Квартира

Наконец дверь комнаты открылась, и Ванька вышел в коридор.

– Ну что? – накинулся на него Фролов.

Ванька пожал плечами.

– Нормально. То есть… я не против.

– Но тебе ведь понравилось? Если не понравилось, только скажи – найдем другие варианты.

– Нет, пап. Меня все устраивает.

В дверном проеме появился Юдин. Обведя взглядом Фролова и не заметив недружелюбной старухи, выглянувшей из кухни, он кашлянул.

– Можно вас на минутку?

Ванька покраснел и засобирался.

– Пап, я тебя на улице подожду. Мы ведь домой?

Фролов не хотел домой.

– М-м-м… Да. Но я попозже. Хочешь – езжай один.

Ванька похлопал себя по карманам, ища проездной, поправил сумку на плече и вышел.

Еще пару секунд Фролов и репетитор неловко топтались на узком пятачке у входной двери. Фролов пошел справа – репетитор тоже шагнул вправо, Фролов шагнул влево, но все равно чуть не столкнулся к ним нос к носу. Отпустив смешок, репетитор пропустил гостя в комнату. Фролова нервировало лукавое и понимающее выражение на его лице: будто он замечал неуклюжесть Фролова, но находил эту черту не отталкивающей, а забавной.

Со вчерашнего дня в комнате мало что изменилось. Только на столе теперь лежали исписанные листочки, а из-под дивана на полу торчал уголок журнала.

– Я заставил вас ждать. – Юдин хлопнул себя ладонью по лбу. – Простите, голова дырявая. Обычно мама Роза принимает гостей, но сегодня суббота. В субботу она на даче.

«Зачем ты мне это рассказываешь?» – подумал Фролов. Чем дальше, тем больше он убеждался в том, что репетитор не от мира сего.

– Ясно.

– Хотите кофе?

Фролов хотел.

Дожидаясь кофе, он стоял у эркера, наблюдая жаркое утро разгорающегося августа; за окном качалась тяжелая ветка разлапистого клена. Но больше уличного пейзажа Фролова интересовало само окно – на нем, кажется, даже шпингалеты были дореволюционные.

– Сын у вас замечательный, – сказал Юдин, занося в комнату чайник. Он достал откуда-то две разномастные кружки, щедро насыпал кофе, плеснул кипятку и размешал.

Фролов вздрогнул от звука ложечки, звонко бьющейся о стенки, и отвернулся от окна.

– Значит, вы возьметесь за него?

Вместо ответа Юдин протянул кофе.

– Берите. Сахар в миске.

– Спасибо, – Фролов взял кружку. – Так вы возьметесь или нет?

– Давайте сначала присядем.

Фролов сел на диван, Юдин тоже. Его подвижное молодое лицо оказалось напротив. Фролов старался лишний раз в него не всматриваться: то казалось, что репетитор слишком молод, то, наоборот, что чересчур опытен. Он побаивался людей, сочетающих в себе прямоту и проницательность.

– Я задам один вопрос, только вы не обижайтесь.

Формулировка подсказывала, что именно после таких вопросов люди и обижаются.

– Ваня знает, что вы хотите отправить его в Москву?

– В каком смысле? – переспросил Фролов и, не дожидаясь ответа, продолжил: – В смысле учебы? Конечно, он знает, что после школы надо куда-то поступать.

– Нет, я имею в виду переезд. У меня сложилось впечатление, что Ваня… Ваня очень добрый. Домашний мальчик. Таким ребятам обычно тяжело отрываться от родителей. Мне на его месте было бы тяжело.

– Ну… э-э… да, он домашний. Это плохо?

– Нет.

– Вот и я так думаю. Нет ничего дурного в том, что наши дети не такие закаленные, как мы. В конце-то концов, этому поколению уже не нужно осваивать целину.

Он сказал так, чтобы щелкнуть Юдина по носу: разговор о целине совершенно не вязался ни с обликом Юдина, ни с его манерами, ни с привычным ему миром.

