Прямо и наискосок

Как-то раз поехали на Чайкином мотоцикле в деревню. Там жила многочисленная родня Румянцева – мать здесь родилась. Тетка Ефросинья, душа – детство парень у нее провел – пельменями потчевала, брагой: племяш любимый на бравом мотоцикле прибежал, положено. Как смерклось, в клуб прикатили, Андрей за рулем. Перед «парадным» погремел мотором – а как же. Хлопцы деревенские руки жали – вместе в детстве «дурели» – механизм гладили, диковинная штука. Наливали водку в закутке.

– Баской мотосыкл, – говорили уважительно.

– Сто шестьдесят на дублере дали. Когда двое сидят и зад не прыгает, – внушал Андрей.

Девицы шушукались, хихикали, взглядами пестовали. Одна смелая поздоровалась. Спьяну Андрей еле признал – сестра далекая.

– А ты ничо, – комментировал, – подросла.

Девица на два года всего и младше была, шестнадцати лет.

– Ну, садись, прокачу.

Чайка строго взглядывал:

– Стоит ли?

– Не мохай, – важно ронял Андрей.

Чуть не упал, в бездорожье завез. Сестра и хихикать перестала, так коряво вез.

Через час Андрей распорядился – пылал вечер, кружились лица в хмельном хороводе, бился в груди колючий жар азарта – вязко, шатко направляясь к мотоциклу:

– Поедем, Витек, к братану, браги попьем.

– Брось, едем спать.

– Тут все мое, – кричал Андрей сквозь рев мотора. Чайка плотно прижался сзади.

Уехали недалеко. Вывернули на тракт, Андрей и скорость большую набрать не успел, когда в дрожащем свете фонаря возникли, приближаясь резво, два робких силуэта. И рядом совсем, готовясь пронестись мимо, вдруг заколыхался один и прянул навстречу.

Случилось следующее. Дорога была узкой: одну сторону ремонтировали и здесь навалены были щедро груды щебня. По стороне где ехал Андрей, шли двое. Когда сравнялись, один обернулся и хорошо пошатнулся – так, что угодил прямо под мотоцикл.

Дальнейшее помнил урывками. Встает с кучи щебня. Чайка что-то делает с мотоциклом. Нудно, отвратительно мешает нечто в глазу. Андрей шарит рукой и находит небольшой, острый камешек, торчащий в брови. Убирает и шатко, испуганно спешит к мотоциклу.

– Мужики, вы же его убили, – весело бормочет какой-то парень, склонившись вместе с Чайкой к лежащему посреди дороги телу.

– Заткнись, – свирепо цедит Чайка, – сейчас проснется.

Андрей помогает поднять тело, отнести подальше, к воротам стоящей напротив избы. Из уха человека обильно падает кровь. Время скомканными, грязными кусками выплывает и исчезает в вязкой кромешной бездне. О чем-то разговаривает с вдруг образовавшимися откуда-то женщинами Чайка. А, вот:

– Как быть нам?

– Вы у Фроси? Да что алкашу сделается. Полежит, очухается. Если неладно, мы скорую позовем.

Андрей склоняется над безмятежным, невнятно хрипящим телом. Его отнимает Чайка.

– Едем, – коротко, нервно приказывает.

И пустота, хлесткая, горячая обливает мозг.

– Что это! – испуганно спрашивает тетка, показывая на разбитую бровь Андрея.

– С деревенскими подрались, – объясняет Чайка.

Утром Андрей проснулся, будто и не пил вчера. Первое, что увидел – внимательный, осторожный взгляд лежащего напротив Чайки. Страх искристой патокой пополз в оживающее тело.

– Надо сказать тетке, – тихо произнес друг.

Та испуганно заерзала руками и, судорожно переступая, качая громоздкое тело и причитая: «Ох, недаром душа с места сошла», – уторопилась к месту содеянного.

– Вроде тихо, – вынула, вернувшись вскоре.

Андрей устало откинулся на спинку стула, спросил:

– Надо чего сделать по дому?

– И не знаю. Буди, грядку в огороде вскопать.

– Давай лопаты.

– В сенках. – Помолчала. – Ох, сердцу неспокойно. Тожно пойду еще, сведаю.

Тетка пришла, лицо несла каменное, величавое.

– Увезли мужика ночью. На скорой. Изошел хрипом.

Навалилось.

– Едем в больницу, может надо чего, – кипел в отчаянии.

– Не вздумай, – пресек Чайка. – Домой бежим.

– Как же домой – может надо чего!

– Ладно, садись.

Когда увидел, что в больницу Чайка сворачивать не намерен, туже вжался в его спину.

В городе дворовое кодло поило – домой не попал – оттесняя грядущее, рассказывали тюремные истории. Андрей кичился, нес ахинею бравады… К вечеру, сидели в сквере недалеко от дома, увидел – тетка колышется, с ней жена дяди из деревни же.

– Умер мужик-от, – вякнула испуганно тетя.

– Семь лет, отвечаю, – объявил один дворовый пьянчужка, на дармовое присоединившийся.

Через два часа домой доставили. Там консилиум. Свояка родители – люди большие. Приятели отца, тоже народ немалый. Отослали спать. Поскулил, поплакал в подушку, да и уснул.

Утром в шесть часов звонок. Наряд милиции.

– Одевайся, сынок.

Мать пальцы кусала, не смотрела в лицо.

Мурыжили немало, в отделении нарушителей многонько пришлось. Спрашивали – выпрастывал. Страшно было, но терпимо: народ разговором охранял. Первый раз по-настоящему схватило, когда к гаражу привезли – осмотр мотоцикла следовало сделать. Закончили опись, один милиционер предложил: «Поехали, парень». Пацаны сигареты совали:

– Мы с тобой, Андрюха.

– Живы будем, – с фанаберией кривил щеку Андрей.

И сестра – здесь же толкалась, мать с отцом сил не нашли – смотрела внимательно, да резко уронила голову и рыданула горько в скрюченные ладони. Тут в горло и вцепилось. Длань страшная, деспотическая мяла, корежила.

Самое отчаянье пришло в КПЗ. Привезли в Белоярку (районный центр, к которому относилось место происшествия), в камеру поместили одинокую – спокойно тогда жилось. Стены корявые, пупырышками набрызг-бетона отвратительные. «Да как же! Мальчонка, недавно восемнадцати добился – в тюрьму… Не хочу! Страшно!» Такая наваливалась жуть, что смерть представлялась единственным спасением… Примерялся – разбежаться пошибче и башкой в стену. Абсолютно серьезно. И рвался из глотки крик.

К вечеру подсадили человечка – курицу у соседки ощипал. Он и отобрал отчаянье. Бывалый мужик, сиживал… Через три дня отец забрал. Под расписку, называлось.

Чем дело могло кончиться, бог ведал. Мужик пьяный был (завклубом, час до того Андрей с ним водку пил). Об одной ноге – шатнуть под мотоцикл могло вполне (парень, что рядом шел, хорошие показания дал, работали с ним). Опять же не по-правилам шли – по другой стороне положено. На Андреев хмель аргументов не нашлось – Чайка скумекал. С другой стороны, шестеро детей осталось – от четырех до двенадцати. Иное дело, двое только кровных, но все одно кормилец. Коротко говоря, три месяца до суда юноша кучеряво пожил. Там и ссора невеликая имела место. С полмесяца прошло после случая, разговор происходил. Чайка что-то доказывал, Андрей в дурном настроении возразил. Тот глаза сузил и произносит:

– Зря ты, мальчик, со мной так себя ведешь.

Андрею бы угодить Чайкиному самолюбию, как делал не единожды, но что-то встало, не пошел кланяться. Так два с лишним месяца не разговаривали. Перед судом Чайка сам пришел.

– Что говорить будем? Надо сверить показания…

«Три года общего режима», – объявил судья приговор. Скрипнули стулья в громоздкой тишине. Еще говорил, затем слово вымолвил – «условно». Спалил Андрюша дотла замусленные родительские сбережения.

***

Работая на заводе, Чайка неожиданно проявил способности и приобрел квалификацию высокого специалиста по изготовлению штампов. Даже выполнял один сногсшибательный заказ для столпа микрохирургии глаза Святослава Федорова.

Андрей с Чайкой, разумеется, порой встречались, предавались утехам молодости, но уж не существовало нужды друг в друге, общности интересов. Одна такая встреча кончилась весьма злополучно. У общего школьного товарища случился день рождения, на который традиционно собирались старые друзья. Чайка пришел с женой – холостыми оставались Андрей и еще один парень. Присутствовали новые приятели виновника торжества, один из них под конец вечера начал флиртовать с женой Чайки. Дело кончилось тем, что после недолгих препирательств и маханий руками тот сходил на кухню, взял нож и довольно глубоко всунул его в живот оппонента.

В суматохе правонарушитель исчез и пришел минут через пятнадцать после того как прибыли «скорая» и милиция. Он явился переодевшись, в ватнике и плохоньких штанах, войдя, сумрачно объявил:

– Я готов.

Присудили два года, завершив их, Чайка вышел безнадежно озлобленным на жизнь человеком. Андрей пытался устроить другу после звонка хоть небольшие праздники, но так стали духовно далеки, что было тягостно удерживать общение. Вскоре от Чайки ушла жена, он окончательно замкнулся и, придется признать, с облегчением Андрей освободился от некоторого чувства вины.

Обратно на завод Чайка не пошел, а ударился мыть малинку, считалось это прибыльным промыслом. Однако вскоре напарник его к делу охладел, поскольку зимой промышлять приходилось в дальних краях, и жена возбудила претензии – одному же заниматься добычей было несподручно. Именно в период деловой пассивности старые друзья встретились.

– Слушай, – после обмена последними впечатлениями о жизни, сказал Андрей, – может так случиться, что понадобится специалист.

Когда дал раскладку, Чайка необратимо разволновался и даже начал потряхивать Андрея за рукав. Впрочем, Румянцев сам нашел подъем, при очередной встрече с Сергеем не стал устраивать прелюдий и обиняков:

– Вот что, Серега, я нашел человека, который берется изготовить пресс-форму. За качество ручаюсь. Думай.

И Сергей решился… Встретились, выпили две бутылки водки, составили программу действий. Вечер и многое от ночи тогда провел Андрей в чрезвычайном возбуждении. Доходил июнь, Чайка обещал изготовить пресс-форму за месяц, в лучшем случае реализовать продукцию могли в августе, а там кончался сезон. Сергей собирался еще поработать – нужны были вложения. Андрею пока отводилась роль статиста.

Начало сложилось неудачно, уже через неделю выяснилось, что изготовить приспособление за месяц нереально – трудно было найти материал, к станкам для обработки материала допускали только на несколько часов в день, и то с большими оговорками. Сергей, надеясь на лучшее, уже спровоцировал размолвку с работодателями и от них ушел. Вообще, он оказался в самом невыгодном положении: от больших заработков сам же отказался, свое дело явно зависало, деньги на раскрутку приходилось вносить в основном ему. Но самое для него щекотливое, если не кусачее, было то, что армяне брали зарок не выпускать дело за границы цеха.

– Мужики, – говорил Нодар еще в зародыше, свирепо хлопая ресницами, – если кто про нас скажет, везму за яичко и к паталок привяжу.

