Бен-Гур

При дороге сидели несколько женщин. Ребенок одной из них, увидев путешественников, захлопал в ладошки и закричал:

– Смотрите, смотрите: вот так колокольчики! Какие большие верблюды!

Колокольчики на верблюдах были серебряные, сами же верблюды были огромные и белые, их упряжь говорила о долгом путешествии по пустыне и указывала на богатство хозяев. Но не колокольчики, не верблюды и не их упряжь, точно так же, как и не сами путники, вызывали изумление: изумлял всех вопрос, задаваемый человеком, ехавшим на переднем верблюде.

С севера дорога к Иерусалиму идет через равнину, постепенно понижающуюся к югу, так что Дамасские ворота находятся как бы в углублении. Дорога узка, но хорошо укатана многочисленными путешественниками, только кое-где булыжники, обнаженные дождевыми потоками, мешают идти по ней. Справа и слева от нее видны поля и роскошные оливковые рощи, что делает дорогу прекрасной, в особенности же для путешественников, оставивших за собой необъятный простор пустыни. На этой-то дороге, у гробницы, три путника встретили людей, шедших им навстречу, и остановились перед ними.

– Добрые люди, – сказал Валтасар, поглаживая бороду и несколько склонившись с сиденья, – до Иерусалима ведь уже недалеко?

– Да, – отвечала женщина с ребенком на руках. – Если бы не мешали те деревья на холме, можно было бы увидеть башни рынка.

Валтасар переглянулся с греком и индусом и спросил:

– Где здесь новорожденный Царь иудеев?

Женщины посмотрели друг на друга и ничего не ответили.

– Вы разве не слыхали о Нем?

– Нет.

– В таком случае расскажите всем, что мы видели Его звезду на востоке и пришли поклониться Ему.

Тот же вопрос путники задавали многим, но одинаково безуспешно. Встретившаяся им по пути к гроту Иеремии толпа так сильно была удивлена их видом и вопросом, что последовала за ними обратно в город.

Путешественники совсем не обращали внимания на окружающее, а вид, открывшийся перед ними, стоил того, чтобы залюбоваться им. Невдалеке располагалась деревня, за ней стена с сорока высокими массивными башнями. Вдали красовался Сион, высочайший из холмов, увенчанный мраморными дворцами. Храм на горе Мориа, считавшийся одним из чудес, блистал своими террасами, и царственные горы, окружая Священный Город, образовали как бы громадную чашу, на дне которой стоял Иерусалим.

Наконец дромадеры подошли к высокой башне над Дамасскими воротами, где сходились дороги из Сихема, Иерихона и Гаваона. Толпа, следовавшая за верблюдами, успела к этому времени возрасти. Валтасар остановился для переговоров с часовым.

– Мир тебе! – сказал египтянин.

Часовой не ответил.

– Мы пришли издалека в поисках новорожденного Царя иудеев. Не можешь ли ты указать нам, где Он находится?

Солдат поднял забрало своего шлема и громко крикнул. Из помещения с правой стороны ворот появился офицер.

– Дорогу! – кричал он, пробиваясь сквозь толпу, и так как ему повиновались неохотно, он прочистил себе дорогу, быстро вертя дротиком направо и налево.

– Что тебе надо? – обратился он к Валтасару на местном наречии.

На том же языке Валтасар отвечал ему:

– Где здесь новорожденный Царь иудеев?

– Ирод? – спросил сбитый с толку офицер.

– Царствование Ирода от кесаря: не Ирода нам надо.

– У иудеев нет другого царя.

– Но мы видели Его звезду на востоке и пришли поклониться Ему.

Римлянин недоумевал.

– Спросите ученых в храме или первосвященника Анну, – наконец произнес он, – а лучше всего самого Ирода. Если есть, кроме него, царь иудеев, он разыщет его.

Офицер пропустил чужестранцев, и те прошли в ворота.

Собрание синедриона[2]

В тот же вечер перед закатом солнца несколько женщин стирали белье на верхней ступеньке лестницы, спускавшейся к бассейну Силоамской купели. Каждая из них стояла на коленях перед большим глиняным сосудом. Девушка приносила им воду. Она пела, черпая ее. Песня была веселая и, без сомнения, облегчала им труд. По временам они присаживались и смотрели на Офелский склон, из-за которого возвышалась гора Соблазна, окрашенная нежными красками под лучами заходящего солнца.

В то время как они терли и полоскали белье, к ним подошли еще две женщины с кувшинами на плечах.

