Одолевая дьявола

Не в силах предугадать, что принесет мне следующее мгновение, я вся обратилась в слух, и в этом заранее проигранном поединке выщербленные половицы, устилающие пол коридора, стали моим невольным союзником, оповещая о приближение опасности. Но даже с тоской вслушиваясь в приближающиеся шаги, я никак не могла окончательно выбросить из головы робкие надежды на то, что, быть может, мои страхи явились результатом так некстати разыгравшейся фантазии, и напугавшие меня всадники – это всего лишь припозднившиеся путники, решившие скоротать ночь в старой таверне.

Но торопливое предупреждение тети все еще звучало у меня в ушах, отдаваясь тревожным стуком в сердце. Она никогда бы не позволила себе так стремительно уйти, если бы причины, подтолкнувшие ее на такой поступок, не были бы по-настоящему серьезны. Но именно сейчас, когда я растерянно стояла посреди пустой холодной комнаты, как никогда остро ощущая собственное одиночество и бессилие, мне так не хотелось верить в то, что сказанное тетушкой – правда. Потому, как если это действительно так, реальность, с которой мне придется столкнуться всего через несколько секунд, не оставит и следа от потаенных детских грезах о родителях.

В этот момент, наконец, неплотно прикрытая дверь с противным скрипом начала медленно открываться, впуская в комнату холодный поток воздуха, потревоживший пламя мирно горящей свечи, отчего мгновенно на стенах заплясали неровные тени. Не обратив на это внимания, я не сводила испуганного взгляда с высоких фигур, облаченных во все черное, так стремительно ворвавшихся в комнату, мгновенно окружив меня плотным кольцом практически неотличимых друг от друга темных силуэтов. Эти всадники не были теми, что напали на город – но едва ли это открытие могло утешить меня сейчас.

Один из них приблизился ко мне почти вплотную, заставив сделать робкий шаг назад – точнее, попытаться. Но в следующую секунду стоящий позади меня человек, почти нежным движением обхватив за талию, в мгновение ока приставил к груди холодное лезвие, даже сквозь одежду кольнувшее меня равнодушным острием металла.

– Ни звука, иначе эта милая вещица вопьется в твое тело. Нет, убивать тебя мы не станем, но лишние шрамы не украсят твою нежную кожу, – горячее дыхание обожгло мне шею, но от жестокости слов по телу пробежал холодок.

Быстро осмотрев помещение и убедившись, что кроме меня здесь никого нет, мужчины замерли возле, по-видимому, своего предводителя, продолжавшего держать меня в стальном обхвате своих рук.

– Ты была здесь не одна, – он резко нарушил тревожную тишину, грубо обратившись ко мне. – Где сопровождавшая тебя женщина? Куда она исчезла?

Чтобы у меня не осталось сомнений по поводу серьезности его намерений, мужчина сильнее надавил на клинок, отчего тот, с легкостью прорезав одежду, коснулся кожи, порождая очередной виток страха, мгновенно распространившийся по всему телу.

Но даже если в эту минуту я могла бы говорить, с моих губ не сорвалось ни одного слова, способного хоть как-то навредить тетушке. Поняв это, главарь скривился и приказал:

– Обыскать таверну – она не могла далеко уйти. Живая или мертвая, но она должна быть доставлена к господину, – это явно адресовалось обступившим нас людям, которые, едва услышав приказ, без единого лишнего звука исчезли в недрах коридора.

– А ты, – он вновь обратился ко мне, – сейчас спокойно спустишься вместе со мной и не издашь ни звука. Ты же не хочешь навлечь на себя еще большие проблемы?

Я могла только безмолвно кивнуть в ответ, не в силах поверить, что все происходящее действительно не сон, и не плод моего воображения, а пугающая реальность.

Быстро миновав коридор, мы остановились у лестницы, где нарочито нежно обнимающий меня мужчина еще раз напомнил мне про необходимость молчать, что мог бы и не делать – даже при всем старании я не смогла бы выдавить из себя и звука.

Со стороны, наверное, мы выглядели как нежно обнимающая пара. Может, и моя неровная походка казалась не более чем результатом пары-тройки выпитых кружек эля. Спустившись на первый этаж, мы неторопливо прошли к выходу, провожаемые редкими взглядами пьяных посетителей. Не было сомнений в том, что даже сумей я закричать, позвать на помощь, никто в таверне не пришел бы мне на выручку. Ввязываться в драку ради какой-то незнакомой девицы – нет, таких дураков здесь точно бы не нашлось.