Азиз при этом молча улыбался и внимательно обводил присутствующих маслянистым взглядом. Что уж было говорить об организации своего дела… Андрей признавался, на месте Сергея он бы на такую авантюру не стронулся. Решающим обстоятельством в пользу наших деляг было то, что выпуск продукции хотели организовать анонимно, к тому же Чайка обещал все разборки, если возникнут, взять на себя.

К концу июля стало окончательно ясно, затея провалена, пресс-форма и в половину не была готова.

– Да, сосед, – нервно роптал Сергей, – о тачке мечтал, катается кто-то сейчас на моей мечте.

– Крысы, – зло шипел Чайка, – кругом крысы.

Румянцев в отчаянии разводил руки.

В довершение Азиз все-таки узнал о происках троицы. Поведал о его осведомленности Славка: он поддерживал с Азизом какие-то отношения, хоть в цехе уже не работал и симпатии к прежнему работодателю не испытывал. Встретил случайно Сергея и предупредил. Легко можно представить состояние того, тем более что Чайка, следуя своему обещанию, мог только ответить на наезд. Первый ход оставался за Азизом, и каким он будет, никто не знал. Но случилось так, что весь груз конфликта лег на Румянцева.

Однажды, стоял конец августа, Андрей со Светланой расположились возле подъезда, дышали воздухом. Светлана занималась Артемом, Румянцев безмятежно наблюдал за птичьей кормежкой. Подъехал автомобиль. Из него вышли Нодар и еще один парень. В машине оставались Азиз и водитель. Увидев Румянцева, Нодар удивился, вскинул брови и без плохого сказал:

– Какой судьба! Ти почему здесь находишься?

– Живу здесь.

Ясно стало, о соседстве Андрея и Сергея Нодар не знал. По всей видимости, об участии его в каверзе тоже не подозревал.

– Пх, Сарожу мне надо. Скажи, дома-нет?

– Не знаю, – беззаботно ответил Андрей. Он знал, того нет.

Из машины выбрался Азиз, улыбнулся, пожал руку. Пока Нодар отсутствовал, немного поговорили. Но когда посланец вернулся и «армяне» полезли в автомобиль, неожиданно для себя Румянцев заявил:

– Азиз, мне надо с тобой поговорить.

Немного отошли от машины, напряженным голосом спросил:

– Вы из-за пресс-формы приехали?

Визави пристально посмотрел и, мгновение помолчав, произнес, как бы уговаривая себя:

– Ты, стало быть, в курсе.

– Дело в том, что тут моя инициатива, Серегу я укатал.

Азиз с любопытством поглядел и двинулся к автомобилю, коротко бросив:

– Садись.

У Румянцева внутри тотчас отчетливо засосало, увидел, как задрожал безымянный палец. Бодренько вякнул Светлане: «Я скоро», – полез в машину. Тут же Нодар запальчиво заговорил по-своему, Азиз оборвал короткой фразой.

Далеко не повезли, остановились на кольцевой трассе в относительно безлюдном месте. Вчетвером вышли из машины, водитель остался.

– Вот, пожалуйста, – объяснил Азиз. – Конкурент. Сережу, оказывается, он из цеха убрал.

Ни секунды не размышляя, Нодар брызнул Андрею кулаком в лицо. Тот, отпрянув головой, сумел немного амортизировать удар. Отскочил, но тут же вернулся на место.

– Подождите, – заговорил горячо, подняв и растопырив ладони. – Азиз, неужели вы серьезно хотите сохранить монополию? Абсурд! Я бы мог назвать несколько людей уже имеющих пресс-форму. Так не делается!

Нодар молча пошел к машине, полез в нее, достал короткий деревянный черенок. Андрей обмяк и опустил голову. Остановил Нодара Азиз.

– Ладно, садись в машину, – бросил он Андрею и, усевшись сам, спросил: – В каком состоянии механизм?

– В зачатке, – хмуро буркнул Андрей.

– Там пускай и остается.

– Зачем остается? – вспыльчиво вмешался Нодар. – Ти сделаешь и принесешь нам!

– Нодар, я пешка, – разъяснил Андрей. – Там крутые люди и от меня ничего не зависит.

– Ты не понял, чито тэби сказали?

Румянцев угрюмо промолчал.

– Выходи, – въехав в городские улицы, рекомендовал Азиз. – Мы еще увидимся.

Месяц находились в напряжении. Но все обошлось. Действительно, появились настоящие конкуренты и, надо полагать, о нашей троице забыли.

Жизнь тем временем погрузилась в осень. Нужно было что-то предпринимать. После некоторой возни с начальством объединения решили открыть цех по изготовлению детской обуви. Основной куш намеревались сорвать будущим летом на мыльницах, но для прикрытия возникла необходимость вникать в дело неизвестное.

Начали с нуля. Сергей занимался общей организацией, Чайка мастерил инвентарь на подошву, Андрей вникал в процесс изготовления заготовок. «Пути Господни неисповедимы», часто думал он, сидя за швейной машинкой. К концу зимы соорудили первую пару.

Продукция пошла лихо. Наняли двух заготовщиц. Появились деньги. К весне надумали брать еще заготовщицу. В этом качестве Андрей решил устроить жену. Артем ходил в ясли, швейной машинкой Светлана владела.

Надо бы, наконец, вспомнить и о ней, ибо сказать есть что.

После родов Светлана неожиданно преобразилась. Что называется, расцвела. Будучи к ней устойчиво равнодушным в первые месяцы совместной жизни, Андрей с удивлением обнаружил, что она все чаще занимает внимание. При этом приходилось констатировать, что не есть это следствие необходимости тесного общения.

Отчего-то много в ней стало раздражать, но было раздражение не отталкивающим, а скорей ревнивым. Вдруг пустилась, скажем, Светлана пристально следить за собой. Быстро убрала послеродовой живот и приобрела манкую, плотную фигуру. Вообще, и тело жены и поведение ее в постели Андрею нравились, но оттого что это появилось, стало в новинку, зачем-то подспудно настораживало.

Светлана сняла очки и напялила линзы. Это необычайно пошло глазам, появилась туманная, многообещающая поволока. Даже голос стал особенным. Прохожие затеяли плотоядно крутить головы, и сам Андрей пустился подглядывать за гражданкой как бы со стороны.

Выпростался вдруг у жены вкус, даже изыск, что, впрочем, просто объяснялось: родители состоялись людьми интеллигентными. Тем нагляднее выпятилось разляпанное мышление, что держал Андрей за непроходимую глупость.

– Света, зачем брать столько сметаны? – шпынял, случалось, он. – Ты же видишь, холодильник сломан. Продукт пропадет!

– Разве я виновата, что он сломан? – искренне недоумевала она.

Раздражала ее полная бесхозяйственность. В пору скудного существования могла на оставшиеся деньги набрать какого-либо никчемного продукта, серьезно заявив притом, что нужно делать запасы. В ней напрочь отсутствовало то, что называют расчетливостью. Причем не только в быту, но и в человеческих отношениях. Как к этому относиться, Андрей не знал и вносил в негатив.

Между тем вынужден был признать, супруга обладает тонким, изящным, пожалуй даже, обаянием, которое наиболее приближенно можно именовать женственностью. И может быть, самой импонирующей чертой явилось отсутствие в ней властолюбия, а то и просто себялюбия. Отметим, этих женских качеств Андрей насмотрелся хотя бы в матери, единственным положительным следствием чего была непреодолимая жалость к отцу. Да и первая жена в этом отношении оказалась штучка. Причем с претензиями столь нелепыми, фальшивыми, что впоследствии на проявления аналогичные он испытывал душевную оторопь. Словом, Светлана начала преподносить неожиданные ракурсы и своего отношения к этому Андрей не определил.

Тем временем пробивались ростки разлада в троице. Первоцвет пришелся на образование свободных денег. После очередной крупной реализации (уж раздали долги) Чайка, рассортировав деньги, безапелляционно объявил:

– Мужики, я тут подумал. Денежные дела вести буду я. Берем по пять сотен, остальные дома спрячу. В конце месяца делим весь куш. Так будет удобней.

– Почему это по пять? – возмутился Сергей. – Мне надо восемь.

– О`кей, – бодро снизошел Чайка, – берем нынче по восемь.

Непонятно было, почему «так удобней», почему вообще нужно месяц неизвестно для чего держать деньги холостыми. И совершенно неясно, почему «денежные дела» должен вести Чайка, тогда как естественно это делать Сергею, ибо он был номинально главным по цеху (числился бригадиром) и просто основным организатором… Вечером, во время обмывания Чайка радостно хлопотал с закусками, Сергей удрученно терзался своей мягкотелостью.

Ягодки пошли в конце весны. Достали пресс-форму на мыльницы. Попробовали первую партию. Товар пошел.

Надо сказать, что конкуренция оказалась довольно плотная, но ребята сделали верную ставку. Модель была снята с немецких каталогов, такой не существовало ни у кого. Даже торговавший рядом Ярем – теперь он руководил делом в Кедровом, Нодар и Азиз, видимо, занялись другими вещами – покрутив изделие ребят, уныло заявил:

– Нда, вещь серьезная, ничего не буду говорить.

Пошли деньги, рентабельность составляла порядка тысячи процентов. И обнаружились нюансы. Странным образом изменилось расположение ролей. Сергей с Андреем встали за литьевую машину, что было вполне логично, ибо имелась практика. Чайка занялся общими делами, что тоже, в общем, имело основания, поскольку пресс-формы были закончены, и в свое время парень поработал один. Но если Андрей мирился с положением вещей, то Сергей явно испытывал дискомфорт.

Помимо того, купили старенький автомобиль – без него и впрямь было неудобно – и хоть оформили на Сергея, он имел настоящие права, ездил подавляющим образом Чайка (по липовому удостоверению). Отвозил и привозил Светлану с реализации – торговать поставили ее – и вообще, целыми днями крутился неизвестно где, пускаясь в разные аферы. В связи с этим возникали несуразности, которые крайне раздражали Сергея. Скажем, приходили подозрительные личности и немилостиво спрашивали:

– Где начальник?

– Я начальник, – угрюмо отвечал Сергей.

– Я серьезно, – раздраженно домогался личность. – Красивый такой, Витей зовут.

Сергей зловеще молчал. Андрея это вовсю веселило.

Другое дело, аферы приносили сравнительно небольшой доход, и Чайка добросовестно им делился. Становилось ясно, отношения Сергея и Чайки приобретали остроту. Неудобство для Андрея здесь составляла необходимость держать чью-либо сторону.

Здесь придется отметить, все больший смак в ситуацию принялась вносить Светлана. Она-то уже просто набухла навязчивым, дурманящим цветом. Находясь возле рампы торгового мира, женщина, помимо полной смены гардероба, то ли обзавелась, то ли окуталась, выпростав подспудный, многозаметным шармом. Андрей с неожиданной тревогой, как-то попав на улицу Вайнера, центральное тогда торговое место города, наблюдал за суетой вокруг нее фешенебельных молодчиков и рьяных лиц кавказской национальности.

Но самое навязчивое было бросающееся в глаза влечение Чайки и Светланы друг к другу. Они практически не разговаривали, но вели себя настолько согласованно, что выпрастывалось ощущение недоразумения. Однажды и вообще – привезли Светлану на реализацию вместе с Румянцевым, и Чайка по делам исчез – подошел некий ухарь и полюбопытствовал:

– Светик, где муж?

Та незатейливо ответила:

– Витя-то? Сейчас подойдет…

Однако все возмещали деньги. Много было перекатов, омутов и поворотов, но мошна набухала, сочилась избытками, ввергая в фантазии самые дерзкие, и заглушая нет-нет да выглядывающее предчувствие беды.

Все поставил на свои места очередной дележ денег. Когда собрались, чтобы получить свою долю, Чайка вдруг предложил странное решение:

– Вот что, Серега. Машина на тебя оформлена?

– Ну.

– То есть она фактически твоя. Значит, делаем так. Вычитаем из твоей доли стоимость машины и делим на троих.

Сергей ошалело вытаращил глаза и хлопал губами в полной неспособности что-либо произнести.

– Ты что, дерьма обожрался! – наконец ожил он. – Машиной пользуешься ты один, загубишь ее, а вся амортизация ляжет на меня? Не-ет!

– Я пользуюсь ей для цеха, а не для себя, – спокойно возразил Чайка, но в глазах его зашаял дурной огонек.

– Короче, – нервно чеканил Сергей, – сейчас делим деньги поровну. Придет время, авто продадим, снова деньги поделим.

Прозвучало резонно, но Чайка остался тверд. И Андрей понял, это демарш – человек вознамерился окончательно взять власть. Собственно, слово оставалось за Андреем. Было понятно, в любом случае просто так дело не кончится, нужен решительный шаг. Он взял сторону Сергея.

На другой день Чайка прибыл пьяный, нехороший.

– Ты что, за рулем? – укоряюще посетовал Андрей.

Чайка прошел мимо, обожгло предчувствием. Сергей напряженно суетился возле обуви. Чайка вдруг пнул по безмятежно лежащему на полу тапку и зло выкрикнул:

– Не надо обувь разбрасывать! Понятно? Не надо!

– Слушай, – дрожащим голосом выдавил Сергей, – нажрался? Так иди домой.

– А ты мне не указывай, – отчетливо и угрожающе спокойно возразил Чайка. – Именно ты… – он ткнул в воздух, будто в живот Сергея, – мне не указывай.

Сергей молча вышел. Андрей с сердцем заговорил:

– Ты чего добиваешься? Нам же вместе работать, возьми себя в руки!

Чайка обмяк и ясным взглядом смотрел на друга.

– Ты, Андрюша, ноль, – едва не ласково произнес он. – Запомни это.

Андрей пошел из комнаты, походя глухо бросив:

– Идиот.

Вскоре зарокотал мотор, Чайка уехал. Андрей и Сергей молчали.

Часа через полтора Чайка заявился снова, чуть живой. Ничего не обсуждая, сели в машину, Сергей за руль, Андрей сзади, Чайка впереди. Ехали молча. Подъехали прямо к подъезду Чайки.

– Все, – сказал Сергей, – прибыли. – Чайка, не шелохнувшись, смотрел вперед.

– Приехали, – повторил Сергей.

Чайка повернулся к нему и с отчетливой злобой объявил:

– Крысы.

Сергея прорвало:

– Что тебе надо? Какого хрена воду мутишь? – Кипуче махал руками.

Вдруг, резво изловчившись, Чайка поймал его кисть и стукнул о руль. Сергей резко оттолкнул обидчика. Тот спешно, коротко, несколько раз ударил Сергея в лицо. Андрей сзади обхватил драчуна и с силой придавил к сиденью. Чайка извернулся и дернул Андрея за футболку, – майка разорвалась с веселым треском. Андрей беспощадно заломил его голову. Когда немного успокоились, Чайка степенно вылез из машины и с предельной ненавистью бросил:

– Ну ладно, волки… поглядим.

На другой день за Румянцевым зашел Сергей. Молчал, но поглядывал с хитрецой. Когда вышли из подъезда, Андрей увидел, что в машине сидит Чайка. Усугубившаяся за ночь и уставшая, было, скверна ожила. Румянцев сел в машину, чувствуя, как натянулась кожа на желваках. Чайка обернулся и сказал: