Роман с фирмой, или Отступные для друга. Религиозно-политический триллер

« – А ведь верно! – подумал я. – Отец спас птенца, и кто он теперь!»

И тут уже стыд за отца, мало того, ненависть к нему за его слабость, за то, что с каждым днем он все больше и больше превращался в ничтожество – все это поднялось во мне. Волна горечи мгновенно смыла всякое теплое воспоминание и о самом отцовском поступке, и о том моем давнем детском восхищении им. Тот случай из детства теперь мгновенно предстал предо мной, молодым, сильным и глупым, уже как проявление слабости и мягкости отца, которые (как я тогда считал) и стали причиной его падения.

– Ты понял?

Я кивнул в ответ, и… нагнулся, чтобы подобрать птенца. Хотел ли я его спасти, невзирая на Серегины ницшеанские эскапады, или сделал это просто из нежелания подчиняться – не знаю, но я сделал шаг, нагнулся и попытался подхватить птенца. И тут же получил такой толчок в плечо, от которого едва удержался на ногах.

Я выпрямился, Серега стоял в полной готовности к продолжению.

– Ты чо?! – спросил я сквозь зубы.

– Я не дам тебе мешать природе!

– Так, да?! – сказал я и бросился на него.

Мы схватились. Я попытался поймать Серегину шею и зажать локтем в так называемый «стальной зажим». Он увернулся и ударил ногой под колено. Падая, я все же ухитрился схватить его за ту самую ногу, которой он меня ударил. Оба оказались на земле. Барахтаясь и бросаясь друг на друга, мы катались и дрались в зарослях как два непримиримых самца в брачный период. В какойто момент мне удалось взять локоть его руки на «болевой», через бедро.

– Все! Все! Ипон! Твоя! – заколотил ладонью по траве Серега.

– Такто! Япон!

Я медленно ослабил хватку и выпустил его негнущуюся руку. Мы поднялись мокрые, красные. Отряхнули себя спереди и потом стали сбивать пыль и мелкую траву друг у друга со спин.

– «Врага должен чтить я в друге своем!» Иди, спасай своего нежильца, – съязвил Серега и, присев в теньке под акациями, стал разминать руку.

Я сунулся в заросли, туда, где сидел птенец. Пусто! Сделал несколько шагов вокруг, раздвигая руками сухие ломкие стебли травы, та же история. Не теряя надежды, я обшарил все кругом в радиусе нескольких метров – птенца нигде не было!

– Что, нету? – Серега сорвал и сунул в зубы травинку. – Я же говорил тебе: природа сама все расставит и решит без нас.

– Как минувшей ночью расставила? – поддел я его остротой с намеком.

Серега глянул на меня с прищуром.

– Ты о чем это?

– Так, ни о чем.

Он выплюнул изжеванную травинку и вдруг сказал:

– А ты задумывался, почему Люда тебе тогда свидание в кустах назначила?

– Не думал и не хочу!

– А… Может, ты решил, что стал ей вдруг милее всех на свете?

– Я сказал: мне это по барабану!

– Вот как, ну так чтоб ты знал: обида ее толкнула. Костян ее на кон поставил, словно дешевую фишку.

– Чегочего? Кто кого поставил?

– Помнишь, тогда в лодке Люда говорила, что Костян себя в карты на кон поставил? Так вот: он поставил не себя, а ее!

– Чтоо! Да ладно! Люду на кон? Не поверю!

– Хаха! Ну пойди, спроси у нее!

– Нет… ну так и что?

– Костян поставил Люду на кон и… проиграл. Потом мотоцикл поставил и тоже проиграл. После этого они того парня замочили.

– Бред!

– Костян поставил на карту ее, проиграл и потом уже поставил свою «керосинку». Люду это обидело смертельно, вот она ему и отомстила!

– С тобой?

– Не скрою, первым в очереди был ты!

– Так что же она сегодня… сейчас!

– Что?

– Влепила тебе… послала…

Серега покривился, но быстро поборол себя и сказал, скрыв досаду за очередной цитатой:

– «В любви женщины есть и внезапность, и молния, и тьма рядом со светом».

Я молчал, переваривая услышанное.

– Ну, а ты… Тебя Костян почему вчера не замочил? И Люду отпустил… с тобой.

– Кишка тонка оказалась!

– Объясни!

Серега поднялся и, потирая руку, спросил:

– Насчет бакена не передумал?

– Ты не ответил.

– Вернемся, узнаешь. Готов?

– Я готов. А твоя рука?

– А без сострадания?

– Идем!

Он кивнул.

***

Полные решимости в одно мгновение мы оказались у воды. Денек был солнечный, легкий ветерок трепал мелкую волну и слепил солнечными бликами. Ничто не предвещало беды.

Мы бросили футболки, носки и кроссовки в траву и с разбегу бултыхнулись в воду. До бакена, красневшего зыбкой точкой на горизонте, было около двух километров. Водохранилище в том месте достигало своей максимальной ширины.

Мы плыли, и ветер помогал нам, задувая с берега. Проплыв около половины пути, мы вышли изпод закрывавшего залив мыса на настоящий, открытый ветрам водный простор. Тут волна стала гораздо гуще и выше. И накатывала она чаще. Но ветер все еще дул со стороны берега, и хотя буйствовал изо всех сил, но все равно помогал нам, подгоняя к цели. Понемногу красная феска бакена становилась все ближе. Ветер и волны раскачивали его, и белая пена яростно хлестала по бокам вылетая изпод днища.

– Уже близко! Ну, кто первый?! – крикнул Серега.

И мы прибавили. Серега опередил меня, быть может, всего на полкорпуса и первым коснулся ладонью шероховатого, скользкого от налипшей тины края.

– Я первый! – крикнул он. – Ты проиграл!

И хохотнув, как безумный, он брызнул мне в лицо, ударив ладонью по воде. Я ответил тем же, и какоето время мы вплавь гонялись друг за другом вокруг бакена, укрываясь за ним и брызгаясь. Свежая царапина от носа «казанки» сияла на красном боку, отчего казалось, что бакен криво и недобро улыбается, глядя на наше ребячество.

– Надо отдохнуть, – сказал, наконец, Серега примирительным тоном. – Залезем на бакен. Посидим, и обратно.

Каково же было наше разочарование, когда выяснилось, что отдохнуть на бакене нам не удастся! На нем не было широких полок или выступов, чтобы присесть. Можно было вылезти из воды, встать на едва выступающий узкий карниз, растопырить руки и, обхватив ими бакен, недолго удерживаться в таком положении, вплотную прильнув к нему грудью. Что Серега и сделал, раскачиваясь вместе с бакеном на волнах. На отдых это было совсем не похоже, и он тут же спрыгнул обратно в воду, дрожа от холода. Солнце неожиданно скрылось, а без него в воде было теплее, тогда как на бакене от холода на ветру сводило мышцы.

Повисев немного на тросах, опоясывающих по кругу днище, мы решили возвращаться.

Вот тутто и началось понастоящему страшное! Легкий бриз, который помогал нам вначале, усилился. Получив свободу на открытой воде, ветер окончательно взбесился и теперь гнал сильнейший волнопляс нам навстречу! В лицо! Заплескивал в нос и в рот.

Мы оба считали себя сильными пловцами, выросли на этих самых водных просторах и с детства плавали помногу и часто. Но так далеко мы никогда не заплывали, и вот оказалось, что классическая техника пловца тут бессильна. При вдохе волна мгновенно ударяла в лицо, вода попадала в носоглотку и сбивала дыхание на «захлеб». Приходилось останавливаться, отфыркиваться и прилагать немалые усилия, чтобы тут же вновь не нахлебаться, держать голову как можно выше над водой, в недосягаемости от мелких и частых волн.