Юдин в ответ лишь улыбнулся.

– Да, вы правы, это совсем неплохо. Но Ване придется в одиночку переехать в другой город и там устроиться. Не то чтобы мое мнение что-то значило, но вам не кажется, что ему будет трудно?

Фролов промолчал. Внутри его смутно клубилось и ворочалось чувство без названия где-то между гневом и восхищением: надо же, какой наглый. Еще ничего не знает, а уже советы раздает.

– Вы поймите, – торопливо прибавил Юдин, – здесь все зависит от желания. Мы с вами можем увлечь парня английским и здорово подтянуть его за год. Но если он сам не захочет ехать в Москву или Ленинград…

– С чего вы взяли, что не захочет?

– Я спросил у Вани, какие у него планы после школы. Он говорит, что раздумывает о радиотехнике. Английский там не нужен.

Фролов стиснул кружку. Предчувствие не обмануло: этот Сергей Саныч говорил так, будто лучше его знал Ваньку. Будто ему хватило получаса, чтобы все понять и просчитать. Теперь он считал себя вправе попрекать Фролова. Мол, вы, дорогой Владимир Палыч, тешитесь мыслью, что ваш сын далеко пойдет. А сынок-то ваш предпочтет остаться в этой богом забытой дыре. У него кишка тонка уехать.

Фролов взял себя в руки и медленно, с расстановкой произнес:

– Вы Ваню не слушайте. Он не любит разочаровывать взрослых. Вы спросили об институте, а он постеснялся сказать, что планов нет. Мое мнение – надо готовиться к институту уже сейчас, а к какому именно, мы поймем в процессе.

– А если Ваня поймет, что все-таки хочет в наш институт, а не в Москву?

– По-вашему, мой сын идиот?

– А что, на радиотехнику поступают идиоты?

– Если у Вани есть возможность уехать в город получше, а она у него есть, зачем ему оставаться?

– Здесь дело не в возможностях. – Юдин покачал головой. – Слушайте, я знаю, как это выглядит. Я лезу в душу и задаю неудобные вопросы. Конечно, уедет Ваня или нет – решать Ване. И вам… и вашей жене…

Про жену он сказал после паузы, будто спохватившись.

– Но я же не просто так вам надоедаю. Вы хотите гарантий, что Ваня поступит в МГУ, а я не могу их дать. Я даже не уверен, что Ваня захочет поступать в МГУ. И сам Ваня в этом не уверен. Как бы мы ни выстроили учебную программу, все может пойти псу под хвост.

– А вам что, деньги не нужны?

– Я просто не хочу, чтобы вы зря их тратили.

Фролов вспомнил вчерашнее «у меня дорого» и то колкое чувство ущербности, которое он после этого испытал.

– Очень… ммм… любезно с вашей стороны. Мне пора идти.

Внезапная смена темы огорошила Юдина. Он встал с кресла. Лицо у него было растерянное.

– Владимир Палыч, вы меня простите. Я совсем не хотел обидеть.

– Вы и не обидели, – солгал Фролов и поставил нетронутую кружку с кофе на столик.

– Решение целиком за вами, и ваши деньги, сын, ваша жизнь – совершенно не мое дело. Просто я хочу быть честным и не обещать лишнего. Извините, если перегибаю. Это со мной бывает.

Фролов подумал: интересно, он так пытается зацепить и удержать? Эти взгляды, улыбки, душеспасительные разговоры про сына, уверения в честности – иными словами, попытки набить себе цену – все это действительно работает? Наверное, да, раз Фролов до сих пор не ушел.

– Мне пора, – повторил он, окончательно разозлившись. Ему уже хотелось уйти из принципа – чтобы Юдин не думал, что его приемчики останутся безнаказанными.

– А что насчет Вани?

– Насчет Вани не беспокойтесь.

– Владимир Палыч…

– Мне правда пора идти.

Юдин проводил его до дверей, бормоча под нос извинения. В темном коридоре они с Фроловым чуть не столкнулись плечами. Буркнув дежурное «до свидания», Фролов вынырнул из коммуналки и, торопясь, спустился по лестнице. Ступенька, вторая, быстрее, быстрее. Выбрался на свет, вдохнул, зажмурился: слава богу.

3

Август перевалил за середину. На излете лета время замедлилось, стало вязким и монотонным, и казалось, что солнце, неподвижное и огромное, все время стоит в зените, лениво вглядываясь в человеческое копошение где-то внизу. Ванька наслаждался последними деньками каникул и редко появлялся дома. Лена тоже где-то пропадала – как подозревал Фролов, встречалась с Сеней, пытаясь урвать час-другой после работы.

Фролов частенько ловил себя на мысли, что придумывает остроумные ответы для репетитора – колкие и злобноватые, с оттенком превосходства. Они бы точно сбили с Юдина спесь. Что может знать о воспитании бездетный, бессемейный, ни за кого не отвечающий человек? Вырастил бы сначала парочку своих детей, а потом лез с ценным мнением в чужую семью.

Это ничем не прикрытое чувство гнева было для Фролова ново. Он давным-давно не испытывал такого яркого раздражения и теперь не знал, куда его деть. Мысленно он возражал репетитору, но где-то в глубине души его грызло сомнение: а что, если Юдин прав насчет Вани? Пару раз Фролов нарочно заводил пространные разговоры о том, как дети уезжают из родительского дома, и спрашивал, куда Ванины сверстники собираются после школы. Ваня в ответ пожимал плечами и отшучивался.

– Хочешь меня сбагрить? Еще чего!

А за четыре дня до первого сентября вскрылось ужасное. За ужином Фролов предложил съездить в универмаг и купить канцтовары.

– Давай в выходные или в пятницу, а то мне завтра еще за книгой ехать к одному студенту. Я не рассказывал? Живет на другом конце города, ехать далеко, но дело стоящее. – Ваня намазал на хлеб большой кусок масла и с удовольствием откусил. – Сеффгесаффч дфал аффрес…

– Прожуй сначала.

– Сергей Саныч дал адрес. Парень у него в прошлом году учился. У него папаша из каких-то важных шишек, у них дома есть иностранная литература. Может дать почитать Конан Дойла. Будем по нему английский изучать.

От неожиданности Фролов замер, не донеся до рта вилку.

– Ты ходишь к репетитору?

– Хожу, конечно, – согласился Ваня. – По средам после обеда, как договаривались.

– Мы не договаривались.

– Э-э-э… да? А я так понял, что все улажено.

Лена переводила взгляд с Вани на Фролова. Фролов покраснел и ковырнул вилкой гречку.

– И сколько уже занятий было?

– Сегодня третье.

– Мог бы предупредить.

– Я думал, ты знаешь.

– И что, ты собираешься и дальше к нему ходить? – все больше раздражаясь, уточнил Фролов.

– Ну… э-э-э… да. Мы прошли тест. Разговаривали. Он проверял, как я на слух понимаю. Кстати, он так здорово по-английски шпрехает – как эти… синхронные…

– Синхронисты, – негромко подсказала Лена.

– Точно.

– А деньги? Кто за это платит?

– Я думал, ты вперед заплатил.

С лица Фролова схлынула краска. Теперь он сидел бледный, до боли стиснув в руках вилку. Лена поглядывала на него с опаской, будто ждала, что сейчас он издаст вопль отчаяния и со всей дури воткнет вилку в стол.

– Короче, завтра я смотаюсь за книжкой, – закончил Ваня, тоже косясь на отца. – А послезавтра, в пятницу, купим канцтовары. Идет?

– Ладно, – сказал Фролов и положил вилку на стол. Его самого напугала собственная реакция. – Прости, что-то я… неверно понял… А что насчет института?

– Что?

– Сергей Александрович говорил, что ты подумываешь о радиотехнике. Это правда?

Ваня неопределенно пожал плечами.

– Не знаю. Возможно.

– Ты ведь понимаешь, что есть варианты получше. Необязательно выбирать из местных институтов.

– Да, пап. Я в курсе.

– Есть Москва, есть Ленинград… Вариантов гораздо больше, чем кажется. Ты у нас способный парень, тебе все дороги открыты. Нельзя рассуждать так, как будто у тебя одна извилина… И не смотри на меня так, я говорю правду. Если здесь что-то не подходит, ты всегда можешь выбрать другой город, а мы с матерью сделаем все, чтобы…

– Знаю, – скупо обронил Ваня. – Давай потом.

– Когда потом?

– До института еще целый год.

– Но решение придется принимать раньше, – возразил Фролов.

– Пап, давай так: сейчас я устал и не хочу говорить.

– От чего ты устал? Ты же ничего не делаешь.

Уязвленный, Ваня отодвинул тарелку и отряхнул стол от крошек.

– Пойду в душ, я место застолбил.

– Но институт…

– Вов, – перебила Лена, – не наседай. Времени еще полно.

* * *

На заводе творилось черт-те что: приближалась сентябрьская сдача отчетности. Пришлось раз по двадцать перепроверять одно и то же; едва дождавшись конца рабочего дня, Фролов с досадой сложил документы в папку, туго перевязал папку тесемкой и поехал к репетитору.

Трамвай напоминал Ноев ковчег – люди возвращались домой после смены, вминаясь друг в друга, толкаясь локтями и теряя человеческий облик. Перетерпев тесноту, Фролов выскочил из трамвая и пошел знакомой дорогой к дому Юдина. У подъезда стоял красный «Запорожец» с распахнутым багажником. Фролов подошел поближе и увидел в багажнике гору яблок. Из-за машины выглянула Роза Эдмундовна и воскликнула:

– Ах, это вы! Здравствуйте-здравствуйте! Снова пришли к Сереже? Семен Семеныч, знакомьтесь, это Вова. Его сын ходит к Сереже на английский.

Из «Запорожца» вылез суховатый дедок в кепке и пожал Фролову руку. Роза Эдмундовна просияла улыбкой. Она обращалась с Фроловым так, будто он был старым другом семьи.

– Ой, Вова, а могу ли я попросить об одолжении? Нам тут нужно забрать яблоки из машины, у меня страшно болит спина, а Сережа ведет урок. Нет, вы видели, сколько в этом году яблок? А еще даже не осень. Я делаю с ними компот и шарлотку. Вы пьете компот?

Фролову дали большое жестяное ведро. Он наполнил его яблоками и понес, шагая за Розой Эдмундовной. На лестнице ему навстречу вылетел Юдин. Оба остановились. Фролов подумал: какой же он нелепый. Глаза голубые, губы красные, на голове какой-то бешеный взрыв кудрей.

– Владмрпалыч, – Юдин опустил взгляд вниз и уставился на ведро с яблоками. – Вы чего?

– Ох, Сереж, прости, – всполошилась Роза Эдмундовна. – Я думала, у тебя урок. Попросила Володю помочь.

– Давайте я, – предложил Юдин и попытался забрать у Фролова ведро, но Фролов его не отдал.

– Нет уж, я сам.

– Сережа, если хочешь помочь, сходи вниз и забери у Семен Семеныча второе ведро. Там еще полно яблок. Володя, заходите. Ведро несите в комнату. Вот сюда.

Пока Роза Эдмундовна хлопотала на кухне, Фролов задержался у окна. С высоты второго этажа ему была видна суета вокруг «Запорожца». Опираясь о капот, Семен Семеныч курил, являя собой пример величавой неспешности. Юдин, напротив, шустро скакал около багажника. Он был неловок. Хватал яблоки и ронял, поднимал и опять ронял. Из каких-то темных глубин выплыло детское воспоминание: Фролову пять лет, он сидит в цирке на Фонтанке рядом с дядей Яшей, а на арене в луче света носится смешной клоун, жонглируя мячами.

Визит затянулся неприлично и неоправданно. Разгрузив машину, Юдин уехал с Семен Семенычем в гараж, чтобы забрать закаточную машинку для банок с компотом. Фролов остался ждать, чувствуя себя идиотом. Роза Эдмундовна уговорила на тарелку супа и, пока он орудовал ложкой, невзначай поинтересовалась:

– А почему вы сегодня пришли – из-за Вани? Как раз хотела сказать, какой у вас чудесный мальчик.

– Какой там мальчик, восемнадцать лет почти.

– Тоже мне! Это разве возраст? Вот посмотрите на Сережу, ему уже тридцать третий год идет, а иной раз такой ребенок… Вот и его мама, царствие ей небесное, всегда говорила: за Сережей нужен глаз на глаз… Возьмите салфетку, не стесняйтесь, я сама ее шила. У нас в соседнем доме прекрасный галантерейный магазин, и неделю назад они выбросили потрясающий отрез ситца.

Фролов опустошил тарелку, взял предложенную салфетку – синюю в клеточку – и промокнул губы.

– Значит, вы пришли насчет Вани? – продолжала Роза Эдмундовна.

– Да, хочу вернуть долг. Сергей Саныч не взял предоплату.

– О, с ним такое сплошь и рядом. Стесняется говорить про деньги.

– Мне так не показалось.

– Дайте угадаю: Сережа наверняка болтал, что у него дорого. – Роза Эдмундовна отмахнулась. – Он одержим идеей, что должен работать только с заинтересованными детьми и такими же заинтересованными родителями, вот и устраивает проверки. Я ему говорила, что глупо отпугивать людей при первой встрече, но он меня не слушает.

В этот момент в дверном проеме появилась кудрявая голова.

– О! Вы все еще здесь! – воскликнул Юдин. – Я боялся, что не застану. Мама Роза, держите машинку. Владмрпалыч, можно вас?

Он произносил имя Фролова сплошной абракадаброй, слегка задыхаясь. Фролов выбрался из-за стола. В суете он почти позабыл, зачем пришел, и, только оказавшись в комнате наедине с репетитором, вспомнил. Юдин закрыл дверь, повернулся к нему и нервно расчесал волосы пятерней.

– Слушайте, это очень хорошо, что вы пришли. Я как раз хотел извиниться. В прошлый раз мы разошлись на нехорошей ноте, и мне показалось, я вас задел. С моей стороны было самонадеянно лезть к вам с советами, и вы правильно сделали, что послали меня к черту.

– Я не посылал вас к черту, – уверенно соврал Фролов. – Я только сказал, что мне пора идти. К тому же вы уже извинялись.

– А… ну да. – Юдин стушевался и снова запустил руку в волосы. – В любом случае еще раз прошу прощения. Я хотел передать вам, что мы с Ваней уже занимаемся, но решил, что он сам вам расскажет. К тому же у меня нет вашего телефона. А вы, наверное, подумали обо мне черт-те что?

– Нет.

– Нет?.. На вашем месте я бы разозлился.

– А я нет, – снова солгал Фролов.

Сам не знал, зачем врет. Просто не хотелось выглядеть злопамятным.

– Забудем. – Фролов достал кошелек из кармана брюк. – Я пришел погасить долг.

– Какой долг?

– За первые три недели.

– А.

– Подзабыл, сколько вы берете за занятие?

Юдин слегка покраснел, кашлянул и назвал сумму. Не так уж дорого – Фролов готовился к худшему. Он пересчитал купюры в кошельке. Уже собирался протянуть Юдину деньги и попрощаться, но тут Юдин брякнул:

– А вообще-то я передумал. Для вас это будет дешевле.

Фролов поднял брови и изучающе уставился на Юдина, втайне радуясь, что у него есть повод рассмотреть его поближе. В голове крутилось плоское и опасное слово – «красивый». Это слово Фролов использовал за неимением более точных определений. В действительности Юдин не был красив: его портил длинный нос и крупные черты лица.

– Я могу заплатить и полную цену, – на всякий случай сообщил Фролов.

– Конечно, можете. – Юдин широко улыбнулся. У Фролова в груди что-то екнуло. – У нас страна возможностей. Вы можете платить, а я могу не брать деньги.

– Но все-таки возьмите. И считайте, что мы договорились. Ваня будет приходить по средам. Рассчитываться буду раз в месяц, вас устроит?

– Здесь слишком много.

– Здесь ровно столько, сколько вы сказали.

– Но я передумал.

– А я нет. Берите деньги и не морочьте мне голову.

Победа была за Фроловым: он вложил купюры в горячую руку Юдина, стиснул чужие пальцы и, замерев на миг, от греха подальше отступил.

Потом он вспоминал, что, кажется, выдал себя именно этой секундой – слишком медленно сжал чужую руку, слишком надолго растянул прикосновение. Надо было просто положить деньги на столик, но Фролов поддался порыву. Он надеялся, что порыв останется незамеченным, но вдруг случилось нечто странное.

Юдин вздрогнул, посмотрел вниз, на деньги в руках, и вверх, на Фролова. Он тоже помедлил, но затем шагнул к Фролову, сокращая дистанцию. Будто хотел удержать какое-то ускользающее чувство, которое повисло в воздухе между ними, но еще не успело растаять.

– Послушайте. Я как раз хотел спросить…

Фролова пронзил испуг. Дистанция стала опасной – он увидел прожилки в голубых глазах, морщинку между бровями и тонкий волосок на плече водолазки.

– То есть… я… – бормотал Юдин. – Я подумал, может быть, вы…

– Извините, – перебил Фролов, – мне уже пора. Жена дома ждет.

Юдин споткнулся и посмотрел на него по-другому.

– Что ж, – сказал он, подумав, – передавайте жене привет.

– Обязательно.

4

Репетитор снился Фролову. Во сне он шел по улице. В руках у него было большое ведро с дурацкими яблоками, он улыбался. Подошел поближе и спросил что-то про жену. Фролов проснулся. На часах было четыре утра. Лена посапывала на другой стороне дивана. Ванька храпел в углу за сервантом.

Фролова терзало расслоенное чувство: и уязвленность, и сожаление, что сон кончился, и жгучий стыд за то, что его хотелось продолжить.

Он смотрел в потолок и думал о том, что надо быть аккуратней. Не стоило убегать от Сергей Саныча, он ведь проницательный сукин сын – вечно что-то додумывает, трактует по-своему, да потом еще и высказывает. Додумает и в этот раз. Надо было дождаться сформулированного вопроса. Сто шансов к одному, что вопрос был безобидный – может, Юдин хотел уточнить, в каких числах производить расчет. И уж конечно, не стоило приплетать к разговору жену. Стремление прикрыться женой выдавало Фролова с потрохами.

Настроение было скверное. Пятничный вечер они с Ванькой провели в очереди за канцтоварами, а в субботу Фролов бросился выбивать ковер во дворе и разбирать хлам на антресолях. К вечеру пришла какая-то девчонка.

– Здрасьте, а Ваня дома?

С виду ей было лет пятнадцать. Высокая и миловидная, с беличьими зубами и блестящими волосами. Ваня охнул и бросился обуваться.

– Пап, это Оксана. Оксан, это мой папа… Все, мы убежали в кино, не теряйте. Буду вечером.

Стоило Фролову закрыть за ними дверь, как Лена, не отвлекаясь от глажки, сообщила:

– Оксанка учится с ним в одном классе.

Фролову не понравилось, что жена знает что-то, чего не знает он.

– И давно они так гуляют?

– Месяца два. Может, три.

– А мне, значит, ни слова… Парню, между прочим, надо учиться, а не за девочками бегать.

Лена только покачала головой.

У Фролова появилось неприятное чувство, что реальность стала ускользать из-под его контроля. В довершение утром первого сентября он столкнулся в курилке с Шуриком Егоровым. Это тоже было так себе впечатление.

– Вовка! – закричал Егоров и с чувством хлопнул Фролова по спине. – Сто лет не виделись.

Фролов вздрогнул и выдавил улыбку.

– А, гражданин начальник. Я вас издалека и не узнал.

– Да иди ты.

Егоров распотрошил пачку сигарет и жестом попросил прикурить. Вид у него был деловитый и вальяжный, как и подобает начальнику. Года три назад Шурик подружился с нужными людьми и перевелся в профком. Теперь он был при деньгах и на хорошем счету, и звали его не Шурик, а Александр Геннадьевич. Фролов во избежание недоразумений перестал обращаться к нему по имени.

– Что-то тебя давно не видать, – сказал Егоров. – Мы в пятницу распекали Пашку Мутовкина. Я думал, уж ты-то точно придешь.

Егоров имел в виду собрание профсоюза – гнусное сборище, на котором культработники, общественники и ярые комсомольцы выступали с обличениями несознательных коллег. Обычно осуждали пьянство и разгильдяйство, но могло прилететь и за другое. После случая с перепутанными бумагами Фролов боялся таких собраний как огня.

– Ты ж у нас образец благопристойности, Вовка. Тебе обязательно надо быть.

Эту мысль Егоров изрек с оттенком ехидства. Фролов подозревал, что так звучит эхо давней обиды. Егоров был злопамятный, как дьявол, и все еще держал в уме, что Фролов когда-то отбил у него Лену.

– Мутовкин – это кто-то из снабжения?

– Да-да, рыжий такой, с портфельчиком.

– И что он натворил?

– Заделался бардом, отрастил бороду и патлы почти до плеч. Девки из кадров предупреждали: Паша, ты зарос как обезьяна, позоришь весь отдел, а к нам на той неделе придут с телевидения. Мутовкину хоть бы что. Ну, мы и сделали ему выговор. Жаль, тебя не было.

– Да я… это… Первое сентября как-никак. Надо канцтовары купить, костюм приготовить… ну и так далее.

– Он же у тебя здоровенный лоб. Сам не справится, что ли?

Фролов пожал плечами и затянулся сигаретой. Егоров улыбнулся еще шире.

– А я уж подумал, ты на выходные к теще на дачу уехал.

– Нет. Может, на следующие.

– Как там поживает Тамара Виссарионовна?

Егоров считал себя бесстрашным юмористом. У Фролова даже зубы заныли.

– Ты, кстати, слышал, что твой дом почти достроили? Я вчера узнавал у нас в профкоме, завод обещает сдать его к ноябрю.

Фролов от волнения уронил пепел себе на брюки и спешно бросился их отряхивать.

– Э-э-э… да… да, конечно… – Ему не хотелось и здесь обнаруживать свою неосведомленность. – Здорово. Уже к ноябрю…

– Я считаю, это дело надо обмыть. Приходите в гости. Двойной повод: у вас с Ленкой квартира на носу, а у нас с Лялей годовщина свадьбы. Грех не отметить, а?

Егоров скорчил рожу, которая означала: в гробу я видел эту годовщину, но сам понимаешь – бабы есть бабы. Затем Егоров посмотрел на часы и спохватился:

– Ох, старик, мне пора бежать. В следующее воскресенье, договорились?

Бодро насвистывая, Егоров исчез за поворотом. Оставшись в одиночестве, Фролов потушил дотлевающий окурок. Пепельницей служила стеклянная банка из-под болгарских консервов.

* * *

Новость о квартире окончательно сбила Фролова с толку. Мысли путались и перескакивали с одного на другое. Не может быть, чтобы к ноябрю. Егоров шутит. Перспектива наконец-то получить квартиру вытеснила из головы переживания о Ванькиной учебе и Сергее Саныче Юдине. Весь день Фролов смотрел в строчки отчета, не видя их. Перед глазами мелькали квадратные метры, комнаты, окна, двери, обои. Фролов размышлял о том, с каким ремонтом сдадут квартиру, и уже прикидывал, как лучше организовать переезд.