стене темное пятно невыцветшей краски, где ранее находился портрет Ленина. – Пустует красный-то угол, пустует, – и отправился далее разыскивать класс со светящимся окном. Марина Федоровна, классная руководительница, была чрезвычайно удивлена, когда в комнату заглянул невысокий крепкий симпатичный мужчина с приятным лицом и представился:

– Сергей Петрович, отец Андреева Кирилла. Разрешите? – он, не дожидаясь, когда Марина Федоровна ему ответит, прошел в класс и присел за первую парту.

– А, здравствуйте, очень приятно – Марина Федоровна! – учительница даже привстала от неожиданности: ей казалось, что отец Кирилла вообще никогда не придет в школу.

– Вы насчет своего сына зашли?

– Ну да, расскажите, пожалуйста, как он тут… – Сергей Петрович по ее интонации понял, что рассказать классной руководительнице есть чего.

– Знаете что, – Марина Федоровна встала и прошлась по классу. – Ваш сын в общем-то очень способный и даже, можно сказать, талантливый мальчик, но… – Марина Федоровна прервалась и мгновение спустя продолжила: – Но в школе он слишком много времени посвящает посторонним вещам, вот так, да! – классная прямо посмотрела на Сергея Петровича.

Он помолчал и спросил:

– Каким вещам, Марина Федоровна?

– Кирилл прогуливает занятия, у него огромная задолженность по английскому языку и литературе, мальчик отстает также по физике и биологии, – Марина Федоровна стала говорить быстро и отчетливо, выкладывая отцу все «подвиги» сына.

– И еще, мне кажется, Сергей Петрович, Кириллу необходима помощь психолога. Да вам же должно быть виднее – мальчик у вас постоянно на глазах, тогда как в школе мы его видим в лучшем случае два дня в неделю! Поймите, дети просто так не прогуливают школу! И еще этот его друг – Смирнов Николай…

– Что Смирнов? – Отец Кирилла вдруг спохватился и вспомнил, что забыл снять шапку. – По-моему, Николай вполне порядочный парень.

– Да, Сергей Петрович, Смирнов воспитанный и серьезный мальчик, но на его поведении сказывается ситуация в семье! – Марина Федоровна произнесла эти слова, как свою давнишнюю сокровенную тайну.

– А какая в их семье ситуация? – Сергей Петрович был озадачен – родные Коляна были ему прекрасно известны, они даже дружили семьями.

– Мне кажется, что Смирнову не уделяют достаточно внимания, да он просто брошен на произвол судьбы! – классная сейчас очень волновалась – ей казалось, что все ее слова летят на ветер.

– Я разрешаю своему сыну дружить с Николаем, Марина Федоровна, так как не желал бы ему лучшего друга! – Сергей Петрович встал, выбрался из-за парты, покосился на разбросанные по столу тетради и произнес: – Если у вас есть еще что-нибудь о моем сыне, буду рад выслушать, если же нет, то всего хорошего.

Марина Федоровна слегка покраснела:

– Пожалуй, все. Пожалуйста, поговорите с вашим сыном и попросите его впредь посещать все занятия. И пусть он начинает нагонять упущенное – класс ушел далеко вперед.

– Не беспокойтесь, я с ним переговорю, он все нагонит. – Отец Кирилла вышел в коридор и, осторожно закрывая дверь, попрощался: – До свидания, Марина Федоровна!

– До свидания… – рассеянно произнесла классная руководительница и осталась одна, в тишине, нарушаемой только шумом февральского ветра за окном. Она стояла посреди класса, держа в руках указку, – Марина Федоровна взяла ее автоматически, когда разговаривала с отцом Кирилла, и теперь только поняла, насколько неуместен был сей предмет в беседе с этим странным человеком.

Ей казалось, что Сергей Петрович должен был обеспокоенно говорить, что сын отбился от рук, не слушается родителей и к тому же связался с этим Смирновым, «безотцовщиной», а тот его учит курить и вообще сбивает с истинного пути. Однако…

Марине Федоровне представлялось, что родители Кирилла до сих пор пребывают в уверенности, что их сын исправно посещает занятия и хоть кое-как, но учится. Вместе с Александрой Даниловной они уже собирались навестить Андреевых дома, но сегодняшний разговор изменил планы Марины Федоровны.

«Надо бы с матерью поговорить, – думала учительница. – Возможно, что из беседы с ней будет больше пользы, впрочем, мне пока ничего не известно об их семье».

На столе лежала еще порядочная кипа непроверенных тетрадей, и Марина Федоровна вновь принялась за работу.

Сергей Петрович сдержал свое обещание, данное классной руководительнице, и мальчик был наказан – отец отказал ему в воскресном отдыхе, и Кирилл с самого утра засел за учебники – все произошло по сценарию, предсказанному опытным в таких делах Колькой.

Анна злорадно заглядывала в его комнату, интересуясь, не надо ли чего столь добросовестному ученику, который даже по воскресеньям не позволяет себе отвлечься от занятий.

Однако Кирилл стоически игнорировал все Анькины происки и действительно провел все утро над английским, переводя все тексты, которые легкомысленно отбросил на учебной неделе. Так продолжалось до тех пор, пока в дверь не позвонил Колька.

Родители Кирилла давно уже ушли по каким-то своим делам, поэтому он спокойно захлопнул учебник английского и впустил порядочно замерзшего Коляна в квартиру.

Как оказалось, Колян все утро провел вместе со своим отчимом – они ходили в милицию, узнавать, как продвигаются поиски недавно угнанной машины. Розыск, как выяснилось, не продвигался никак, и милицейский следователь разговаривал с ними явно неохотно, постоянно поглядывая на часы, и в конце концов заявил, что у него вот-вот начнется исключительно важное совещание, так что «зайдите потом – и вообще, вам сообщат, когда в деле появятся какие-либо значительные изменения».

Отчим вышел из милиции злой, как черт, заглянул по пути в магазин, откуда вышел уже значительно подобревшим, и заявил, что все, в принципе, ерунда – и отправился к какому-то своему старинному другу, отпустив Коляна на все четыре стороны.

Памятуя о подозрительных леденцах, Колян сразу ринулся к своему другу, опасаясь, что тот все-таки не утерпел и попробовал их, и он обнаружит дома уже совсем не того друга, которого знал раньше. Но его опасения не подтвердились, и дверь открыл обычный его одноклассник, в домашних штанах, жующий котлету.

– Привет, Колян, заходи.

Пока Колька, не торопясь, раздевался – он вообще все делал так, как будто каждое производимое им действие должно сказаться на судьбах человечества, Кирилл сбегал к себе в комнату и уничтожил все следы своего научного бдения: спрятал в стол тетрадки и закинул на полку все учебники, дабы насмешливый Колян не имел возможности убедиться в точности своих предсказаний насчет судьбы Кирилла в эти выходные. Однако его проницательный друг, войдя в комнату, сразу сказал:

– Что, приятель, зубришь?

– Зубрю, – обреченно ответил Кирилл, – батя заставил.

– Я же тебе говорил, – Колян по-хозяйски уселся на тахте. – Будешь зубрить!

– Зато теперь я на это положил! – Кирилл полез куда-то в книги и достал заначку папирос.

– Такие куришь?

– Отчего же не курю? – Колян взял предложенную ему толстую папиросу, и друзья отправились на балкон.

– Так где те конфеты? – Колян решил сразу приступить к делу.

– В моем рюкзаке, так там и лежат, а что? Слушай, Колян, ты прямо шизанулся на этих леденцах, давай я их тебе отдам, чтобы ты успокоился!

– Да на что они мне? Просто странные они какие-то – и все тут!

– Ты хотел сказать – бабка, которая нам их дала, странная, а не леденцы?

– Да нет, бабка как бабка.

– Тогда что же ты мне здесь мозги компостируешь все утро: бабка, леденцы! – Кирилл очень легко начинал злиться, но так же быстро отходил.

– Слушай, пойдем на них хорошенько посмотрим! – Колян действительно, не успев рассмотреть странный подарок в прошлый раз, горел желанием увидеть его немедленно.

– Вон, в рюкзаке возьми.

Ребята вернулись в комнату, и Колян достал из мешка яркую коробочку, в которой перекатывались конфеты.

На вид – леденцы как леденцы, все, как обычно: название, штрих-код, целлофановая обертка и веселенькая картинка с персонажами каких-то мультфильмов.

Коробка была объемистой. Кирилл первый предложил ее открыть:

– Колян, чего на них смотреть, давай откроем и попробуем!

– Не очень-то мне этого хочется, честно говоря, – осторожный Колян покрутил леденцы в руках. – Тебе раньше часто дарили на улице коробки с конфетами?

– Ну, вообще-то, нет.

– А на этот раз, ты думаешь, эта бабка нам их просто так дала?

– Да может, они ей действительно не нужны! – Кирилла жутко возмущала Колькина осторожность, и ему опять захотелось как-нибудь его поддеть, но на ум ничего не приходило.

– Может, и не нужны, только я их есть не стану, так и знай!

– Эврика, Колян! Давай их на моей сеструхе Аньке испробуем, – Кирилл мстительно улыбнулся. – Если с ней ничего не случится, тогда, значит, и нам можно похрустеть!

Колян не испытывал к Анне никаких чувств – ни положительных, ни отрицательных, но на эксперимент согласился, и сестру пригласили в комнату брата.

– Анька, – Кирилл был серьезен. – Хочешь леденцов? Колян принес!

Гость вспыхнул и незаметно, но чувствительно пнул Кирилла в бок:

– Что, что ты врешь?

Но Кирилл лишь язвительно хмыкнул и повторил:

– Ну что, будешь леденцы? А то мы их сами все сло паем!

Сладкоежка Анька покосилась на цветную коробоч ку и согласилась:

– Да буду, конечно!

Коробка была тут же вскрыта, и на свет появились леденцы двух цветов – красные и зеленые.

Анна сразу схватила несколько штук – и красных, и зеленых, но тут в дело вмешался Колян: он звонко хлопнул Аньку по руке, да так ловко, что на ладони у нее остались лишь две разноцветные конфеты, остальные весело раскатились по полу.

– Куда, жадина? Не видишь – нас здесь много, целых двое! Хватит с тебя и парочки.

Сестренка покраснела и выбежала из комнаты, а друзья остались ждать, что произойдет.

Ждать им пришлось недолго.

За дверью что-то стукнуло, послышались торопливые шаги – и в комнату вошла высокая девушка лет двадцати семи, смутно кого-то напоминающая.

Кирилл ойкнул и кинулся на балкон, словно желая там спастись от неожиданного явления, но девушка посмотрела на вздувшиеся шторы и властно сказала:

– Кирилл, а ну-ка иди сюда!

В это время Колян, бледный, как полотно, продолжал сидеть на тахте, не спуская глаз с вошедшей.

– Кирилл, у тебя что, слух отнялся? – девушка, а вернее сказать, женщина в расцвете лет, стояла посреди комнаты, задумчиво крутя в руке зеленый леденец. – Я же приказала тебе вернуться в комнату!

«Вот это да! – потрясенно думал Колян. – Ну и конфетки нам бабуля подвинтила – прямо невероятно, что такое может произойти на самом деле!»

Вошедшая Анна, а это была именно она, только повзрослевшая на много лет, удивленно глядела, как в комнату входил Кирилл.

А он боялся смотреть на пришелицу и потому решил войти задом.

– Тебе что было велено делать, а? – Анна говорила барским тоном, как будто ее брат был непослушным лакеем. – Тебе отец заниматься велел, а не с друзьями развлекаться, понятно? – глаза Анны метали молнии, и Коляну в таком гневном виде она даже нравилась.

– А ты давай собирайся домой, завтра в школе наговоритесь! Кириллу учиться надо, ты же его отвлекаешь на всякие пустяки, – сестра постепенно смягчилась и уже спокойнее продолжила: – Иди, иди, Николай, у тебя, наверное, тоже дома дела имеются!