Птица Чабос. Самолёт в угоне не значится

В дверях отец остановился и посмотрел в зеркало, висевшее на стене. Мамука за его спиной достал из чемодана червонцы и подбросил их вверх. Деньги снова разлетелись по кухне. Багратидзе младший встал на колени и, сопя, принялся подбирать их, ползая в ногах у своей матери, невозмутимо продолжавшей укладывать вещи в чемодан. Вахтанг Багратидзе усмехнулся и закрыл за собой дверь.

Это был урок второй.

Раз в неделю в высокогорное селение Мамуки приходил автобус – дряхлый, облезший «ПАЗик», каким-то чудом каждый раз ухитрявшийся так высоко забраться в горы по узкой и извилистой дороге. На нем доставляли почту и новости из долины. На нем оперившаяся молодежь спускалась с гор, что бы поступить в институты, техникумы и ПэТэУ, найти свое счастье и вернутся домой в новой кепке. На нем отец должен был отправить Мамуку в большой мир, полный соблазнов, удовольствий и безграничных возможностей.

До прихода автобуса оставалось не более часа. Вахтанг Багратидзе молча шел впереди сына и нес чемодан Мамуки. Сам Мамука семенил следом, стараясь идти в ногу с отцом, но постоянно путался, сбивался, не поспевая за его размашистым шагом.

– До свиданья, Мамука! – кричала ему вслед мама из окна. – До свиданья, мой маленький, – утирала она слезы, кончиком платка.

– До свиданья! – помахал рукой Мамука.

– Не подведи своего отца, Мамука! – трескучим голосом напутствовал его стодесятилетний дядя Вано, сидевший под раскидистой чинарой у своего дома и опиравшийся на корявую, отполированную руками и временем клюку, прозванный молодежью села «Вечным дедом». – Твой отец – уважаемый человек. Стань и ты уважаемым человеком!

– Не подведу, дядя Вано. Обещаю!

– Привези мне саблю, Мамука, – тонким, писклявым голоском просил маленький, босоногий Гога, троюродный брат Мамуки, погоняя по пыльной дороге к дому груженого хворостом ишака. – Ты обещал Мамука!

– Привезу, Гога. Самую лучшую саблю, какую только найду!

– Удачи тебе, Мамука, – кланялась тетя Тамара, идущая навстречу из сельмага с бутылкой подсолнечного масла в сетчатой авоське.

– Спасибо, тетя, – кивал Мамука в ответ.

Вахтанг Багратидзе продолжал молча шагать вперед. Чемодан, поскрипывая ручкой, медленно раскачивался в его мускулистой руке в такт шагам.

Вскоре отец и сын оказались у остановки за селением. Пыльная дорога, извиваясь тещиным языком тянулась далеко-далеко в низ, постепенно превращаясь в тонкую нить. Где-то у самого подножия горы по этой нитке еле-еле двигалась крохотная букашка автобуса. Пройдет еще более часа, прежде чем он поднимется к селению Мамуки.

За остановкой начиналось небольшое сельское пастбище. Колхозные отары здесь не пасли, потому, что селяне отвели это пастбище для частного скота…

Уж как месяц в горы пришла весна. Сочная высокая трава колосилась от самой остановки до отвесного обрыва на краю пастбища. Невдалеке паслась коза тети Тамары, да кобыла дяди Вано такая же дряхлая и костлявая как он сам. В траве кувыркались разноцветные головки всевозможных полевых цветов. Особенно много в этом году было дикой гвоздики. Резные, розовые, малиновые, голубые бутончики заполняли пастбище от края до края.

Багратидзе старший поставил чемодан на землю и достал из кармана носовой платок завязанный узелком.

– Подойди ко мне, Мамука, – сказал он, распутывая узел платка.

Мамука подошел к отцу и увидел в его руке огромный золотой перстень в виде оскаленной головы тигра на щитке. В пасть тигра был вделан очень крупный бриллиант размером с черешню. Голову тигра украшала крохотная корона с монограммой из символов грузинского алфавита.

– Смотри, сын, – сказал Вахтанг Багратидзе. – Это фамильный перстень Багратионов, очень старой царской грузинской династии. Мы их дальние потомки. Перстень передал мне мой отце, а ему его отец, а отцу моего отца его отец… Так он переходил от отца к сыну на протяжении многих лет или даже веков. Это самое дорогое, что у нас есть. Я не знаю, сколько он стоит, но думаю, что на него можно купить все наше селение вместе с прилегающими горами и пастбищами, а может быть даже всю долину под горой, – Багратидзе старший полюбовался перстнем, но так и не одел его себе на палец. – Я никогда не надевал этот перстень, потому, что мой отец велел мне одеть его только в том случае, если я верну нашему роду богатство и имя Багратионов… К сожалению, сын мой, сделать этого я не смог и надеюсь, что ты сделаешь это вместо меня. Только тогда ты сможешь надеть перстень себе на руку. А до этого просто храни его… Ты понял, Мамука?

– Да, папа, – ответил тот, заворожено наблюдая, как сверкает и искрится алмаз в пасти тигра.

– Молодец, – похвалил Мамуку отец. – Я всегда верил в тебя.

И тут он сделал то, отчего волосы под кепкой Мамуки встали дыбом. Отец зажал перстень в кулаке, размахнулся и далеко-далеко забросил его в траву сельского пастбища за остановкой.

– Папа!!! Что ты сделал!? – заорал Мамука.

– Я сделал то, что сделал мой отец, отдавая мне перстень, – невозмутимо сказал Вахтанг Багратидзе, потомок грузинских царей. – Ты должен найти перстень, а вместе с ним богатство и имя нашего рода!

– Но я же не успею! – взмолился Мамука. – Скоро придет автобус, а пастбище такое большое! Там так много цветов и такая высока трава! Как я найду на нем такой маленький перстень!?

– Правильно, – кивнул отец. – Никогда не думай, что впереди у тебя много времени. Время – единственное, чего у тебя должно быть мало. Прощай, – сказал он, улыбнулся, потрепал сына за загривок и, сгорбившись чуть больше чем обычно, пошел домой.

– Папа!!! – крикнул ему вслед юный Мамука.

– Найди свое счастье среди цветов, сынок…

Такими были последние слова Вахтанга Кондратьевича Багратидзе. И таким был последний урок Мамуки, преподанный его отцом.

Перстень Мамука нашел вовремя, до прибытия автобуса, потому, что просто не мог не найти. А три урока отца воспринял буквально, со свойственной ему практичностью.

Спустя несколько лет вся Москва просто таки была завалена дешевыми грузинскими гвоздиками.

А дешевыми они были вот почему…

Один умный человек со странной профессией «орнитолог», за бутылкой хорошего вина в московском ресторане «Тбилиси» объяснил Мамуке, что самое лучшее удобрение на свете – это голубиный помет. На удобрениях, которые можно из него приготовить, не то что гвоздики, обыкновенные хозяйственные спички будут расти и давать молодые побеги. И добавил по секрету, что:

– Этого дерьма под крышами старых московских домов хоть задницей кушай! Десятилетиями его оттуда никто не выгребал!

Предприимчивый Мамука недолго думая заключил с московскими властями договор на очистку чердаков от голубиного компоста, который действительно пришлось вывозить самосвалами. Мамука не только обеспечил потребность своих гвоздичных теплиц в удобрениях, отчего гвоздики стали расти в четыре раза быстрее, но и открыл перерабатывающий заводик, где птичий помет сушили, прессовали и упаковывали в аккуратненькие красочно расписанные полиэтиленовые пакеты.

Низкая себестоимость и отменные потребительские качества товара способствовали тому, что прессованное голубиное дерьмо расходилось на рынке как горячие пирожки. Но товара было так много, что поднабрав кое-какие связи в министерстве торговли, Мамука принялся сбывать сушеное удобрение за границу.

Денежки потекли рекой. Мамука совершенно законно стал зарабатывать миллион за миллионом, при этом успешно откупаясь и от рэкета и от государства. Естественно новообразованный капитал надо было где-то размещать.

Мамука действовал молниеносно, как настоящий тигр, прикупая нефтяные и газовые скважины в Сибири, на паях с государством вкладывая деньги в разработку золотых месторождений на Колыме и алмазных трубок в Якутии, скупал акции горно-обогатительных комбинатов и метало-перерабатывающих заводов, как хобби открывал винокурни в Грузии и даже создал свою авиакомпанию, состоявшую, правда, из одного единственного самолета ИЛ-62. И то не купленного, а отданного Мамуке за долги правительством Красноярской области…

За этими делами прошло пятнадцать лет и Мамука решил посетить родное высокогорное селение, богатым как Крез, вернув свое родовое имя и надев на указательный палец кольцо Багратионов.

Эскорт из трех новехоньких джипов и огромного автобуса «Мерседес», который Мамука решил подарить землякам, медленно поднимался той самой извилистой как тещин язык дорогой, какой он в юности спустился с гор на дребезжащем металлическими внутренностями «ПАЗике» согласно первому уроку отца.

Достигнув селения, колона остановилась на автобусной остановке.

Улочки старого горного поселка были настолько узкими, что передвигаться по ним можно было только верхом или пешком. Мамука вышел из головного джипа, держа в руках длинный футляр красного дерева в котором лежал настоящий самурайский меч, купленный им в Японии за несколько тысяч долларов. Мамука не забыл обещание данное своему троюродному брату Гоги.

Сердце Мамуки было разбито. Его родное селение лежало в руинах. Почти все жители покинули свои дома несколько лет назад, после того, как разорилась овцеводческая ферма, на которой Вахтанг Багратидзе работал зоотехником.

Мамука шел по центральной улице родного села и горько плакал.

– Здравствуй, Мамука, – услышал он вдруг старческий скрипучий голос и обернулся.

Под старой иссохшей чинарой сидел сморщенный старик, держась за свою отполированную до блеска клюку.

– Здравствуй, дядя Вано, – медленно проговорил Мамука.

– Ты вернулся, Мамука? Не опорочил ли ты имени своего отца за эти годы?

– Нет, дядя Вано. Я сделал все, как он меня учил. Я вернул имя, богатство и славу нашему роду. Я трудился в поте лица, смиряя гордыню и собирая деньги по крупицам. Папа может мной гордится…

– Славный Вахтанг Багратидзе…

– Багратиони, – вежливо поправил Мамука старика.

Дядя Вано внимательно посмотрел на Мамуку так и не потерявшими зоркость глазами и кивнул:

– Правду говоришь, Мамука, – согласился он и продолжил. – Славный Вахтанг Багратиони умер семь лет назад и похоронен на нашем сельском кладбище вместе со своей женой, которая не вынесла разлуки и умерла через месяц поле него. Я покажу тебе могилу, Мамука, сын Вахтанга.

– Горе мне, горе, – покачал головой Мамука.

– Не печалься, – ответил ему дядя Вано. – Все мы когда-нибудь умрем.

– Даже ты, дядя Вано? Но ты же Вечный Дед!

– Даже я, Мамука! – кивнул старик. – Даже я…

Мамука встрепенулся.

– А где же Гога? Мой троюродный брат? Я привез ему саблю, как он и просил! – Мамука приподнял футляр с самурайским мечом.

– После того, как ты уехал, Гога пошел в горы за хворостом и упал в ущелье. Его так и не нашли. Наверное, вода унесла тело в долину. Мать его долго потом горевала… – покачал головой дядя Вано.

– А тетя Тамара?

– Тетя Тамара перебралась в долину вместе со всеми, когда разорилась ферма и здесь стало нечего делать. С тех пор я о ней ничего не слышал…

– А ты почему остался, дядя Вано?

