Собрание сочинений. Том 2

Посетив Троицко-Сергиев монастырь, где он был встречен и принят по-царски, Феофан перед оставлением монастыря отслужил торжественный молебен и, подойдя к раке прп. Сергия, снял свой клобук, окропил его святою водою «и отре тем клобуком колена и голени, плесне и подошвы ног у чудотворца [С. 37] Сергия и, во гроб святаго приникнув, под плесне святых ног его подложил, и со многими слезами долгое время моляшеся; а Дионисию повеле стояти откровенною главою без клобука. И взем свой клобук из-под плесней у ног чудотворца Сергия, и целова его, и повеле Дионисию целовати, и, приклонивши главу Дионисиеву, возложи на него руку, а архидиакону своему повеле возгласити – вонмем. И архимандрит Синайской горы трижды воспел: Господи, помилуй, по-гречески – Кирие элейсон; Феофан же, держа рукою своею клобук на Дионисиеве главе, глаголал молитву на возложение клобука и, по молитве, благословил Дионисия в клобуке и, целовав его в уста, рече: се во имя Отца, и Сына и Святаго Духа, дах ти благословение, сыне мой! и на знаменах тя в велицей России по среде братии твоей, да будеши первый в старейшинстве над иноки многими по нашему благословению; такожде и по тебе, аще кто будет, да носит в месте сем святем наше благословение, величающеся и хвалящеся нашим смирением, и ответ да творит радостен сице: се знамение нам дано, яко патриархи восточнии поклонницы суть святому месту сему, и честь свою пред Святою Троицею оставили, с главы своея сняв по себе в память, и положиша под нозе великому стражу и блюстителю великому и богоносному Сергию чудотворцу. Потом повеле на обоих клиросах во святей церкви воспеть: спаси Христе Боже отца нашего архимандрита Дионисия, трижды. И обратився ко братии, всем глагола: запишите себе сие все, еже содеях о отце вашем архимандрите и впредь, егда кто от братии нашей, аще будет на поклонение зде, тогда буди нашего смирения изволение ведомо впредь по нас сущим родам, да и [С. 38] вы бы наше смирение и любовь не забывали, и в молитвах своих памятовали бы, и паки проелезися; братия же и вси людие поклонишася ему до земли»[26].

При чтении этих известий невольно возникает вопрос, какие побуждения заставили иностранца Феофана вмешаться в чисто внутреннее и притом очень щекотливое дело книжных исправлений в Москве и почему он счел нужным решительно и торжественно выразить прп. Дионисию не просто свое покровительство и защиту, но и особое, чрезвычайное свое расположение. Конечно, Феофан мог руководствоваться во всем этом деле естественными желаниями защитить и оправдать человека, несправедливо обвиненного и невинно страдавшего, оправдать правое дело против несправедливых на него нападений, хотел почтить знаменитую и высоко чтимую всеми русскими обитель прп. Сергия; но, думается нам, тут, кроме того, были и другие побуждения, имевшие для Феофана особенно важное значение.

Мы уже видели, как во время службы Феофана в московском Успенском соборе с русскими иерархами последние делали Феофану внушительные замечания, что и он сам и служившие с ним греки то-то и то-то совершают не так, как следует, и что им, грекам, истинному церковному чину следует поучиться у русских, которые сохранили его у себя во всей чистоте и неизменности. Феофан увидал, что некоторые русские смотрят на современных греков свысока как на утерявших древний церковный чин и обряд и решил поднять в глазах русских авторитет современных греков, показать, что именно у русских, а не у греков не все обстоит благополучно [С. 39] относительно церковных чинов и обрядов. Мы видели, что он обратил внимание царя и Филарета Никитича на существовавший у нас обычай трикратного подаяния Святых Даров в Евхаристии и успел убедить их в неправоте этого обычая и в необходимости заменить его единократным подаянием Святых Даров, как это делается во всех четырех патриаршествах, т. е. у тогдашних греков. Царь и патриарх обещались ему отменить указанный старый русский обычай, который действительно с этого времени начинает постепенно исчезать из нашей церковной практики. Вероятно, что Феофан обращал внимание Филарета Никитича и на какие-либо другие церковные особенности тогдашней московской Руси и настаивал на согласовании их с тогдашним греческим церковным чином и обрядом. По крайней мере, Филарет Никитич в одной из своих грамот к Феофану (в 1625 г.) писал: «Да ваше святительство писал к нам и прислал переводы с греческих древних потребников о освящении богоявленские воды, о прилоге огня и о иных духовных делах, о которых мы, по совету сына нашего великаго государя и великаго князя Михаила Феодоровича всеа Русин самодержца, советовали с тобою, как еси был у нас на Москве, и мы то приняли вашего святительства любительно и о прилоге исправили и утвердили по вашему совету во веки неподвижно»[27]. Очевидно, что уже Филарет Никитич под влиянием советов и убеждений Феофана производил частичное согласование русских чинов и обрядов с тогдашними греческими. Но особенное внимание Феофан в своих целях должен был обратить и действительно обратил на [С. 40] дело прп. Дионисия и на самую личность сего последнего.

Прп. Дионисий был горячим, убежденным почитателем прп. Максима Грека, вполне понимал и одобрял произведенные им книжные исправления и переводы с греческого, сам ими пользовался и заботился об их распространении. Составитель жития прп. Дионисия Симон Азарьин говорит: «До сего Дионисия в дому Сергия Чудотворца мало любили Максима Грека книг, тако же и переведенные от ученика его Селивана ни во что полагали книги, и в соборе в торжества уставщики не давали их чести», но Дионисий переменил это положение дел, «повеле хорошим доброписцам написати книги различные (между прочим, переведенные Максимом и его учеником Селиваном); и идеже бе годно ему, тамо рассылаше в монастыри многия, пачеже в соборные храмы, между другими и в Москву»[28]. Очевидно, прп. Дионисий не только заботился об исправлении книг, но особенно ценил книги, исправленные Максимом Греком и его учеником Селиваном с греческих, и тем самым признавал нужду исправления русских богослужебных книг с греческих. Ввиду этого вполне естественно было, что когда царем прп. Дионисию поручено было исправление Потребника, то он в затруднительных случаях, для проверки неисправных и испорченных славянских переводов, обращался к греческому тексту венецианских, вероятно, изданий. В своей речи к Собору об исправлении Потребника прп. Дионисий прямо заявлял, что прилога и огнем нет в старых славянских списках, «також и в греческих печатных нет же». Заявляя, что [С. 41] «мы никое дарование Духа Святаго на водоосвящение призываем, но самаго того Духа Святаго», замечает, что о том свидетельствуют все старые книги: «о том же свидетельствует и в греческих книгах». Или, например, он спрашивает: «Что ради не писано в старых переводах и в харатейных, и в греческих “и огнем”, но Духом Твоим Святым?» Свой принципиальный взгляд на отношение славянского текста к греческому он выражает, между прочим, в словах: «Я еже рещи “Духом Святым и огнем”, то с греческими переводы достоит справитися»[29]. Сотрудник прп. Дионисия в исправлении Потребника старец Арсений Глухой в своей оправдательной речи говорит: «И в греческих переводах у Арсения, архиепископа Суздальского, четырех патриарх в четырех переводах, не писано же “и огнем”». Арсений свидетельствует, что прп. Дионисий пользовался переводами Максима Грека. Указывая в своей речи на один частный случай, он замечает: «Тот похвальный канон написал (прп. Дионисий) с Максимова переводу Грека, Максим же Грек инок благочестив был и премудр и словеснаго любомудрия зело преисполнен, священные же философии до конца навыкл, ибо святая божественная списания его яве свидетельствуют о нем, и о премудрости и о разуме, и смысле и видах». И в другом месте речи о себе замечает: «Аще бы бедный аз нищей чернец от неразумия что и худо написал, но с переводу писал и не собою замыслил, но и с пресловутаго еще мужа переводу писал и многого премудрости инока Максима Грека»[30].

[С. 42] Из приведенных нами свидетельств ясно, что прп. Дионисий был почитателем Максима Грека, считал русские церковные книги испорченными, считал необходимым при их исправлении обращаться к тексту греческих печатных книг и греческим проверять правоту или неправоту русского, т. е. он принадлежал к редким в то время у нас грекофилам, и свое грекофильство он, сверх того, выражал, вероятно, особенно радушным приемом в Троице-Сергиевом монастыре всех тех греков, просителей милостыни, которые приезжали в Москву и потом обязательно посещали Троице-Сергиев монастырь. Ввиду этого понятным становится, почему патриарх Феофан так энергично вступился за прп. Дионисия, всячески старался добиться оправдания не только его лично, но и признания правоты совершенных им книжных исправлений, почему он, будучи в Троице-Сергиевом монастыре, так торжественно и необыкновенно выразил свое чрезвычайное уважение и расположение к прп. Дионисию. Он видел в нем сторонника и почитателя греков, сторонника того направления, которое заявляло, что не греческое проверяется русским, а русское греческим, что нормы истинного и правого церковного чина и обряда в случае возникновения сомнения нужно искать и можно находить не у русских, а у греков. Поддержать и поощрить это очень слабое тогда направление среди русских Феофан, как грек, считал своею прямой и непременной обязанностью. Недаром, конечно, современный событиям составитель жития прп. Дионисия замечает о патриархе Феофане: «Дивный патриарх Феофан учинил в России многи сыны православныя греческия книги писать и глаголать, и философство [С. 43] греческих книг до конца научил ведать»[31]. Конечно, это замечание биографа прп. Дионисия о характере деятельности патриарха Феофана на Руси более относится к Юго-Западной Руси, но могло иметь некоторое отношение и к Руси Московской, где в то время были знавшие и греческий язык. В Палинодии Захария Копыстинского говорится, что в Москве есть люди мудрые и богословы православные «язык греческой знаючи и о чем нам святый отец патриарх Иерусалимский кир Феофан поведал, а он был на Москве»[32]. Очень может быть, что под этими мудрыми и православными богословами в Москве, знающими и греческий язык, Феофан разумел именно прп. Дионисия и Арсения Глухого, и очень вероятно, что Феофан и москвичей старался поощрить к изучению греческого языка, между прочим, и для того, чтобы они могли составить себе более правильное представление о тех особенностях церковного чина и обряда, какие тогда существовали у русских по сравнению с греческими.

Важным по своим последствиям действием Феофана в Москве было поставление им в Московские патриархи отца государя Филарета Никитича, только что возвратившегося из польского плена. В настольной грамоте, данной им Филарету Никитичу, Феофан говорит, что по прибытии в Москву он встречен был самим государем «любезно, человеколюбно и милосердо», что за это «надлежит и нам всею душою и мыслию святому и великому его царствию служити и услуги показывати, и не токмо ныне, но и во все время жизни нашея вседушно благодарити и многия благодарения [С. 44] воздавати». Затем Феофан говорит: «Когда его благочестивейшаго и мирнейшаго царя Михаила Феодоровича, самодержца Всероссийскаго, мерность наша собственными очами увидевши, и о данном и дарованном от горняго Божия Промысла великому его царствию расширении и умножении уверившися, то праведно и благопристойно разсудили, что токмо един есть ныне на земли великий и православный царь, а другий, по истине, никто же, яко же он во всей вселенней под небесем и под солнцем». Ввиду же того, что Московская Церковь оставалась без пастыря, собран был, по повелению государя, Собор архиереев в Москве для избрания патриарха. «И на сем Соборе все, проникнутые Духом Божиим, единогласно, едиными устами и сердцем, праведным наречением нарекли и избрали преосвященнаго митрополита, господина Филарета Ростовскаго и Ярославскаго, мужа воистину достойнаго, праведнаго, добродетельнаго, мудраго, святаго и боголюбивейшаго, и неволею призвали на высочайший здешний престол Соборные и Апостольские Церкви, а потом, по правилам св. апостол и по преданиям св. отец, также и прежде нас бывших патриархов, как братий и сослужителей нашего смирения, мы, наименованием и призванием пребезначальнаго Отца и содействием Святаго Духа, возложив руки и совершив над ним подобающее служение, нарекли его Святейшим Патриархом великия Христовы и Кафолическия Церкви в царствующем граде Москве и наименовали сослужебником нашего смирения и прочих патриархов, с которыми ему числиться и поминаться»[33].

[С. 45] Поставление Феофаном в Московские патриархи отца государя Филарета Никитича оказало самое решительное влияние на последующие сношения иерусалимских патриархов с русским правительством. Благодаря этому обстоятельству Филарет Никитич, как ставленник Феофана, всегда относился к нему с особенным вниманием и предупредительностью, исполняя по возможности все его просьбы и ходатайства, вследствие чего между иерусалимскими патриархами и московским правительством установились близкие и постоянные сношения, не прекращавшиеся до самой смерти Феофана, а потом продолженные его преемниками. К обозрению этих сношений мы теперь и перейдем.

От 12 марта 1621 года Феофан писал Филарету Никитичу: «Ведомо буди тебе, пресветлый владыко, что мы, вашими святыми молитвами и милостью благочестиваго царя и помощью всеблагаго Бога, освободилися есми от супротивных вере нашей. Вместе с воинскими людьми киевлены проводили нас до рубежа Волосскаго; малым сказанием объявляем, что ныне пребываем в Волохех, славлючи и величаючи державу царствия вашего. А изде государствует благочестивый Александр воевода, а пониже того, в Мутьянех, сидит Михны воеводы сын, Радул – воевода благочестив, который прежде сего владел и государством – Мутьянскою землею восемь лет, а оттоле после был в Волохех три года, да опять ныне в Мутьянех, а сажает их турской. А про турскаго и про литву про их недружбу похотите ведати, и они и меж собою в не-дружбе, а что не бьется – турской цесарев посол помирил, а еще не утвержено. А во Цареграде патриарх Кирилл, а Тимофея не стало, а во Александрии [С. 46] патриарх Герасим, а в Антиохии патриарх Кирилл, а иные сказывают – Христофор, а стараго Афонасия не стало. А мне и зде годовать до великаго дни, что государь меня не отпустит, и я послал архимандрита своего, да митрополита Вифлиемскаго, что заехал его есми здесь в вотчине Святаго Гроба, с вашею царскою милостынею, да заплатит долг, елико сил станет; потом и аз после великаго дни поеду»[34].

В 1622 году Феофан опять писал Филарету Никитичу с силистрийским митрополитом Иоакимом, приезжавшим в Москву за милостынею: «Просили есмя прежде всего дважды и трижды нужу свою и иныя многия, аще будет дошли (грамоты); еще ныне не велико пишем с преосвященным митрополитом Силистрийским господином Иоакимом, с братом и сослужебником нашим, обрели есмя его во время, как идти, и он всем раденьем хотел придти (в Москву), а вам челом ударити, и про нас и о иных делех будет вам известити вся подлинно. Аще будет время оттоле – из Мутьянские земли, будем писати»[35].

В апреле 1625 года в Москву прибыло торжественное посольство от Феофана, состоявшее из его племянника архимандрита Кирилла, келаря Акакия, дьякона Митрофана, бельца – патриаршего человека Иосифа, архимандрита монастыря Саввы Освященного Григория со старцами.

Архимандрит Кирилл привез государю грамоты от Феофана, вифлеемского митрополита Афанасия, а архимандрит Григорий – от братии монастыря Саввы Освященного.

Патриарх Феофан писал в своей грамоте государю: «Ведомо ти буду велелепный царю: мы, молебники [С. 47] царствия твоего, пребывающие зде во святых и богостепенных местах Господа нашего Иисуса Христа, идеже ему погребшуся и воскресшу и всему миру спасенные страсти и чудеса показавшу – во Святом Граде Иерусалиме, тем подобием терпим и мы днесь бесчисленные нужды, и налоги имеем неизвестны, и неповинно заключаемы бываем от иноплеменных еретиков, и всякое безчестие многое для любви Христовы терпим, еликож и писати не возможем проторей всех и великих долгов, что наложили на великую Церковь Христову и святый и животдарованный Гроб и на нас: до пятидесяти тысяч золотых по счету, и оттого в великое убожество впадохом и в нужду. И николи ж не престанут нам дати покоя зломышленники, наругался хрестьянской вере, и всегда хотят нас изгнати вон от Святаго Гроба и от Лобнаго места, идеже распяша Господа нашего Иисуса Христа. А мы силою Христовою о Боге надеяся, что пресветлое лицо царствия твоего видехом и милостину прияхом, и вперед от державы царствия твоего помощи чаем, против их всегда стоим и не дадим им, нечистым псом, завладети и потесните живодарованнаго Гроба Христа Бога нашего». Далее патриарх просит государя принять посланных его «пресветлым лицом против нашего лица», уведомляет о получении от царя присланной с Иваном Гавриловым и Тихоном Васильевым (нашими послами в Турции) заздравной милостыни и особой – на помин по князе Федоре Ивановиче Мстиславском – и просит, чтобы государь «прислал ко Святому Гробу на высвобождение от тяжкого долгу милостины; а мы развее Бога и вас, великаго государя, инаго помощника и теплаго заступника ко Церкви Христовой [С. 48] не имеем. Буди свободитель и покажи милосердие святаго самодержавнаго царствия своего от нас к посланным нашим для любви святаго и живодарованнаго Гроба и свободитель будеши роду нашему».

В другой грамоте Феофан просил государя сотворить милостыню монастырю св. Саввы Освященного, «за-не же они (иноки этого монастыря) великою нуждою пребывают в той святой обители, занеже арапляня во дни и в нощи их нудят. И пречудно есть во днех сих, как они в пустынях пребывают и держат ту святую лавру, потому что преж сего было близ Иерусалима и в пустыни иорданской 300 монастырей, а ныне только они остались, и днесь пребывают со многими труды и помощью твоею царскою, что прияша твою царскую милостыню, во дни и в нощи молят беспрестанно Бога о твоей святой царской державе, да сохранит вовеки царствие твое, а не имеют ни откуда помощи, развее от Бога и от твоей царской державы, и то пустынное место и святую лавру св. Саввы держат насилу».

Писал Феофан с архимандритом Кириллом и к боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому о нуждах и бедах, претерпеваемых христианами на Востоке от врагов веры Христовой. «Ведомо буди честнейший – пишет патриарх боярину, – что нужды и беды вседневно принимаем от врагов веры нашея Святаго Гроба, что невозможно и писати к тебе от великих бед и от тяжкого долгу, что есть на великие Христове Церкви; а мы все терпим для любви Христовой, и для того послахом ко благочестивому великому царю» архимандрита Кирилла для милостыни, «прими и ты их милостиво и боголюбиво и милостину достойну сотвори им, что тебе благий Бог подаровал [С. 49] для любви Христовой и для Божья и живодарованнаго Гроба». Такие же просительные письма о помощи писал Феофан к Ивану Никитичу Романову, к князю Ивану Михайловичу Воротынскому и к Федору Ивановичу Шереметеву.

