
Полная версия
Пять пьес
Князь. Те-те-те! С больной головы на здоровую. На меня своих грехов не перекладывай. Ты не мой слуга, покойного папеньки. При нем опричничал. Зверь.
Антип. Что стариною корить? Был зверь, стал человек. Дай Бог всякому.
Князь. Чудо природы: зверь в люди вышел! Куда же мне тебя, отставной зверь, теперь определить? Ни к какому рабочему делу ты не годишься, a нищим на паперти сидеть, по деревням в куски ходить – нельзя: из моих крепостных нищих не бывает… Муфтель! Что с ним сделать?
Муфтель. Я так думаю, ваше сиятельство: положить ему паек и поселить его в садовой бане, пусть сторожит, дело не мудреное.
Князь. Там и сторожить-то нечего. Развалина. Я думаю, её не топили уже года три. (К Хлопоничу). Новую строю. Видал?
Сходит с подъезда.
Хлопонич. Бани, ваше сиятельство, не видал, a мужичков видел.
Князь. Что?
Хлопонич. Мужичков ваших… с топорами… В моей роще хозяйничали… Говорят: князь баню строить, лес требуется… Ничего, достаточно оголили: дубков до сорока.
Князь. Ты врешь, Пафнутьич. Какая твоя роща?
Хлопонич. A Синдеевская, ваше сиятельство, которая на взгорье.
Князь (топает ногами). Свинья! Каналья! С каких пор она твоя? Муфтель! Возьми его за шиворот, сведи в контору, покажи план… Ах ты, глухарь! Синдеевская роща была наша еще по екатерининской размежовке… A ты, лопух…
Хлопонич. Батюшка! Ваше сиятельство! Не извольте беспокоиться! Разве я спорю? Ваша Синдеевская роща, разумеется, сам говорю, что ваша. Люди по здешним местам без разума живут: как мое пользование рощею очень давнее, приобыкли к глупому обычаю, будто бы моя. A ваша роща! Искони ваша!.. И мы ваши, и все наше ваше!..
Князь. Так-то лучше. За то, что ты не упорствовал против моего слова, оцени срубленный лес, во сколько сам захочешь.
Хлопонич. Слушаю, батюшка, ваше сиятельство. Благодарствую, благодетель, отец родной.
Князь. Муфтель! Если он оценит лес по чистой совести и правой цене, заплати ему вдвое. Если запросит дорого, гони его со двора в шею: пусть ищет судом…
Хлопонич. Дерзну ли я, ваше Сиятельство?
Князь (Антипу). A ты, старик, ступай, не поминай меня лихом, живи – служи: взыска на тебе не будет.
Муфтель (дворовым). Проводите его кто-нибудь.
Хлопонич. Вот тебе, лысый, какая благодать: десять лет бегал и выбегал богадельню.
Максим уходит с Антипом.
Князь (показывает тростью). Бродяги?
Бродяги валятся в ноги.
Муфтель. Так точно, ваше сиятельство. Вчера наши охотники взяли в овсах.
Князь. Ишь, честная парочка! Развязать.
Голенищев (широко улыбаясь). Рученьки замлели…
Левон (развязывает). Нишкни!
Михайло. Перед князем стоишь, дурак!
Голенищев (струсил). Я ничего.
Князь. Это вы y моего мужика клеть сломали.
Бруcок. Прости, государь.
Князь. Вы что же делаете, черти? Это по-соседски? Когда и в чем вы видели от меня обиду?
Бруcок. Оголодали, государь. Лопатина худая. Лесами шли, боялись, без запаса, голодом помереть.
Князь. Когда вы голодны и холодны, то приходите честь честью в контору там для вас припасено, a разбойничать на моих землях – не смей! Муфтель! Обоим-по двести лозанов.
Голенищев. Помилуй, государь!
Князь. Потом накормишь их, выдашь по рублю серебром ступайте на все четыре стороны.
Бруcок. Благодарим покорнейше, государь!
Голенищев. Век не забудем твоей милости!
Бруcок. Встречным товарищам закажем – обижать твою хлеб-соль!
Их уводят.
Муфтель (вполголоса). На Кортоминском пустыре обнаружено мертвое тело… Ребенок… пуповинкою удушился.
Князь. Родила какая- нибудь неосторожно. Пошли зарыть.
Муфтель. Осмелюсь доложить, что есть огласка в народ… может быть следствие.
Князь. A кому от следствия польза? Становому, лекарю, стряпчему? Покойнику все равно, a мужикам раззоренье. Зарыть.
Муфтель. Кому прикажете?
Князь. Михаилу Давыдка пошли. Вот его.
Михайло валится в ноги.
Князь. За что?
Муфтель. Был наказан. Благодарить за науку.
Князь. В чем провинился?
Михайло. Не могу знать, ваше сиятельство.
Князь. Муфтель?
Муфтель. Для комплекта, ваше сиятельство. Как вся наша дворня драная, он один был не драный. Вашему сиятельству было угодно приказать, чтобы другим было не обидно.
Князь. Так и не знаешь, дурак, за что тебя пороли?
Михайло. Никак нет… не могу знать… Ежели пороли, стало быть, есть за что. Без вины пороть не будете…
Князь. Вот это ответ! Это слуга! Встань, раб любимый! В малом был мне верен, над многими тебя поставлю. (К Хлопоничу). Люблю: души добрейшей и ума не дальнего. Жизнь мне спас: на охоте из зыбучего болота вытащил.
Хлопочин. А с рожи хоть сейчас в разбойничьи эсаулы.
Князь. Кажется, никогда и был таковым.
Опрашивая народ, проходить к службам; видно, как он бредет между ними, с Муфтелем.
Лавр. Иван. (Хлопоничу). Темный человек Давыдок. Едва-ли не из ухорезовцев. Слыхали про атамана Ухореза? На Немде станами стоял…
Олимпиада. Его военная команда разбила. A шайка разбрелась. Около того времени и Давыдок y нас объявился.
Лавр. Иван. О нем нас не только исправник из губернии запрашивали.
Серафима. Князь отписался.
Хлопонич. Лих отписываться князь!
Лавр. Иван. Таких шпилек начальству в бока насажает, до Питера заноз не перетаскать!..
Хлопонич. Это y него, прямо в роде болезни стало, превредную страстишку завел: принимает под свою защиту всякий подозрительный сброд.
Лавр. Иван. Только поссорься с земскою полицией, a уж князь не выдаст. Поддержит. Волю ненавидит, удаль любит. Мне, говорит, нищий разбойник спорее богатого мужика.
Олимпиада. Вот и теперь с Москвы прибежал Конста, сын Матрены-Слобожанки… Видать, что не с добром пришел парень: полиция загнала… A князь приказал его за садовника взять.
Серафима. Уж это за материны заслуги.
Отходить с Хлопоничем.
Левон. Чорт ты, Давыдок! Дьявол! Леший болотный!
Михайло. Ну?
Левон. Без вины под розги ложишься!.. Уж наше горькое дело! Холопское! A ты ведь беглый – почитай, что вольный!
Князь y садовых ворот встретил Зину и Матрену и с неудовольствием возвращается, сопровождаемый ими.
Михайло (Замахнулся на Левона). Убью!..
Лавр. Иван. Тише, демоны! С ума сошли? У князева крыльца завели драку!
Михайло. A он незамай!
Левон. Чорт бешеный! Право, черт! Кидается, ровно я ему брюхо отъел…
Михайло. А ты зачем волею дразнишь? Не люблю… Ежели человек в несчастьи… Я за волю-то, может, людей убивал… Сволочь!
Уходить.
Князь. Ну, да… ну, да… прекрасно…
Зина. Я, папенька, только поздравить с праздником.
Князь. Какой праздник? что за праздник? Кому нужны праздники? кто варить в праздники? Ну-ну-ну… благодарю… вот тебе…
Дает деньги.