И только когда мы вступили в неуютные объятия темноты, клинок у моей груди дрогнул лишь на мгновение, но мне хватило и этого, чтобы резко вырваться из обхвативших меня рук. По-видимому, уже не ожидая от меня сопротивления, похититель заметно расслабился и не успел опомниться, как я оказалась на свободе. Правда, ненадолго – осознав, что пленница решила попытаться сбежать, мужчина ринулся за мной, чтобы вновь скрутить спустя несколько секунд короткой и беспощадной борьбы.

Я закричала, попытавшись вырваться из крепких рук, но безуспешно – мой похититель значительно превосходил меня по силе. В этот момент большая мужская ладонь зажала мой рот, заставляя захлебнуться собственным криком.

Грубо обхватив меня поперек туловища, отчего на моем теле наверняка останутся синяки, он закинул меня к себе на плечо, и уверенно направился к ожидающей нас неподалеку карете.

Распахнув дверцу, мужчина грубо втолкнул меня в тесное пространство кареты, состоящее из пары жестких сидений и двух окошек, плотно завешенных темной тканью, не пропускающей тусклый свет одинокой лампы у крыльца. Не успела я подняться с пола, опираясь на твердое сидение, как карета с громким скрипом дернулась, чтобы в следующее мгновение резко тронуться с места.

И тут небеса решили, что момент настал – грозовые тучи, наконец, разверзлись и хлынули на землю проливным дождем. По крыше кареты застучали тяжелые капли, словно требуя впустить их внутрь, но я не обращала на них внимания, полностью забравшись на сидение и обхватив себя руками в надежде согреться. Ко всему прочему мои похитители совершенно забыли вместе со мной похитить и мой плащ, а дорожное платье не защищало от ночной прохлады. По телу медленно расползался опустошающий холод, забирающий с собой остатки сил. Эта безумная ночь иссушила меня, выпила все надежды, взамен оставив новые вопросы, приправленные горькой щепоткой разочарования. Но самое сложное еще ожидало меня впереди – и потому я изо всех сил дышала на ледяные пальцы, пытаясь унять дрожь.

Колеса кареты вязли в густой дорожной жиже, каждая кочка, каждая колдобина отзывалась в моем теле болезненным ощущением, но я, стиснув зубы, не позволяла себе выпустить на свободу рвущийся стон тоски и отчаяния.

Почему? Почему происходящее со мной все больше становится похожим на сюжет очередной страшной книги, которую взрослые прячут от детей на самые высокие полки книжных шкафов? Нужно ли было так долго скрывать от меня правду, чтобы приоткрыть завесу тайны именно в тот момент, когда уже нельзя что-либо изменить? Неужели правда настолько омерзительна, раз тетушка не рассказывала мне об отце столько лет?

Немного приоткрыв пыльную ткань, я выглянула в окно, но в окружающем мраке ночи невозможно было что-либо разглядеть. А карета, тем временем, все дальше уносила меня от старой таверны, оставляя позади множество вопросов, на которые, скорее всего, я уже никогда не узнаю ответов.

Проходили минуты, а, может, и часы, но карета все неслась куда-то во тьму, управляемая твердой рукой возницы. Иногда сквозь мерный шум дождя пробивался звук копыт, и я понимала, что всадники следуют за нами, ведомые приказом пока неизвестного мне отца.

Но чем больше я размышляла о грядущей встрече, тем мне становилось страшнее.

Можно много рассуждать о прошлом, рисуя яркими красками радужную картину в своей голове, но когда однажды оно тебя все же настигнет, будешь ли ты готова к тому, что принесут с собой припорошенные пылью и потускневшие от времени тайны минувших дней? Не лучше ли было так и оставить их запертыми в старинных сундуках, тщательно спрятанными от всего мира – в том числе и от тебя самой, чтобы отпущенное на свободу прошлое в одно мгновение не разрушило с таким трудом выстроенный для тебя кем-то другим твой собственный мир?

Я так мечтала узнать правду о своих родителях, но понимание того, что, быть может, лучше было о них никогда и не знать, пришло только сейчас.

В тот момент, когда мои внутренние метания достигли кульминации, карета, замедлив ход, наконец, остановилась. Тревожно замерев на сидении, я не спешила выходить наружу, не зная, чего ожидать от этой полной безумия и неожиданных открытий ночи. Но у моих похитителей были другие планы – открыв нараспашку дверцу кареты, все тот же мужчина, что угрожал мне клинком, жестом повелел выходить. Опасаясь вновь выказывать сопротивление, я неохотно последовала его приказу. Предательски тонкая ткань мгновенно пропиталась ледяными каплями дождя, с радостью обрушившегося на меня, едва я покинула карету. Но вопреки тому холоду, что несли с собой слезы неба, я подставила лицо их дерзким прикосновениям, наслаждаясь тем необузданным ощущением жажды жизни, что пропитывало каждую каплю. Каким бы коротким не было их существование – но даже в те секунды, что длился их недолгий полет до земли, они успевали привнести в этот мир частичку чего-то непостижимого, чего-то простого и одновременно древнего, как сама жизнь. Глубоко вдохнув, я провела ладонью по мокрым щекам, и почувствовала в себе силы, чтобы, наконец, оглядеться.

Это было странное и неуютное место – глухая пустынная поляна в окружении нахохлившихся мрачных елей, словно недовольных, что их покой был потревожен чужим присутствием. Зато разгулявшийся ветер с радостным завыванием проносился сквозь надменно приподнятые ветви, нежась в густой хвое.

В середине этой поляны был разбит небольшой шатер непонятного в темноте цвета, который, как я поняла, и был конечной целью моего «путешествия».

У самого шатра мой похититель подтолкнул меня вперед, указывая, чтобы оставшееся расстояние я преодолела в одиночестве.

Вплотную подойдя к жесткой плотной ткани, помедлив всего мгновение, я отвела ее в сторону и сквозь образовавшееся отверстие смело шагнула внутрь.

Несколько мужчин, до моего появления ведущие оживленную беседу, одновременно умолкли и уставились на меня с разными выражениями на уставших лицах. Трое из присутствующих не скрывали своего облегчения при виде моей фигуры, замершей у входа, но странным образом, я ощутила, что все они безмолвно ожидают реакции высокого, уже не молодого мужчины, застывшего с задумчивым выражением на надменном лице.

Облаченный в неприметного цвета одежду, явно вышедшую из-под иглы мастера, он повернулся, жестом приказывая остальным нас покинуть, и бесстрастно произнес, оглядывая меня с ног до головы:

– Здравствуй, дочь! – в пустых глазах когда-то яркого, а теперь уже выцветшего от времени, цвета летнего неба не отразилось ровным счетом ничего.

Я замерла на месте, не зная как себя вести. Судя по холодному приему, мужчина явно не ждал от меня проявлений дочерней любви, но странного рода любопытство, все же проглядывающее сквозь маску равнодушия на его лице, не позволило мне промолчать:

– Здравствуйте… отец.

Многие годы я мечтала, как произнесу эти слова, мечтала, как глаза человека, подарившего мне жизнь, озарит радость долгожданной встречи, но никогда, даже в самом страшном сне мне не могло привидеться, что это короткое слово оставит на губах лишь горький привкус разочарования.

Он еще некоторое время внимательно разглядывал меня, и даже показалось, что на секунду выражение его глаз смягчилось, словно при виде меня он вспомнил кого-то, воспоминания о ком смогли растопить ледяную маску безразличия. Могла ли это быть моя мать? Я только открыла рот, чтобы спросить его об этом, но опоздала: искры неизвестного мне чувства, сверкнув, погасли в его глазах, сменившись холодной пустотой, и отец, мгновенно потеряв ко мне интерес, перевел взгляд на мужчину, все это время неслышно стоявшего за моей спиной:

– Она была одна?

– Да, мы обыскали таверну, но никаких следов присутствия женщины не обнаружили.

– Глупцы! Как вы могли ее упустить? Немедленно возвращайтесь обратно и обыщите все вокруг. Привезите мне ее – живой или мертвой!

Я замерла на месте, осознав, что речь, по всей видимости, шла о моей тетушке. Но ледяной холод, незримой нитью прошедший сквозь жестокие слова, заставил меня резко напрячься, не понимая, почему нельзя оставить ее в покое теперь, когда уже заполучил меня. Сколько еще страшных тайн хранит прошлое, о которых я даже не подозреваю? Как бы я не относилась к тете, как бы порой не обижалась на холодность и скрытность, слышать о том, как отец фактически приказывает ее убить, было невыносимо. Но что я могла поделать, имея на руках столь ничтожные знания обо всем, что касалось меня самой и моей семьи?

Тем временем, мой сопровождающий, молчаливо кивнув на холодный приказ, покинул шатер, перед этим учтиво поклонившись, чем несказанно меня озадачил. Наверное, в другой раз я бы непременно поломала голову, обладателем какого титула является мой отец, но сейчас меня волновали более насущные вопросы. Дождавшись, пока мужчина вновь взглянет на меня, я тихо проговорила:

– Отец, скажите мне, моя тетушка… Кто она вам? И почему вы так непримиримы по отношению к ней?

Он расплылся в зловещей улыбке, по-видимому, освежая в памяти список ее прегрешений:

– Кем приходится она мне? К моему прискорбному сожалению, единоутробной сестрой, что, наверное, и послужило причиной наших с ней разногласий, – последнее слово он произнес с нажимом, явно подразумевая под ним что-то большее, нежели ссора из-за разбитой тарелки или недостаточно низкого поклона. – Наша семейка никогда не отличалась мирным характером, потому-то мирно сосуществовать друг с другом мы просто не в силах.

Я замерла, обдумывая услышанное. После многих лет тайных мечтаний о том, как однажды окажется, что тетушка похитила меня у родной семьи, которая всегда меня искала, узнать, что она все же являлась мне кровной родственницей, было немного больно. И в первую очередь, из-за женщины, меня воспитавшей – пусть и причины того, что она разлучила меня с настоящей семьей, были мне до сих пор неизвестны. Пользуясь моментом, я поспешила задать новый вопрос:

– А для чего тетя отлучила меня от вас? – он скривился, недовольный этим вопросом, но, тем не менее, все же собираясь на него ответить. Но только он открыл рот, чтобы приоткрыть еще одну завесу тайны, окружающей мое детство, как в шатер резко ворвался непривычно бледный и смертельно напуганный мой недавний похититель, с трудом выговоривший дрожащим от ужаса голосом:

– Мой господин, он прибыл!..

Я непонимающе взглянула на отца, намереваясь уточнить, кого имел в виду его слуга, но разом побледневшее лицо мужчины заставило меня прикусить язык.

Что бы это ни было, мне резко расхотелось об этом узнавать.

Глава четвертая. Кошмар наяву

Под стать моему испугу сквозь тряпичные стены шатра с новой силой ворвался ледяной ветер, приправленный странным ощущением неотвратимости грядущего, пока мне неизвестного, но уже заставившего душу заледенеть в тревожном ожидании.

Лицо отца вновь стало равнодушным, но меня это не обмануло: как он ни пытался скрыть страх, поселившийся в глубине глаз, у него ничего не вышло. Столь напугавшее сообщение слуги о чьем-то появлении, которого, судя по всему, он ожидал, но одновременно и боялся, заставило его на секунду показать истинные эмоции, главенствующее место среди которых занимал страх. И я боялась даже предполагать, что могло явиться его причиной. Внезапно мне стало казаться, что этот шатер – единственный островок света посреди безнадежного моря тьмы, и стоит только приподнять неплотную ткань, отделяющую нас от него, как мгла радостно ворвется внутрь, затягивая в свои смертоносные объятия.

В этот момент отец, все это время о чем-то размышлявший, решился, и отнюдь не ласковым движением подхватив меня под локоть, повлек за собой, игнорируя слабые попытки сопротивления. Отбросив в сторону полотно, прикрывающее вход в шатер, он позволил ночному холоду окутать нас плотным покрывалом темноты.

Дождь прекратился, но плотные тучи, гонимые резкими порывами холодного воздуха, не желали покидать измученное небо, из последних сил цепляясь раздувшимися боками за высокие макушки деревьев.

Радостно встретивший нас ветер тут же накинулся на мое дрожащее тело, забираясь под сырую ткань, еще больше охлаждая и без того ледяную кожу.

Но даже он не мог заставить меня отвести взгляд от находящейся в отдалении небольшой группы всадников, которые безраздельно завладели моим вниманием, едва я покинула шатер. Удивительно спокойные лошади, сливающиеся с окружившей нас тьмой, не издавали и звука, казалось, повинуясь мысленным велениям своих хозяев. Я могла поклясться, что не было произнесено ни одного слова вслух, не сделано ни одного движения, которое говорило бы о изданном приказе, но одна из лошадей почти неслышно сдвинулась с места и направилась к нам.

По тревожно дрогнувшей руке отца, продолжающей сжимать мое плечо, я поняла, что он неимоверно напряжен – и чем различимее становился силуэт всадника, тем сильнее дрожали его пальцы. Но даже боль не могла привести меня в чувство – словно завороженная, я наблюдала за приближающейся мужской фигурой, ощущая, как нарастающий страх невидимыми иглами впивается в тело, неотвратимо проникая под кожу.

