Полная версия
Собрание сочинений. Том 2
В грамоте патриарха, которую привез государю архимандрит Феофан, Софроний после благословения и благих пожеланий царю, его семье и всему его царству пишет: «Ведомо буди державе царствия ти, что тут послахом к святому царствию своих иноков, рабов и сослужебников святаго и живодарованнаго Гроба и [С. 7] чада о Христе возлюбленнаго, смиреннейшаго преподобнаго священноинока и духовнаго отца господина Феофана, великаго архимандрита патриаршества нашего (со спутниками), да приимеши их любезно против нашего лица и сотвори им для имяни Святаго Гроба по обычаю дающею милостину от христолюбиваго царствия також, как давали прежния блаженныя православныя цари; имена их воспоминаются всегда от нас. Ведаешь, благочестия любительный царь, что вседневный наш неизсчетный расход и поношения от агарян и напраслины, страждем и терпим от них здесь во святых местах для ради Христа, а развее Бога инаго помощника не имеем, и заступника и покровителя развее святаго тебя, царя, государя нашего, во днех сих, и на тя держим упование и надежду; и к тебе прибегаем. Да еще в нынешних последних вецех востали великие войны везде, и для того во днех сих ни откуды не бывало ни мало милостынам, и одолжал святой Гроб болши десяти тысящь золотых. И в таком убожестве пребываем, – столь нужно, что и пищею скудны есмя, – Бог весть. А все то терпим для имени Христова, такожде терпим, яки прежние мученики – те день, два или три, а мы во вся дни мучимся для святых мест. Ведомо буди, христолюбивый царь, что в прошлых летех послал есми тут своих мнихов, в летех при блаженном царе-государе князе Феодоре Ивановиче всеа Русии, да приимут святую вашу милостину во имя Святаго Гроба, что дается по обычаю; а ныне не ведаю, что делу помеха, что толикое время тут живут, и не ведаем, живы или мертвы, и пребываем во многих скорбех и тесноте от тягостей великого долгу, что впал Святой Гроб. И послал есми в другой – Кесарии [С. 18] Филиповы митрополита – ныне четыре года, да и тот не объявился… Нужно добре пребываем и да не изнудится Святой Гроб и не обладался б до основания от агарян во днех наших, да возрадуется враг веры нашея и будем в поношение и в посмешество его, для того страждем и терпим близь смерти до века. Посем извещаем святому ти царствию: заступи нас, способствуй и помоги, как тебя просветит благодать Святаго Духа, и буди царствие ти новый соорудитель живодарованному Гробу, как приснопамятный и великий царь Константин, отметаемый сребра тленнаго и погибшаго вечнаго ради жития, и восприимеши семьдесять седмерицею в вышнем Иерусалиме во веки и наследишь Царствие Небесное. А пять елей неугасимых горят во дни и в нощи в честь и во имя богохранимаго ти царствия и в память вечную блаженных и приснопамятных царей Ивана Васильевича и Федора Иоанновича». В заключение Софроний просит государя пожаловать, прислать купить виноградник Святому Гробу с масличными древами для вина церковного и масла и посылает государю от себя благодать, великую милость, благословение и прощение.
25 декабря, на Рождество Христово, государь повелел Феофану быть у него, государя, на дворе. Царь Борис принял его в золотой подписной палате вместе со своим сыном Феодором, причем Феофан поднес государю от патриарха Софрония святыни: образ, обложенный серебром, мощи св. апостола Варнавы – часть от ноги правой, мощи св. Меркурия – часть от ноги левой, мощи св. Пантелеймона – часть от ноги левой, мощи св. великомученицы Феклы – часть от руки, мощи св. мученика Прокопия – ручка правая, мощи св. священномученика Анфима – часть [С. 19] от ноги, камень мрамор Гроба Господня, меру свечи Святого Духа, смирно, святую воду из реки Иордана, древо жезла Моисеева. Архимандриту Феофану на представлении дано было царское жалованье: 6 образов, 60 руб. деньгами, сорок соболей в 25 руб. и другой сорок в 20 руб., два сорока куниц, мех песцовый черевей, лисья шуба в 10 руб. и 1000 белок.[15]
7 февраля 1604 г. по указу государя вместе с другими бывшими тогда в Москве просителями милостыни Феофан со старцами представлялся патриарху Иову, который велел им сесть и расспрашивал, как они шли в Москву и как они пребывают под властью неверных агарян. Феофан отвечал, что многую нужду, беды и тесноту терпят и если бы не милосердие царя Бориса Феодоровича всея Руси, то бы они до конца погибли. Потом патриарх одарял просителей образами, деньгами, соболями, причем «приказал патриарх с архимандритом Иерусалимским [С. 20] к патриарху Иерусалимскому Софронию челобитье», а самому Феофану дал образ, 4 руб. денег, ширинку и затем отпустил просителей к себе на подворье, послав им туда от себя почетный корм вместо приглашения к столу у себя.
