В конце XIX – начале XX в., в связи с переходом от капитализма к империализму, в русской буржуазной историографии возникло течение, пытавшееся выяснить специфику феодального строя, чтобы не смешивать его с буржуазным, как это делалось в работах предшествующего периода. Однако представители нового течения (П. И. Беляев, Η. П. Павлов-Сильванский) увидели специфику феодализма только в его политическом характере и по существу отбросили вопрос о роли экономической основы феодализма – феодальной собственности на землю.

П.И. Беляев, оставаясь на почве концепции, считавшей иммунитетные грамоты формой «изъятия, lex priva», начал рассматривать их как документы, преследовавшие чисто управленческие цели («регулирование финансовых отношений населения» и «упорядочение судопроизводства»). Подобно Сергеевичу и Ланге, он писал, что жалованные грамоты «отменяли государственное нестроение, усовершенствовали правовой порядок», но аспект у него получался иной. Если Сергеевич и Ланге делали акцент на выполнении правительством экономических требований грамотчиков, то Беляев отмечал здесь лишь форму политического управления с оттенком льготности. Поэтому Беляев зачислял жалованные иммунитетные грамоты в одну группу с уставными, земскими и губными[160].

Шире подошел к этому вопросу Павлов-Сильванский[161]. Будучи одним из немногих историков, отстаивавших мысль о существовании феодализма в «древней» и «удельной» Руси, Павлов-Сильванский обратил особое внимание на однородность содержания русского и западноевропейского иммунитетов[162]. Этот правильный тезис он сочетал с выводом «о самобытном происхождении иммунитета» светских землевладельцев. Автор неоднократно подчеркивал «принадлежность светским вотчинникам иммунитетных привилегий по обычному праву, независимо от пожалований»[163].

Комментируя одну из грамот, Павлов-Сильванский вынужден был провести ее взгляд на иммунитет как на «естественный придаток к праву собственности на село»[164]. Однако мысль о том, что иммунитет – атрибут феодальной формы земельной собственности, не нашла в его труде никакого развития. Павлов-Сильванский считал феодализм определенной совокупностью политических феодальных учреждений. Одним из таких учреждений был, по его мнению, иммунитет. Павлов-Сильванский не искал корней иммунитета в производственных отношениях, он присоединялся к точке зрения К. А. Неволина, объяснявшего «самобытное» происхождение вотчинной юстиции светских землевладельцев слабостью великокняжеской или королевской власти в раннефеодальную эпоху[165].

Автор целиком соглашался с Фюстель-де-Куланжем, считавшим иммунитет монастырей и церкви результатом королевской милости, обусловленной любовью к вере[166]. Неволин был в этом отношении более последователен, чем Павлов-Сильванский, концепцию которого правильнее возводить к взглядам В. А. Милютина[167]. Ставя иммунитетные привилегии в зависимость от размеров землевладения, Павлов-Сильванский подчеркивал только политическое значение иммунитета, но, по словам автора, для мелкого вотчинника это политическое значение «могло сводиться к нулю»[168].

Мелкий феодал, согласно концепции Павлова-Сильванского, интересовался иммунитетным судом лишь как доходной статьей. Автор, таким образом, игнорировал основное содержание иммунитета – отношения между феодалом и феодально-зависимым населением сеньории. Он рассматривал две производные стороны иммунитета: отношения между феодалом и феодальным государством, отношения между населением феодальной вотчины и государством[169], т. е. вся постановка вопроса была перенесена им в чисто политическую, юридическую плоскость. Отсюда у Павлова-Сильванского сближение с историографией середины XIX в.: объяснение княжеским благочестием выдачи грамот монастырям, толкование иммунитета как доходной статьи (для части феодалов). Наоборот, игнорирование так называемых «экономических причин» выдачи жалованных грамот усиливало разрыв концепции Павлова-Сильванского с теориями 80-х годов (вместо челобитной теории он возрождал теорию обычного права и княжеского благочестия).

Мы видим здесь ярко выраженное проявление «отрицания отрицания» в развитии взглядов на иммунитет – челобитная теория, зачеркнувшая компромиссную теорию обычного права и княжеской воли, в свою очередь зачеркивается на новой основе старой компромиссной теорией. Челобитная теория, модернизировавшая феодальный строй по буржуазному образцу, отражала мировоззрение сторонников чисто буржуазного развития России. Отчетливо проявившийся на рубеже ΧΙΧ-ΧΧ вв. военно-феодальный характер русского империализма обусловил реакцию на эти иллюзии, показав их беспочвенность.

Мнение Павлова-Сильванского об иммунитете как атрибуте землевладения (а не результате пожалования) поддержал Н.А. Рожков, хотя и с оговорками, связанными с влиянием идей Сергеевича (отрицание феодализма «в удельной Руси»; следование челобитной теории: выдача грамоты – нотариальный акт, князь – «простой нотариус»)[170].

Сторонники экономической теории 80-х годов не сложили оружия. Сергеевич выступил с критикой взглядов Павлова-Сильванского. Льготы в отношении уплаты налогов он считал возникшими исключительно в силу пожалований со стороны носителей верховной власти[171]. Иммунитетные привилегии автор отрывал от частнофеодальной собственности на землю. Апеллируя к тому факту, что жалованные грамоты выдавались не только феодалам, но и слободчикам, отдельным группам торгово-ремесленного населения и др., Сергеевич утверждал: «Различие черных и белых сох не стоит ни в какой связи с сословным различием лиц»[172], «тягло могли тянуть всякие люди, начиная с владык и бояр и кончая крестьянами. Льготами могли пользоваться также всякие люди». «Наше льготное владение далеко не укладывается в рамки западных иммунитетов»[173].

Эта путаница произошла у Сергеевича от формального подхода к так называемому «льготному владению». Сергеевич смешивал всех лиц, получавших жалованные грамоты, не вникая в содержание последних. Вместо изучения вопроса об иммунитете феодалов, он делал упор на пожаловании льгот лицам, не имевшим права феодальной собственности на землю, т. е. не являвшимся феодалами. Жалованные грамоты льготникам подобного рода нужно рассматривать как акты государственного или дворцово-вотчинного управления[174]. Некоторые из них (относящиеся главным образом к дворцовым селам) аналогичны тем льготным и уставным грамотам, которые выдавали монастыри своим крестьянам.

Считая иммунитет королевским пожалованием, исключением из правила, Сергеевич приходил к выводу, что общее правило предполагает «действие королевской власти на всех подданных, которые платят ей повинности и состоят под судом ее чиновников»[175]. Однако при феодализме, указывал далее Сергеевич, «государственный суверенитет был поделен между королем и его вассалами», узурпировавшими дарованные им королем привилегии[176]. Потеряв, таким образом, право сбора дани и суда в отношении населения феодальных сеньорий, король потерял и право иммунитета, т. е. освобождения от налогов и юрисдикции королевских чиновников.

Отсюда Сергеевич делал вывод, что иммунитет предшествовал феодализму, а с установлением последнего исчез[177]. Но так как на Руси иммунитетные льготы продолжали предоставляться вплоть до XVIII в., ни о каком феодализме в древнерусском государстве и речи быть не может: «У нас были некоторые предвестники феодализма, но очень слабые: феодализма же не развилось»[178]. Следовательно, трактовка иммунитета послужила для Сергеевича одним из способов отрицания феодализма на Руси, что, в свою очередь, давало возможность обосновать теорию бесконфликтного течения русского исторического процесса. Рассуждения об одинаковом предоставлении льгот всем сословиям подкрепляли теорию надклассовости феодального государства, сеяли буржуазные иллюзии относительно сущности русского самодержавия.

Не остался в стороне от обсуждения природы иммунитета и Π. Н. Милюков. В первых четырех изданиях его «Очерков по истории русской культуры» (1896–1900 гг.) термин «иммунитет» как будто еще не фигурирует. Появляется он в пятом (1904 г.) и повторяется в шестом (1909 г.) издании. Но уже в первых изданиях Милюков ясно сформулировал свою мысль о принципиальном отличии социально-политического положения русского землевладельца от статуса его западного собрата: «русский землевладелец» в противоположность западному «феодалу» не превратился в промежуточную власть между государем и подданными. «В своей вотчине он никогда не был тем полным государем, судьей и правителем, каким был западный барон в своей баронии. Чиновники местного князя, его судьи, сборщики податей всегда беспрепятственно проникали в пределы владений русского вотчинника»; только поступив на службу к князю, вотчинник «мог рассчитывать получить в свое пользование хотя бы часть тех государственных прав, которых он был лишен как простой хозяин вотчины»[179].

В первых четырех изданиях Милюков по существу сводил возможные политические права землевладельца к правам кормленщика. В пятом и шестом изданиях он различает «иммунитет» и «кормление», но оба комплекса прав считает результатом пожалования: «Свой князь мог передать ему часть своих верховных прав в его собственной „боярщине“, т. е. установить для него более или менее широкий „иммунитет". Чужой князь… давал особенно важным и сильным „слугам“ часть своих доходов, связанных с управлением и судом в каком-нибудь городке или волости, во временное „кормление". Итак, те права, которыми западный землевладелец пользовался как самостоятельный хозяин и как обязательный вассал своего обязательного сюзерена, наш землевладелец мог получить только как чиновник на службе выбранного им князя»[180].

