Пять пьес

Да? А-а-а-а… Каким знаком ответишь ты мне?

Удары быстро сыплются, как дробь.

Серафима. Дух требует азбучку-с… и музыку…

Князь. Муфтель! Заведи орган…

Серафима. Посмотрите, какая пиеса, Карл Богданович, a то прошлый раз запустили: «Крамбамбули», дух принял за насмешку и отлетел с неудовольствием.

Муфтель (смотрит валы). «Как мать убили» из оперы «Жизнь за Царя», сочинение Глинки.

Князь (вздрогнув). Мать… Убили?.. Что ты нарочно выбрал?

Муфтель. Никак нет. Следующий номер по реестру. Прикажете переменить?

Князь. Не надо… Какое совпадение!.. Да, верю, Матрена! Ты здесь… Это – её упрек… жалуется… намекает… Ну, виноват! каюсь! виноват!

Дух стучит неровно и будто сердито.

Серафима. Гневаются; что заставляете их ждать.

Князь. Сейчас, сейчас… Подожди, Матреша.

Орган играет: «Как мат убили», князь прячет свою записку под шандал и берется за азбучку.

Князь. Матрена Даниловна, удостой: я жду ответа…

Орган играет. Спиритические удары выколачивают сперва такт, потом синкопы к мелодии. Князь следит по азбуке.

Князь. Земля… я… твердо… ерь…

Стуки прекращаются.

Ну? Дальше? Ну?

Дух молчит.

Больше ничего?.. Земля… я… твердо… ерь… Зять?.. Гм!.. Зять?

В недоумении трет себе лоб, потом приподнимается, с широко открытыми глазами.

Постой… постой… А-а-а? Вот оно что? Понимаю!.. Вот оно с какой стороны?… Так, так!..

Громко, твердо и очень почтительно.

Княгиня Матрена Даниловна! Благодарю тебя, матушка. Так как вопрос мой важный и великая судьба им решается, снизойди к просьбе моей: повтори, что сказано, еще раз…

Прежние стуки. Князь следит по азбуке.

Земля… я… твердо… ерь… Зять!.. Никакого сомнения!.. Верю!.. Так и должно быть! Оттуда на меня смертным духом веет… Так я же…

Вскочил и бешено кричит.

Еще повтори, слаженная душа! Спасением твоим заклинаю: еще!..

Прежние стуки. Князь слушает, весь трясется.

Земля… я… твердо… ерь… Зять!.. Так врешь же! Не бывать y меня зятю!.. Не дамся погубителям!.. не бывать!

Рвет записку. Музыка затихла, Олимпиада потягивается, открывает глаза, тупо озирается.

Серафима. Олимпиада проснулась… Княгиня изволили отлететь-с…

Князь. Врешь! врешь!.. Не дамся!.. Не бывать! Муфтель! Матрену Слобожанку ко мне! Живо!..

Муфтель бежит..

Хлопонич (просунулся из-за колонны ему навстречу). Кончился сиянс?

Муфтель. Входите, можно.

Убегает.

Хлопонич. Душа не терпит…

Князь. Земля… я… твердо… ерь…

Хлопонич. С благодатью вас, благодетель мой, с великою благодатью! Удостоившись загробных вестей!

Князь. А?

Хлопонич. Благодетель! Сердце горит! Осчастливьте верного слугу: как изволила княгиня изъявить волю насчет моей деревеньки?

Князь. Какой деревеньки?.. что такое деревенька?

Хлопонич. Симбирская-с… Выразили милостивое желание приобрести…

Князь. Как ты смел, старый болван, войти ко мне без доклада? Звал я тебя? а? звал?

Хлопонич. Ваше сиятельство… Ваше сиятельство…

Князь. С деревенькою лезешь?.. Да гори она, твоя деревенька!.. Тут жизнь моя решается, a ты с деревенькой? Вон!

Хлопонич. Милостивец… Я ничего… милостивец.

Князь. Вон!

В бешенстве уходит.

Хлопонич. Девки! Девки! Что вы, мерзавки, с моею головою сделали?

Олимпиада. Я не знаю, Андрей Пафнутьевич: все, что сулили, исполнили в аккурате.

Серафима. Не весть, с чего взбеленился!

Олимпиада. Словно его черт хвостом в глаз хлестнул.

Серафима. Никогда его таким не видывали.

Хлопонич. Пропало мое дело!..

Олимпиада. Не горюйте: утро вечера мудренее.

Серафима. Князь ведь грозен да отходчив.

Олимпиада. Уж мы будем стараться.

Серафима. Взялись за дело, так сделаем.

Хлопонич. Не верю. Одно осталось: пойду Муфтелю в ноги кланяться… Может быть, он как-нибудь вокруг пальца обвертит.

Уходить.

Олимпиада. Какую тамашу устроил.

Серафима. А ты зачем «веди» пропустила?

Олимпиада. Забыла, которою буквою в азбучки стоит.

Серафима. За что он на Хлопонича ощетинился?

Олимпиада. А пес их разберет?

Серафима. Может, он не про Хлопонича спрашивал?

Олимпиада. Может!

Князь (выходит в халате с канделябром в руке, тихо мрачный). Что вы тут? Идите себе…

Олимпиада и Серафима скрываются.

На террасе появляются Матрена и Зина. Последняя – невидимо для князя – остается за колоннами. Матрена входит.

Князь (в глубокой задумчивости). Опять эта девчонка. Всюду и всегда она y меня на дороге! Даже самая погибель моя через нее! A люди удивляются, что я её не люблю! Наши натуры противны между собою. Она с тем и родилась, чтобы уморить меня… Врет! Перехитрю!.. Судьба грозит?… дудки! Я с отцом воевал, офицерство целого полка однажды на дуэль вызвал, с двумя царями спорил a с девчонкою не совладаю? Чушь!

Матрена вошла, стала перед князем, отвесила низкий поклон.

Князь. Немка эта… которая… при… княжне… все больна?

Матрена. Совсем обезножила. Конец горемычной. Не встанет.

Князь. Стало быть, Зинаида вся на твоих руках?

Матрена. Я призираю. Кому же?

Князь. Оно и лучше. Я тебе верю. Всегда верил. Ты знаешь?

Матрена. Облагодетельствована вашим сиятельством выше меры.

Князь. Смотри за нею. Хорошенько смотри.

Матрена. И то смотрю.

Князь. Густавсонша эта, если и выздоровеет, не годится. Никогда не годилась. Стара и добра слишком. Девченка забрала ее в руки, командует ею: дикою козою выросла. Мне нужен настоящий присмотр за Зинаидою, ежовые рукавицы… Поняла?

Матрена. Я, батюшка ваше сиятельство, ей не спускаю, a что характер y неё бедовый, так в том совладать нет моей возможности. Покуда махонькая была, страх имела. A большой девке, невесте, подзатыльника не дашь. Сама сдачи отпустит.

Князь (с судорогою). Невесте?

Матрена. Старики сказывают: наказуй дитя, пока поперек лавки ложится; когда дите вдоль лавки еле уложишь, наказывать поздно.

Князь. Мне не надо, чтобы ты Зинаиду наказывала, a надо, чтобы ты ее стерегла.

Матрена. Уж и не знаю, как еще стеречь? Кажется, стараюсь, не спускаю с глаз.

Князь. A вот как: была ты нянькою, тюремщицею будь.

Матрена. Господи, помилуй!

Kнязь. Я твердо решил: замужем Зинаиде не бывать. Хочу, чтобы в монастырь шла, нашего рода грехи замаливать.

Матрена. Нонче, говорят, нельзя этого, чтобы насильно…

Князь. И не хочу, чтобы насильно. Пусть добровольно идет.

Матрена. Ой! что-й-то вы? Добровольно? У неё мысли не те.

Князь. A какие же y неё мысли?

Матрена. Известно, какие бывают y девушек.

Князь. О женихах мечтает?

Матрена. Ну, что уж…

Князь. Женихов для неё по нашему краю нет.

Подступает к ней.

Ты ей внуши! внуши!

Матрена. Слушаю, батюшка… A молоденьких, до тридцати лет, сказывают, ваше сиятельство, и не постригают будто закона на то нет?

Князь. Знаю. Кабы не это, я бы ее в монастыре воспитал, a не в Волкояре. Глаза намозолила.

Матрена. На житье отдать, – княжну каждый монастырь с радостью примет.

Князь. A она из монастыря-то убежит, и замуж выскочить? Спасибо… Нет, мы лучше своим глазом досмотрим…

Матрена. Как прикажете. Оно конечно: свой глазок смотрок.

Князь. Только прозевай, ее украдут, уводом уведут… Собой недурна… Соседи нищие, жадные… Небось, так и шнырять вокруг флигеля-то? А?

Матрена. Кому шнырять? Мы, батюшка, как в пустыне, живем. Никого не видим… Антип – банщик, да Конста садовник, сынок мой, – только подле нас и людей…

Князь. Старик дряхлый и мальчишка! Хороши сторожа!

Матрена. Силы y них малые. От лихого человека не оберегут.

Князь. Я к павильону вашему Михаилу Давыдка приставлю. Велю ему дозорить. У этого медведя чужак через забор не шмыгнет…

Матрена. Покорнейше благодарим, батюшка, на ангельской вашей заботе.

Князь. Дура! Себя берегу, не вас.

Уходит.

Матрена. Чувствую, батюшка, да ведь на лишнем поклоне голова не отвалится.

Зина входит – белое лицо, с горящими глазами.

Чертушка ты, Чертушка! Сказано людьми, что Чертушка, так он самый и есть! (к Зине). Слышала?

Зина. Нянька, достань мне яду!

Матрена. Сбесилась?

Зина. Достань!

Матрена. Зинушка! Зинушка!..

Зина. Уйдем от него, нянька!

Матрена. Он те уйдет. Куда?

Зина. Не знаю… Только уйдем. Не то большой грех будет… Крысиною смертью… да!

Матрена. Не ори ты, по крайности! Стены услышат.

Зина. Я ничего, мамушка, ничего…

Матрена. На беду свою я тебя послушалась, взяла сюда… Совсем тебе не надо было слышать.

Зина. В тюрьму нас с тобою, мамушка, посадили, значит – ха-ха-ха? И уже на всю жизнь? Ха-ха-ха! Оно вернее… Ну, что же, посидим… Уйти некуда. Это ты справедливо… Некуда! Всюду достанет: улететь на ковре самолете, вороном догонит, плотицею в Унжу юркнуть, щукою схватит. Совести он не слышит, управы на себя не видит… Пойдем в нашу тюрьму, мамушка!

В глубине сцены Конста и Антип выносят огромную картину – Леду с лебедем.

Матрена. Что вы?

Конста. Княгиню в оранжерею волочем. Велено.

Зина. Срамота глядеть!

Конста. Что с вами? На обеих лица нет… Княжна такая перетревоженная…

Матрена. А! лучше не спрашивай!..

Зина. Оставь, Конста. Словами горя не избыть.

Уходят.

Конста (опешил). Так…

Антип. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Что ты?

Антип. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Чорт тебя знает, старик. Смеешься, как кикимора.

Антип. Хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Который день о тебе гадаю; представляешься ты полоумным или впрямь выжил из ума?

Антип. Хе-хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Будет. Подымай идолицу-то…

Антип. Погоди… хе-хе-хе… Погоди, Константин… А?..

Конста. Да ты о чем?

Антип. Все о том же, парень. Что же? Только и будет твоей удали, что на тары бары, бабьи растабары, или и в самом дел побежишь?

Конста. Побегу, дедушка.

Антип (одобрительно закивал головою). Беги, парень, беги!.. Ты малый золотой. Я, брат до дурней не охоч, a тебя полюбил, человека в тебе вижу, добра тебе желаю. Что киснуть в этом погреб? Лес, да болото, да тиранство, – и люди-то все стали, как зверюги. В срам и подлости рабской задохлись. Только и радости, что издеваться друг над другом. Сильный слабого пяткою давит. Слабый сильному пятку лижет, a сам змеей извивается, норовить укусить. Твари! Гнуснецы!.. A там, брат, степнина… море… орлы в поднебесьи… Ветер-то по степи… жжжжи… жжжжжи… Народ вольный, ласковый, удалой… Ни господ, ни рабов… Все равные, всяк сам себе владыка…

Конста (с увлечением). Побегу, дедушка.

Антип. Один?

Конста. С кем же?

Антип (пожевал губами и y стремил на Нонету испытующий взгляд). С барышней-то давно слюбился?

Конста. Бог с тобою, дедушка! Откуда ты взял такое?

Антип. О? А ведь я, глядючи на веселые шутки ваши, грешным делом, думал, что вы в любви состоите.

Конста. Как можно, дедушка? Что ты?

Антип. А отчего нельзя, дурашка?

Конста. Отчего?

Антип. Хе-хе-хе-хе…

Конста. Не думал я ни о чем таком… видит Бог: в уме не бывало…

Антип. Хе-хе-хе-хе-хе.

Конста. Однако, какой гвоздь ты теперь мне в голову вбил!..

Антип. Хе-хе-хе-хе… Бери идолицу-то, понесем.

Конста. Понесем… Только я в своих мыслях смутился…

Антип. Говоришь: нельзя. Отчего нельзя? Чего человек хорошо захотел, все можно… О, тяжелая, пес!

Конста. Ты на меня напирай…

Несут картину.

Занавес.

Действие III

Сад. Справа балкон павильона, когда-то изящного и кокетливого, теперь довольно облупленного здания в стиле итальянского возрождения. Слева в глубине сцены полный контраста павильону старая русская баня, с черным срубом и покосившимся крыльцом. Между банею и павильоном развесистая яблоня и под нею скамья на столбиках. Сад совершенно и давно запущенный. Яркое вечернее заревое освещение. Матрена Слобожанка стоит на балконе павильона. Михаило Давыдок сидит на скамье под яблонью, бренчит на балалайки и поет.

Михайло.

Как на Вологде виноПо три денежки ведро!Хочь пей, хочь лей,Хочь окачивайся!Да поворачивайся!

Матрена. Загудел?

Михайло. Гудим, Матрена Никитишна, от унылой жизни для большей веселости.

Матрена. Не очень заливайся, певун. Князь в саду бродит с Муфтелем.

Михайло. Проверяют нашего брата: хорошо ли сторожим.

Убрал балалайку в баню.

Матрена. Ограду-то обошел ли, стража верная?

Михайло. Обошел.

Матрена. Много наших любовников наловил?

Михайло. Уж вы хоть бы пожалели, Матрена Никитишна, не издавались над человеком. Разве своею волею хожу?… Мое дело егерское… мне бы Сибирлетку свистнуть, да с ружьем в лес закатиться: вот какое мое расположение…

Матрена. Ты, должно быть, на лес слово знаешь. Мы все на тебя дивимся: как ты неделями в чаще живешь и дубравный страх терпишь?

Михайло. Вона! Чего?

Матрена. Как чего? Зверье это… сверчки… тишь… от одного лешего, чай, сколько ужасти наберешься.

Михайло. Что мне леший? Я сам себе леший.

Матрена. И точно никак сродни.

Михайло. Я, Матрена Никитишна, человек смирный, ем, что дадут, разносолов не спрашиваю, вина не пью, в подкаретную, в орлянку не играю. A вот без леса грешен, жить не могу. Душа дубравы просить… Душит меня возле жилья.

Матрена. Человеку, который вольготу возлюбил, y нас в Волкояре сласти немного.

Михайло. А – кому в душу совесть дана – даже и несносно. Пьянство, безобразие, девки, своевольство. На конюшне каждый день кто ни кто криком кричит…

Матрена. Княжая воля.

Михайло. A уж князя этого так бы вот и пихнул к болотному бесу в трясину!

Матрена. Что ты? что ты? Любимый-то егерь его?

Михайло. Что любимый? Я справедливость люблю, меня подачкою не купишь. Я за справедливость-то, может, людей…

Матрена. Что?

Михайло. Ничего…

Матрена. Ой, Давыдок! Давыдок!

Михайло. Тиранство мне его несносно видеть. Сколько народу из-за него мукою мучится…

Матрена. Уж чего хуже? Родную дочь – и ту томит, словно в остроге.

Михайло. Кабы не вы, Матрена Никитишна, я давно навострил бы лыжи.

Матрена. На что я тебе далась?

Михайло. Эх! Чувства мои неразделенные, и страдание в груди!

Матрена. Нежности!

Михайло. Матрена Никитишна! Отчего вы столь жестоки – не желаете мне соответствовать?

Матрена. Ой, что ты, Давыдок?

Михайло. Чем я вам не пара закон принять?

Матрена. Какой с тобою закон? У тебя, сказывают, первая жена жива.

Михайло. Жива, коли не померла… Это верно. Только я от неё разженился…

Матрена. Такого правила нет.

Михайло. Есть правило. Ежели баба о муже, муже о жене десять годов вестей не имеют, – могут новый брак принять.

Матрена. Страшно за тебя идти-то: ишь кулачищи… Убьешь, – и дохнуть не дашь.

Михайло. Зачем убивать? Греха на душу не возьму.

Матрена. А с обличья ты – сейчас с кистенем на большую дорогу.

Михайло. На большой дороге и без убийства работать можно очень прекрасно.

Матрена. Ишь ты! A ты работал что ли?

Михайло. A уж это наше дело: «нет», не скажу, a «да» промолчу.

Матрена. Видал ты виды, Давыдок!

Давыдок. Волю знал за волю стоял. Кабалу познал, – ну, стало быть, и жди, терпи, помалкивай… (Поет:)

Как на Вологде виноПо три денежки ведро…

Антип идет из сада с заступом на плече.

Матрена. Чего рыл, старик? Али клады копаешь?

Антип. A ты что знаешь? Может, я их не копаю, a закапываю.

Михайло. Это он, Матрена Никитишна, беспременно щикатунку свою закопал. Щикатунка y него такая есть. Когда спать ложится, под голову ставит. Надо думать: большие миллионы спрятаны.

Антип. Хочешь, наследником сделаю?

Михайло. Ну тебя! Может быть, там y тебя колдовство?