4 марта Феофан вместе с Саввинским (т. е. монастыря Саввы Освященного) келарем Дамаскиным (который прибыл в Москву еще в 1590 году и с тех пор жил в Москве) был у государя «на отъезде». «И как архимандрит и келарь пришли ко государю и государь их пожаловал, спросил о здоровье: во спасении ли пребывают? И архимандрит Феофан и келарь Дамаскин били челом на государеве жалованье, на милостыне и на кормех, а говорили: Божиею милостью и вашими великаго государя, царя и великаго князя, Бориса Феодоровича всеа Русин самодержца жалованьем пребываем здорово, и вашим царским жалованьем всем покойны». Тогда государь обратился к архимандриту Феофану с такой речью: «Архимандрит Феофан! Приезжал еси к нам, к великому государю, царю и великому князю Борису Феодоровичу всея Руси самодержцу, и к сыну нашему, царевичу князю Феодору, от Иерусалимскаго патриарха Софрония с грамотою бить челом о милостыне, а в грамоте своей к нам Софроней-патриарх писал о своих скорбях и утесненьи от иноверных, и что одолжал великим долгом, а ни откуда помощи не имеет, развее Бога да нас, великаго государя. И мы ныне вас отпускаем к патриарху Софронею, а с вами посылаем к живоносному гробу Господа нашего Исуса Христа и святаго Его Воскресения Евангелие греческое письмо на престол в церковь Воскресения Господа нашего Исуса Христа, да к патриарху Софронею [С. 21] посылаем сосуды церковные, да репиды, да два пояса к стихарен, да нашие царские заздравные милостыни – шубу соболью под бархатом, да жена моя царица и великая княгиня Марья к патриарху ж сулок сажен, да ширинку, да 300 золотых угорских. А преж сего послал есми к патриарху с кесарийским митрополитом Германом, да с архимандритом Дамаскиным нашея заздравные милостыни 60 сороков соболей, 12 000 белок, 1000 золотых угорских. И Софроней бы патриарх, то приняв, молил Господа Бога и Спаса нашего Исуса Христа у живоноснаго Гроба, чтоб Господь Бог по неизреченному своему милосердию и человеколюбию и для его молитв даровал нам душевное спасение и телесное здравие, и послал бы нам милость свою: помощь и одоление на вся враги видимые и невидимые». А изговоря, государь речь архимандриту молвил: «Архимандрит Феофан! Как будешь у Софронея-патриарха и ты от нас патриарху поклонись», и поклонился государь об руки и приказал архимандриту, чтоб он потому ж патриарху поклонился до долу. Да государь же архимандриту молвил: «Посылает сын мой, царевич князь Феодор, к Софронею-патриарху милостыни 2000 золотых угорских, и Софроней бы патриарх о нас и о нашем царевиче, князе Феодоре, многолетном здравье молил Господа Бога и Пречистую Богородицу и всех святых благоугодивших, чтоб Господь для ради молитв его отпустил нам грехи и даровал душевное спасение и телесное здравие, а мы, великий государь, и сын наш, царевич князь Феодор, учнем впредь к Софронею-патриарху наше жалованье держати наипаче прежняго». После этих слов государь отпустил архимандрита Феофана и келаря Дамаскина на подворье, дав им, [С. 22] сверх обычной дачи на отпуске, архимандриту сорок соболей в 20 руб. и сорок куниц, а келарю сорок соболей в 16 рублей.
С архимандритом Феофаном государь Борис Феодорович послал к патриарху Софронию свою царскую грамоту, в которой писал, что слышав об их скорбях и утеснении от иноверных, как агнцев посреди волков, немало о том пожалел, что святейший патриарх и все православные христиане в тех странах пребывают в таком великом гонении и утеснении от агарян. «Тебе же, отцу нашему, – писал царь, – пастырю и учителю православных велений, во всех сих приключившихся скорбях, подобает быть как непобедимому страстотерпцу, крепким и мужественным, и всех православных христиан утверждать и утешать, и надежды не отпадать, а молить всещедраго и премилостиваго человеколюбца Бога, Господа нашего Исуса Христа, Пречистую Его Матерь, христианскаго рода защитницу, и всех святых, чтобы скорбь вашу на радость преложили и от насилия безбожных освободили». В заключение грамоты, перечислив милостыню, посланную ранее с кесарийским митрополитом Германом и архимандритом Дамаскиным, государь просит патриарха Софрония молить Бога и Спаса нашего Исуса Христа у живоносного Его Гроба о спасении и здравии царя и его семьи, о победе на врагов видимых и невидимых и о мирном устроении его царства[16].
Ласковый и почетный прием, оказанный архимандриту Феофану в Москве царем и патриархом, богатые подарки, какие он получил здесь для себя лично, то высокое уважение, какое царь публично выражал к [С. 23] Иерусалимскому патриарху, то глубокое искреннее благочестие и благоговение, с какими царь Борис относился к святым местам, то желание облегчить участь страждущих в Палестине православных от агарянских притеснений необходимо должны были произвести на Феофана сильное впечатление, внушить ему представление о русских как о народе очень благочестивом, всецело преданном Православию, горячо сочувствующем своим страждущим под игом неверных собратьям, всегда готовым помочь им и с которыми поэтому иерусалимскому патриаршему престолу следует находиться в возможно постоянных и близких отношениях[17].
В 1605 году прибыл в Москву синайский архимандрит Иоасаф, с которым патриарх Софроний писал государю, рекомендуя посланных синаитов, чтобы им дана была царская милостыня, так как [С. 24] Синайская обитель на всякий день имеет нужду и терпит пленение от арабов, находится в великом убожестве от дани агарянской, ее церковные сосуды и ризы заложены за четыре тысячи золотых, и иноки не имеют теперь ни откуда помощи, и потому пусть царь будет вторым создателем обители, в которой ежедневно поминается его имя[18].
Когда в Польше появился Лже-дмитрий, то Софроний, конечно, не подозревавший в нем самозванца, поспешил особой грамотой приветствовать его и выразить пожелание ему благополучно и успешно утвердиться на престоле своего отца, причем просил его не забывать своею милостыней Святого Гроба. «Мы, – пишет самозванцу Софроний, – с сильным огорчением узнали о кончине покойного царя Феодора, блаженной памяти вашего брата, и проливали горькие слезы при получении сего печального известия; но мы забыли все наши бедствия, когда уведомились об открытии, сделанном в особе вашего царскаго величества. Сие известие исполнило радостию и веселием весь Палестинский край. Вельможи и простолюдины, мущины и женщины, все поспешили воссылать благодарственныя мольбы к Всевышнему, которому угодно было, чтобы ваше величество опять было найдено, подобно сокрытому и драгоценному кладу. Мы и все архиепископы, равно как и все духовенство, находящееся с нами, и наша паства, воссылаем к небу мольбы, дабы ваше величество в скором времени наследовало престол своего родителя, блаженныя памяти царя Ивана Васильевича, и дабы дом ваших предков царствовал на престоле царей во веки веков. Бог мира, сердцеведец, сокрушающий и восстановляющий, любящий [С. 25] правоту и справедливость, по Божественной своей силе, может даровать вашему царскому величеству престол ваших предков без войны и без всякаго кровопролития. Но когда милостию Господа нашего Исуса Христа восприимите престол, тогда вспомяните о Святом Гробе Господнем и о Святой Земле и о других местах, освященных присутствием Спасителя. Подражайте благотворительности и великодушию, оказанным Святому Гробу Господню августейшим вашим родителем, царем Иваном Васильевичем, и вашим братом, царем Феодором, который освободил патриарший престол Антиохийский, а потом и Цареградский от долгов, коими они были обременены; окажите ту же милость монастырю Святого Гроба Господня, дабы удовлетворить наших заимодавцев, ибо утеснения турок принудили монастырь Святого Гроба вступить в долг. Сей долг простирается до пяти тысяч червонцев, и мы платим по сорока процентов… Посланным поручили отправиться в Россию к вашему царскому величеству в случае, если исполнятся теплые наши молитвы, и вы вступите на прародительский ваш престол. Если отцы поедут в Россию, то просим вас принять их милостиво, как бы меня самого, и прислать Святому Гробу Господню такое подаяние, какое заблагорассудите, дабы мы могли заплатить наш долг, коим монастырь обременен»[19].
Таким образом, уже патриарх Софроний хорошо понял и оценил важное значение России как тороватой благотворительницы святым местам, почему он всячески старался войти в более близкие сношения с московскими царями Феодором и Борисом и, что особенно любопытно, поспешил еще в Польше приветствовать [С. 26] самозванца как истинного царевича, конечно, в надежде приобрести его особое расположение, когда ему удастся воссесть на московский царский престол. Однако особенно близкие и частые сношения иерусалимских патриархов с московским правительством начались только с патриаршества Феофана.
Глава 2
Сношения патриарха Феофана с русским правительством
[С. 27] В так называемое Смутное у нас время сношения с иерусалимскими патриархами, как и вообще с Востоком, прекратились и возобновились только уже в 1619 году благодаря приезду в Москву самого Иерусалимского патриарха Феофана, преемника Софрония. К сожалению, «дело» о приезде Феофана в Москву не дошло до нас, и нам приходится о его пребывании в Москве говорить только на основании тех отрывочных известий, какие случайно сохранились об этом у современников и ближайших к ним лиц.
Любопытно, как некоторые русские посмотрели на приезд Феофана в Москву. Иерусалимский патриарх Феофан, уверяли они, приехал в Москву не за милостыней, его приезд далеко не был случайным и безотносительным к тогдашней еще совсем не оправившейся от Смуты русской жизни. В одном хронографе по поводу постановления в патриархи Филарета Никитича говорится: «В то время промыслом всем дающего живот излияся боготочная благодать Святаго Духа в сердца благочестивых четверочисленных Вселенских патриарх: Цареградскому, и Александрейскому, и Антиохийскому, и Иерусалимскому, что великая Соборная и Апостольская Церковь Божия, Матере честнаго и славнаго ее Успения русские митрополии, вдовствует не [С. 28] малое время, не имея пастыря, еже есть патриарха. Подвигшижеся от Святаго Духа четверочисленный лик Вселенских патриарх и совещашажеся между себе послами, чтобы им от своего четверочисленнаго и благочестиваго лика послати единаго в царствующий град Москву ко благочестивому царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всеа Ру сии, чтобы, по их благословению и прошению, не умедлил избрати мужа честна и преподобна и во всех добрых делех совершенна, и возвел бы на патриаршеский великий престол, чтобы Божия Церкви Руские митрополии не вдовствовала, и имела бы окормляющаго ю во своем ея божественных догмат благочестии. Избраша же он, четверочисленный и богоносный полк, своего сверстника, мужа честна преподобна», Иерусалимского патриарха Феофана[20]. В житии преподобного Дионисия, архимандрита Троицкой лавры, принадлежащем известному Симону Азарьину, говорится: «Бысть смотрение Божие о умирении руския земли сицевым образом: слышно бо бысть Восточным Церквам како стражет бедне великая Россия от змиеваго гонения, от папы Римскаго изблеванною скверною водою. Растригою и Жигимунтом нарекаемыми царевичами, ядовитыми сими гады, уже 14 лет страждет. Святии отцы, четыре патриархи Вселенстии не вознерадеша о останках, в погибели бывающих исчадиях российских семей, и, посоветававше между собою и со всеми Восточными Церквами, еже бы помощи во время лютые отчаянные напасти, двигнувшеся от престол своих и дошедше Гроба Господня, молиша Царя царем, и Господа господем Иисуса Христа, Бога Вседержителя, да недасть одолети жезлу грешных [С. 29] своего жребия. Избраша убо воеводу крепка, и сильна исполина, могуща тещи путь от востока до запада, которой не имел ни оружиеносцов, ни броней мужеских, но токмо едино слово Божие во устех имуща, могущее розорити тверди не одолеваемые, святейшаго патриарха Феофана, прекраснаго душею и телом, и оградивше его многими молитвами, вместо жертв благовонных, наполниша его слез духовных, их же бы принести ему в пищу гладным всякаго хлеба, слова Божия лишенным в России велицей»[21].
Таким образом, по представлению некоторых русских первой половины XVII века, приезд Феофана в Москву был делом Божественного Промысла, возбудившего четырех Вселенских патриархов позаботиться о поставлении верховного пастыря для осиротевшей Русской Церкви, был следствием особой заботливости старших Восточных Церквей о младшей дочери их – Церкви Русской, пережившей столь тяжелые и грозные для нее времена в смутную эпоху. Господство поляков-католиков в самом московском Кремле, осквернение ими народных заветных святынь вызывали в представителях Восточной Церкви не осуждение, а только горячее сочувствие, что, конечно, было особенно приятно для тогдашних русских, сильно смущенных событиями Смутного времени. В действительности же Феофан приехал в Москву по своей собственной инициативе, без всякого совещания и предварительного сношения с другими восточными патриархами, и целью его поездки было не поставление на Москве патриарха, а получение от русского царя милостыни, которую он действительно и получил, несмотря [С. 30] на разорение государства и бедность царской казны, очень нескудно[22].
[С. 31] До нас дошла в высшей степени любопытная и характерная записка современника-очевидца о том, «как служил Феофан, патриарх Иерусалимский, с русскими митрополиты с казанским Матвеем и со архиепископы», выпукло рисующая, как некоторые русские иерархи относились тогда к тем особенностям церковного чина и обряда, какие у нас были не согласны с тогдашними греческими чинами и обрядами. Записка именно повествует, что когда Феофан пришел в московский Успенский собор и, после обычной встречи, хотел встать в церкви на свое место, спасский дьякон Дионисий заметил ему: «Подиде государь во олтарь, там-де приложишься ко Евангелию, и крестом себя благословишь и властей служащих». Феофан исполнил это указание дьякона и уже потом стал на своем месте. Между тем его архимандрит и архидьякон вошли в алтарь, стали в простых рясках перед престолом и положили было на престол принесенные ими служебники, ризы и стихари. Тогда казанский митрополит Матвей «учал им говорити, чтоб они служебники, и ризы, и стихари с престола сняли, и впредь бы не клали, а стали б на обычном месте и служебники, и ризы, и стихари клали, где пригодится, а не на престоле». Когда греки [С. 32] не исполнили этого требования, митрополит велел было своему дьякону снять служебники, ризы и стихари с престола и положить их куда следует, но греки снова положили их на престол. Тогда казанский митрополит, рязанский архиепископ Иосиф и пришедший в собор местоблюститель патриаршего престола, Крутицкий митрополит Иона стали говорить уже самому Феофану: «Великий господин, святейший Феофан патриарх! наша истинная православная християнская Церковь не приняла сего чина: пришел твой архимандрит и архидьякон во олтарь и стали пред престолом в одних рясках без риз и стихарей, и положили на престол служебники, и ризы, и стихари, а у нас кроме того не ведется, что на престоле Евангелие и крест, а инаго ничего не кладут.
А пред престол приходишь ты, да сослужебницы твои митрополиты, архиепископы и епископы в своих манатьях, а кроме того ни архимандриты, ни игумены, ни протопопы просто не приходят, точию в фелонях и стихарях». На это Феофан ответил: «То-де учинилося спроста, а впредь-де того не будет». Вслед за тем наши иерархи кстати заметили патриарху, что у них (греков) и ризы, и стихарь устроены не совсем так, как бы следовало, на что патриарх ответил: «Бога ради-де указывайте нам по-своему, как-де у вас чин ведется, а я-де рад слушать». В самом совершении службы Феофаном русские подметили некоторые, по их мнению, отступления от истинного христианского чина, что опять вызвало с их стороны замечания патриарху. Например, они говорили ему: «Как-де ты, государь, служил прежде сего и ты-де просвиры заздравные вынимал в херувимскую песнь, а у нас того чину не ведется, и тебе б, государь, [С. 33] тако ж ныне вынимати заздравные просвиры в подобно время с нами, а не в херувимскую песнь». На это замечание патриарх ответил: «И я-де стану действовати по вашему чину, а впредь-де тово у меня не будет». К счастью Феофана, в это время в собор пришел уже давно живший в Москве и хорошо знавший все особенности русской церковной службы грек Арсений, архиепископ Суздальский, который и стал руководить служившим патриархом. Служба пошла было после этого гладко. Но когда Феофан начал возглашать: твоя от твоих, «и в те поры архидиакон ево руку правую положил на левую и коснулся ко святыни дискосу подвинул по престолу впредь правою рукою, а потир левою рукою подвинул». Это действие архидьякона вызвало новое замечание наших властей патриарху. Они говорили: «У нас-де того дьякон не действует, то-де ерейская служба», причем составитель записки замечает: «И они (греки) в том прощение получили, а ни в чем не пререковали, потому что у них, по греху, позакоснели от перваго преданнаго (чина)». По окончании службы Феофан, обращаясь к сопровождавшим его до кельи русским архиереям, говорил: «Просветили-де вы меня своим благочестием и напоили-де жаждущую землю водою своего благочестиваго учения, и на том-де вам много челом бью»[23].
Простодушные, хотя и настойчивые замечания Феофану со стороны русских властей, вытекавшие из убеждения большинства тогдашних русских, что [С. 34] «греки, по греху, позакоснели от перваго преданнаго им чина» и что в чистом неизменном виде он сохранился только у русских, а не у греков, необходимо произвели на Иерусалимского патриарха тяжелое и неприятное впечатление. Из этих замечаний он увидел не только то, что русский церковный чин и обряд в некоторых частностях, в существе, правда, очень мелочных и неважных, разошелся с тогдашним греческим, но что ради этого русские свысока смотрят на современных греков как уже на утерявших нечто из древнего преданного им чина. На этот раз Феофан не счел удобным вступать в какие-либо пререкания и препирательства с русскими властями, а ограничился одним только ироническим замечанием: «Просветили-де вы меня своим благочестием и напоили-де жаждущую землю водою своего благочестивого учения, и на том-де вам много челом бью», которое русские приняли за чистую монету. Но совсем этого дела Феофан не оставил; он решил поднять в глазах русских церковный авторитет современных греков, воздействуя на поставленного им патриарха Филарета Никитича.
В житии преподобного Дионисия говорится, что Феофан отправился в Россию «наполняя всех мира и любве, о правой вере и о делах по Евангелию Божию созидая, утверждал обои пределы, т. е. Великую Россию и Малую. К сему же, соединяя, укреплял единомудрствовати, о еже держатися старых законов греческаго Православия, и древних уставов четырех патриаршеств не отлучатися». Ввиду того что документы о приезде в Москву и пребывании здесь Феофана до нас не дошли, мы не можем точно указать, [С. 35] по какому именно частному случаю Феофан счел необходимым убеждать русских «единомудрствовати, о еже держатися старых законов греческаго Православия и древних уставов четырех патриаршеств не отлучатися», и что именно в тогдашней русской церковной практике он находил не согласным со старыми законами греческого Православия и другими уставами четырех патриаршеств. У нас имеются под руками только два действия Феофана в этом направлении.
На пути в Москву Феофан, проезжая Южною Русью, нашел в тамошней Церкви такой обычай: «В причащении Пресвятых и Животворящих Таин трикратное податие с отделением имен Божиих: Отец, Сын и Святой Дух числением», каковой обычай на возвратном пути из Москвы он подверг в окружной своей грамоте осуждению как обычай, чуждый Православной Церкви и неблагочестивый[24].
Но будучи в Москве, Феофан нашел и здесь тот же самый неправый обычай трикратного подаяния Святых Даров в Таинстве Евхаристии, почему он и обратился к Филарету Никитичу и государю, чтобы они уничтожили этот неправый обычай, заменив его единократным подаянием Святых Даров, как это делается согласно у всех четырех патриархов. Настояния Феофана имели успех. «Тамошний московский архиепископ, – говорит он в другой своей окружной грамоте к южноруссам, – за благочестивым царем тот трикратный обычай покинуть обещались»[25].
Другой случай: перед приездом Феофана в Москву произведено было, по повелению государя, исправление Потребника [С. 36] в Сергиевом Троицком монастыре его архимандритом Дионисием, старцем Арсением Глухим и клементьевским священником Иваном Наседкой. Исправители в молитве на освящение воды в Богоявление зачеркнули слово и огнем («освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем») как незаконную приставку, по невежеству внесенную в печатный Потребник. Книжные исправления указанных справщиков, и особенно упразднение прилога и огнем, возбудило против исправителей целую бурю. Справщиков обвиняли в злостной порче книг и даже в еретичестве, так что прп. Дионисий подвергся заключению в темнице и истязаниям. Прибыв в Москву, Феофан вступился в это дело, добился освобождения прп. Дионисия из заточения и после доставления в патриархи Филарета Никитича постарался оправдать в его глазах сделанные Дионисием книжные исправления и особенно уничтожение слова и огнем, как незаконного прилога. Он обещал Филарету Никитичу навести об этом точные справки в имеющихся на Востоке древних греческих рукописях, что потом (в 1625 г.) и исполнил, после чего Филарет Никитич приказал уничтожить прилог и огнем во всех Потребниках. Но освобождением и оправданием прп. Дионисия Феофан не ограничился, а постарался выразить к прп. Дионисию свое особое уважение и расположение некоторым особенным и чрезвычайным актом.