Особый путь России Милюков объясняет тем, что государственность сложилась здесь раньше, чем к этому привел процесс внутреннего экономического развития (в этом он видит коренное отличие России от Запада и сходство с Турцией): на Руси «присвоение государственных земель частными владельцами не привело к феодализму, потому что государственная власть была уже настолько сильна, что заставить ее поделиться верховными правами с крупными землевладельцами было невозможно. Самое большое, чего они кое-как добились, – это введение феодального элемента в свои отношения к низшим слоям населения, т. е. закрепощение крестьян и дворовых слуг»[181]. Затем, согласно Милюкову, был закрепощен государством и класс служилых землевладельцев[182].

В построениях Милюкова повторилась на новой стадии развития общественной мысли концепция закрепощения сословий, отрицание (хотя и небезоговорочное) феодализма в России, отождествление иммунитета с кормлением, рассмотрение иммунитета в качестве простого пожалования государственных прав частному лицу. Милюков возродил в основных чертах схему Градовского, придав ей новую политическую направленность.

Схема Милюкова не рождалась как антитеза концепции Павлова-Сильванского (первое издание «Очерков» появилось до выхода статьи Павлова-Сильванского об иммунитетах), но фактически оказалась таковой, что особенно заметно в изданиях 1904 и 1909 гг., в которых автор, видимо, учел новую литературу.

В 1907 г. вышла в свет книга М. А. Дьяконова. В своей классификации жалованных грамот (дарственные, льготные или иммунитетные, заповедные) Дьяконов целиком повторил схему Μ. Ф. Владимирского-Буданова[183], однако его толкование иммунитетных грамот разошлось с концепцией Владимирского-Буданова. В этом вопросе Дьяконов исходил в основном из теории Сергеевича рубежа 80-90-х годов. Рассматривая иммунитетные грамоты как документы, содержащие «какие-либо изъятия… от общих порядков суда и податных обязанностей»[184], автор считал, что этими пожалованиями московские великие князья и цари «создают указную практику, на почве которой могут выработаться мало-помалу общие нормы»[185]. Дьяконов писал: «Хотя у нас почва для возникновения сословных привилегий оказалась менее благоприятной (чем на Западе. – С. К.), но все же некоторые из пожалований получили характер общих норм. Например, предоставляемое по жалованным грамотам землевладельцам право судить население своих имений и взимать с них подати вошло готовым элементом в состав крепостного права на крестьян вотчин и поместий»[186]. Таким образом, Дьяконов развил здесь мысль Сергеевича. Он изложил ее в такой форме, которую было довольно нетрудно примирить с положением об иммунитете как праве определенного сословия.

Попытка соединить концепции Владимирского-Буданова и Сергеевича в рамках классификационной схемы Владимирского-Буданова делалась также в курсе А. Н. Филиппова, однако автор гораздо больше, чем Дьяконов, находился под влиянием Владимирского-Буданова. Во всяком случае вывода о вхождении вотчинного суда в состав крепостного права у него нет[187].

Зато сословное право видел в иммунитете А. Е. Пресняков. Посмертная (1938 г.) публикация его лекций дает представление о концепции иммунитета, выдвинутой им в 1907/08-1915/16 гг.

Пресняков подчеркивал древность «иммунитетной автономии церкви», ограничивавшейся лишь по мере усиления княжеской власти.

Из лекций не вполне ясно, считал ли в это время Пресняков иммунитет атрибутом землевладения или результатом пожалования. Во всяком случае, он говорил, что в XII в. «предметом пожалования

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XV вв. М., 1951. Ч. II. С. 97–111.

Schulz W. Die Immunitat im Nordostlichen Russland des 14. und 15. Jahrhun-derts // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. Berlin (West), 1962. Bd. 8. S. 26-281. (Далее – FOG).

Ibid. S. 57–86.

Амвросий. История российской иерархии. М., 1811. Ч. III; 1812, Ч. IV; 1815. Ч. VI.

(Далее – Амвросий). Некоторые грамоты, опубликованные Амвросием, сохранились в копиях XIX в. в архиве А. Ф. Малиновского: РГАДА. Ф. 197 (А. Ф. Малиновский). Портфель II. № 58 (ср.: Амвросий. Ч. III. С. 136–144. № I), № 59 (ср.: Амвросий. Ч. IV. С. 704–706.

№ I); Портфель III. № 5. (ср.: Амвросий. Ч. IV. С. 706–711. № II), № 6 (ср.: Амвросий. Ч. III.

С. 283–286. Б/н). Текстуальное сличение показывает, что грамоты печатались с копий, хранящихся в портфелях Малиновского. Возможно, публикаторская работа Амвросия находилась в какой-то связи с деятельностью А.Ф. Малиновского, игравшего руководящую роль в Комиссии печатания государственных грамот и договоров.

Саларев [С. Г.] Описание разного рода российских граммат // Вестник Европы. 1819. Февр., № 4; Март, № 5.

Там же. Март, № 5. С. 44.

Вестник Европы. 1819. Февр., № 4. С. 285–287.

Там же. С. 288, примеч. 43.

ААЭ. СПб., 1836.Т. I–IV.

Критический разбор ААЭ дал впоследствии Н.П. Павлов-Сильванский (см.: Павлов-Сильванский Н.П. Погрешности актов Археографической экспедиции // ЛЗАК. 1904. СПб., 1907. Вып. XVI).

Досифей. Географическое, историческое и статистическое описание Соловецкого монастыря. М., 1836. Ч. III.

Гагемейстер Ю. А. Разыскания о финансах древней России. СПб., 1833. С. 44–45> 77-

Григорьев В. О достоверности ярлыков, данных ханами Золотой Орды русскому духовенству. М., 1842. С. 30.

Там же. С. 77–78,109.

Там же. С. 32–53.

Неволин К. О пространстве церковного суда в России до Петра Великого. СПб., 1847. С. 202.

Там же. С. 204.

Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888. Т. I. С. 7, 74–75, 371–372.

Осокин Е. Внутренние таможенные пошлины в России. Казань, 1850. С. 25–29.

Москвитянин. 1850. Ноябрь, кн. 2, отд. IV. С. 59–61.

Неволин К. История российских гражданских законов. СПб., 1851. Т. 2. С. 149.

Там же. С. 150.

Там же.

Там же. С. 149.

Там же. С. 150–151.

Очерки истории исторической науки в СССР. М., 1960. Т. II. С. 576, 585.

Маркс К. Дебаты шестого Рейнского ландтага (статья третья) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. i. С. 126.

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. М., 1960. Кн. II. С. 648.

Там же. С. 493, 535–539, 601–602 и др.

Чернышевский Н. Г. ПСС. М., 1949. Т. II. С. 401.

Осокин Е. Несколько спорных вопросов по истории русского финансового права // Юридический сборник Дм. Мейера. Казань, 1855. С. 555.

«Они платили ему подати, оброки, несли повинности за владение землею (курсив мой. – С. К.), а в этом состояла его сила. Но при бродячем духе народонаселения удержать их было невозможно» (Чичерин Б. Н. Холопы и крестьяне в России до XVI века // Чичерин Б. Н. Опыты по истории русского права. М., 1858. С. 176).

Чичерин Б. Н. Опыты… С. 158, 175 и др.

Там же. С. 164–165,176 и др

Там же. С. 164, примеч.; 229–230.

Там же. С. 231.

Правда, он указывал, что «землевладелец был не столько хозяин, сколько князь своей вотчины; цель его состояла не в экономическом устройстве имения, а в сохранении вотчинных прав, которые вовсе не имели хозяйственного характера…» (Чичерин Б.Н. Опыты… С. 219).

Чичерин Б. Н. Опыты… С. 217.

Чичерин Б. Н. Областные учреждения в России. М., 1856. С. 19, 31.

Чичерин Б.Н. Опыты… С. 179–180, 210.

Анализируя грамоту 1450 г. митрополита Ионы Андрею Афанасьеву, автор замечает: «Здесь видно стремление к образованию такого же иерархического порядка землевладельцев, как в феодальном мире на Западе. Духовное лицо, монастырь получают от князя земли, а вместе с тем и соединенные с ними права и льготы (курсив здесь и далее в этой цитате мой. – С. К.), сами же они в свою очередь передают эти права и льготы людям, которые поселяются на их земле и через это делаются от них зависимыми. Но у нас вследствие всеобщего разъединения и кочевания этот порядок никогда не мог получить такой определенности, как на Западе…» (Чичерин Б. Н. Опыты… С. 182).

Чичерин Б. Н. Областные учреждения… С. 19–20; ср.: С. 23; Он же. Опыты… С. 179–180.