Зина. Благодарю вас, папенька…
Князь (смотрит с неудовольствием). Какая ты большая!
Зина. Неудивительно: мне восемнадцать лет.
Князь. Восемнадцать лет?.. Уже! Скверно! Скверно! Ну-ну-ну… Там все для тебя… Муфтелю велено… Хорошо. Прощай. Хорошо.
Зина. Позвольте братца повидать?
Князь. Чего там?
Зина. Я только ручку поцелую…
Князь. Хорошо. Иди.
Зина. Пойдем, мама Матрена.
Идет к подъезду.
Лавр. Иван. (с почтительным состраданием, вполголоса, но твердо). Боковым крыльцом пройти извольте, с парадного не велено вас допущать.
Матрена (вспыхнула). Да, что ты, батюшка…
Лавр. Иван. Для вас же-с… предупреждаю, чтобы без ослушания…
Зина. Да, да. Благодарю, Лаврентий… Мама Матрена, пойдем.
Уходят за угол.
Князь (говорить тем временем с Хлопоничем. Оторвался, от разговора и смотрит на дочь). Не могу… И дочь, и хороша, и на меня похожа, не могу… Противна… Как в колыбели ее увидал, комком красным, тогда сразу противна стала. И вот теперь, большая уже… Не могу.
Хлопонич. Ваше сиятельство?
Князь. Что?
Хлопонич. Осмелюсь почтительнейше спросить: как изволили решить относительно моей симбирской деревни?
Князь. Дорога… Семьдесят тысяч просишь… большие деньги.
Хлопонич. Ваше сиятельство! Вы имение знаете: вдвое стоить…
Князь. Хоть и не вдвое, a семидесяти тысяч стоить. Да, решиться, братец, не могу: деньги велики.
Хлопонич. Развяжите душу, ваше сиятельство!
Князь. Спешишь?
Хлопонич. Сыновей делю.
Князь. Хорошо. Я спрошу… посоветуюсь…
Хлопонич. Помилуйте, ваше сиятельство!.. Кого вам спрашивать? Вы сами все на свете лучше всех знаете.
Князь. Духа спрошу, стол стучащий. Как он скажет о твоем имении, так тому и быть.
Хлопонич. Слушаю, ваше сиятельство.
Князь. Сегодня же вечером. Первым вопросом твое желание поставлю. Улыбаться, кажется, изволишь?
Хлопонич. Смею ли я?
Князь. Спиритизм великая сила. Знание! Понимаешь ты?
Хлопонич. Слушаю, батюшка, ваше сиятельство. Как вам угодно.
Князь. Единственное знание, которое нужно человеку… Да! О том, что там, за перегородкою… Понимаешь?
Хлопонич. За перегородкою-с?
Князь. О, дурак! За перегородкою между здесь и там, – на тот свет.
Хлопонич. Да-с, если на тот свет… конечно.
Князь. Живыми телесными глазами не заглянешь через эту перегородку, как ни становись на ципочки. Человеческий разум ничтожество. Он – до стены. A за стеною – дудки! бессилен! Покойная моя княгиня Матрена была дура, но она теперь знает, что там. A я и не глуп, да стою в потемках, пред запертою дверью. Догадки, теории лопаются, как мыльные пузыри. Евреи говорят правду: в раю осел умнее мудрейшего из наших мудрецов. Поговорил бы я теперь с Матреною Даниловною… много охотнее, чем с живою.
Хлопонич. Поговорите, ваше сиятельство! Покойница была добра ко мне. Она вам хорошее для меня посоветует.
Князь. Я часто звал ее, но до сих пор она не приходила.
Хлопонич. A сегодня вы еще позовите.
Князь. Позову.
Хлопонич. По моем деле спросите?
Князь. Спрошу.
Хлопонич. В первую очередь?
Князь. В первую очередь. (Пишет в записную книжку). Видел? Вопрос первый; «взять ли мне за себя симбирское имение Хлопонича?»
Хлопонич. Нижайше благодарствую вашему сиятельству.
Князь подзывает Лаврентия Ивановича и, опираясь на его руку, поднимается на лестницу.
Хлопонич. Красавицы! Слышали? Вопрос первый: «взять ли?»
Олимпиада. А, если первый, то мы на первое и ответим: «взять!»
Раздается несколько спиритических стуков.
Хлопонич. О, черт! Как вы это?
Олимпиада. Секрет.
Серафима. Только сережки изумрудные, которые условлено, пожалуйте выдать на руки.
Олимпиада. Теперь же, до сиянса!
Серафима. Да-с, до сиянса!
Олимпиада. И мне тоже бархат обещанный.
Хлопонич. Все будет, кралечки. Ежели выгорит мое дело, не пожалею прибавить сто рублей.
Серафима. Не очень-то расщедрились: сами семьдесят тысяч ухватить норовите.
Хлопонич. Сторгуемся!
Олимпиада. Только чтобы до дела! После дела с вас взятки гладки.
Серафима. Ученые!
Олимпиада. Вы приходите сейчас в мою комнату: там и отдадите.
Серафима. Честнее всего.
Хлопонич. Удивительный человек князь! В Бога не верит, в ученых не верит, a в девок щелкающих уверовал…
Уходит в контору.
Зина и Матрена показываются из-за угла.
Зина. Здравствуйте, Олимпиада Евграфовна.
Олимпиада. Ах, Зиночка! Здравствуйте.
Подает руку.
Серафима (также). Здравствуйте.
Матрена. Какая она тебе Зиночка, пес?
Зина. Мама Матрена, оставь.
Матрена. Ошалела ты, барская барыня? Залетела ворона в высокие хоромы!
Олимпиада. Ежели их крестили Зинаидою, то – кроме Зиночки – как же их в ласковости назвать?
Матрена. Не смеешь ты, ничтога, барышне ласковость оказывать. Хамка! Княжна она для тебя! Ваше сиятельство!
Зина. Мама Матрена, оставь.
Серафима. Скажите пожалуйста!
Олимпиада. Вы, тетенька, не кричите! От крика пользы нет, только уши пухнуть.
Серафима. Мы вам ничего дурного не сказали, a в вашем положении надо быть скромнее, и горячиться – ни к чему.
Олимпиада. Вы знаете, как относится князь к княжне.
Серафима. С вашей стороны это большая смелость и учтивость, что мы так свободно с вами разговариваем.
Матрена. Что? Ах вы, шлепохвостые!
Олимпиада. Мы к княжне настолько благодарны, что рыскуем быть за нее в строгом ответе, a вы, между прочим, лаетесь.
Серафима. Но мы это относим к вашему несчастью и необразованию и на вас не обижаемся.
Олимпиада. Прощайте, Зиночка!
Серафим а. До свидания, милочка!
Олимпиада. Вы, если что вам нужно, пожалуйста, прямо ко мне… Я вам помочь всегда готовая…
Серафима. Ив моей доброте не сомневайтесь…
Хвастливо уходят но главному подъезду. Долго еще слышен их смех.
Матрена. они очумели, Зинушка! они ошалели!
Зина. Обнаглели они, a не ошалели.
Матрена. Шлюхи! Швали! что же это, Господи? Жили худо, a такого еще никогда не было.
Зина. Чему хорошему быть, если отец сам подает пример? Я для него хуже змеи, – жаба, червь земляной!
Матрена. Каков он с тобою, это его родительское дело. A девки рабы! Не смеют они! да! не смеют!
Зина. Кого им бояться-то?
Матрена. Все-таки…
Зина. Кроме тебя, за меня заступиться некому – никто и не заступится. Я здесь последняя спица в колесниц. Ниже последней дворовой девки, поломойки. Князь девку на верх возьмет, девка в случай попадет, хоть кусок сладкой жизни ухватить. A мы с тобою заточенные. Сгинем в своем павильоне и пропадем, как покойная мама от него, изверга, пропала.
Матрена. Тише ты, безумная! Неравно кто услышит, доведет до князя… и не размотать тогда беды!
Зина. Платье-то на Олимпиаде? Ха-ха-ха! Французская материя, издали видать. Серьги брильянтовые, браслеты, золотая цепочка… ха-ха-ха! A y меня башмаки дырявые, и Муфтель ждать просит: не смеет в расход включить, его сиятельство осердятся… Без башмаков держит! Барышню! Взрослую дочь!.. Нянька! Нянька! Есть где-нибудь на него управа или нет?
Матрена. Есть, надо быть, да мы то с тобою не сыщем.
Зина. В брильянтовых серьгах, в браслетах! A давно ли босиком по лужам шлепала, индюшек пасла?..
Матрена. Это – как есть.
Зина. Зиночкою смеет звать! Руку подает! Не целовать ли еще лапу свою прикажет? Тварь ползучая! Нашел сокровище на верх взять! С псарями под заборами валялась… Помню я!
Матрена. Ну, этаких деле помнить тебе не откуда.
Зина (очень надменно). Что такое?
Матрена. Говорю, что не видала ты таких примеров и слов подобных не должна выкликать. Ты девушка. Стыд нити.
Зина. Я где живу, нянька?
Матрена. В Волкояре живешь, y папеньки.
Зина. Откуда же мне было стыда набраться? У волкоярских людей стыда нет. Какой такой стыд на свете живет? Я не знаю. Всего в Волкояре насмотрелась, a стыда не видывала. Гувернанток, учительш не имела. С девками росла… С родительскими наложницами. Все знаю. Про всех. И про тебя, мамушка, тоже… какова ты была, когда он тебя молоденькую – наверху держал!.. Все до ниточки! По-французскому, по-немецкому, – этого я не могу: не научили княжну, не удостоилась… A кто с кем спит, это я тебе хоть про весь Волкояр. День деньской длиннохвостые сороки во флигель веси носят… Разве предо мною остерегаются? Что я? Не то барышня, не то «своя сестра»… дура полуграмотная! Решили люди, что «безчастная», так тому и быть. И не стыди ты меня! Не хочу я никакого твоего стыда! И так в неволе этой безумной… Что ты мне стыдом в глаза тычешь? Без стыда-то я хоть посмеюсь!.. Смехом из себя злобу выведу!
Матрена. Кровища в тебе гуляет, девка. Вся в отца! Ишь ощетинилась, зверь зверем. Замуж тебе пора, Зинаида Александровна.
Зина. Кто меня возьмет? Я необразованная.
Матрена. Зато из себя видная. Княжна! Если отец на приданое расщедрится, тебя женихи с руками оторвут.
Зина. Это он-то даст приданое? Он Муфтеля нарочно в Питер посылал, чтобы сделать Волкояр родовым, и все досталось бы брату. Чтоб ему, этому мальчишке…
Матрена. Не шуми, Зинаида. Пожалей ты свою и мою голову. Не шуми.
Зина. Да, и кого мы видим? Каких людей? Кто меня видит? Тюрьма! тюрьма! тюрьма!
Конста (поет в саду и играет на гармонике).
Ты зачем, зачем, мальчонка,С своей родины бежал?Ты покинул мать-старуху,Отца стара-старика…Никого ты не спросилсяКроме сердца своего!Выходить из садовых ворот вместе с Антипом. Оба слегка выпили: Антип изрядно, Конста едва-едва.
Матрена. Конста поет.
Зина. Веселый он… Хороший y него голос…
Матрена. Да, во дворе взять – кроме Михаилы Давыдка, против Консты в песнях никому не выстоять.
Зина. Давыдок пожилой человек, a Конста молоденький. Сколько он прибауток всяких знает, историев…
Матрена. Да, как он с Москвы пришел, все y нас в павильоне стало как будто посветлее…
Конста (поет).
Уж как жил ты, мальчик, веселилсяИ имел свой капитал.Капиталу ты решилсяИ в неволю жить попал…Антип (подхватывает козлиным голосом).
Что во ту ли, братец, во неволюВ белый каменный острог.Зина. Ты все поешь?
Конста. Как же мне, барышня, теперь не петь, если я подпевателя нашел?
Антип. Хе-хе-хе! Подпевателя… Бойкий парень… одобряю! Хорош сын y тебя, Матрена Никитишна, хвалю.
Конста. Барышня! Позвольте вам старика ракиминдовать: с нонешнего дня помощник мой… отставной козы барабанщик!
Антип. С того и выпито.
Конста. На приятном знакомстве, поздравемшись.
Зина. Зачем тебе помощник, Конста?
Антип. Князя надо спросить… родителя… самого…
Конста. Я ничего не делаю, a он с меня и сей труд снимает… (Поет):
Свет небесный воссияет,Барабан зорю пробьет…Матрена. Смотрите вы, песельники: князь услышит.
Говорит с Антипом.
Конста. Ничего не обозначает: князь песни любит.
Зина. Ты, Конста, лучше вечером к нам в павильон приходи песни-то играть, на крыльцо.
Конста. Это уж, барышня, обязательно. По обыкновению. И приказывать не надо, будем-с.
Матрена (Антипу). Все о них говорят нонче, о новых местах, будто очень они приятны крепостному человеку, да не знаем мы, старичек почтенный, какие они бывают, новые-то места.
Антип. Я тебе все расскажу. Я тебе ужо расскажу. Про Херсон… Одест-город.
Конста. Мамонька! Оный старик, одного дня в Волкояр не пробывши, уже подбивает меня в бега.
Зина. В бега?
Конста. Так сладко поет, что эх, кабы хороший товарищ, да денег малую толику… Часу я не сидел бы в этой мурье! Ударились бы мы со стариком в Одест-город.
Зина. Только там тебя не видали.
Матрена. За каким бы это лихом, дозволь спросить?
Конста. Зачем за лихом? Добра сыщем!
Матрена. По этапу не хаживал, – должно быть, в охотку?
Конста. Этап для дураков.
Матрена. А ты умный?
Конста. Я, конечное дело, мамонька, рассудком в голов мамонька владаю.
Антип. В Одесте большие дела можно делать. Пшеница… Табак… Виноград…
Конста. A ежели смелый дух в сердце имеешь, так хорошо товар провозить мимо таможни: мое вам почтение, здравствуй да прощай!
Антип. По трюмам пароходным работать тоже дело не плохое. Будешь иметь свою халтуру.
Матрена. Чай, вашего брата за это не хвалят?
Конста. Да уж тут знамое дело: чья взяла!
Антип. Может – на всю жизнь богат будешь, а, может, и – рыбам на корм.
Конста. Пуля в лоб, – и шабаш! У-ах!
Матрена. Каторжный ты; Конста, истинно каторжный в тебе дух… И в кого такой уродился?
Конста. Как тятеньки не припомню, единственно надо быть, что в вас, маменька.
Матрена. Ах, жулик московский!
Антип. A живут там, на новых местах, иные из наших ребята, хорошо живут!
Матрена. Брехи вы, брехи. Как вы до тех месте дойдете? Пашпорта y вас где?
Конста. И без пачпортов, маменька, люди живут.
Антип. На новых местах пашпортов не спрашивают.
Конста. Да и велика ли штука пачпорт?
Антип. Дело рук человеческих.
Конста. На эту механику y нас завсегда имеются знакомые мастера.
Антип. Были бы деньги, пашпорт будет.
Матрена. A денег нет, стало быть, весь разговор ваш пустой, и напрасно вы его затеяли.
Конста. Денег, старые люди сказывают, нет перед деньгами.
Антип. Что нам деньги? Мы сами деньги!
Матрена. Вздор бредишь, Конста! Вздор!
Зина. Нет, не вздор!
Антип. Эге? слышала?