– Мир вам, – сказала одна из них. – Ночь близко, пора кончать.

– Говорят, родился Христос, – отозвалась другая и приготовилась рассказывать.

Любопытно было посмотреть на оживление, которое выразилось на лицах работниц. Перевернув тазы, они быстро превратили их в сиденья.

– Христос! – вскричали слушательницы.

– Да, говорят, что Он.

– Кто же говорит?

– Да все.

– А верят-то все ли?

– Сегодня к вечеру три человека через Кедронский поток выехали на Сихемскую дорогу, – обстоятельно, дабы уничтожить всякое сомнение, начала рассказ одна из женщин. – Они ехали на совершенно белых и таких высоких верблюдах, каких в Иерусалиме и не видали. Путники эти – люди знатные и богатые. Пряжки на их седлах были золотые, а серебряные колокольчики звучали, как настоящая музыка! По-видимому, они пришли издалека. Один из них обращался даже к женщинам и детям с одним неизменным вопросом: «Где Царь иудеев?» Никто не понимал, чего они хотят. Так проходили они, говоря: «Мы видели Его звезду на востоке и пришли поклониться Ему». В воротах они обратились с тем же вопросом к римлянину. Он же, понимая не более простонародья, направил их к Ироду.

– Где же они теперь?

– В канне. Множество народу идет посмотреть на них.

– А кто они?

– Никто не знает. Говорят, что это персидские мудрецы-гадатели по звездам, а может быть, пророки вроде Илии и Иеремии.

– Кого же они разумеют Царем иудеев?

– Христа. Он будто бы только что родился.

Одна из женщин засмеялась:

– Если я Его увижу, я уверую в Него.

Другая последовала ее примеру:

– И я также, – сказала она, – если увижу, что Он воскрешает мертвых, уверую.

Третья спокойно заметила:

– Давно уже предвещали Его пришествие. Для меня достаточно было бы увидеть, что Он исцелил хотя бы одного прокаженного.

Так в разговорах они просидели до самого наступления ночи, когда холодный воздух разогнал их по домам.

Вечером во дворце на Сионской горе состоялось собрание приблизительно пятидесяти лиц, никогда не собиравшихся иначе как по приказу Ирода, и то когда последнему требовались разъяснения каких-либо запутанных мест еврейской истории и права. Короче, это было собрание наиболее известных своей ученостью учителей и первосвященников, спокойных и мягкоречивых философов-стоиков, социалистов ессеев, саддукеев и фарисеев. Собрание состоялось в одном из внутренних залов дворца, украшенном в римском стиле. Мозаичный пол был выложен мраморными плитами в виде шахматной доски, стены без окон украшали фрески с панелями шафранно-желтого цвета. Диван с подушками занимал середину комнаты и имел форму буквы U, обращенной раскрытым концом ко входной двери. В излучине дивана помещался большой бронзовый треножник изящной работы с инкрустацией из золота и серебра, над ним с потолка спускалась люстра с семью светильниками.

На диване сидели люди, по большей части почтенных лет. Бороды обрамляли их лица с крупными носами, большие черные глаза были резко оттенены черными бровями. Держали они себя с достоинством, подобно патриархам. Словом, это было заседание синедриона.

Человек, сидевший перед треножником во главе дивана, имея по обеим сторонам остальных присутствующих, был, очевидно, главой собрания и потому наиболее заслуживает внимания читателя.

Он был высокого роста, но страшно сморщенный и сгорбившийся. Его белое платье складками спадало с плеч, не обнаруживая никаких намеков на мускулы. Руки, наполовину скрытые шелковыми рукавами, покоились на коленях. Когда он говорил, большой палец правой руки по временам конвульсивно вздрагивал, и казалось, что это было единственное движение, на которое он способен. Но голова его была великолепна. Редкие волосы, как тонкие серебряные нити, обрамляли его затылок; на широком, совершенно обнаженном черепе кожа была ослепительна: виски глубоко впали, отчего лоб резче выступал вперед, словно неприступная скала; глаза были бесцветны и тусклы; нос приплюснут; вся нижняя часть лица закрыта длинной почтенной бородой, как у Аарона. Таков был вавилонянин Гиллель! В Израиле ученые давно сменили пророков, он же считался первым по своей учености во всем, кроме божественного откровения. Хотя ему было уже 106 лет, он все еще состоял главой большого училища.

Шли дебаты, но в описываемый момент собрание уже пришло к решению, и каждому, по-видимому, хотелось отдохнуть. Почтенный Гиллель позвал юного слугу.