Антип (смеется). Колдовство… колдовство…

Михайло. Когда этот Антип будет помирать, беспременно потолок над ним разбирать придется, потому что своею волею душа из него не выйдет: не охота ей к нечистому-то в зубы идти.

Матрена. Ну, ты, однако, «его» не поминай. Время вечернее.

Конста входит с ружьем.

Антип. A вот и красавец наш.

Михайло. Месяц с одной стороны, он с другой.

Матрена. Откуда восходишь, красное солнышко? Второй день не видать, думала, что волки съели.

Конста. Где был, там нету.

Матрена. Рычи на мать-то, рычи…

Конста. Отвяжись… Тошно мне!.. Тошно!..

Михайло. По городу заскучал?

Конста. Не знаю… Бесы во мне… Тошно.

Михайло. Вона! Еще из Антипки не вылезли, a в тебя уже влезли?..

Конста. Дурова голова!

Уходить в баню.

Матрена. Слава Богу! Пожаловал милостью! До сих пор одна Зинаида бешеная была на руках, a теперь вся честная парочка.

Антип (смеется). Парочка! Парочка! Баран да ярочка.

Михайло (страшным шепотом). Барин!

Матрена слегка взвизгнула.

Михайло вытянулся.

Антип один смотрит равнодушно и почти презрительно.

Князь и Муфтель показываются в глубине.

Князь. Вы все… здесь? Это хорошо…

Проходить за павильон, сопровождаемый Муфтелемь, Матреною и Михайлом.

Антип (Консте в баню). Бери колотушку-то. Зачинай.

Конста. Сейчас…

Вышел.

Антип (хихикает). Стража!

Конста. Надоел ты мне, старец! Вот что!

Антип. В старину тоже, сказываюсь, случай был: поставили козла стеречь капусту…

Конста. Опять ты?

Антип. Чего?

Конста (бросает колотушку). Дьявола ты в меня посадил! Колдун ты!

Антип. Уж и колдун?

Конста. Что я буду делать? Гвоздь y меня в мозгах… всю вселенную она мне заслонила!

Антип. Стало быть, здорово забрало.

Конста. Старый ты черт! До твоих слов лукавых я к ней как слепой был!

Антип. А я тебе глазки растаращил? Ишь!

Конста. Открылись мои глаза! Несчастный я стал человек… открылись!

Антип. Открылись, так смотри. На то они под лоб ввернуты.

Конста. Прежде она для меня княжна была, барышня… Я красоты её не видал. Словно никогда в лицо ей не смотрел.

Антип. A теперича разглядел? Понравилась?

Конста. Нету больше княжны. Зинушку вижу… солнышко красное… девушку желанную… любушку… Эх!

Антип. Обыкновенно, женский пол.

Конста. A?

Антип. Девку-то, говорю, как ни назови и куда ни превозвысь, все она, девка, одинаков товар-от, выходит.

Конста. A, была не была, трещи моя голова, во всем ей признаюсь! Все скажу. Либо пусть и она любит. Или – пропадай душа! Хоть на свете не жить!

Антип. Скажи, брат, скажи.

Конста. Да! скажи! A она насмеется, надругается, нажалуется, велит прогнать со двора?..

Антип. Я тебе, дружок, не советчик. Старик я. Когда молод был, любливали и меня девки.

Конста (плюет). Девки!

Антип. Ну, известно, не всем княжны…

Конста. Ох, старик, не отвинтил бы я тебе нос твой!

Антип. Колотушку-то подыми… сторож!

Конста. Колотушку я подыму…

Антип. Любить люби, a стучать надоть.

Конста. Язва! Проказа египетская! (Уходит).

Антип. Ни-че-го!

Ушел в баню, дверь оставил открытою.

Князь (возвращается с Муфтелем и Матреною). Я тобою доволен, доволен.

Матрена. О том лишь, батюшка-князь, и радеем, чтобы вам угодить.

Стук колотушки.

Mихaило (поет).

Как летал-то, летал сизый орел по крутым горам,Летал орел, сам состарился…

Матрена. Конста стучит.

Myфтель. Старательный молодец.

Князь. Да. Я его награжу… Я всех награжу.

Матрена. За что жаловать изволите? И без того много взысканы вашими милостями.

Князь. Ступай. Ступай…

Нижния окна павильона освещаются изнутри. Матрена уходить в павильон. Луна светит прямо на балкон.

Князь. Слушай, Муфтель. Когда народ болтал, что покойная княгиня ходит… где ее видели?

Муфтель. В разных аллеях, ваше сиятельство.

Князь. В разных?

Myфтель. Так точно. Тоже вот – будто бы на балконе этом… сиживали…