Чичерин Б.Н. Областные учреждения… С. 17; Он же. Опыты… С. 211, 216.

Чичерин Б.Н. Опыты… С. 164, примеч.

Отмечая характерное для позднего феодализма стремление феодалов превратить крестьян в крепостных, а общинную землю – в господскую, Энгельс писал: «В этом князьям и дворянам помогали юристы, изучившие римское право, которые своим применением норм римского права к германским отношениям, большей частью не понятым ими, сумели создать безграничную путаницу, и притом такую, что благодаря ей господин всегда был в выигрыше, а крестьянин постоянно в проигрыше» (Энгельс Ф. Марка // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 340).

Из крупных изданий можно назвать только: ДАИ. СПб., 1846. Т. I; АЮБ. СПб., 1857. Т. I.

Наиболее значительные публикации: АЮБ. СПб., 1864. Т. II; Сборник П. Муханова. М., 1866. Вып. II; Горчаков М. О земельных владениях всероссийских митрополитов, патриархов и св. Синода. СПб., 1871. Прил.

Дмитриев Ф. История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до Учреждения о губерниях. М., 1859. С. ιοί.

Там же. С. 103.

Там же. С. 91.

Там же. С. ιοί. Ср. с. 73, 92, юо.

Там же. С. 91.

См.: Чтения ОИДР. 1859. Кн. IV; i860. Кн. III; 1861. Кн. I–II. Далее даются ссылки на издание 1862 г. Работа эта была написана до 1855 г. (в 1855 г. В. А. Милютин погиб), но для нас важна ее роль в качестве печатного произведения.

Милютин В. О недвижимых имуществах духовенства в России. М., 1862. Гл. V. С. 165–272.

Там же. Гл. VI.

Там же. С. 273.

Выдача грамот обусловливалась, по мнению Милютина, двумя главными факторами: во-первых, тенденцией «всех элементов тогдашнего общества» к корпоративности, во-вторых, «страдательным положением тогдашней законодательной власти, которая, при господстве обычая, служившего первоначально важнейшим источником права, не иначе могла обнаруживать свою деятельность, как только признанием юридических начал, образовавшихся независимо от нее, или же установлением в пользу известных, определенных лиц частных, специальных изъятий из общего, имевшего силу закона, обычая». Установление привилегий, продолжал далее Милютин, составляло «естественный и необходимый переход от господства обычного права к самостоятельности законодательной власти» (Милютин В. Указ. соч. С. 195). В. Шульц несправедливо относит Милютина к числу тех, кто понимал привилегии исключительно как княжеские пожалования (Schulz W. Op. cit. S. 72 u. Anm. 71–72).

Милютин В. Указ. соч. С. 165, 193–194, 220.

Горбунов А. Н. Льготные грамоты, жалованные монастырям и церквам в XIII–XIV и XV веках // АИПС-2. СПб., i860. Кн. I; СПб., 1863. Кн. V; СПб., 1869. Кн. VI.

Горбунов А. Я. Указ. соч. // АИПС-2. СПб., i860. Кн. I. С. 6–9.

Подробную и обоснованную критику классификационной схемы Горбунова дал Л. В. Черепнин (Черепнин Л. В. Указ. соч. С. 98–99).

Горбунов А.Н. Указ. соч. // АИПС-2. СПб., i860. Кн. I. С. 6–7.

Горчаков М. Указ. соч. С. 250, 253, 258; ср. выше, примеч. 47.

Там же. С. 251–254.

Аксаков К. О состоянии крестьян в древней России // Соч. М., 1861. Т. I. С. 415.

Там же. С. 416; ср. с. 417, 421.

Там же. С. 416.

Там же. С. 418; ср. с. 419–494.

Об этом см.: Очерки истории исторической науки в СССР. Т. II. С. 661; ср. с. 583.

О споре Чичерина со славянофилами по крестьянскому вопросу см.: Морозов И. Актовый материал на службе помещичье-буржуазной историографии (спор 1856 г. о сельской общине в России) // Проблемы источниковедения. М.; Л., 1933. Сб. I. С. 130–162.

Беляев И. Крестьяне на Руси. 2-е изд. М., 1879. С. 71 и др.

Там же. С. 79.

Там же. С. 43.

Там же. С. 239.

Там же. С. 283.

Там же. С. 228.

Там же. С. 225.

Андреевский И. О наместниках, воеводах и губернаторах. СПб., 1864. С. 32.

Там же.

Градовский А.Д. История местного управления в России. СПб., 1868. Т. ι. С. 23, 29,131, 381–384 и др.

<1...3 4 5 6 >

На страницу: