Посох в цвету. Собрание стихотворений

II

Багрянородному

Кремлевый дуб, один ты близ опушки взрос.Широк размах ветвей державных;Чело кудрявое над лесом ты вознес,И трепет листьев своенравныхГармонию творит неведомых усладВ часы вечерних откровений,И пляска легкая доверчивых дриадУ ног твоих колышет тени.Лесные голуби в развилине суковНайдут семейственным заботамПрибежище и мир под сению листов;Замедлит сойка перелетомНа маковке твоей, лазоревым крыломКичася… Безмятежный, строгий,Ты всем окрест отраден и знаком,Откроешь всем свои чертоги.Когда же, в осени, вдруг бурей омрачен,Воспримешь гневную завесу,Ты, мнится, сам той бурей порожденИ злую мать бросаешь лесу.

III

Береза

Остановись. Смотри, как хороша сквознаяИгра моих листов… Уж больше сотни летТростинку хрупкую сажал твой грозный дед,О лаврах боевых мечтательно вздыхая.И он мне изменил – в двенадцатом году.А я росла в громах иных, воздушных ратей…Вы, страсти грозные и взрывы злых проклятий,Когда металась я в горячечном бреду! —Я вас осилила!.. Иного поколеньяНеслась ко мне волна – лазурный, нежный сон;И кроткий человек, осмеян и влюблен,Лишь мною понятый, бродил, как привиденье…И ночью вешнею ко мне издалекаДомчалась песнь любви… Как сладко шелестелиЮнейшие меня, и серьги в лад звенели,А соловей молчал под чарами смычка.Я выше всех росла и стала я – царица.Я мантию снегов, мой горностай, люблю.Приди: моя кора – как чистая страница,Белей, чем тело жен, – тебе ее даю.Мой ствол – как столп небес. Я древняя береза.Я как своей – горда мне близкой синевой;Но ветвь поникшую родню с твоей мечтойИ трогаю чело, как трепетная греза.

IV

На балконе

Стихи прочитаны, приветы отшумели,И самовар погас. – Молчи и слушай ночь.И совы, может быть, про то, что не сумелиМы воплотить в слова, проплачут нам – точь-в-точь.Ты слышишь? Вот они, раскатистые кличи,Где робкая мольба вдруг перельется в смех,Смех истерический, русалочий – не птичий…И снова жалоба – на смутный миг утех.А полночь звездная тиха, – и месяц нежныйНа небе выведен, как некий тайный знак;И шепоты в листах о доле неизбежной,О том, что путь любви прорежет злой овраг…Куда умчало нас? Иль мы не на балконе,Где недопитый чай и бедный том стихов,А в мире чудом вдруг открывшихся гармонийБожественных и музыкальных сов?

V

Иволга

В сады моей страны и хмурые дубровыТы солнце тропиков на перьях принесла;И строгой красоты нарушила основы,Вся – слиток золота, и уголь – два крыла.И крик твой радостный волшебною валторнойКак вызов прозвенит, как дерзостная весть,Что для любви моей медлительно-упорнойЕсть солнце жаркое, и счастье тоже есть!Когда по синеве пологими волнамиТы мягко кинешься, твой золотистый следХочу я задержать широкими глазами,В душе зарисовать отрадный силуэт.В сады моей страны и строгие дубровы,Вся – слиток золота, и уголь – два крыла,Ты образ женщины любимой принесла,С ноги заточника снимающей оковы.

VI

Эрнесту Кейхелю

Я пью мой долгий день, лазурный и прохладный,Где каждый час – как дар и каждый миг – певуч;И в сердце, трепеща, влетает рдяный луч,Как птица райская из кущи виноградной.Я пью мой синий день, как брагу хмелевуюИз чьих-то смуглых рук, склонивших древний жбан.От утра до зари брожу, смятен и пьян,И землю под ногой жалею и милую.И тайно верится, что в струях этой влагиОтныне и вовек душа не отцветет…Но тише… Меж дерев – ты слышишь? – Бог идет.И ветви, заалев, колышатся, как стяги.

VII

Февраль

Уж истощил февраль последние метели, —Сегодня синева, и солнце, и капели;И тронули сугроб предвешние лучи.Иссиня-черные клювастые грачиНад первой лужицей ступают осторожно.Крыльцо уж высохло, и сельской деве можно,Накинув на лицо лазоревый платок,Без шубки выглянуть на солнечный припекИ поцелуй принять от берегов далеких;Меж тем, как бережно два парня краснощекихНа долгих поводах проводят у крыльцаВ попоне праздничной гнедого жеребца.

VIII

Ранний сев

Лишь воды вешние в оврагах отыгралиИ озимь тронулась – прозеленели дали;И, спячку долгую с трудом преодолев,Тушканчик выбежал взглянуть на первый сев.Из деревень, бренча, съезжают сохи к нивам;Влекутся бороны, и сосункам пугливымЗа кроткой матерью не спрятаться никак;Спокойней стригуны: их юношеский шагСтепенен и ленив, а морды, то и дело,К телеге, где овес, склоняются несмело…Вот пашня рыхлая. И каждый черный комРассыплется в руках, едва его сожмем…Соха налажена. Старик проводит лехи.Севалку поднял сын – не видно ли прорехи;И, осенив крестом широкий белый лоб,Рядно отворотил и семена загреб.

IX

В сизые волны речные юноши, сбросив одеждыИ долгогривых коней метким прыжком оседлав,Бойко вступают. Храпят боязливо добрые кони,В брызгах и плесках зыбей мерно копыта взнося.Там, где студеней бегут родников потаенные струи,Прянули юноши вдруг, рядом с конями плывут;Снова и снова взлетают на скользкие зыбкие спины,С кликом победы лучам стройные кажут тела.Этот, – могучий плечами, раскинувши смуглые руки,Ржанью коней подражал, – тот, – горделивый нарцисс, —Нежной рукой подбочась, заслушался песни далекой,Рокота первой тоски зорких и ласковых дев.

X

Любишь ржавых тростниковПолусонное шептанье?Любишь утренних часовЗолотое одеянье?Любишь дни, как валуны,В синь реки бросать без счета?Любишь степи? Табуны?Ветер? Шмелей диких соты?..Любишь – Бог тебя дарит!Выбирай коня любого, —Вихрем взвейся… Гул копытСердцу слаще говорит,Чем докучливое слово.

XI

Вечер

Слышишь ли иволги голос влюбленныйВ куще зеленой?Видишь, как ласточки вьют хороводыВ синих просторахПьянящей свободы?Трав подрастающих шорох,Шепоты в чаще цветочной,Повисшей от неги…Грохот порожней телеги,Где, стоя, красотка несется;За первой – вторая…И парень смеется,Скоком ее догоняя, —Сельских ристанийНестройные клики!Меж тем как багровый, великийРасточитель желаний,Могуч и безгрешен,Трогает ложе земли, лиловой чалмой занавешен…

XII

День тумана

Тихий день тумана струйно-белогоНад рекой, над бором и лугами, —Передышка лета всепобедного,Утомленного льстивыми хвалами.Влажный сноп, оставленный, не вяжется,Не свистит косы стальное жало.В праздный день скорей усталость скажется;И клубы из труб струятся вяло…Дымка неги вьется над равнинами,В грезах смерти поникают злаки;Красный царь с очами соколинымиНа охоте позабыл о браке.Краток отдых лета перед родамиНад рекой, над бором и лугами, —Сон царицы с синими глазами,Утомленной хвалебными одами.

XIII

Тревожен лепет темных верб,Вздыхает красная пшеница;Заносит позлащенный серп,Склонясь, божественная жница…Час совершений и ущерб!И колос жизнь предать готовЯнтарной горсти спелых зерен;И лишь насмешливо упоренТо здесь, то там, – со всех концов, —Немолчный бой перепелов.

XIV

Казанская

Сонет

И вот они – кануны сельской страды.Под липняком толчется мошкара;И, жарким солнцем залито, с утраЦветет село, что маков алых гряды.Владычице мы поклониться рады,А колокол гудит: пора! пора!Но смутен лик под ризой серебраИ красными миганьями лампады.А вечером, при трепете зарниц,Тревожны взлеты диких, вольных птицНад слабо плещущей, заросшей речкой;И в полумрак малейшей между хатЗаглянешь Ты, – где, возлюбя, почтятСмиренную копеечною свечкой.

XV

Дрофы

Вы не верите нам… О, как знаетеВы нас, – дрофы мудрые, сторожкие…Как будто беспечно гуляете,А заходите в межи – заросшие.Вы крылами широкими, мощнымиПлеснете – и тихо отходите;И кругами своими урочнымиЗа собой обманчиво водите.Наши кони ничуть не страшны вам,Отвратительны – бледные лица!Но чужда своевольным порывамУмудренная степью птица.Безопасно по жнивью гуляете:Не дохватят винтовки мелькнувшие…Вы нас знаете, мудрые, знаете,Глубже нас в нашу ложь заглянувшие!

XVI

Я не сменю на вас, возвышенные грезы,Мой тихий серый день,И крик сорок, насевших на плетень,И бедный гул моей березы.И по тропам спускаюсь я неспешноК обрыву над рекой.Парит бездумно взор над сизой чешуей,А сердце стонет безутешно.И этот стон, как будто извлеченныйИз гулких тростников,Растет, подъемлется, – как небо однотонный,Как полог серых облаков…

XVII

Памятник брата

Ах, верно, мертвецам покоя не найтиИ в матери-земле!.. И нет черты заветной:Твой бедный памятник велели нам снести,Дождями вымытый твой столбик безответный!Живым все места нет… И ветхий сельский храм,Болея и кряхтя, разверз объятья ширеТаким же, как и он, убогим старикамИ детям ласковым, как ты, уснувший в мире.Но нет… К тебе стучат, и холмик твой разрыт…И больно, что ты там, – стенами окруженный,Что птица ранняя весной не прилетитК твоей проталинке, пригретой и зеленой.

XVIII

Белые ветки

Колыхались бледные гардины,Манили блуждать и вздыхать;Цветом яблонь томились куртины,Когда умирала мать.И кукушка золото ковала,Обещала нам долгий век,А рука на руке лежала,И темнели провалы век…Голосящая нота псалтири,Огоньки, огоньки – как в бреду,И мечта, что лучшее в мире —Это белые ветки в саду.

XIX

Вы прошли, как листва прошлогодняя,Вы, смиряясь, легли под кресты,Чтобы внукам дышалось свободнееИ пестрели над тленом цветы.Чтобы в ночь половодья безлуннуюК вам сбегали, журча, ручейкиИ, упав на ограду чугунную,Заплетались две милых руки.Если вешние стрелы нас маяли,Нам так любо у тихих отцов,Что, как снежные куклы, истаялиНа распутьи ребячьих годов.

XX

На лоне родимой земли

Близ пруда брожу и пою под осинками,Репей рассекая хлыстом,А пруд мне кивает кугой и кувшинками,Обласканный ранним лучом.Из чаши лазурной на желтые пажитиПрольется томительный зной;И миги промчатся – провеяли, скажете,Стрекозы над рябью стальной.Вот косы пришли и звенят над равнинами…Ряды золотые легли;И распяты копны крестами стариннымиНа лоне родимой земли.И миги, сменяясь, промчатся за мигами;И, жизни свершая чертеж,Закованный в годы, как в цепи с веригами,Согбенный ты снова придешь.Рукой заслоняясь от солнца, с усилиемПоймешь, как осинник подрос;Опять умилишься над злаком и былиемИ свисты почувствуешь кос.И пруд, изумрудной затянутый ряскою,Меняя загадочный лик,Покажется вещей и мудрой присказкоюВ предсмертный и радостный миг.

Интимные лики

Гр. Алексею Н. Толстому

I

Памяти Фета

У парка дремного, где на заре весеннейРокочут горлицы среди зеленых теней;Где в ризе золота, воздушный иерей,Взывает иволга под куполом ветвей, —Просторный, белый дом, уютный и прохладный,Обвитый дикою лозою виноградной,Как бы расцвеченный лирической мечтой,Лелеял бережно твой вдумчивый покой.Белели яблони в расчерченных куртинах,И ранний первоцвет ждал песен соловьиных,И ждали соловьи, когда ты выйдешь к ним,Старик болезненный, но с пламенем живымНеутолимых глаз, влачащий слабо ноги,И станешь, охватив колонну, на пороге…Лениво громоздясь, воздушных облак ройВ лазурной высоте проходит над тобой;Сонливый ветерок, дохнув, на кольцах ржавыхНатянет полотно – и опадет на травах;И белая твоя взовьется бородаОт вздоха жаркого, забывшего года…Ты в светлой комнате… Твой профиль хищной птицыЗаостренную тень на белые страницыБросал, а зайчиков лучистая игра,Лаская череп твой, скользила у пера;Меж тем, как радуга из песен восставалаИ вещим таинством два мира сопрягала.

II

Утро охотника

Еще тенета паукаВолшебны в бисере росистом;Еще замглевшая рекаПрибережного куликаНе внемлет перекрестным свистам;Еще бакчи столетний страж,Приметив, как подъемлет донцеПодсолнечник, – бредет в шалашИ проворчит, кряхтя: шабаш!Оставя караульным солнце.Деревню лиловатый дымВолнистым ладаном окурит,И, прозвоня ведром своим,Лучом обласкана рдяным,Молодка томный глаз прищурит; —А уж псари ведут на дворКоней, – и ты, степной патриций,Спешишь, под завыванье свор,Чтоб кончить твой вчерашний спорС ушедшей в камыши лисицей!

III

На выборах

С. С. Романовскому

Да здравствует задорный треск шаровИ ящики загадочных избраний;Мундирный блеск и рокот голосов, —Внезапный взрыв призывных восклицаний!Пожатья рук и сочный поцелуй, —И на руках взлетает предводитель!И острый ток шампанских пенных струйШироко льет румяный победитель.Я слушать вас любил с досужих хор,Шумливые российские дворяне.Смотрю, дивлюсь… Потом слабеет взор, —Вы там, внизу – в мистическом тумане…Меж тем со стен, где бледных досок рядЗлатят имен немые вереницы, —На буйный пир таинственно глядятБлестящие холодные гробницы.

IV

Дом дедов

Сонет

Ты не для жизни, нет, – для томной мелодрамыПостроенный, стоишь, дощатый серый дом,Где стекла – в радугах, и покосились рамыС сердцами по углам, поросшими грибком.Здесь были до конца меланхоличны дамы…Как нежно клавесин журчал и пел о нем\Но франты ловкие ловили легче гаммыЗаписку жгучую с надушенным платком.И тонкий аромат красивого порока,Насквозь провеянный дыханьем злого рока,Струил трагический и пряный пустоцвет;И сколько шепотов носилось в темных залах,Когда оглядывал в раздумьи пистолетВивер, развенчанный усмешкой губок алых!

V

Портрет в кабинете

Сонет

В шлафроке стеганом, над грудью утучненнойЧубук подъемлет он как некий властный жезл;Десница ж мягкая с истомой полусоннойКачает плавно кисть пурпурную у чресл.На блеклом бархате резных огромных креслКак светел воск лица и череп обнаженный!А над челом кумир Киприды благосклоннойВосставил друг искусств и судия ремесл.Припухлые глаза, не ведая печали,От дней медлительных лазурность потеряли, —Лишь тлеет искорка в хладеющей золе.Отец для поселян, а к девам пуще ласков,Он весь тут до конца. – Прибавьте на столеТом кожи палевой с тиснением: Херасков.

VI

Церковный староста

Сонет

Ты был простой и тихий человекИ в сюртуке ходил ты длиннополом;Краснел как девушка, детей не секИ не блистал ни сметкой, ни глаголом.– Стань ктитором! – тебе однажды рекСам протопоп. В молчании тяжеломТы сгорбился, потупя пленку век,Зане ты был смиренным мукомолом.И двадцать лет по церкви ты бродилС тарелкой жестяной, покуда силХватало. Колокол, тобой отлитый,Так сладок в ночь, когда затихнет мир,Что для тебя, почивший под ракитой,Он, – верю, – слаще лучших райских лир.

VII

Приказчик

Дорожкой полевой в потертом шарабанеТы не спеша трусишь… Луга еще в тумане;Но встал ты вовремя: ты правишь ремесло.Картуз, надвинутый на хмурое чело,В рубахе кубовой твой стан отяжелелый,Степная крепость мышц и шеи загорелой,В перчатке замшевой огромная рукаИ длинный жесткий ус, седеющий слегка,На грунте желтых нив и неба голубого, —Как много для меня храните вы родного!Лошадка круглая, не требуя вожжей,Бежит размеренно – ни тише, ни скорей.Ты должен осмотреть порядки полевые:Потравы нет ли где, идут ли яровые,Шалят ли овражки; не виден ли жучок…Телега встретится: соседский мужичок;Поклон приветливый – и вольная дорога. —Ты тронешь козырек и поворчишь немного,Что, в рожь заворотив, погложет как-никакКлячонка тощая тобой хранимый злак.На полку едешь ты. Там вольный распорядок.Подолы подоткнув, рассыпались меж грядокДевицы шустрые; не молкнет яркий смех…Мелькнет вдруг молодость и первый сладкий грех,И первое «люблю» полольщицы-дикаркиВ глазах, расширенных как у пугливой ярки,Что нож почуяла от любящей рукиИ блеет и дрожит, исполнена тоски…И снова никого… Кругом простор да тишь.Поводья натянув, на пашню ты катишь,А чибис, вспугнутый над ржавыми лугами,Кружит и плачется и хлопает крылами…Уж солнце высоко, и недалек обед.Ты повернул – домой… Подруга многих лет,Смирившая твой пыл своей природой прочной,Завидя шарабан в окошечко молочной,Поспешно кубаны на ледник отошлетИ, сплющив нос, к стеклу губами припадет.

VIII

Повар

Ходит черный при лунеТаракан по балалайкеИ бренчит о старинеДа о белой молодайке.На плите вода шипит,Жаром пышет поварская. —За окном сверчок трещит,Смотрит звездочка, мигая…– Спишь ты, старый? – И стучатДевки шустрые в окошко.За картинами шуршатПрусаки… Мяучит кошка.Замирает при лунеТаракан на грустных струнах,И бежит по сединеСеребро от струек лунных…Ну играй же, таракан!Запляши по балалайке!– «Ночь раскрыла сарафан,Светят груди молодайки!»

Богини

I

Богини

Их было две по сторонам балкона,Отрытые из древнего кургана,Две бабы каменных, широкоскулыхИ с плоским носом – две огромных глыбы,Запечатлевших скифский вещий дух.И милый дом, восставшие от праха,Вы сторожили, мощные богини,С улыбкой простоватой и жестокойНа треснувших, обветренных губах…Одна была постарше, с вислой грудью.Ее черты казались стерты влагой:Быть может, сам великий, синий ДнепрЕе терзал в порыве покаянном, —Владычицу греховную зачатий, —И мчал к морям, с порога на порог.Другая, юная, еще хранила обликДевический; граненых ожерелийТройная нить ей обнимала шею,Округлую и тяжкую, как столп.О, серый камень, как томил ты дивноВаятеля, – как мучил он тебя,Чтобы мечту пылающих ночейПривлечь к твоим шероховатым граням!Когда ко мне прекрасная хозяйка,Чуть улыбаясь, шла с балкона, в блузеИ пышных локонах, кивая головой,И становилась, опершись на плечиОдной из двух таинственных богинь, —О, что тогда в груди моей кипело…Я слышал речь ее, с едва заметнымАкцентом польским, целовал перстыИ увлекал от каменных чудовищК террасе, завитой плющом тенистым…А там, внизу, они стояли грузно,И каменные плечи их серелиНепобедимой, вечной, мертвой мощью…

II

В осьмнадцать лет

В мой городок из северной столицыГлухой, метельной ночью я скачуУслышать смех двоюродной сестрицы.Я юный ус порывисто кручу,Бубенчикам заливистым внимаюИ ямщику нелепости кричу.Оборотясь, кнутом он машет: знаю!(А борода – как глетчер, и в глазахЛазурное приветствие читаю.)Вкруг фонарей танцует снежный прах;Дымится пар над крупами лошадокИ свищет ветер в гривах и хвостах.И этот свист, как голос лирный, сладокПод сводами торжественных ворот(Являющих возвышенный упадок).Вот белый дом. И здесь она живет…Молчите, бубенцы! И тихо мимоДверей заветных он меня везет.Горит душа, больной тоской томима,И к лону нежной девушки мечта —В осьмнадцать лет! – влечет неудержимо.«Теперь скачи!..» Знакомые места:Дрема домов, что выбиты навеки,Как в бронзе, в детской памяти. КрестаСеребряное пламя; шар аптеки…Там – сад во мгле… Все за сердце берет!И грезится: вот приоткроет веки,Шепнет: «целуй!» и как дитя уснет.

III

Ребенку

Смеясь идешь, но с твоего путиЯ сторонюсь и, головой качая,Шепчу:– Дитя, повремени цвести.Не раскрывайся, роза, ласке мая!Они страшат – твои тринадцать летИ этот профиль горного орленка,Глаза огромные – их тьма, их свет, —И алость губ, очерченных так тонко,И платьице в широких кружевах…Скажи мне – зеркалу ты верно говорилаСлова любви с улыбкой на устах?И мать печальная, не правда ли, бранилаЗа долгий, нежный и пытливый взгляд?Не прекословь… Склоненные ресницы,Сокройте ясные глаза отроковицы:Пусть тайну женскую до времени хранят.

IV

Маргарите Бородаевской

Ты помнишь ли тот день, когда в саду отцовомВдруг изнемог наш смех… И ты была в лиловомИ с лентой венчиком, и голос твой звучалКак сладостный рожок среди вечерних скал;А клены стройные сквозистыми перстамиГасили острый луч и зыбились над нами, —И падал изумруд – и вспыхивал и гасЗеленый огонек полуоткрытых глаз?Я полюбил узор простых и плавных линий,И ты казалась мне забытой героинейРоманов дедовских, чью древнюю печатьДосужим вечером так сладко пробегатьИ путать тиш, похожие как братья…И были мы одни. И многое сказать яХотел тебе… Но нет, нас кто-то окликнул!И охлажденный ветр в лицо нам потянул,И туча сизая, как чья-то дума злая,Гнала полями тень от края и до края.

V

Лицо твое, как светлый храм,И купол сверху – золотистый.Как этим северным чертамИдут и кика и монисты!В глаза как будто смотрит борЗеленых сосенок и елей,Кивая смотрит – взор во взор —Сквозь дымку мглистую метелей.Слова любви дрожат, текут…В ответ едва ты двинешь бровью,Но вьются ленты и зовутИ на груди вскипают кровью.А там – гудят колоколаОт синих струй лесистой дали,И в сердце сладкая стрелаНесет нездешние печали.

VI

Речные лилии

Вы лишь одни цветы речных холодных лилийДушой младенческой тогда еще любили;И праздником был вам тот долго жданный час,Когда мы под вечер на счастье брали васВ челнок охотницкий, и вы к рулю склонялиДва пестрые крыла персидской легкой шали;Мы ж, властно укротив лягавой визг и прыть,Решали, важные, куда нам лучше плыть,Чтоб дичь сторожкая – бекасы, утки, дажеМалютки-кулички (для полноты ягдташей)Нас не почуяли, сокрытых в тростнике.Так плыли мы втроем, качаясь в челноке,И с весел медленных, журча, стекали капли.За беглым плеском рыб, за взлетом тощей цаплиСледим прилежные… Вот щелкают курки, —Весло скользит из рук… Напрасно: высоки!И стайка серая чирят, свистя крылами,Углом разорванным проносится над нами.На миг забыты вы… Но зоркий синий глазУж видит на волнах то, что пленяет вас:За гривой камышей, в лучистой синей далиВам белые цветы любовно закивали.Откинув локоны, вы, как бы невзначай,Туда везете нас, и белый этот рай, —Когда приблизимся, – с таким внезапным пыломОхватит жадный взор, таким движеньем милым,Ребяческим, вскочив, склоните лодку к ним, —А шаль протянется по волнам заревым,Чуть розовеющим, – и руки стебель длинныйУхватят, цепкие, и вырвут с липкой тиной,С листами влажными возлюбленный цветок,Что был (казалось мне) тот час уж недалек,Тот строгий час, когда, тревожны и суровы,Любви таинственной предать себя готовы,Мы, побледневшие, как тайной роковой,Упьемся этих глаз бездонной синевой.

VII

Мефистофель

Андрею Белому

В красный вечер вдоль опушкиМне навстречу пудель черный:Завитушки, погремушки,Над ушами бант задорный, —Пышный бант из ленты алой!А за ним, как лебедь статный,Чудо-дева колебалаСолнца пурпурные пятна.Скромен был жакет дорожный;Хлыст в руке и Ритор сладкий, —Том божественно-безбожный, —И в глазах одни загадки.Мефистофель с бубенцамиВдруг залился… Вот обида!Улыбнулась мне глазамиЧудо-дева, Маргарита.Прянул красный луч по платью,На губах зажег рубины…Сгиньте, мары злой заклятья,Наважденья сатанины!И оделись пыльной тучей,Провалились за ракитой:Лик безмолвный, том певучий,Алый бант и пес сердитый.

VIII

Идиллия

Le jour qui plus beau se fait,

Nous refait

Plus belle et verde la terre.

RonsardОтгремел последний гром.Как виномУпоен наш сад приветный.Влажный лист в лучах сквозит,И скользитРезвый зайчик семицветный.Тянет дым из поварской,Над травойТихо стелется, молочный.Звонкий голос прокричит,ПробежитБосоножка в час урочный.Кличет желтых гусенят;И пищатКовыляя вперевалку.На балкон с тобой придемИ вдвоемСядем в шаткую качалку.Книжку станем разрезать,ПробегатьИ страницы потеряем…Прочь! Друг друга на побегВ рощу негВлажным взглядом призываем.

IX

Долгий день читали вы журналы,Одиноки в недоступной комнате.Облака уж догорали, алы,И я думал: теперь меня вспомните.И как были мертвы в старом домеБесконечные коридоры и горенки…И с какой изнывали истомойЗа окном розоватые горлинки!Я смотрел сквозь кружево завесыНа тропинки, песком убеленные,Слушал шепот сада, шорох леса,Свисты кос на лугах, – отдаленные.И когда я грустил на закате,И обвеялись тополи дремою,Зашуршало любимое платьеИ шаги простучали, – знакомые.Коридоры темны и пустынны.Думал я: в переходах заблудитесь…Ваше платье так строго и длинно.Как от долгого дня вы пробудитесь?И как тронете ручку дверную:Вдруг охватят льдистыми объятьямиТени древние – горячую, живую, —И пройдете, звякнувши запястьями…

X

Зарево

Всю ночь над полями алело,Как факел, тепло и светло.Далекое где-то горелоБезвестное чье-то село.И облак кровавые звеньяВплетались в лазурную ночьВ тот час, как немые виденьяПлен сердца идут превозмочь.Мы вышли… Искали прохладу…Над клуней кричала сова…Я верил пурпурному взгляду,Но бледные лгали слова!Всю ночь над равниной алело, —Как знать, что творилось вдали?И сердце восторженно пелоО розах ревнивой земли.

XI

Баядера

Сонет

Твоей мечтой взлелеяна химераВысокого служения богам.В объятия, отверстые, как храм,Слепой хаос приемлешь, баядера.Не дерзостно свободная гетераДитя учила ласкам и дарам, —Покорствуя торжественным жрецам,Ты возросла, священная пантера.Твои полуоткрытые устаЛобзаньями бессмертных славословят:Как голубица в страсти ты чиста.И путь из роз, смиренные, готовятК лазури очистительной рекиВ запястьях две истонченных руки.

XII

Ты, женщина любви, бегущая вольней,Чем дикий мчится конь в безудерже степейИ, буйный, прядает, кидая вширь ногами;Немая женщина с желанными губами,Раскрытыми для нег, как розовый бокал,Что в забытьи моем я вновь и вновь искал!Я знаю, – ты спешишь… Твои мерцают взоры.Окно зовет тебя; открыты дерзко шторыНа площадь шумную, где каждый друг и брат, —И пальцы по стеклу насмешливо стучат…О, конь! Каким тавром плечо твое отметитьИль бархатистый круп, чтоб, – где тебя ни встретить, —Моя рука одна властительно леглаНа холку длинную бездумного чела,И ты пошел за мной, забыв и степь и волю,И буйных косяков приманчивую долю?Какой бы тайный знак мне в сердце начертатьТвоем, о женщина, чтоб, обратившись вспять,Ты вновь пришла, любя, и, сжав чело перстами,Сжигала кровь мою безумными словами?