– Я пустил здесь корни, сынок, как и эта чинара. Что я без корней?

– Дядя Вано, – Мамука понурил голову. – А я так и не смог пустить корни. Это плохо?

– Ты князь Багратиони, – ответил дед. – Твои корни не здесь. Ищи их в другом месте.

– Ты мудр, дядя Вано.

– Я стар, – усмехнулся старик.

– Прощай, дядя Вано.

– Прощай Мамука. И помни. Потерять легче, чем найти.

– Я запомню твои слова… Вечный Дед.

– Запомни сынок, запомни…

Мамука открыл футляр, достал самурайский меч и с размаху воткнул его в чинару над головой старика. Затем развернулся и пошел прочь, сгорбившись чуть больше обычного, совсем как его отец пятнадцать лет назад…

Глава седьмая

В которой Мамука поднимается до уровня настоящего грузинского поцелуя, пока самолет остается стоять на земле.

– Вах, вах, вах! – из дверей салона бизнес-класса донеслись звуки возни, нестройный топот нескольких пар ног и знойные мужские восклицания с грузинским подтекстом.

Родион оглянулся назад через спинку кресла и увидел как маленький, низкорослый, сияющий улыбкой грузинчик, восхищенно жестикулируя, приветствует белокурую, пышногрудую бортпроводницу.

– Вах, вах, вах! Ах, какой гога! Ах, какой красивый девушка, вах! Слушай, да!? На моем самолете летит такой красивый девушка! Почему мне никто ничего не сказал, вах!? Эй, кто там! – изображая искреннее, чуть шутливое, недовольство прокричал Мамука в тамбур салона, обращаясь к своим провожатым. – Почему не сказал!? Почему мне никто ничего никогда не говорит, а? Я вас спрашиваю!? А!? – он снова повернулся к стюардессе. – Вах, вах, вах! Тебя как зовут, гога? Как зовут красавицу такую, небесную?

– Александра, – смущенно проговорила покрасневшая стюардесса и поспешно добавила. – Здравствуйте, Мамука Вахтангович. Я и экипаж рады приветствовать…

– Подожди, гога, не говори, да? – прервал ее Мамука. – Александра, да? Сашенька, да? Только не обижайся, пожалуйста, ради бога прошу! Не говори ничего! Я скажу! Ты здесь хозяйка, да? Вах!

– Я не… – попыталась вставить слова бортпроводница.

Мамука не слушал.

– Какая очаровательная хозяйка на моем самолете! Вах!

– Я не хозяйка… Я…

– Не говори не чего! Я скажу! – Мамука, сияя от радости, сделал энергичный, протестующий жест, махнув рукой перед своим лицом. – Я знаю! Ты – хозяйка! Это Мамука Багратиони тебе говорит! Только такая красивая девушка как ты может быть хозяйкой моего самолета!

– Я бортпроводница… – подавленная ураганным напором Мамуки, уже совершенно беспомощно попыталась возразить девушка и добавила совсем – совсем тихо, чуть не плача. – Вторая… Я.

– Как вторая, слушай!? – изумился Мамука. – А где первая!?

– Во втором… – девушка чуть слышно всхлипнула. – Салоне…

– Как так!? Во втором салоне первая! В первом – вторая! Как такое может быть?

– По штатному расписанию… – робко проговорила стюардесса.

– Э-э-э-э! – Мамука заметил совсем нерадостное настроение девушки. – Гога, ты, что расстроилась, да? Из-за того, что вторая, да? Вах! Не надо расстраиваться! Какое еще расписание!? С сегодняшнего дня – ты первая бортпроводница! – Мамука победоносно поднял голову. – В конце концов, это мой самолет или где?

– Но так нельзя, Мамука Вахтангович, – попыталась возразить девушка. – Таня обидится. А мы с ней подруги… Да и нет ее сейчас. Заболела она. Одна я на весь самолет… А мне на самом деле все равно первая или вторая, – поспешила добавить она.

Мамука нахмурился. Девушка сжалась.

«Уволит! Сейчас точно уволит!» – со страхом подумала она.

– Обидится, говоришь? – серьезно спросил Багратиони. – Нельзя, да? Подруги, да? – он неожиданно улыбнулся, да так весело, что на сердце у девушки моментально отлегло. – Это ты, гога, правильно делаешь! – воскликнул он. – Вах! Совсем нехорошо подругу обижать! Совсем плохо, вах! Я знаю! Мамука Багратиони все знает! – он снова повторил свой жест рукой перед лицом. Ну не хочешь быть первой… – он на долю секунду задумался. Тогда тебе дорогой подарок сделаю! Протяни руку!

Девушка послушно протянула руку Мамуке.

– Раздвинь пальцы, да? Закрой глаза, да!? – приказал Багратиони.

Девушка выполнила его просьбу.

Мамука в ответ поднял левую руку вровень с ладонью девушки и растопырил короткие волосатые пальцы, каждый из которых был увенчан массивным перстнем с каким-нибудь драгоценным камешком. – Раз, два, три, четыре, пять, – он стал считать кольца на руке. – Вышел заяц погулять!

Считалка закончилась. Мамука остановил счет на мизинце, снял с него колечко украшенное изумрудом и с возгласом «Оп-па!» ловко одел его на средний палец девушки.

– Ой! – воскликнула она и машинально убрала руку за спину и открыла глазки полные недоумения, но было уже поздно…

– Держи, Сашенька, да? Вот мой подарок!

– Извините, – девушка вернула руку в прежнее положение. – Я не хотела… – и увидев колечко, воскликнула. – Это же очень дорого!

– Вах, как дорого!? Почему дорого? Для Мамуки это недорого!

– Я не могу… – бедная бортпроводница сделал попытку снять кольцо с пальца.

– Носи, я сказал! – приказал Мамука. – Считай, что это премия от руководства, да!? Я ведь руководство на этом самолете, правда?

– Правда, – кивнула стюардесса.

– Гога, вах! – восхитился Мамука. – Правильно говоришь! Ты довольна, да? Не будешь грустить больше, правда?

– Нет, – девушка покачала головой из стороны в сторону.

– Ну и молодец, Сашенька! – Мамука хлопнул себя по ляжкам. – Вах, какой молодец! Можно я тебя поцелую?

– Ну… Хорошо, – кивнула стюардесса и, поскольку Мамука Багратиони был на голову ее ниже ростом, нагнулась, подставляя ему щеку для поцелуя.

– Вах! – запротестовал Мамука. – Не нагибайся, слушай! Такая красивая девушка не должна нагибаться перед мужчинами. Я сам к тебе поднимусь! – воскликнул Багратиони. – Мцыри! Чемодан! – крикнул он в тамбур салона.

В дверях появился высоченный черноволосый красавец, которого Родик принял сначала за самого Багратиони, и поставил здоровый, толстый чемодан между девушкой и Мамукой.

Мамука сделал шаг назад и приказал:

– Положи боком!

Мцыри опустил чемодан плашмя. Мамука встал на него и оказался одного роста со стюардессой.

– Вах! – воскликнул Багратиони, заворожено глядя в глаза девушки. – Прекрасная моя! Подари бедному грузину свой волшебный, действительно дорогой поцелуй!

«Ну и загнул! – подумал Родион Оболенский, с восхищением наблюдая всю эту сцену. – Не удивлюсь, если эта белокурая газель втрескается в грузинского недоростка без памяти!»

Оторопевшая девушка смотрела в глаза Мамуки, наверное, с тем же самым выражением, с каким кролик смотрит в глаза удава. Она опустила веки и трепетно потянулась алым ротиком навстречу к грузинским губам. Мамука, не мешкая, страстно притянул девушку за шею и отвесил ей такой жаркий поцелуй, какому позавидовал бы Ален Делон в лучшие свои годы.

– Ох, – качнувшись от легкого головокружения, только и смогла вздохнуть она, когда Мамука ее отпусти.

– Вах! – воскликнул Мамука, глядя в губы девушки и облизывая свои. – Мцыри! Шампанского нам! – он снова вскинул руку, на этот раз так, как будто в ней должен находиться бокал.

– В чемодане… – в вполголоса, как бы напомнил ординарец Багратиони.

В отличие от Мамуки Мцыри говорил без грузинского акцента.

– Что в чемодане, слушай!? – Мамука с легким раздражением посмотрел на ординарца.

– Шампанское в чемодане, Мамука Вахтангович, – извиняясь, ответил тот.

– Так достань, вах!!! Слушай, сколько можно повторять!?

– Вы на нем стоите, Мамука Вахтангович…

– На чем я стою, дарагой? – не понял Мамука.

– На чемодане, в котором шампанское, – спокойно и уважительно сказал Мцыри.

– Правда? – Мамука посмотрел себе под ноги.

– Вах! Точно стою!!! – развел он руками, глядя на чемодан. – Ты, что, я тебя спрашиваю, не мог мне другой чемодан дать!? Вах?

– Мамука Вахтангович, я же не знал… – попытался оправдаться Мцыри.

– Ничего, ничего, – стюардесса Сашенька, наконец, пришла в себя после грузинского поцелуя. – Мамука Вахтангович, вы садитесь на место, а я вам сейчас принесу… У нас в баре есть. Какое вы предпочитаете?

– Вах, вах, вах! – покачал головой Мамука и назидательно проговорил. – Мамука Багратиони пьет только французское шампанское и настоящее грузинское вино! Из собственного винограда! Мы попробуем и то и другое! Надеюсь, на моем самолете есть и то и другое, да, хозяйка моя? – спросил он у девушки.

– Конечно, конечно, – поспешно заверила стюардесса, проскальзывая мимо Мамуки и Мцыри в тамбур. – И французское шампанское есть… И вино…

В противоположных дверях салона появился усатый, широкоплечий человек в форме летчика гражданской авиации.

– Мамука Вахтангович! – воскликнул он. – Здравствуйте! Ну, что же вы!

– А-а-а-а! – лицо Багратиони расплылось в улыбке. – Вах, вах, вах! Гамарджобад! Сережа, дарагой! – он, широко раскинув руки, сделал шаг навстречу летчику и чуть не упал на ковровую дорожку самолета, оступившись с чемодана. – О, дьявол, задери меня, козел! Опять про этот чертов чемодан забыл, вах!

– Здравствуйте, Мамука Вахтангович! – воскликнул летчик, по-дружески, но с почтением заключая Мамуку в объятия. – Вы бы еще нас в воздухе развернули, – с укором добавил он.

– Здравствуй, дарагой! – Мамука, оказавшись у летчика где-то под мышками, замолотил его по спине, обнимая. – Не сердись, дарагой! Не ругайся, слушай, биджё! Не ругайся на Мамуку, вах! Очень мне захотелось с тобой снова полетать!

– Уж так уж и со мной: – усмехнулся летчик в усы.

– Вах! Конечно с тобой, дарагой! – рассмеялся Мамука Багратиони и, высвободившись из объятий, впервые окинул взглядом салон бизнес-класса. – Ну и еще с одним хорошим человеком, вах! – воскликнул он, встретившись взглядом с Вероникой, сидевшей через два ряда от него.

– Здрасьте, – кивнула она. – Очень рада вас видеть. Вы меня здорово выручили с этим рейсом… Извините, что встать не могу, – добавила она. – Велели ремни пока не взлетим не расстегивать!

– Ничего, гога! Вах! Ничего, Вероника моя дорогая! – просиял Мамука. – Не надо ничего расстегивать! Сиди себе! Я сам сейчас на свое место присяду!

– Хорошо бы, Мамука Вахтангович, – нервничая, проговорил летчик. – Мы уже двадцать минут лишних взлетную полосу задерживаем… Диспетчер наш борт на все лады по радио чуть ли не матом кроет! Присаживайтесь. Ваши шесть кресел в начале салона всегда свободны.

Мамука встрепенулся.

– Подожди Сережа! Подожди дарагой! – он схватил летчика за руку. – Я сейчас тебя с такой девушкой познакомлю! Вероника зовут. Вах, Сережа, какая девушка! Ты представляешь, биджё!? – он потянул несмело сопротивляющегося летчика к креслу Хомки. – Вероника – это Сережа, мой старый друг! Командир экипажа! Самый главный на этом самолете! Даже главнее меня – Мамуки Багратиони, потому, что у него штурвал есть! – он показал какой у командира экипажа есть штурвал. – Вот такой, вах!

– Да мы уже познакомились, Мамука Вахтангович! – запротестовал летчик, виновато и смущенно глядя на остальных пассажиров салона. Мы с ней договор фрахта подписывали два часа назад с вашего согласия! А сейчас, Мамука Вахтангович, отпустите меня и давайте, наконец, взлетать ради бога, а то меня после сегодняшнего случая к Домодедовской полосе ниже пятого эшелона не подпустят!

– Отпустите его, Мамука, – попросила Хомка.

– Хорошо, гога! – послушно согласился Багратиони. – Уже взлетаем! – он хлопнул в ладоши и кивнул своей свите, продолжающей толпится в тамбуре. – Все по местам! И я тоже по местам! – он задорно подмигнул Хомке и повернулся к командиру экипажа. – Давай, Сережа, делай свое дело, биджё! Вах! А когда взлетим, приходи ко мне! По стаканчику наа-а-астоящего грузинского вина выпьем!

– Маму-у-ука Вахта-а-а-ангович, – осуждающе протянул летчик. – Пассажиры ведь слышат! Еще подумают, что…

– Вах, вах, вах! – воскликнул Багратиони и обратился ко всему салону. – Дорогие мои пассажиры, – он обернулся кругом, подняв вверх руки так, чтобы все его видели. – Мамука Багратиони берет свои слова обратно! Сережа Золотухин, мой хороший друг и командир моего самолета в воздухе настоящее грузинское вино не пьет! Пьет он настоящее грузинское вино на земле, когда самолет приземляется. А в воздухе он его так… – Багратиони легкомысленно махнул ладонью. – Только нюхает! Ничего страшного, ведь, правда, вах?

– Веселенький у нас, похоже, будет перелетик, – шепнул Родион Веронике и усмехнулся.

Глава восьмая

В которой самолет, наконец, набирает высоту, а Мамука Багратиони берется утверждать, что между Рио-де-Жанейро и грузинской столицей нет никакой разницы.

Мамука прошествовал в начало салона. Следом за ним гуськом потянулась его свита. Вторым шел Мцыри, бросая цепкие взгляды на сидевших в бизнес-классе пассажиров, словно выискивая подозрительные элементы, готовые причинить неудобство его хозяину.

– Это верный пес Мамуки. Цербер, – наклонив голову к Родику, проговорила Хомка. – Телохранитель, секретарь, юрист, администратор и поверенный во всех делах. Очень умный мальчик. Личность странная и загадочная. Где его Мамука нашел я не знаю, но, похоже, ему он доверяет больше, чем своей матери, – Хомка усмехнулась. – Да, его действительно зовут Мцыри. Ты угадал.

Следом за ординарцем Багратиони, как два зеркальных отражения, одинаковым жестом подобрав полы длинных, по-модному скроенных плащей, одинаково покачивая бедрами, проплыли девушки-близняшки уже не юного возраста, но еще и не ступившие в пору настоящей женской зрелости.

– А я то думал, что у меня в глазах двоится! – сказал Родик.

– Не двоится, – усмехнулась Хомка. – Близняшки. Бригада скорой помощи. Даже здесь Мамука выпендрился.

– Какой еще скорой помощи? – спросил Родион. – Сексуальной, что ли?