Вот так, барахтаясь, глотая воду и отфыркиваясь, мы плыли все медленнее и медленнее. От бакена мы отплыли не более чем на 150 метров. Берег был еще очень далеко, а силы наши были уже почти что на исходе.

Первым опомнился Серега.

– Помогиииитеееее! – заорал он.

– Помогите! – поддержал его я.

Мы орали и махали руками в сторону берега. Там, сейчас гдето очень далеко от нас, белели и желтели выгоревшие на солнце палатки рыбаков. У них были надувные лодки, и они бы могли нам помочь.

Бесполезно. На берегу ни малейшего намека на движение. Больше того! Мы почувствовали, что начал накрапывать мелкий дождь, и рыбаки, видимо, попрятались под тенты, сидели в тепле и уюте, попивая чаек.

Я перевернулся на спину, чтобы дать немного отдохнуть ногам и рукам. Способ проверенный и надежный. Одно только было плохо! Пока я отдыхал, с каждым порывом ветра те драгоценные метры, что были добыты в борьбе с течением, этим же самым течением отыгрывались в обратную сторону. Пока я пытался восстановиться, лежа на спине, прямо надо мной, высоко в сером небе появился самолет. Он резал тучи красивыми крыльями, прокалывал их стройным фюзеляжем, а турбинами при этом гудел так, что было слышно даже в воде. Мало того, гул моторов нарастал с каждой секундой, и этот факт, несмотря на всю безвыходность моего положения, удивил и отвлек меня. Когда гул заполнил собой все пространство слуха, я машинально приподнял голову над водой и огляделся. И тут же замерзшие от долгого пребывания в воде руки и ноги похолодели еще больше.

«Ракета» с ревом неслась прямиком на меня! Два огромных крыла на скорости приподняли ее стальную тушу, отчего конусообразный киль вылез, поднялся над водой и тускло серебрился, словно чешуйчатое брюхо акулы. Но пугало не это, а то, что стальные проклепанные крылья, вспарывая волну, стремительно приближались к моим глазам как два ножа!

Я рванул в сторону, стараясь уйти с «линии атаки». Внезапно «Ракета», небо, берег заколебались и поплыли перед глазами – в лицо хлестко ударила волна, в нос и легкие вместо воздуха устремилась кислая речная жидкость. Мгновение… и я задохнулся, вода больше не держала меня, она тянула к себе, увлекала в объятия, наполняла меня собой. Еще мгновение, и я окончательно стал бы частью ее. Навсегда! Я забился в отчаянных усилиях, больше похожих на судороги, но вода была сильнее, мягче и тяжелее. И вот, когда сознание почти померкло, чтото схватило меня за волосы и с неимоверным усилием приподняло мою голову над водой. Этим «чтото» была Серегина рука! Как мы оба при этом не попали под «Ракету» – известно только ему, но этого мгновенного вмешательства (и этой руки) хватило, чтобы я откашлялся, отплевался, задышал и пришел в сознание.

– Я понял! – крикнул Серега мне в лицо, когда я, перестав отхаркиваться и дико озираться по сторонам, уставился на него безумными глазами. – Я понял! Мы слабые, и нам никто, никто не поможет!

Его лицо было бледным, губы посинели, зрачки расширены. В них было нечто невероятное и совершенно до сих пор неизвестное – предсмертное смирение обреченного.

Я же, напротив, только что едва не ушедший ко дну и возвращенный к жизни рукой друга, я не верил, отказывался верить в нашу смерть.

« – Ну не может быть, что мы вот так просто возьмем и утонем! Да и за что может случиться с нами такая вопиющая несправедливость! За что!»

Примириться с такой несправедливостью мой юный разум не мог и не хотел! Я верил в наше спасение (хотя для этого должно было случиться настоящее чудо!). Внезапно паника прошла совершенно. Я снова лег на спину и, сносимый волнами, стал про себя повторять слова единственной молитвы, которой когдато научила меня моя бабка.

– Лодка! – вдруг заорал Серега. – Там! Туда! Помогииитееее! – и он рванул навстречу мелькнувшему среди волн предмету слева.

– Помогииитеее! – рванул и я за ним, бросив на то всю энергию молодого живучего тела.

Серега и тут доплыл первым, рискуя опрокинуть лодку, перевалился через борт, я следом.

На веслах сидел рыбак в выцветшей брезентовой штормовке и кепке. Мы, дрожа как два недотоутопленных котенка, съежились на дне лодки. Ритмично взмахивая веслами, рыбак приближал нас к заветному берегу. Он сидел к нам спиной, а за ним, облокотясь на корму, полулежала женщина с вязальными спицами и клубком шерсти в руках.

Ее домашний вид и умиротворенность посреди разыгравшейся за бортом бездны показались мне (особенно на фоне только что пережитого) настоящим подвигом самообладания и достоинства. На холодном ветру да еще и под тонким, противным дождем нас начало колотить, и она, эта замечательная добрая женщина, передала нам с Серегой шерстяное одеяло.

– Вы… вы слышали, как мы орали? – спросил я, подергивая скулой.

– Нет, мы только увидели, как двое барахтаются, и решили подплыть поближе. Вдруг помощь нужна.

Серега молчал, лишь зубы его мелко выстукивали судорожную дробь прямо у меня над ухом.

Радость от спасения была сродни радости второго рождения. Когда первая эйфория прошла, в моей мокрой и озябшей голове вновь начали пульсировать мысли.

Я вспомнил сегодняшнее утро, пробежку, беспомощного птенца… и Заратустру.

Тем временем лодка, шурша, врезалась носом в песок, и мы с благодарностью попрощались с нашими спасителями.

На берегу, оба синие, все покрытые «гусиной кожей», мы коекак переоделись.

– Слуслушай, – простучал я зубами, дрожь все еще била меня не на шутку, – ты… ты скорее всеего нене дождешься приглашения в Америку.

Серега молчал.

– Слыслышишь?

– Да.

– Профессор Сокольников приезжал за тобой вчера с какимито… спрашивал тебя… Конверт показывал. С приглашением. Спрашивал, не знаем ли тебя, не сдаем ли дачу. Ты в это время у Костяна «в гостях» был.

Серега молчал.

– Бабка сказала им, что тебя она не знает и никому ничего не сдает. И я… не сказал. Тогда профессор сказал, что если не найдет тебя, то сегодня пошлет в Америку другого парня. Может, не поздно еще…

– Поздно!

– Да ну! Не может быть! Что деньдругой прям вот так все решает?!

– Дорогой друг! Иногда не то что день, одна секунда, одно слово очень многое решают! Так что пожелаем Коле удачи.

– Кому?

– Николай Накольный с параллельного курса. Протеже профессора. Теперь поедет в Америку по приглашению фонда Софроса. По обмену опытом и для повышения квалификации. А возможно еще для чегото, чего мы не знаем.

Помолчали.

– Жалеешь? – спросил я.

– Кого?! Тебя? – вопросом ответил Серега.

– Об Америке. Ну и о том, что спас такую сволочь, как я.

– Мы все сволочи. И все ангелы. Но не постоянно. То одно, то другое. А Америка… Отец, конечно, расстроится. Даже разозлится. Но… (он улыбнулся) кто б тебя спас, если б я уехал с профессором!

Тут я подумал, что если бы Серега уехал с профессором, то никакого заплыва, скорее всего, и не было бы. В самом деле, что мне было плыть одному на этот злосчастный бакен, с кем тягаться?! Но потом я вспомнил птенца и все что было после, и уверенности у меня поубавилось. Что должно было случиться, случилось.

– Кому суждено быть повешенным, тот уж точно не утонет, – весьма уместно, в тон моим мыслям, пошутил Серега, – думаю, в этом мы сегодня убедились. Жаль профессора подвел.