– Поди скажи царю, мы готовы дать ему ответ.

Мальчик поспешно удалился.

Спустя некоторое время в помещение вошли два офицера и встали по обе стороны дверей. За ними медленно появился старик поразительной внешности, одетый в опушенную багрецом пурпурную мантию, охваченную в талии золотым поясом такой тонкой работы, что он сгибался, как кожа. Пряжки башмаков искрились драгоценными камнями. Узкий филигранный венец красовался над тарбушем из нежнейшего бархата. Вместо печати с его пояса свешивался кинжал. Старик шел прихрамывая, тяжело опираясь на посох. Он направился прямо к дивану, все время смотря в пол, потом, как бы вспомнив, что он перед собранием, и пробуждаясь в его присутствии, выпрямился и надменно обвел глазами собрание, как будто подозревая во всех присутствующих своих врагов. Мрачен, подозрителен и грозен был его взгляд. Таков был Ирод Великий – с телом, изнуренным болезнями, с совестью, запятнанной преступлениями, с богато одаренным умом, с душой, родственной кесарю. Уже шестидесятисемилетним стариком он бдительно охранял свой трон и был безжалостным деспотом.

В собрании произошло общее движение: одни приветствовали его салямом, другие почтительно преклоняли колено, причем руки прикладывали к бороде или груди.

Осмотревшись, Ирод приблизился к треножнику.

– Ответ! – сказал царь с величавой простотой, обращаясь к Гиллелю и опираясь обеими руками на свой посох. – Ответ!

Глаза патриарха кротко засветились: подняв голову и глядя прямо в лицо вопрошавшему, он отвечал, сосредоточивая на себе все внимание присутствующих.

– О царь, да будет с тобой мир Бога Авраама, Исаака и Иакова! – так начал он и затем продолжил:

– Ты спросил нас о том, где должен родиться Христос?

Царь утвердительно кивнул головой. Его злые глаза были по-прежнему устремлены на Гиллеля.

– Слушай же, царь: говоря от себя и от лица всех присутствующих братьев, я утверждаю, что Христос родится в Вифлееме Иудейском, ибо так написано у пророка: «»…И ты, Вифлеем, земля Иудина, ничем не меньше воеводств Иудиных, ибо из тебя произойдет Вождь, Который упасет народ Мой, Израиля» (Евангелие от Матфея 2:6).

Лицо Ирода было неспокойно, глаза его блуждали. Он думал. Все затаили дыхание. Наконец, он повернулся и вышел из комнаты.

– Братья, – сказал Гиллель, – мы можем разойтись.

Присутствующие поднялись и стали расходиться.

– Симон, – сказал снова Гиллель.

Человек лет пятидесяти, но по виду совершенно юноша, откликнулся на его голос и подошел к нему.

– Дай мне твою руку, пойдем к носилкам.

Сильный человек наклонился, старик дряблыми руками оперся на него и, встав, колеблющимися шагами направился к двери. Так удалились знаменитый Гиллель и Симон, его сын, наследник мудрости, учености и сана своего отца.

Позже вечером волхвы лежали в льюине канны. Камни служили им изголовьями. Наблюдая мерцание звезд, они мечтали о предстоящем: «Как это должно случиться? Как это сбудется?» Они уже достигли Иерусалима: они заявили о рождении Христа, они искали Его, все свои упования возлагая на Святого Духа.

Волхвы еще пребывали в мечтаниях, как вдруг вошел человек и, остановившись у входа, заслонил им свет.

– Проснитесь! – сказал он. – Я явился к вам с неотложным поручением.

Все поднялись.

– От кого? – спросил египтянин.

– От царя Ирода.

Всех бросило в дрожь.

– Ты управляющий канны? – робко спросил Валтасар.

– Да.

– Чего желает от нас царь?

– Он сам сообщит вам. Посланник его за воротами.

Они поднялись, надели сандалии, облеклись в плащи и вышли навстречу посланнику.

– Приветствую вас, да будет над вами мир. Прошу вас меня простить: мой властелин, царь, послал меня к вам, чтобы пригласить вас во дворец, где он желал бы переговорить с вами наедине.

– Желания царя для нас закон, – заметил Валтасар посланнику. – Мы последуем за тобой.

Затем египтянин подошел к управляющему и сказал ему на ухо:

– Тебе известно, где во дворце сложены наши вещи и где помещаются наши верблюды. Нельзя ли во время нашего отсутствия приготовить все это к нашему отъезду, если того потребуют обстоятельства?