Почти неразличимый в темноте всадник, облаченный в длинный плащ цвета беспросветной ночи, легко спрыгнул с лошади и неспешным шагом приблизился к нам, остановившись в нескольких шагах от меня. Даже будучи не в силах разглядеть его лица, я не сомневалась в том, кого именно вижу перед собой – слишком живы были в памяти непроницаемо черные глаза, так напугавшие меня на ярмарке. И видеть его так близко после всех событий этой безумной ночи было чересчур для моего бедного сознания – на секунду мне даже показалось, что все это не более чем ужасный сон, кошмар, приснившийся мне после очередной книги страшных сказок. Но внезапный толчок в бок заставил меня, не ожидавшую от отца подобного, пошатнуться и лишь сильнее ухватиться за его руку, одновременно позволяя понять, что все это не сон, а реальность, превосходящая любые, даже самые жуткие кошмары. Все еще не веря в то, что он хочет, чтобы я добровольно шагнула к мужчине, что застыл напротив нас в ленивом ожидании, я обернулась и с мольбой взглянула на отца. Ответный взгляд, в котором смешивались испуг и отчаянное желание скорее оказаться как можно дальше от этого места, послужил мне ответом. Переведя взгляд куда-то за мою спину, он произнес слегка хрипловатым голосом, в котором, несмотря на все его старания, все же прозвучала нотка страха:

– Вот она, – отец сопроводил эти слова еще одним ощутимым толчком, вынудившим меня с неохотой разжать ладонь, выпуская его руку, и сделать неуверенный шаг вперед. Удивительно, но я только сейчас поняла, что, пусть грубое, но все же прикосновение кого-то близкого дарило обманчивое ощущение надежности, которое неосознанно поддерживало меня все это время. И только лишившись этой поддержки, я в полной мере почувствовала всю степень собственной беспомощности.

В нерешительности замерев на месте, я робко взглянула на столь пугающего меня мужчину, который, тем временем, не обратил на меня никакого внимания, вместо этого обратившись к отцу:

– Срок нарушен.

Я жадно вслушалась в низкий плавный голос, который никак не вязался с тем, что я успела уже представить себе за эти секунды – но, несмотря на почти мягкое звучание, легкие тревожные нотки опасности, предостерегающим эхом прозвучавшие сквозь слова, отдались по коже мелкой дрожью.

Я только успела задуматься, что именно скрывалось за этим сообщением, как в этот момент позади меня раздался слегка дрожащий голос отца, так не похожий на тон, с которым он разговаривал со мной:

– Господин, в этом нет моей вины. Моя никчемная сестрица все эти годы прятала девчонку, и только сегодня ночью мои слуги, наконец, смогли ее отыскать…

Словно не слыша робких попыток оправдаться, странный мужчина проговорил прежним бесстрастным тоном:

– Четыре города за четыре дня просрочки. Половина уже уплачена, осталось еще два.

В ответ на это страшное условие я содрогнулась от ужаса, даже толком не понимая, о чем это они, но тут вдруг отец с нескрываемым облегчением торопливо проговорил, словно боясь, что страшный собеседник вдруг передумает:

– Да, да, конечно!

– Я и не спрашивал разрешения, – с внезапным холодом оборвал его сбивчивые слова странный мужчина, мгновенно теряя интерес к отцу. – Ничто не в силах остановить моих воинов, уже направляющихся к следующему городу.

Я похолодела, предчувствуя, что сейчас он, наконец, обратит свой взгляд на меня, продолжающую робко стоять между двумя мужчинами. Так оно и произошло – нарочито медленным движением он оказался на расстоянии пары шагов от меня, невольно приковывая мой взгляд к лицу, все еще скрытому широким капюшоном. Но не было нужды пытаться что-то разглядеть в окружившей нас мгле, ибо я и так прекрасно знала, что ожидает меня под темными полами струящейся материи.

Пугающий человек с глазами демона лениво поманил меня пальцем, призывая подойти еще ближе, но тело перестало слушаться – даже если бы захотела, я не смогла сейчас сделать и шага.

Отец угрожающе зашипел сквозь стиснутые зубы, и не было сомнений в том, что, если понадобится, он лично свяжет меня и отдаст в лапы этому монстру:

– Аселайн, немедленно иди к нему!