– Чем же?!

– Раздолбайством своим.

– Как это?

– Да очень просто. Зря ты с ним не познакомился поближе. Он бы тебе глаза открыл на многое.

– Да, наверное. Но ты всетаки скажи, как тебе удалось с Костяном насчет Люды договориться.

– Слушай, ну какая разница как! Итогто сам видел. Хаха! – Серега взялся за калитку. (Я и не заметил, как мы пришли!) – Нам сейчас главное пневмонию не схватить. После обо всем поговорим.

– Нет уж, постой!

Я хотел остановить Серегу и даже успел схватить его за руку, но тут почувствовал, как в глазах засверкали яркие вспышки и забегали черные «мухи». Тут уж стало не до вопросов! Хватаясь за перила, я медленно, почти наощупь, опустился на крыльцо.

– Эй, ты чего! – услышал я откудато издалека (словно бы сквозь вату в ушах) Серегин голос.

Не помню, как я оказался в доме (должно быть, опять Серега помог!). Сознание вернулось, когда я уже лежал под двумя одеялами, заботливо укутанный в них бабушкиными руками. Меня трясло и колотило. Бабушка Тоня напоила меня рябиновой настойкой, а потом (не бросать же второго!), захватив бутылку с питьем и серое шерстяное одеяло, пошла в «пуньку».

***

Я проспал до поздней ночи и проснулся весь мокрый от пота. Коекак сменив вещи, почувствовал такую слабость, будто бы отмахал без остановки километров двадцать. Лежа навзничь на спине с закрытыми глазами, я снова и снова мысленно возвращался к бурным событиям последних дней: Люда, Костян, профессор Сокольников, птенец, Ницше, бакен. То ли от этих мыслей, то ли от того, что опять стала подниматься температура, голова начала гореть изнутри синим угольным жаром.

– Что, крыша едет? – внезапно раздался из угла приглушенный голос.

Я медленно приподнялся на локте, оторвал голову от подушки. Возле старой облупленной печи«голландки», завернувшись в одеяло и едва различимый в темноте, сидел Серега.

– Привет! – хриплым от долгого молчания голосом сказал я. – Ты чего… тут…

– Зашел проведать да заодно (он хлюпнул носом и поплотнее закутался в шерстяное одеяло), заодно возле печки вашей погреться. После двух часов в воде это совсем не лишнее!

– Это да. Меня еще не отпустило.

– Что же не отпустило? – шмыгнул он опять носом из своего угла.

– Да вот все не отпускает одна мысль. Может, скажешь, раз уж зашел!

– А может, лучше в картишки перекинемся, а? – ухмыльнулся он невидимой в темноте ухмылкой.

– Не до картишек мне сейчас! Значит, не скажешь?

– Что пустое болтать! Давай! Пики, крести, буби, черви. Ну!

Он засмеялся.

– Ну! – повторил он опять.

– Ну что ну?!

– Не доходит?

И тут, несмотря на слабость, жар и ввинчивающуюся в мышцы боль, меня осенило:

– Карты! Так ты обыграл Костяна в карты!

И тут же всплыли слова Люды:» – У него в банде все жуткие картежники!»

И Серегино откровение по пути на пляж:» – Он ее поставил на кон!»

– Браво! Браво, мой высоко проницательный друг!

– И он тебя отпустил?! Живым?!

Серега пошуршал одеялом в углу.

– Вряд ли, конечно, отпустил бы. Я уже запах своей крови чувствовал на его ноже. Но тут чтото гдето щелкнуло и вмешалось. В лице профессора и его охраны. Вот так.

– Так они тебя всетаки нашли?!

– Как ни странно, да! Видно, у тех двоих, что с профессором – опыт в таких делах. Огромный опыт. Умеют! Братцаопера выдернули, приехал как миленький! Он с Костяном говорил с глазу на глаз, за дверью. Но ято все слышал! Костян шипел и матерился, а братец ему сказал, что уже и так замял «то дело». Что еще один случай – и Костян сядет. Тогда уже никто ему не поможет. И с малолеткой – с Людой то есть – ему надо завязывать! Тут уже Костян просто зарычал, но… братецопер вошел и сказал, чтобы я валил и девчонку с собой забирал. Те двое, в темных очках, кивнули и пожали братцу руку.

– Слушай, кто же они такие, эти двое?

– Они – «Ведомство».

– Это что?

– Спецслужба новая. Выросшая из хорошо знакомой старой. Ну, понял теперь?!

– Так… не очень…

– Ну и хорошо, что не очень. В общем, профессор обрадовался, думал, сразу поедем вместе в Москву, а я… я подвел его…

– Вот и я не пойму, что же ты не поехал с профессором! Почему вернулся в «пуньку»? Зачем ты сейчас не на пути в Америку?!! Сидишь тут за печкой!

– Ахаха! За печкой… да. Но как хорошо сидим! А Америка… ну, что Америка – это миф. А у меня было дело, которое нужно было довести до конца.

– Дело? Да какое еще на хрен дело.

Меня тошнило и мутило, вело кудато. Мысли (словно гирьки в ведре) перетряхивались в голове, выкатывались словами и падали с языка с сухим и гулким отзвуком.

– Дело. Что ты мне тут втираешь!

В ответ Серега опять засмеялся, еще громче, несмотря на поздний час.

– Как какое! Я же книгу в «пуньке» оставил. А обещал дать ее почитать!

– Знаю я твое чтение! – крикнул (вернее, сипло каркнул) я. – При выключенном свете с… с ней!

– А, так ты все знаешь! – искренне удивился Серега.

– А ты как думал! Дело у него! Ради этого «дела» и не поехал (жар в голове снова начал усиливаться, а с ним и скорость беспорядочно выпадающих слов). Вот скажи: на кой хрен ты вообще комуто нужен? Что ты такое… за тобой ездить, искать, просить нижайше ехать… Спасать от ножа.

– Ну ты и… – И Серега рассмеялся громко, раскатисто, так, что бабушка Тоня (подумалось мне) неминуемо должна была проснуться за стенкой.

Я оттолкнулся ногой от стены и сполз с кровати. Несмотря на отвратительную дрожь в ногах, шагнул и уже протянул руку, чтобы схватить и встряхнуть его, как тогда в акациях, но… схватил лишь чтото легкое, ворсистомягкое! Серое, шерстяное одеяло лежало возле холодной печи на стопке дров. Должно быть, это я сам во сне скинул его с себя. И ни Сереги, ни души, только бабушкин храп за стенкой! Бред, что ли, это был? Галлюцинация?

Нетвердо ступая, я пошел к двери. Желание проверить, чем это было – сном или явью – толкало вперед! Дверной крючок не был накинут, висел вниз – значит, Серега все же мог быть тут?! Сидел в углу. Просто встал и ушел. Быстро ушел, мгновенно!

– Ты куда собрался! – хриплым спросонья голосом окликнула бабушка со своего топчана за перегородкой. И закашлялась.

– Я… воды попить, ба.

– Быстро марш под одеяло! Совсем заболеть решил? Сейчас чаю с малиной согрею.

« – Вот ведь старуха вездесущая и вредная!» – в сердцах подумал я.

Спорить было бессмысленно. Держась за стену я вернулся к себе. Бабушка, кашляя и кряхтя, сползла с топчана. От ее шагов в буфете тонко зазвенели ложки. Через короткое время послышался шум закипевшего чайника. Напоив меня малиной, бабушка снова улеглась, а я ворочался еще долго, прикидывая и так и сяк и все обдумывая с разных сторон свое полуночное видение. Немудрено, что заснул я только под утро, часов в пять, когда гдето на противоположном конце Михалево заливисто гаркнул первый петух.

***

Проснулся я далеко за полдень. Прозрачная ясность в мыслях и легкость во всех мышцах и суставах. Словно бы и не было пропущенных по ним судорожных разрядов высокой температуры, не было и угольного жара в голове. Ничего не было. Молодость и свежесть во всем теле!

– Другато твоего, похоже, нет! – сказала бабушка, когда еще не вполне твердой походкой, но совершенно здоровый я вышел на крыльцо.

– Как нет?!

– А вот так. – Она слила воду и поставила миску с клубникой. – Дверь открыта, ключ на столе. Вещей нет. Ну если только не считать старых кед. Ты куда, Сашок? Каша остынет!

Я почти бегом взбежал на крыльцо «пуньки», распахнул дверь в комнату.

Первое, что бросилось в глаза – аккуратнейшим образом застеленная кровать и стопка белья на стуле в изголовье. Второе – стол, как бы в контраст с кроватью заваленный кучей книг. Кастанеда, Бах, и сверху эту беспорядочную кучу интеллекта венчала потрепанная, но все еще притягательно яркая оранжевая обложка. «Заратустра»!

На гвозде, вбитом в стену, висели плавки и пляжное полотенце, а в углу стояла пара стоптанных кроссовок.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Серега уехал.

Бросил все, что составляло главный летний интерес его жизни, и исчез. Возможно, таким образом он навсегда попрощался с иллюзиями детства. И хотя впереди у нас еще были не одни студенческие каникулы, в Михалево он больше не приезжал.

– Вот так, бросил все, что душа любила, и сбежал. Даже с другом не попрощался. Спасибо, хоть ключ оставил.

– Ба, что ты говоришь! Он… он мне вчера жизнь спас, а ты ключ!

– Хм… выгода, значит, какаято у него была. Своя.

– Ба, да какая выгода! Он в Америкуто не поехал, может быть, по нашей вине. Почему, ну почему ты так к нему!

– В Америку?

– Да! Вместо него поехал другой студент. А профессор хотел… да ты сама слышала!

– А он, твой друг, самто этого хотел?

– Ну… кто б на его месте не хотел? – сказал я уже не слишком уверенно.

– А ты уверен, что в Америку? Ты видел этих двух с ним вертухаев.

– Кого?!

– Вот именно! Кого! И сразу: «сдаете, не сдаете?»

– И что же? Ну почему было не сказать, что Серега просто живет у нас.

– Может быть, и можно было.

Бабушка вдруг както резко сникла, даже ростом стала какбудто меньше, села на скамью у окна. Вздохнув тяжело, поджала губы.

– Может, и можно было, – глядя вниз, на безвольно скрещенные на коленях сухие жилистые руки, повторила она. – Только когда в тридцать седьмом за моим дядей Егором (двоюродным, значит, прадедом твоим) вот также пришли, то тоже очень мило спросили.

– Что, что спросили?

– А то и спросили: «Не хотите поехать в Америку по обмену опытом? С их фермерами». Ну или кто там у них.

– А он?

– Ну, а он возьми и согласись. Сосед, например, Мишкин дед покойный, тот отказался. Даже выступил в колхозном клубе на собрании с речью. Зачитал по бумажке. Мол наше советское сталинскомичуринское земледелие самое передовое, и ехать надо им к нам, а не наоборот. Ну, а дядька – тот «поеду и поеду». Хочу, говорит, мир повидать да как люди живут, посмотреть. Да присмотревшись, поучиться койчему полезному. И подписал бумажку.

– Какую бумажку?

– Через неделю такие же вот «архангелы» за ним и приехали. Собрал дядя Егор вещички в узелок и поехал. В «Америку». Больше мы его не видели, сгинул без следа. Детей его – братьев моих двоюродных – мои отец с матерью к себе забрали. Не бросили и в люди потом вывели. Теперь понял, Сашок?!

– Ба, но сейчас ведь не тридцать седьмой год! Ты же смотришь телевизор. Страна, нет, империя вотвот развалится, это же почти все открыто говорят!