– Ступайте и положитесь на меня, – отвечал управляющий.

Следуя за своим провожатым, волхвы шли в глубоком молчании. Тускло мерцали звезды, их свет еще более скрадывался стенами по обеим сторонам дороги. Улицы Святого города тогда были так же тесны, как и теперь, но не так неровны, потому что великий строитель, не удовлетворяясь требованиями одной красоты, придавал большое значение опрятности и удобству.

При свете огней они мельком оглядели здание дворца и неподвижных стражей, затем смело вошли внутрь. Им пришлось проходить по залам со сводами, через дворы, между колоннад, не всегда освещенных, подниматься на высокие лестницы, минуя бесчисленные коридоры и служебные помещения. Наконец, их ввели в высокую башню. Проводник остановился и, указывая на растворенную дверь, сказал им:

– Входите, там царь.

Воздух в зале был пропитан благоуханием сандала, и все здесь дышало негой. На полу был разостлан мохнатый ковер, на нем возвышался трон. Смущенные посетители, однако, имели время мельком разглядеть резные вызолоченные оттоманки и диваны, опахала, драгоценные сосуды, музыкальные инструменты, золотые подсвечники, стены, расписанные в стиле сладострастной греческой школы, один взгляд на которые заставил бы фарисея отвернуться в священном ужасе.

Они приблизились к краю ковра и пали ниц. Царь позвонил. Вошел служитель и поставил перед троном три скамьи.

– Садитесь, – милостиво сказал им монарх и, когда они уселись, продолжил: – Сегодня я получил известие о прибытии через северные ворота трех чужеземцев. Вы ли это?

Египтянин, переглянувшись с греком и индусом, отвечал с глубоким салямом:

– Если бы то были не мы, не послал бы за нами могущественный Ирод, слава которого, подобно фимиаму, наполняет весь мир. Без всякого сомнения, эти чужеземцы – мы.

Ирод одобрительно махнул рукой.

– Кто вы? Откуда пришли? – спросил он и многозначительно прибавил: – Пусть каждый говорит за себя.

Поочередно все отвечали ему, указывая только на место своего рождения и рассказывая, какими дорогами они пришли в Иерусалим. Ирод, немного разочарованный, спросил более прямо:

– Какой вопрос вы задали в воротах офицеру?

– Мы спросили его, где родившийся Царь иудеев.

– Мне ясно теперь, почему народ так заинтересовался вами. Вы и во мне возбуждаете не меньшее любопытство. Разве существует царь иудеев, кроме меня?

Египтянин не пытался увильнуть.

– Он недавно родился.

На сумрачном лице монарха, как бы под влиянием мучительных воспоминаний, выразилось страдание. Перед ним, взывая о мести, встали призраки убитых им детей. Несколько оправившись от волнения, он резко спросил:

– Где новый царь?

– Об этом-то, царь, мы и вопрошаем.

– Вы являетесь с загадкой, более трудной, чем те, разрешать которые приходилось Соломону, – заметил Ирод и затем продолжал:

– Я уже в том возрасте, когда любопытство так же непреодолимо, как и в детские годы, и когда издеваться над ним жестоко. Сообщите мне все, что вы знаете о Нем, и я окружу вас почестями, какие царь воздает царю. Говорите, что известно вам о новорожденном, и я присоединюсь к вам в поисках Его, а когда мы Его найдем, исполню все, что вы пожелаете. Я перевезу Его в Иерусалим, научу искусству царствовать, воспользуюсь расположением ко мне кесаря, чтобы упрочить Его славу. Клянусь, между нами не будет места зависти. Но скажите мне, как вы узнали об этом в одно и то же время, несмотря на то что моря и пустыни отделяли вас друг от друга?

– Я скажу тебе, царь, всю правду.

– Говори, – ответил царь.

Валтасар выпрямился и торжественно сказал:

– Существует всемогущий Бог!

Ирод заметно вздрогнул.

– Он заповедал нам идти сюда, обещая, что здесь мы найдем Спасителя мира, узрим Его, поклонимся Ему и засвидетельствуем то, что Он явился в мир. В знак этого каждому из нас дано было видеть звезду, а Дух Божий пребывал с нами. О царь, Дух Его и теперь не покидает нас!

Сильное чувство овладело всеми троими. Пристальный взгляд Ирода быстро перебегал от одного к другому. Он относился к ним все более подозрительно.

– Вы издеваетесь надо мной? – сказал он. – Если нет, то скажите, что последует за пришествием нового царя.

– Спасение людей от их несчастья.

– Каким образом?

– Угодными Богу путями: верой, любовью и добрыми делами.

– В таком случае, – Ирод остановился, но затем продолжил: – Вы предвозвестники Христа? В этом ваше назначение?

Валтасар низко поклонился.

– Мы всегда готовы служить тебе, царь.

Монарх позвонил, и явился служитель.

– Принеси дары, – сказал Ирод.

Служитель удалился и, возвратившись через некоторое время, стоя на коленях перед гостями, подал каждому из них по верхнему платью из алой и синей материи и золотому поясу.

Они, согласно восточному обычаю, выразили благодарность за оказываемые почести, пав ниц.

– Еще одно слово, – сказал Ирод, когда кончилась эта церемония. – Вы говорили офицеру у ворот, а теперь и мне, что видели звезду на востоке. Когда она появилась?

– Когда мы получили повеление идти сюда.

Ирод встал, давая этим понять, что аудиенция окончилась. Сойдя с трона, он милостиво сказал:

– Мне кажется, ученые мужи, что вы действительно предвозвестники только что родившегося Христа. Знайте, что я в эту ночь советовался с еврейскими мудрецами, и они единогласно говорят, что Он должен родиться в Вифлееме Иудейском. Идите туда, старательно ищите дитя и, когда вам удастся найти Его, дайте мне знать, чтобы я мог прийти поклониться Ему. На своем пути вы не встретите никаких препятствий, никаких помех. Идите с миром!

И, накинув край мантии на плечо, он оставил комнату. Явился проводник и повел их обратно на улицу, оттуда в канну, при входе в которую грек внезапно сказал:

– Отправимся, братья, в Вифлеем, как советует царь.

– Да, – воскликнул индус, – Дух пылает во мне.

– Пусть будет так, – подхватил с горячностью Валтасар, – верблюды готовы.

Одарив привратника и справившись о дороге к Яффским воротам, они сели на верблюдов и отправились в путь.

Трое волхвов выехали за город, на дорогу, по которой так недавно еще проходили Иосиф и Мария. Когда они выбрались из Гиннома на Рафаимскую равнину, показался бледный свет, охвативший большое пространство. Свет становился все ярче. Сердца их сильно забились, они закрыли глаза от нестерпимого блеска луча. Когда они дерзнули взглянуть опять, – удивительно! – звезда, низко спустившись, тихо двигалась перед ними. Тогда они, скрестив руки, возликовали, и их радости не было границ. «С нами Бог!» – повторяли они всю дорогу, пока звезда не остановилась над одним из домов на склоне.

Поклонение волхвов

В начале третьей стражи на восточных холмах Вифлеема уже забрезжило утро, в долине же все еще царила ночь. Сторож на крыше старой канны, озябнув на свежем воздухе, прислушивался к первым различимым звукам, которыми просыпающаяся жизнь приветствует зарю. Вдруг он заметил свет, направлявшийся к дому с холма. Вначале он подумал, что это идет человек с факелом в руке, потом – что это метеор, но что бы то не было, а свет становился все ярче и наконец оказался звездой. Страшно испуганный, он закричал, созывая людей. Свет же все приближался. Деревья, дорога, скалы были освещены, как при блеске молнии. Свет становился ослепительным. Более робкие из зрителей пали на колени и молились, закрывая руками лицо, храбрые время от времени открывали глаза и бросали взгляд на загадочный свет. Звезда стояла прямо над домом перед пещерой, в которой родилось дитя.

В это самое время волхвы у ворот канны сошли с верблюдов и попросили их пропустить внутрь. Привратник, как только оправился от страха настолько, чтобы их заметить, сейчас же отодвинул засовы и отворил ворота. При чудесном освещении верблюды производили впечатление призраков, а лица и фигуры путников, не говоря об их внешности иноземцев, дышали такой страстной восторженностью, что еще сильнее возбудили страх привратника: он отступил назад и некоторое время не в силах был ответить на их вопрос: «Это ли Вифлеем Иудейский?»

Начали подходить другие люди, и их появление помогло привратнику прийти в себя.

– Нет, это только канна, а город дальше, – ответил он.

– Нет ли здесь новорожденного дитя?

Присутствующие удивленно взглянули друг на друга, и некоторые ответили:

– Есть, есть!

– Проводите нас к Нему! – вскричал Валтасар и торжественно добавил: – Мы видели Его звезду, ту самую, которую вы видите над домом, и пришли поклониться Ему.

Народ последовал за чужеземцами. Их провели через двор и ввели в ограду. При виде звезды, все стоящей над пещерой, хотя уже менее ослепительной, чем прежде, некоторые в испуге ушли, большая же часть людей осталась с ними. Когда чужеземцы подошли к дому, звезда поднялась, а когда они были в дверях, она уже высоко стояла над головами и начинала пропадать. Когда же они вошли, звезда совершенно исчезла. У всех видевших это явление возникло убеждение в чудесной связи, с одной стороны, между звездой и чужеземцами, с другой – между звездой и некоторыми из находившихся в пещере. Когда дверь растворилась, народ толпой двинулся в помещение.

Комната освещалась фонарем, дававшим возможность чужеземцам увидеть мать с проснувшимся дитятей на коленях.

– Это твое дитя? – спросил Валтасар.

И та, для которой вся жизнь заключалась в этом младенце, Которого она носила под сердцем своим, подняв Его к свету, сказала:

– Да, это мой сын!

Они увидели дитя, похожее на других детей. Они пали ниц и поклонились Ему.

Спустя некоторое время они поднялись с колен и отправились к верблюдам, затем принесли дары, состоявшие из золота, ладана и смирны, и положили их перед ребенком, не переставая произносить благоговейные молитвы, в которых не было ни одного заранее придуманного слова, ибо мудрый знает, что молитва от чистого сердца всегда была, есть и будет вдохновенной песней. Они поклонились Ему без всякого сомнения.

Почему?

Их вера основывалась на знамениях, ниспосланных Тем, Кого мы с тех пор признаем за Отца, и им было вполне достаточно Его обещаний – они не спрашивали у Него о Его путях.

Немногие видели знамение и слышали обещание: мать, Иосиф, пастухи и три волхва, однако все уверовали одинаково. Это значит, что тогда еще Бог был – все, а Сын – ничто, но скоро настанет время, читатель, когда все знамения будут исходить от Сына, и счастливы те, кто тогда уверует в Него.

Часть 2. Иудея и Рим

Читателю необходимо перенестись через двадцать один год, к началу правления Валерия Грата, четвертого верховного правителя Иудеи, – в эпоху, памятную политическими волнениями, терзавшими тогда Иерусалим, и положившую начало последней распре между Иудеей и Римом.

В эти годы в Иудее произошли различные перемены, весьма важные во многих отношениях, в особенности же в политическом. Через год после рождения дитя Ирод Великий умер такой ужасной смертью, что христианский мир имел основание увидеть в этом проявление Божьей кары. Подобно всем великим правителям, занятым исключительно упрочением своей власти, он только и думал о наследственной передаче престола, то есть о том, чтобы стать основателем династии. С этой целью он оставил завещание, по которому вся территория Иудеи делилась между тремя его сыновьями: Антипом, Филиппом и Архелаем, из которых последний наследовал титул отца. Завещание было отослано императору Августу, утвердившему все его пункты, но лишившему Архелая царского титула до тех пор, пока он на деле не проявит своих способностей и верности. Он назначил его этнархом (светский правитель Иудеи), и в этом звании ему дозволялось управлять страной девять лет, по истечении которых он за дурное управление и неспособность сдерживать разраставшиеся вокруг него беспокойные элементы был сослан в Галлию.

Кесарь не ограничился смещением Архелая – он начал преследовать граждан Иерусалима, задевая их гордость и растравляя щепетильность высокомерных служителей храма. Он присоединил Иудею к Сирийской префектуре, низведя ее до степени римской провинции. Таким образом, вместо царя, управлявшего из дворца, оставленного Иродом на Сионской горе, город попал в руки второстепенного правителя, определяемого по назначению и называемого прокуратором (в эпоху империи управляющие крупными имениями или небольшими провинциями). Прокуратор сносился с римским двором через легата от Сирии, имевшего резиденцией Антиохию. Чтобы сделать унижение еще более чувствительным, прокуратору не позволялось избирать своим местожительством Иерусалим – его резиденцией была назначена Кесария. Самая несчастная, самая угнетенная, самая ненавистная из всех стран света – Самария была присоединена к Иудее как ее часть. Какие невыразимые страдания должны были испытывать фанатичные сепаратисты, или фарисеи, видя, как в присутствии прокуратора их унижали и осмеивали ханжи Гаризима.