– Аселайн, – мужчина задумчиво повторил мое имя, словно пробуя его на вкус; хриплые нотки в его голосе удивительным образом превратили такое обыденное имя во что-то неуловимо грешное и порочное. Темные глаза, не отрываясь, рассматривали меня в упор, словно примеряя имя к внешности – и едва уловимая вспышка одобрения, мелькнувшая сквозь танцующие в его взгляде языки черного пламени, без слов сказала, что ему нравилось то, что он видел. Казалось, его совершенно не заботило, что воздух ощутимо загустел, вбирая в себя напряжение и страх короля и почти священный ужас его слуг, странное нетерпение окружающих нас всадников, чьи длинные накидки цвета окружающей ночи яростно трепал ветер. Я поежилась, ощутив, как сквозь меня, словно через эпицентр, проходят чужие эмоции, сталкиваясь друг с другом. Никогда еще я не чувствовала себя столь беспомощной – пустая игрушка в чьих-то руках, очередная жертва взрослых и непостижимых моему рассудку игр. Но ценой этой игры были моя жизнь, моя душа, и все внутри кричало от бессилия что-либо изменить.

– Несомненно, ты сейчас ломаешь голову над тем, что сейчас происходит. Я могу тебе объяснить, – словно услышав мои мысли, неторопливо проговорил объект моих рассуждений. – Семнадцать лет назад твой отец возжелал власти – и я исполнил его желание. Но ценой тому была твоя душа. И срок настал – я пришел за тобой, Аселайн, и теперь ты принадлежишь мне.

Я замерла от ужаса, пригвожденная его словами, как в этот момент ветер, наконец, добился своего: темные тучи разочарованно покинули облюбованные позиции и направились куда-то вдаль, позволяя робкому свету разлиться по поляне, разгоняя царящую вокруг нас темноту.

И вновь я сжалась от нахлынувшего липкого страха, когда в неверном свете луны он медленным движением начал опускать с головы широкий капюшон, позволяя мне впервые полностью увидеть его лицо. Темные, небрежно взлохмаченные пряди волос, придавшие неряшливый вид кому угодно бы, но только не мужчине, стоящему напротив, мягко спускались на высокий лоб; широкий разлет бровей выдал непростой характер своего хозяина, плотно сжатые губы подрагивали, словно мужчина едва сдерживал свой гнев или нетерпение. Даже на мой неискушенный взгляд он был нечеловечески красив – но в то же время в этой красоте было что-то пугающее. Словно каждая черточка совершенного лица предупреждала о грозящей опасности, о том, что завораживающий своей таинственностью дикий хищник вышел на охоту. И своей жертвой на эту ночь он избрал меня.

Несмотря на лениво произнесенное объяснение, я все еще не могла поверить, что родной отец мог так жестоко поступить с собственным ребенком. Но где-то в глубине души затаился предательский страх: а что, если все сказанное – правда? Если действительно теперь моя судьба всецело находится в руках этого странного существа, причислить которое к людскому роду, несмотря на явное внешнее сходство, я не могла? Не было сомнений в том, что, какие бы цели он не преследовал, ничего хорошего лично мне это не сулило. И пусть я почти ничего не знала об окружающей меня действительности, но эмоции, пылающие в черных глазах, не могли обмануть. Панические мысли всецело овладели моим сознанием, пока я изучала лицо замершего напротив меня мужчины, впрочем, избегая смотреть ему в глаза.

Все это время мужчина терпеливо ждал, но когда я начала изучать высокий воротник, украшенный старинной вышивкой, терпение его кончилось. Быстрым шагом преодолев разделяющее нас расстояние, он властным жестом ухватил меня за подбородок, понуждая, наконец, заглянуть в его страшные глаза, на дне которых плескалась тьма. Я снова ощутила, как меня неудержимо тянет к нему неведомая сила, источник которой крылся где-то в глубине полыхающих темным огнем глаз. Столь близкое присутствие рядом сильного мужского тела, прикосновение жестких пальцев к нежной коже лица рождало во мне странные эмоции, никогда прежде мной неведомые. И вновь я задалась вопросом, кем же является этот странный мужчина, окруженный аурой страха и пугающей уверенности в собственной вседозволенности. Он никак не подал вида, что заметил мое смятение, вместо этого жадно всматриваясь в мои глаза, словно пытаясь что-то в них отыскать, не обращая внимания на временно установившееся затишье, наполненное тревогой и страхом. Не знаю, увенчались ли его поиски успехом, так как в тот момент, когда мой разум готов был сдаться на милость превосходящего по силе и мощи молчаливого противника, тишину нарушил мой отец: