И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза

«Характер мой диктует мне? Судьба ли?»

Характер мой диктует мне? Судьба ли?Живу, смеюсь, тоскую, ошибаюсь.Прошу совета – и ему не следую.Не так пою. Не вовремя обедаю.Не тех люблю. Не с теми спорю.Мой дом – на речке, стихи – о море.То страж порядка, то враг порядка —с соседским внуком играю в прятки.Пусть ем не досыта, свободы – вдосталь.Всё очень просто. Всё так непросто.Характер это? Случайность? Рок ли?То – как пружина, то – мямля, рохля.Делам серьёзным не давши ладу,полдня азартно пеку оладьи.Судьба ли это играет мною?Иль я играю своей судьбою?Дышу.Надеюсь.Смеюсь.Тревожусь,боль затая…Живу —покудамне жизньдороженебытия.

«В честь осени или весны…»

В честь осени или весны,а чаще – просто по традициина старт выходят бегуныскрестить надежды и амбиции.Вперёд! И номер на груди,и жизнь уже не жизнь – дистанция,и приз, что где-то впереди, —неужто он другим достанется?!Эх, люди-кони, бег тот спорый —без всадника и без узды…Но вдруг «подстёгивает» «скорая»,взметнувшая сигнал беды.Гудит сирена: дайте путь!Но нет, осталось так немного:дожать… домчаться… дотянуть…до финиша совсем чуть-чуть…Ну как тут уступить дорогу?!Нечаянный свидетель, ялишь одного прошу у Бога:«Пусть в нас, вершащих путь земной,в житейских марафонах стонущих,идущих выбранной стезёйили в своём беспутьи тонущих,с душой, где только тлен и дым, —одно незыблемым останется:желание сойти с дистанции,услышав зов чужой беды».

«Посередине лета и тепла…»

Посередине лета и теплабез тени недовольства и смущеньяона лежит, беспомощно мала,удвоенная собственною тенью.Извечные ослушники в миру,ни обойти, не подойти не смея,два малыша, забыв свою игру,растерянно возвысились над нею.Их башмачки истёртые – в пыли,они еще не знают, как поступят:ногой небрежно на неё наступятили поднимут бережно с земли.Но – в апогее лета и тепла,такого, что трава уже пожухла,она лежит, доверчиво мала —не женщина, не девочка, а кукла.Ну а мужчины – возраст их не в счёт! —решают, как от веку им завещано,с тревогой, не осознанной ещё:игрушка это или… Или – женщина?

«В едином созвучьи…»

В едином созвучьи,в едином мгновеньитак радостно слитыпокой и движенье.Так трепетно слитыв едином мгновеньиулыбка, дыханьеи сердцебиенье,и губы, и звуки,и руки, и плечи —и музыка жизни,и музыка встречи.

«На белом рояле…»

На белом рояле,на белой роялизабытые нотыпечально молчали,и руки в морщинахбессильно лежалина белом рояле,на белой рояли…На белом рояле,на белой роялидве тёмные розыпокорно увяли,и струны, что жилипод крышкой рояляуже не звучали…Давно не звучали.Но, может быть, этопригрезилось мнев коротком, тревожном,нечаянном сне?И стоит проснуться —как тут же, я знаю,откроется взглядукартина иная:там тёмные розы —я вижу, не грежу —прекрасны и свежи,пленительно свежи…Там мальчик, малыш —не достать до педалей! —касается клавишна белом рояле……Те детские пальцы,о, как колдовали…Во сне? Наяву ли?Над белым роялем…

«Хоть атрибуты жизни…»

Хоть атрибуты жизните же, те,я, как во тьме кромешной,в суете:не разогнутьни душу и ни спину…О, Господи… позволь…на миг единый…отринуть мать,дитя своё отринуть,знакомых и родных,весь белый свет,пропасть, исчезнуть,затеряться., сгинуть —так, будто не было меняи – нет…И в этом краткоммиге отрешеньяна гранибытия-небытияприслушаться…и различить движеньеистерзанногособственного «я»,и на мгновеньедух перевести…Вдох – выдох… Выдох – вдох…Легко, неспешно…И от душиусталость отвести,и новое дыханьеобрести,и свет увидетьв темноте кромешной.

«Как поздно я пришла к самой себе…»

Как поздно я пришла к самой себе,когда почти и жизни не осталось,но даже эта горестная малостькак благодать, как свет в моей судьбе.

«Не ведаю, пришлась ли ко двору…»

Не ведаю, пришлась ли ко дворуя этой жизни, или так, чужая…Но если я когда-нибудь… умру…О нет, об этом помолчу пока я.Я помолчу, пока ещё рассветтак будоражит утреннюю землю,пока душа растроганно приемлетдуши другой нечаянный привет.Пока мне часто-часто снится соно выдуманном детстве и забавах,где всё впопад, всё – в такт, всё – в унисон,где всё – победа! Всё – «ура!» и «браво!».Но, просыпаясь рано поутру,я розовые сны отодвигаюи будничное действо начинаю,и в руки тряпку с веником беру.…Но если я когда-нибудь… умру…О нет, об этом помолчу пока я.Я помолчу, пока в одной из книгтак терпеливо ждет меня закладка,пока мой дух не ослабел, не сник,пока мой внук со мной играет в прятки.Пока мне есть, кому сготовить ужин,пока мне этот мир так остро нужен,пока – по всем раскладам бытия —себя живою ощущаю я.

«Я – девочка, которой никогда…»

Я – девочка, которой никогдани книжек не дарили, ни игрушек,чья изначальность – детские года —пуста, как наволочки без подушек.Подросток я – неловкий и худой,чуждающийся шума и веселья,в себя ушедший с детскою бедойтак, как монах в свою уходит келью.Я – девушка, попавшая в тискинескладности своей и невезений,чьи дни полны тревоги и тоски,а ночи – непонятных сновидений.Я – женщина, которая самаза всё платила полною монетой.Я – женщина, чья странная зимав себя вместила и весну, и лето,и осень… Пограничная с зимой,та осень так светла и благодатна…Да, начинала путь с пустой сумой.Да, шла и знала – нет дорог обратных,а есть что есть. И посемуя не кляла пустую ту суму.И потому на жизненном пути(или на крестном?! Что одно и то же…),не повторяя всуе имя Божье,зажав тоску, как камешек в горсти,спокойно пояс затянув потужея наполнялане суму,а душу…

«Исчерпан короткий отрезок покоя…»

Исчерпан короткий отрезок покоя,и что-то опять происходит со мною,и сердце всё чаще дает перебоив мгновения те, где, бывало,оно так спокойно стучало.Порою я плачу… И если я плачу,то это не так уже много и значит.Что ж, пусть, но я тихо и грустно поплачув мгновения те, где, бывалоя так безутешно рыдала.Я вдруг поняла, что уже не спешу,по дому размеренно-тихо хожуи ровно – до странности ровно – дышув мгновения те, где, бывало,мне воздуха не хватало.Я память свою не тревожу напрасно,и всё же тоскую о чём-то неясном,но эта тоска уже нет, не опаснав мгновения те, где, бывало,она меня просто съедала.И гнев свой теперь я легко успокою,чтоб ладить с другими и ладить с собою,и гневаться, знаю отныне, не стоитв мгновения те, где, бывало,я гневом тяжёлым вскипала.Я радуюсь будням, друзьям, юбилеям,я радуюсь, если ничем не болею,я радуюсь чаще и радость остреев мгновения те, где, бывало,я радости не замечала……Всё это, о чём я сейчас рассказала,ещё не настало… Почти не настало.И в этом «почти» я ещё горячусь,вскипаю и гневаюсь, и тороплюсьполадить с собою, поспорить с судьбою…Ах, сердце, прости мне твои перебои…

«Из тьмы незнанья, страхов и недугов…»

Из тьмы незнанья, страхов и недугов,что не избыть, не выплакать, не счесть,я восходила на иные круги,чтоб осознать и выстрадать – «Я есть!»Чтобы понять, что солнце – незакатно,что это я свершаю свой виток…Всё повторяется. Всё так же невозвратно.И не дано нам подвести итог.

«Жива. Живу. И эту жизнь приемлю…»

Жива. Живу. И эту жизнь приемлю.И буду жить до той поры, покаво мне – ещё не высказана – дремлетхотя б одна строка.

«И ни о чем я впредь не загрущу…»

И ни о чем я впредь не загрущу,и о былом не потревожу память.В одну строку всю жизнь я умещу:«Я к вам пришла. Уйдя, останусь с вами».

«Какая есть, такая есть, поверьте…»

Какая есть, такая есть, поверьте,точней сказать, была, а не иначе…Но если кто-то обо мне заплачет,те слёзы после жизни, а не смерти.

«Какая тишь… Какая тишь…»

Какая тишь… Какая тишьна этой боковой тропинке…Прислушайся – и различишь,как пробивается травинкаиз-под земли, из-под камней,лежащих в тёмном беспорядке,из-под запутанных корней,сквозь их разлапистую хватку,как страстно рвётся из тенеттонюсенькое волоконце,чтобы увидеть белый свет,себя явить земле и солнцу,чтобы зелёный свой приветнам донести такой ценою…Лишь так из тьмы – из тьмы на свет! —прорыв свершает всё живое.

«Я в одиночество шагну…»

Я в одиночество шагну,как в склеп,чтоб, отрешившисьот забот житейских,там душу круто замесить,как тестоне на пирог,а на насущный хлеб.

«Раз, по Птичьему рынку гуляя…»

Раз, по Птичьему рынку гуляя,было это, помню, зимой,я купила себе попугая,привезла его в клетке домой.Я ношу ему ветки из леса,и по ним он так весело скачет,и, наверное, это значит —я учла его интересы.Он свободно по дому летаети садится на плечи ко мне,ну а клетка висит на стене,кроме ночи – всё время пустая.Ест он зёрнышки прямо с рукии гортанно о чём-то лопочет…А быть может, он так хлопочет,чтоб избавить меня от тоски.Не беда, что повсюду крошки,мы спокойно живём теперь,словно не было вовсе потерьни в моём и ни в птичьем прошлом.Я учу его говорить,его имя весь день повторяю,только вдруг на его «фьюить»«Дорогой мой…» – неслышно роняю.Так что если когда-то судьбаодиночеством вас испугает,не считайте, что дело – труба,заведите себе попугая.

Баллада о плюшевом медвежонке

Внуку Вячеславу

Он был любим. Он жил, не зная бед,опилками набитый медвежонок.Его хозяин от роду трёх летк нему тянулся по утрам спросоноки ласково Мишуткой называл,и в плюшевые губы целовал,а днём таскал всё время за собоюи мамину, пушистую, соболью,ему на уши шапку надевал.Они и ели из одной тарелки,дружили – и водою не разлить,и никакие зайцы или белкисоперничать с Мишуткой не могли.И, плюшевый, доверчивый, смешной,в счастливый миг забыв про всё на свете,он возомнил, что он живой, иной…А мальчик вырос, как растут все дети…И не был он ни виноват, ни прав —он просто вырос для иных забав.Без этой дружбы, по-ребячьи пылкой,всё изменилось в жизни медвежонка,и даже прохудилась одежонкаи из неё посыпались опилки.И он теперь, растерзанный и жалкий,без лапы и без уха одногосидит на свалке, на обычной свалке,где, наигравшись, бросили его.И смотрит он на пёстрый хлам и лом,на муху, что ползёт по битой кружке,и думает, всё думает о том,как плохо в этой жизни быть игрушкой.

«Мне судьба подарила…»

Мне судьба подарилатяжёлый подъём для началаи привалы дала,чтобы я в том пути отдыхала,и надежду,что я одолею вершину, —всё дала, что смогла,чтобы я восхожденье свершила.Я иду, то срываясь,то вновь поднимаясь,иногда в той дорогеменя настигает усталость,иногда свет надеждыбывает и тускл, и неясен…Ну а если дойду —значит, дар этот был не напрасен.

«Надев броню, «Ты умер для меня!» —…»

Надев броню, «Ты умер для меня!» —мы говорим тому, кто расстаётся с нами,но нас не защищает та броня —и в тот же миг мы умираем сами.И меркнет свет в разгаре бела дняот слов простых «Ты умер для меня!»Но вспоминаем снова мы и сноватринадцать букв – четыре горьких слова,что проступают вопреки всемусквозь годы, что летят и пролетели,отметинами на душе – не теле,что не стереть и Богу самому.…Тем не дано покоя обрести,кто первым их решил произнести.

«Звала я счастье именем твоим…»

Звала я счастье именем твоим…Но нет тебя. Ушёл ты вместе с ним.И сердце так молчанием сжимало,что имени в нём места не хватало.Но имя прорывалось из молчанияи становилось именем отчаянья,и утверждала вечная разлука,что это имя – имя вечной муки.Когда ж звала тебя, с разлукой споря,на это имя отзывалось горе.Со временем и горе замолчало,и стало имя – именем печали.…Теперь всё это в памяти моей,и память эта с каждым днём светлей.

«Уведёт…»

Уведёт,поведёт колея…Может быть,это к Храму дорога?«В добрый путь, —прошепчу тихо яи напутствую мысленно, —с Богом…»

«Ветвей чернеющих узор…»

Ветвей чернеющих узорна зимнем небе так печален…Весна украсит их листвой,согреет теплыми лучамии смоет ту печаль дождями.И лето – кто ему не рад! —свершит положенное дело:оденет землю в свой наряд,день увеличит до предела.И в отведённый ей черёднас осень встретит листопадом…А там уж и зима грядёт,и новый год так близко, рядом.Всё то же, что теперь, что встарь:зима и ветви вновь нагие…Но то уже другой январь,и год другой, и мы – другие.

«Тайный голос…»

Тайный голосмне шепчет в ночи:«Уходиот пустого торга.Не спешини принять, ни отторгнуть.Не спеши.Не спеши…Не спеши».

«Осознаю, почти прожив свой век…»

Осознаю, почти прожив свой век:я – странный и отдельный человек,отдельный от житейской суеты,в которой, что ни говори, погрязла,пряла, чтоб жить, – и не щадила прясла,не ощущала – в жажду! – вкус воды.И всё хотелось мне переиначить,казалось всё то шуткой, то подвохом,как будто куклу приходилось нянчитьвзамен живой, кричащей, тёплой крохи.Но мне тогда была ещё данаживая радость самого простого —я ощущала, медленно и снова,что так прозрачна неба глубинаи многомерно найденное слово,что неба синь так трепетно близкаи красками роскошествует осень…И незаметно проступает проседькак путь к зиме – на ветках и висках.…К своей зиме несуетно шагаяи меньше о несбывшемся скорбя,под грузом лет надежды не теряя,и этот путь мы примем, и себя.

«Села бабочка мне на рукав…»

Села бабочка мне на рукавлетним полднем в саду, у фонтана,и сказала вдруг: «Не лукавь,ты печалишься слишком рано…»«Я печалюсь? Да ты о чём?Я дышу, я любуюсь садом…»«Нет, – вспорхнув ко мне на плечо,мягко ухо щекочет, – не надо…Если можешь летать – летай,только прожитых дней не считай,потому что от этого счётаисчезает чувство полёта.Ох, уж этот мне человек —он не солнце видит, а тень,он считает коротким век,я же знаю, как долог день…»Вот и всё. Мотылёк не при чем,нет его, лукавь – не лукавь…Только ноет к дождю плечо,только ветер колышет рукав,только в воздухе, у лицатихо-тихо дрожит пыльца.

«Всё хорошо, когда отхлынет горе…»

Всё хорошо, когда отхлынет горе,в котором дух твой утопал так долго…Всё хорошо, и даже то, что Волгав Каспийское впадает море.

«Всё вернётся на круги своя…»

«Всё вернётся на круги своя,всё вернётся на прежние круги…»Так когда-то надеялась я,воздевая к ушедшему руки.Всё вернулось на круги своя,но то были не прежние круги.…И с другими я ныне в разлуке.И опять простираю я рукидотянуться до круги своя…И опять это новые круги.Неужели моя колеяне на круги – на муки своя?!Лишь бумага всё терпит. И яопишу неизбывность разлуки!Но не в силах ни разум, ни рукиочертить эти круги своя…Ведь не мы начертали те круги.

«Опасность исчезла – ёж спрятал иголки…»

Опасность исчезла – ёж спрятал иголкии сразу стал добрым, счастливым, неколким.Понятно ежу и любому известно:всему – своё время, всему – своё место.Кто здесь и сейчас может жить интересно,тот, значит, нашёл своё время и место.И будет он добрым, счастливым, неколким —зачем же всё время топорщить иголки…

«Ещё земля плыла в потёмках…»

Ещё земля плыла в потёмкахи утро брезжило едва,два домоседа, старца двас нехитрым скарбом в двух котомкахотправились в неближний путь —на мир неведомый взглянутьда Истины неясный ликузреть хоть на единый миг.Зелёный прутик теребя,шутил один: «Вот будет посох!»«Ты опирайся на себя», —сказал ему другой, философ,«Всё это я давно постиг,я разве глуп?» – спросил шутник.«Ответ присутствует в вопросе», —с улыбкой пояснил философ.И пусть стезя их нелегка,с котомкой справится рука,груз лет – увы! – потяжелее:любая малость одолеетнежданно ослабевший духили нечаянный недугослабит пусть не дух, так ноги…Пока же странники – в дороге.За шагом шаг, за мигом миг,и философствует шутник,что зёрна Истины, как просо,и улыбается философ:«Всё это я давно постиг».К чему им рай? И что им ад?И тернии, что под ногами?Коль Бог в душе и небо наддвумя седыми головами.

«Ни дождь мне не в помощь, ни солнце, ни время…»

Ни дождь мне не в помощь, ни солнце, ни время,ничто не растёт на моём пепелище,и разум причины тому не отыщет —что, если я сеяла мёртвое семя?Но я поливаю ту землю и холю,надеясь – она оживёт, пусть не скоро…А рядом, так близко, зелёное полетерзает меня молчаливым укором.Там ветер высокие травы колышети носятся там ароматы хмельные,там весело бегают дети босые…А я… поливаю своё пепелище.А я поливаю своё пепелище,пусть даже в том смысла никто не отыщет.Упрямо веду и с собой, и с судьбоюнелепый и долгий, смешной поединок.…И вот уже несколько слабых травиноквзошли, наконец, над моею землёю.А разум мой всё не находит покоя:то семя моё прорастает травоюиль ветер занёс в мою землю чужое?Но сердце с подходом таким не согласнои мне возражает: «Не мудрствуй напрасно!Земля оживает на том пепелище?Нет смысла иного, нет радости – выше…»

«Нас хмурая осень…»

Нас хмурая осеньдавно развела листопадами,но боль затаи…Ведь я ещё падаю,все ещё падаю, падаюв объятья твои.Не надо, не надо,не надо, не надо загадывать,что ждёт нас двоих…Я падаю, падаю,падаю, падаю, падаюв объятья твои.Надежда, надежда,как утро, росой и прохладоюменя напои…Надежда на то,что я падаю, падаю, падаюв объятья твои.Нас общей дорогойсудьба уже нет, не обрадуетодной на двоих…В пути одинокомпусть я упаду… но я падаюв объятья твои.И с жизнью прощаясь,ни рая не жду и ни ада я…Тоски не таи,ведь я возношусь, возношусь,возношусь, словно падаюв объятья твои.

«Закон утрат всеобщ. Универсален…»

Закон утрат всеобщ. Универсален.Он – это дух осиротевших спален,с землёю из земли исторгнутых грибниц,душой в душе построенных гробниц…

«Хлеб чёрствый без глотка воды…»

Хлеб чёрствый без глотка водывзамен небесной щедрой манны,чтоб ощущали мы, гурманы,и вкус беды…

Одиночество

Его обличий нам не счесть:оно и знак, и признак,и часть судьбы, и свыше весть,что есть предел у жизни.В пустом дому, как в мире том,где порваны все узы,ты с одиночеством – вдвоём…И нет тесней союза.Среди толпы или в глуши,на празднике и тризнеоно как часть твоей души —не отделить при жизни.И не избыть, и не излить,и не разрушить…В нём только можно поселитьродную душу.

«Вокруг – такая благодать!»

Вокруг – такая благодать!А что вокруг? Леса и травы,и ливень – не найти управы,и трели птиц – не разгадать,и неба свод над головойто серый, то вдруг голубой.Но… разве это благодать,коли её – ни дать, ни взять?Да тем она и благодать,что нам её – ни взять, ни дать,лишь благодарно ощущатьвсем существом – душой и плотью —тот мягкий свет сквозь сумрак плотный,ту нить, связующую нитьмеж нашим «Я» и мирозданьем…И нет мучительней желанья,чем просто быть, дышать, любить,не прерывая эту нить.…А мы терзались – как нам жить,что нанизать на эту нить?

«Всё погрузилось в утренний туман…»

Всё погрузилось в утренний туман.Исчезли краски, стёрты очертанья,безлико и бесцветно мирозданье,всё – лишь мираж, иллюзия, обман.Всё – лишь мираж, иллюзия, обман?!Но есть и я, и тот кусочек парка,который неожиданным подаркомздесь и сейчас мне этой жизнью дан…

«Апчхи! То простуда иль грипп?»

Апчхи! То простуда иль грипп?Ну надо ж, в погоду такую…И вдруг под ногами – гриб,и птаха на ветке ликует.И звонкие трели еёснимают моё беспокойство…То Высшая сила даётмне знаки особого свойства,о том, что – держись не держись —спасёт тяготенье земное,о том, что целительна жизнь,покуда она со мною.

«Мы живём, а потом умираем…»

Мы живём, а потом умираем.Всё, что между, застынет у края…Мы живём или… мы умираем?Я ответа не выбираюна вопрос, что и грустен и вечен.Если холод – топлю свою печкуи готовлю нехитрый ужин,если он хоть кому-то нужен.Не тревожусь – куда мы, где мы,«быть – не быть» – не решаю дилеммы…Коротка наша жизнь или вечна,путь земной наш продолжится Млечным.…Чистой тряпочкой пыль вытираюза мгновенье до ада иль рая.

«На жёлтой берёзовой кроне…»

На жёлтой берёзовой кроне,на фоне небес, в вышиневорона сидит. И воронесегодня труднее, чем мне.Ведь нет у вороны одежды,ничто на земле – не жильё,и даже ни тени надежды,что кто-то согреет её,и стынет у краешка кроны,а ночью – растает во мгле…Мы все, хоть однажды, воронамибываем на этой земле.Но так живописна картина —ворона… желтеющий лес… —что дух из житейской рутинывзмывает до самых небес.Мы все, хоть однажды, поэтамибываем в прозренье своём.Прошу вас, хотя бы поэтому,не будем ругать вороньё.

«Нас дух возносит до вершин…»

Нас дух возносит до вершини – гнёт нам спину…На обе крайности одинпокров накину.

«И будет день…»

(Вариации на тему)

1.И будет день, и будет пищаи для богатых, и для нищих,как свыше верить нам велят…Одни – погрязнут в пресыщеньи,другие – голод утолят.2.И будет день, и будет пищаи для волков, и для телят.Кто травояден – травку сыщет,а те, другие, их съедят.3.И будет день, и будет пищадля нас, голодных и нагих,и каждый свой кусок отыщетили… отнимет у других.Да, будет день. Да, будет пища.И всяк там с в о й кусок отыщет,как предначертано судьбой,тем самым став… с а м и м с о б о й.

«Бегу, спешу, куда-то мчусь…»

Бегу, спешу, куда-то мчусьи, обманувшись, снова верю…И, хлопнув дверью вновь, учусьне хлопать дверью.

«Всё, всё – городское, лесное…»

Всё, всё – городское, лесное,небесное и земное —всё пахнет сегодня весною.И деревом пахнут опилки,шампанским – осколок бутылки,и даже седая старушкас платочком своим надушеннымпахнет девчонкою пылкой…

«Дребезжала ложечка в стакане…»

Дребезжала ложечка в стаканена столе плацкартного вагонапоезда, что шел до Абаканамимо деревенек и перронов,мимо женщин и мужчин усталыхс сумками, бездонными, как вечность,мимо постаментов, мимо свалок,по пути земному, а не Млечному,мимо старых и бесцветных стягов,мимо полустанков и вокзалов,мимо перелесков и оврагов,мимо кладбищ и лесоповалов,мимо крыш, где тонкой струйкой дыманадвое делились жизнь и небо,мимо рыбаков, тянувших невод,мимо барж, причалов… мимо… мимо…Но, не глядя в дали заоконные,в поезде, что шёл до Абакана,на столе плацкартного вагонадребезжала ложечка в стакане.

«Не зови меня больше, не надо…»

Не зови меня больше, не надо,не зови – или будет беда:я растаю от первого взгляда,испарюсь, как под солнцем вода,воспарю из земного облика,то ли тучею став, то ли облаком,поплыву – то ли ввысь, то ли вдаль,словно доли земной не жаль.И оттуда, из выси той дальней,вдруг прольюсь словно дождик печальный…Ты подставь мне свои ладони —нет печали светлей и бездонней.

«Ни к чему нам ветры странствий…»

Ни к чему нам ветры странствий,поиск средств передвиженья, —я ворвусь в твоё пространствоиз пространства отчужденья.Там глаза мне дорогиеи улыбка дорогая,даже если там – другие,даже если там – другая…Дрогнут наши губы, рукикак тогда, совсем вначале,словно не было разлуки,словно не было печали.Та же синяя безбрежностьвысоко над головами…И немыслимая нежностьвновь возникнет между нами.Что теперь нам ветры странствийи диковинные страны —я сама твоим пространствомстану…

Пятый угол

Один… два… три… Один, два, три…И даже есть четыре,четыре, как ни посмотри,угла в любой квартире.Но если боль, как тетива,натянутая туго,и дышится едва-едва,мы ищем пятый угол.И если рядом с нами нетподруги или друга,в свой самый горестный моментмы ищем пятый угол.Наверно, в этом есть резон —в родных пенатахменяет угол зренья он,тот угол пятый:нам очевидней из негоналичье светапод небом дома своего —своей планеты.И потому в момент любой,когда бывает туго,ищите свой, ищите – свой,ищите пятый угол:в него сорваться, как в обрыв,и там забыться,и, угол зренья изменив,вновь возродиться.Один… Два… Три… Один, два, трии даже – все четыре…Четыре, что ни говори,четыре, как ни посмотри,угла в любой квартире.