Вифлеемский митрополит Афанасий, в особой грамоте государю указывая на великую важность Вифлеема, куда волхвы с Востока принесли золото, ливан и смирну, о котором православные древние блаженные цари радели и куда они «присылали множество казны», извещает, что посланную ему милостыню принял, а теперь снова посылает инока Германа, да примет милостыню от царя, «занеже нам многие налоги и убытки от иноплеменных делаются, да к тому ж обрушилась от многолетства во святом Вифлиеме у церкви одна сторона, и мы молим, да поможеши нам своею государскою милостынею, и мы церковь починим по-прежнему». В заключение просит, чтобы государь прислал «от казны своея, что вам Бог известит», «якоже и персидские цари принесоша ко святому Вифлеему о рожестве Христове дары», «занеже, – поясняет митрополит, – не имеем нигде главы приклонити, разве святыя державы царствия твоего».

Царским указом приказано было посланным Иерусалимского патриарха Феофана архимандритам и их старцам первого мая быть у государя. «И того дни у государя архимандриты и старцы были. А послан по них на подворье с лошадьми и ехал с ними в город пристав их Тимофей Оладьин, а лошади по них посланы с конюшни (царской); а келари и строители и черные попы и старцы шли в город пеши. А приехав архимандриты в город, ссели с лошадей у Посольской палаты и шли в Посольскую [С. 50] палату и дожидалися государева выходу в Посольском приказе, а келари и строители и черные попы и иные старцы сидели в передней палате. А как они в городе были, и в то время были в городе стрельцы в цветном платье без пищалей. А вверх ко государю в золотую палату из Посольского приказа с архимандриты и старцы шел Тимофей Оладьин. А государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Руси в то время был в золотой середней в подписной палате в опашенке в золотной. А при государе царе и великом князе Михаиле Федоровиче всеа Руси были бояре и окольничие и думные люди в опашенках нарядных с кружевы и в черных шапках, а в сенех проходных и по крыльцу были дворяне, и дьяки, и подьячие всех приказов в чистом платье. А как архимандриты и старцы вошли ко государю в палату, и явил государю челом ударить посольской думной дьяк Иван Грамотен, а молвил: великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всея Русин самодержец и многих государств государь и обладатель! Ерусалимского патриарха Феофана архимандрит Кирилл, да Саввинского монастыря архимандрит Григорей, и келарь и старцы вам, великому государю, челом ударили. И архимандрит Кирилл правил государю от патриарха челобитье, и подали архимандриты грамоты. И государь велел грамоты принять думному дьяку Ивану Грамотину и велел государь спросить архимандритов о спасенье и велел призвать к руце. А после того явил государю поминки думной дьяк Иван Грамотен, а молвил: великий государь царь и великий князь Михайло Федорович, всеа Русин самодержец и многих государств государь и обладатель! [С. 51] Ерусалимского патриарха Феофана архимандрит Кирилл привез к тебе, великому государю: мощи великаго чудотворца Николы в серебряном ковчежце, мощи св. великомученика Георгия Победоносца, 2 свечи от Гроба Господня, меру Гроба Господня, вода св. Иордана-реки, в ней же Христос крестися; да от вифлиемскаго митрополита: мощи св. мученика Меркурия; Саввина монастыря архимандрит Григорей привез к тебе великому государю: мощи св. Иоанна Златоуста, мощи св. апостола Нассона, свечи от Гроба Господня, вода иорданская. И государь велел мощи принять казенным дьякам и велел государь сказать архимандритам свое государево жалованье и отпустил на подворье».

После приема у царя подобный же прием посланным Феофана был устроен и у патриарха Филарета Никитича. Особенности этого приема заключались в следующем: «А великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русии сидел в крестовой палате в бархатной манатье и в клобуке с сажеными херувимы; а от государя святейшаго патриарха по левой стороне в лавке сидели Крутицкий митрополит Кипреян, а под ним сидели боярин князь Андрей Васильевич Хилков, да думной дьяк Иван Грамотин. А по другой стороне сидели архимандриты: чудовской Иосиф, да Спаса-Нового монастыря Иосиф, да симоновский Левкий, да андрониковской Геннадей, да богоявленский игумен Илья, да архидиакон Дионисий, да казначей Сергий Ладыженский. А на лавке у дверей сидели государевы святейшаго патриарха Филарета Никитича Московскаго и всеа Русии приказные люди». Когда архимандриты вошли в патриаршую палату, «явил [С. 52] их государю святейшему патриарху челом ударить посольской думной дьяк Иван Грамотин, а молвил: великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русии, Ерусалимскаго патриарха Феофана архимандрит Кирилл, да Саввинскаго монастыря архимандрит Григорей и келари, и старцы вам, великому государю, святейшему патриарху, челом ударили, приехали от вашея государские святительские руки приняти благословение и бити челом о милостыне».

Затем племянник Феофана архимандрит Кирилл «правил великому государю святейшему патриарху от Ерусалимскаго патриарха Феофана, да от Александрийскаго патриарха Герасима челобитье и подал грамоты. И государь святейший патриарх спросил о патриархове Феофанове и Герасимове спасении и здоровье, встав, а молвил: о Святем Дусе братью нашу Феофана, патриарха Иерусалимскаго, и Герасима, патриарха Александрийскаго, как Бог милует, во спасении ль пребывают? А грамоты велел принять думному дьяку Ивану Грамотину», после чего они были отпущены на подворье.

Точно таким же образом посланные Феофана приняты были государем на прощальной аудиенции «на отъезде», как тогда говорилось, причем думный посольский дьяк Иван Грамотин от лица государя обратился к архимандритам с такою речью: «Архимандриты Кирилл и Григорий! Великий государь царь и великий князь Михаил Федорович, всеа Русии самодержец и многих государств государь и обладатель, велел вам говорити: приезжали есте к нашему царскому величеству и к отцу нашему, великому государю святейшему патриарху Филарету Никитичу Московскому и всеа Русии, бити челом о милостыне, и мы, великий [С. 53] государь, и отец наш, великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русин, пожаловав вас нашим жалованьем, велели вас отпустить назад к святейшему Феофану-патриарху, а с вами посылаем мы и отец наш великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея Русин, и мать наша благородная государыня инока Марфа Ивановна, в дар ко Гробу и к распятью Господню золотыя и иная потребная церкви Божии, о чем к нам писал патриарх Феофан в грамотах своих. Да и к патриархам Иерусалимскому и Александрийскому и в Саввин монастырь досылаем с вами нашего и отца нашего великаго государя святейшаго патриарха Филарета Никитича Московскаго и всеа Русин жалованья милостыни. И вы от нас то жалованье патриархом отвезите, а патриархи б, Александрийской и Иерусалимской, молили б Бога и Пречистую Богородицу и всех святых о нашем царском многолетном здравии и о отце нашем, великом государе святейшем патриархе Филарете Никитиче Московском и всеа Русин, и о матери нашей благородной государыне иноке Марфе Ивановне о спасении, и о здравии, и о нашей жене, царице Евдокее, о здравии, чтоб милосердый Бог царство наше устроил мирно и иодировал бы нам благородные чада в наследие государств наших». Точно так же архимандриты приняты были «на отъезде» и точно такую речь выслушали от патриарха Филарета Никитича, причем и царь, и патриарх послали от себя с архимандритом Кириллом грамоты к Феофану, в которых одинаково извещали его о посылаемых ему дарах, просили его молитв, и только в грамоте Филарета Никитича находится такая приписка: «да ваше святительство [С. 54] писал к нам и прислал переводы с греческих с древних потребников о освящении богоявленские воды, о прилоге огня и о иных духовных делех, о которых мы, по совету сына нашего, великаго государя… советовали с тобою, как еси был у нас на Москве, и мы то приняли от вашего святительства любительно и о прилоге, и исправили, и утвердили по вашему совету во веки неподвижно», и затем пишет, что данная ему в Москве Феофаном настольная грамота сгорела во время пожара, почему и просит его прислать новую вместо сгоревшей.