Новая судьба

– Я из области подтяну, – кратко сообщил он.

– Если потребуется, мы можем и из других городов людей вызвать, – предложил Вадим.

– Оставим, как вариант, а пока попробуем справиться своими силами, – ответила я и вздохнула: – О, господи! Дай-то бог, чтобы Владимир Иванович побыстрее разобрался с ситуацией там, в Австралии и сразу же вернулся. Нам же с вами надо сейчас использовать отпущенное нам время максимально эффективно и выявить не только источник опасности, но человека, который нам угрожает. И… – я помедлила, – желательно выявить того, кто нас об этой опасности предупредил – он, наверняка, знает многое. И поэтому у меня вопрос к вам, Вадим Родионович, – я повернулась к нему, и он с готовностью ответил:

– Сделаю все, что только могу.

– Не сомневаюсь, – отозвалась я. – Вы, как никто из нас, знаете о деятельности фирмы все в мельчайших подробностях, поэтому подумайте хорошенько и скажите, откуда может исходить опасность, о которой нас предупредил неизвестный теперь уже без всяких кавычек доброжелатель?

Вадим задумался, глядя прямо перед собой, но вот взгляд у него при этом был такой, словно он смотрел внутрь себя, а потом, наверное, перебрав в уме все немалое хозяйство Семьи, медленно сказал:

– На данный момент я не вижу ни одного другого источника опасности, кроме… – он замолчал и невесело посмотрел мне в глаза.

– Я поняла, – кивнула я. – Судоремонтного завода. Я права? – Теперь уже он кивнул. – Все в курсе этой историй? – обратилась я к мужчинам.

– Я не в курсе! – тут же вылез Григорий. Ох, и любопытный же чертенок!

– Хорошо! Тогда специально для тебя и вкратце. 20-го июня Павел Андреевич должен унаследовать чуть меньше 75 процентов акций этого завода. А на него в силу ряда причин имеет виды потомок его дореволюционного владельца, живущий ныне в Колумбии Готтфрид фон Лоринг, который через местную инвестиционную компанию «Доверие» владеет всеми оставшимися акциями, и надежд на то, что он отступится, лично я не питаю.

– Я наводил справки о его финансовом положении, – дополнил меня Вадим, – и могу сказать, что оно сейчас весьма плачевно – он потратил практически все свое состояние на то, чтобы заполучить завод, и у него не остается другого выхода кроме как идти до конца, иначе он разорен. А поскольку мы не получали от «Доверия» никакого предложения о продаже акций этого завода…

– То это может значить только одно, – закончила за него я, – что методы, которыми он собирается действовать, к сфере легальных не относятся. Посвящать нового человека в свои планы Лоринг не рискнет, а это, в свою очередь, значит, что действовать он будет снова через Аркадия Анатолиевича Коновалова. И чегой-то мине мнится, что это «липовое» письмо якобы из Австралии дело рук этого неуемного господина. А поскольку Павел Андреевич изначально планировал вернуться завтра, то Коновалов, хоть дерись, уже в городе и готовится нанести удар. Ему во что бы то ни стало надо вынудить Павла Андреевича отказаться от наследуемых акций в пользу «Доверия» и, добиваясь этого, он ничем не побрезгует! – и я яростно ткнула окурком в чайное блюдце.

– Подождите, Елена Васильевна! – встрепенулся Вадим. – Но я прекрасно помню тот наш разговор, когда Владимир Иванович сказал, что, обнародовав неблаговидные делишки и склонности этого человека, он его не только от серьезных людей отсек, но и создал для него совершенно невыносимую в России обстановку. Так что он, скорее всего, и из страны-то уже уехал!

– Ваши бы слова да богу в уши! – вздохнула я. – Да только сомнительно, что этот подонок от нас так просто отвяжется. Я имела неудовольствие встречаться с этим мерзавцем, – скривившись, сказала я. – Хитрый! Умный! И скользкий, как змея! Мы с Панфиловым ему прошлым летом довольно чувствительно на хвост наступили, так что он сейчас совмещает приятное с полезным: и поручение клиента выполняет, и нам хочет отомстить, о чем меня Пан, кстати, еще тогда предупреждал. Олег Александрович! – я повернулась к Кошечкину. – Досье Коновалова у нас имеется?

– А как же! – удивился тот и, тут же поднявшись, скрылся в соседней комнате, а я тем временем продолжала рассуждать:

– От того же, что мы эту тварь от серьезных людей отсекли, нам в данной ситуации только хуже. На Филина у нас очень сильные рычаги воздействия имеются, а на отморозков неуправляемых, которым море по колено – нет. А ведь они гораздо опаснее самых матерых уголовников, потому что ни законов, ни авторитетов не признают. И нам надо будет в случае необходимости против них оружие применять. Охохонюшки-хо-хо! – вздохнула я и, встав, начала расхаживать по комнате, рассуждая вслух: – Итак! Совершенно ясно, что против нас играет Коновалов. Но в России ему теперь в силу ряда очень, ну, о-о-чень серьезных причин надолго оставаться нельзя, отсюда и его стремление решить свою проблему одним махом. А, что это значит? – спросила я, поворачиваясь к мужчинам, и сама же ответила: – А значит это то, что и Лоринг скорее всего… Да нет! Он обязательно уже в городе! Потому что Коновалов, как рассуждает? Сейчас у «Доверия» блокирующий пакет акций, который фактически уже, пусть и неофициально, принадлежит Лорингу. Аркаша неизвестным нам пока способом собирается вынудить Павла Андреевича отказаться от акций в пользу того же «Доверия». Таким образом, все сто процентов будут через два с небольшим месяца принадлежать его клиенту, потому что переоформить акции на Лоринга – дело чисто техническое и участия самого Коновалова не требующее. Вот он и сможет с чистой совестью свинтить из России. А из этого следует, что опасности для жизни Павла Андреевича нет, потому что оттягивать вопрос с акциями еще на восемь месяцев, чтобы выкупить их потом у его наследников…

– Думаю, что Лоринг на это не согласится, – уверенно сказал Вадим и впервые на моей памяти пошутил: – Его финансы громко поют романсы.

– За-ме-ча-тель-но! – совершенно искренне сказала я. – Теперь нам надо определить, кого Коновалов себе на подмогу завербовал. К Филину он не сунется, это ясно. К местному отребью? Да нет! – возразила сама себе: – У него с ним связи быть не может. Уровень у них совсем разный – он-то в Москве среди серьезных криминальных авторитетов вращался. Где он местных бандюганов найдет? Как он на них выйдет и как докажет, что он не засланный казачок? Чем он их может привлечь? – обратилась я к Пончику, который по своему обыкновению старательно гладил свою бритую голову, чтобы лучше думалось.

– А черт его знает, Елена Васильевна! – тут же отозвался он. – Но только я так мыслю, что никто из местных против Павла Андреевича пойти не решится. Даже спьяну! Это же верное самоубийство! Скорее, он с собой парочку головорезов привезет.

– Э, нет! – возразила я. – Это для него Баратов родной! Он тут каждую щель знает! А вот, как они в незнакомом городе работать будут? А?

– Так мы же не знаем, сколько времени они уже в городе? – в свою очередь возразил мне Солдатов. – Может, они уже все изучить успели?

– Черт! – выругалась я. – Значит, будем плясать от Коновалова и… И от Лоринга! Связь у них обязательно должна быть!

– Но не обязательно личная! – возразил мне Колька. – Скорее всего, по сотовому или по электронной почте.

Ответить ему я не успела, потому что в это время с толстой папкой вернулся Олег и собрался, было, протянуть ее мне, но я остановила его и, плюнув на все официальности – не до того тут же стало! Можно сказать, земля под ногами горела! – сказала, переходя на «ты»:

– Олег! Найди самую лучшую из последних фотографию этого подонка и пусть Гришенька нам ее размножит. Сможешь? – я повернулась к парню.

– Легко, Елена Васильевна! – как это модно сейчас у молодежи, отозвался он. – Сколько экземпляров?

– Давай сто штук для начала! – приказала я и снова обратилась к Олегу:

– Дай ему еще фотографию Готтфрида фон Лоринга. Пусть тоже размножит. Штук десять – больше не надо. Так! Теперь слушайте, что нужно будет сделать! Тебе, Олег, изучить это досье, как «Отче наш», и выявить возможную «лежку» этой сволочи. К Самойлову он не сунется – слишком близко.

– А это кто такой? – тут же встрял Григорий.

– А это его доверенное лицо в Баратове, – объяснила я. – Владелец местной инвестиционной компании «Доверие». А, впрочем… – задумчиво протянула я. – Аркаша тоже может рассудить, что в самом очевидном месте мы его искать не будем и отсиживаться именно там. Так что, – я повернулась к Солдатову, – завтра, когда Самойлов уйдет в офис, его квартиру нужно будет аккуратно посмотреть и, если Коновалов там, брать без долгих разговоров, а, если его там нет, то понатыкать «жучков» везде, где можно, и слушать днем и ночью, а самого Самойлова пасти, как любимую овечку, и глаз не спускать.

– Понял! Сделаем! – кивнул Светлов, а я продолжила:

– В гостинице Аркаша тоже вряд ли поселится. Даже по подложным документам. Но вы, – я ткнула очередной сигаретой в Пончика, – их все равно все проверьте! Основное же внимание – частному сектору! А вот Лоринг, скорее всего, именно в гостинице, потому что прятаться в какую-нибудь дыру, где сортир во дворе, ему баронская спесь не позволит. Так что, снимай, Семеныч, на эти поиски всех своих людей и отовсюду! График работы – двадцать четыре часа в сутки! Тем, кто будет проверять гостиницы – фотографии Коновалова и Лоринга, а всем остальным – только Коновалова и вперед! Пусть прочешут город частым гребнем. Есть еще один вариант: это друзья детства, одноклассники, однокашники, любимые девушки… Это уже тебе, Олег! Выяснить, – я кивнула на в досье, – где учился, где жил в детстве, с кем дружил… Ну, не мне тебя учить! – тут я увидела, что Олег удивленно вытаращился на меня, и вопрошающе посмотрела на него, но ответить он не успел, потому что у меня в голове выстрелила мысль и я, хлопнув по столу, ругнулась: – Черт! Он же бисексуал! Значит, у нас не только любимые девушки, но любимые мальчики прорисовываются! Семеныч! – я повернулась к Солдатову. – Ты среди баратовских гомосексуалистов агентурой не богат?

– Тьфу! – гневно сплюнул Пончик. – Нашла, что сказать! – и вздохнул: – Господи! Неужели еще и среди них искать придется?

– Видимо, да, – я развела руками. – А что? Неоднократно описанный в литературе способ спрятаться. Причем Коновалову для этого даже и притворяться не придется.

– Ладно! – хмуро согласился Семеныч. – Подумаю я, как к этому меньшинству подход найти! – и пробормотал себе под нос что-то явно очень нецензурное.

– Ну, все всё поняли? – подытожила я и Кошечкин с Пончиком согласно кивнули. – Кирилл Владимирович! – я повернулась к нему, и он подтянулся на стуле. – Среди ваших людей есть кто-нибудь, знакомый с оперативной работой?

– Нет! – покачал головой он. – Только бойцы и технари.

– Паршиво, однако! Где людей-то для этой работы взять? Ведь своими силами мы до морковкиного заговенья искать будем! А время поджимает!

– А в милиции! – тут же предложил Вадим.

– Предлагаешь мне написать заявление в райотдел по месту жительства? – мрачно пошутила я.

– Зачем? – невозмутимо ответил он. – Мы вполне можем обратиться к начальнику областного управления.

– Да? – удивилась я. – Вообще-то, это мысль… Но я с ним не знакома.

– Да вам и не надо! – небрежно отозвался Вадим. – Достаточно того, что он о вас знает.

– А что? – уже всерьез призадумалась я. – Это вариант. Если мы его, как следует, заинтересуем… Олег! Что представляет собой этот деятель?

– Самсонов Валентин Михайлович. Генерал-майор, – тут же с готовностью начал кратко перечислять Кошечкин. – Два года до отставки. Берет, но край видит и с особо грязными делами не связывается.

– Угу! – кивнула я. – А у нас на него что-нибудь есть?

– Конечно! – мягко улыбнулся Олег. – Как и на всех остальных, которые хоть что-то представляют собой в нашей области.

– Прекрасно! – подытожила я. – Значит, сегодня же… О, черт! Сегодня же воскресенье!

– Ну и что! – возразил Вадим. – Елена Васильевна! Вы просто пока не представляете себе своего нынешнего положения! Достаточно позвонить ему домой или на сотовый и он прибежит сюда, как миленький!

– Да? – удивилась я. – Ну, тогда звоните ему и договаривайтесь о встрече, но не здесь, а в Управе – не нужно ему видеть, что здесь творится.

– На какое время назначить встречу? – Вадим с готовностью потянулся к телефону.

– Да, если б я сама знала, как здесь дела пойдут, и когда я освобожусь? – вздохнула я. – Скажите просто, что я подъеду к нему после трех.

Вадим тут же начал названивать Самсонову, а я, тем временем, повернулась к Солдатову и спросила:

– Семеныч! Как у нас с агентурой в неблагополучной среде?

– Все мои связи – только в Пролетарском районе, – тут же отозвался он. – Я недавно с одним таким человечком встречался по делу… – он снова начал усиленно гладить свою голову. – Короче, после смерти Наумова Дьяк весь район подмял. Поднялся так, что только ой! У него кроме всякой швали около полусотни бойцов и почти все из них кровью повязано – сила серьезная. Начальник райотдела с ним на «вы» и через «пожалуйста» разговаривает…

– Даже так?! – поразилась я. – А ведь Прокопов мне неслабым мужиком казался!

– А он и был такой! – с горечью возразил мне Семеныч. – Да вот только, когда сыну твоему из-за угла какой-то гадостью в лицо брызнут, а потом изобьют так, что парень теперь инвалид на всю жизнь, а потом по телефону предупредят, что и дочь в случае чего такая же участь ждет, вся сила куда-то враз уходит.

– Вот мразь! – с ненавистью выдохнула я. – Надо будет с ним попозже разобраться! Когда ситуацию утрясется!

– Валентин Михайлович будет ждать вас у себя в кабинете, начиная с трех часов – сказал, между тем, Вадим, кладя трубку, и добавил, показывая, что и за нашим разговором он тоже следил: – У Владимира Ивановича обширнейшие связи среди этого контингента, но, насколько мне известно, он их никому не передавал. Эту часть работы он проводит только сам.

– Вот вам и еще одна причина, по которой Панфилова нужно было выманить из города! – безрадостно подытожила я, оглядывая собравшихся, и вдруг увидела, что Григорий, достав из цветного принтера отпечатанный портрет Коновалова, положил его на стол и, закрывая на нем ладонями то волосы, то подбородок, стоит над ним и самым внимательным образом рассматривает. – Ты чего, Гришенька? – мгновенно насторожившись, спросила я.

– Да лицо очень знакомое… – не отрываясь взглядом от листа, задумчиво сказал он. – Особенно глаза… Вроде бы видел я кого-то очень на него похожего… И не так, чтобы давно…

– Гришенька! – почти простонала я. – Вспоминай, родной! Вспоминай!

– Да нет! – с сомнением в голосе буркнул Солдатов. – Это вряд ли! Не стал бы Коновалов в своем родном виде по городу шляться! Постарался бы как-нибудь внешность изменить! Бороду, там, нацепил или…

– Вспомнил! – радостно крикнул Григорий. – Точно вспомнил! Усы! – и, видя недоверие на наших лицах, заторопился: – Репнины на прошлой неделе малышей своих в цирк возили, ну вот и я ними поехал – я же там не был никогда! А потом мы в кафе зашли! Ну, что прямо напротив! Как же оно называется? – он яростно теребил мочку уха.

– «Муравейник»? – осторожно подсказала я.

– Точно! – обрадовался он. – Вот там я его и видел! Только волосы у него светлые были, а не темные, как на фотографии.

– А почему ты обратил на него внимания? С кем он был? Один? – мы дружно засыпали Григория вопросами.

– Он с мужчиной каким-то был, – напряженно глядя перед собой, словно стараясь воссоздать ту картину, говорил Григорий. – Только тот ко мне спиной сидел… Они разговаривали… А этот вот, – он потыкал пальцем в портрет. – Он вел себя странно: руку к лицу поднимет, за ус себя ухватит, а потом гладит его… И так несколько раз. Потому-то я на него внимание и обратил.

– Ну, конечно! – воскликнула я. – Ты же видишь, что у него крупная черная родинка над верхней губой! И он привык, когда думает или волнуется, на ней волоски теребить! Я это своими собственными глазами видела, когда в Москве с ним встречалась! А родинка эта – такая особая примета, что лучше и не надо! Вот он ее усами и закрыл! Все! – я облегченно вздохнула и посмотрела на Семеныча: – Выяснить у Репниных, какого точно числа это было, и потом в кафе! Бармена, официантов и всех прочих трясти, как грушу! А ты, Олег, – я повернулась к Кошечкину, – пока досье изучи.

Олег согласно кивнул головой, а Солдатов, угрожающе прорычав:

– Да я из них сам лично душу вытрясу! – уцепил пачку портретов Коновалова и Лоринга и направился к двери. – Они у меня тот день по минутам вспомнят!

– Ну, слава богу! Хоть что-то проясняется! – с облегчением вздохнула я, глядя ему вслед, и увидела, что он почти столкнулся в дверях с невысоким, кругленьким, приветливо улыбающимся и таким уютным дедком, что хоть на елку вешай.

– Здравствуйте! – покивал он всем головой, и Светлов представил его:

– Это Тиша, наш специалист по замкам.

– Просто Тиша? – удивилась я.

– Ага! – он радостно улыбнулся мне в ответ. – И коротко, и ясно, и мне привычнее.

– Ну, Тиша, так Тиша! – согласилась я. – Присаживайтесь и рассказывайте, что там у нас.

– Так, – начал он. – От парадной-то замок, как был, так и есть нетронутый. От «черной», – он сморщился, – при желании и гвоздем открыть можно. А вот от кабинета… – он многозначительно посмотрел на меня, явно зная уже, что я здесь главная, и горестно вздохнул: – Какую вещь загубил, паршивец! И цены немалой, и сделана была добротно!

– В Швейцарии по спецзаказу делали! – веско добавил Вадим, на что Тиша тут же охотно отозвался:

– Ну-у-у! Это, конечно, да! Это мастера! Они умеют! – и тут же простецки добавил, обращаясь ко мне: – Только ведь нет такого замка, чтобы его открыть нельзя было! Уж ты мне, матушка Елена Васильевна, поверь!

Я повнимательнее присмотрелась к его рукам, точнее, к татуировкам колец на его пальцах и, не удержавшись, восхищенно воскликнула:

– Ого! – Передо мной сидел вор в законе! Естественно, бывший.

– Вижу, разбираешься ты, матушка! – тихонько рассмеялся он и на какое-то мгновение его взгляд стал таким, каким был когда-то: тяжелым, властным, давящим, но он тут же опустил глаза, а, когда поднял их на меня, то передо мной опять сидел добродушный и уютный старичок. – Захотелось, понимаешь ли, на старости лет человеческой жизнью пожить. Так что ты во мне не сомневайся! Пан не сомневается, вот и ты на это от дела не отвлекайся!

– Да, по-моему, это ты, Тиша, отвлекаешься, – возразила я, переходя на «ты», и напомнила: – Мы с тобой вроде о замке начали говорить…

– Вот-вот, матушка! – тут же поддержал меня он. – И ведь говорил я Пану: «Давай, – говорю, – я для хозяина сам замок сделаю! Да такой, что об него, кто хошь, зубы обломает!». Так нет же! На заграничное потянуло! – возмущенно пробурчал он. – Вот и получайте теперь!

– Так ты же сам только что сказал, что нет такого замка, который открыть нельзя! – удивилась я и съехидничала влегкую: – Или ты ревнуешь молодежь к своим былым свершениям? К тому, что такие классные специалисты выросли?

– Я, когда этого специалиста увижу, – наклонившись ко мне, словно по секрету, сказал Тиша, – руки ему вырву и к тому месту приставлю, откуда они у него аккурат и растут. Нашла специалиста! Тоже мне!

– Но замок-то он открыл! – удивилась я.

– Это не он открыл! – внезапно разъярился Тиша. – Это инструмент открыл! Да такой, что с ним и пятилетний ребенок любой швейцарский сейф, как коробку конфет откроет! Да вот только не к рукам ему эта гармонь, коль он замок повредить умудрился!

– Подожди-подожди! – остановила его я и, пристально глядя на него, спросила: – Ты о каком-то конкретном инструменте говоришь, как я поняла. Так?

– Ну, так! – нехотя буркнул он себе под нос.

– Ты, Тиша, не молчи! – вкрадчиво попросила его я, подпустив в голосе металла. —Ты, Тиша говори! Мы же с тобой теперь в одной лодочке плывем! Случись чего, вместе и на дно пойдем!

– Да понимаю я! – отмахнулся он и, увидев, что я курю, тоже потянул из кармана брюк пачку «Примы» и начал неторопливо закуривать, явно размышляя, что можно сказать, а что – нет. – Ну, слушай, матушка! – видимо, решившись, сказал он. – Был такой мастер – Никитушка. Руки! – он восхищенно помотал головой. – Только целовать! Всего четыре полных комплекта он за свою жизнь и успел сделать – спился! – пояснил он. – Вот бывают люди, что всю жизнь пьют, и ничего. А у него организм такой особый был, что быстро он к этому делу пристрастился. А какая же работа, когда руки ходуном ходят? Уж мы и стыдили его! И, грешным делом, били – несильно, правда! А все без толку! А, с другой стороны, сами виноваты – ему же за инструмент бешеные деньги платили! Его же отмычки в любой замок, как нож в масло входили! Эх! – он горестно махнул рукой, а я не торопила его, понимая, что никуда он теперь не денется и все расскажет, ну, пусть через пять, через десять минут, но расскажет обязательно. И он, видимо, оценив мою деликатность и терпение, наконец, сказал: – Отмычка-то, которой кабинет открывали, Никитушкиной работы была.

– А где теперь его инструменты? У кого они? – осторожно поинтересовалась я.

– У кого? – он тяжело вздохнул и сказал: – Ну, один набор у меня, – и, предупреждая мой вопрос, добавил: – В целости и сохранности. Второй – в музее на Петровке, третий, как я слышал, в Америку один из наших увез. А четвертый… – он замолчал и я, не выдержав, укоризненно протянула:

– Ти-и-ша!

– Ну, у Коваля четвертый! – нехотя пробормотал он.

– То есть у Петра Петровича Ковалева? – заорала я, подскочив, и уставилась на него во все глаза.

– Ну и что? – не поняв моего волнения, удивился Тиша. – Он по молодости лет, ох, и лихим взломщиком был.

– Вадим!.. – я повернулась к нему, чувствуя, что у меня невольно дергается уголок рта.

– Я забыл вам сказать, Елена Васильевна, что Владимир Иванович ездил к этому человеку и получил от него твердые гарантии, что его… – Вадим замялся. – Скажем так, партнер, больше не практикует, и мы можем быть спокойны.

– Дай-то бог! – пробормотала я. – Очень хочу в это верить! Но… – я повернулась к Тише и спросила: – А Коваль не мог этот набор кому-то продать?

– Вряд ли! – с сомнением в голосе, немного подумав, сказал он. – Вещь, конечно, цены немалой… Очень даже немалой! Но… Нет! – решительно заключил он. – Коваль не бедствует, чтобы ради денег с таким набором уникальным расставаться. Да и память о молодости это. А потом, купи у него кто-нибудь этот инструмент, слушок бы обязательно прошел! Слаб человек! – осуждающе сказал он. – Не удержался бы и обязательно похвалился, чем теперь владеет.

– А украсть у Коваля не могли? Он же уезжал куда-то надолго? – спросила я, и Тиша уставился на меня, как на сумасшедшую.

– Матушка! Да ты ль поняла сама, чего сказала? – обалдело спросил он. – У Коваля украсть! Надо ж было такое удумать! Никитушкин инструмент – вещь легендарная! Его ни с каким другим не спутаешь! И в кармане не спрячешь! А как вызнают люди, кто этакое сотворил, то и жить этому умельцу до первой сходки – это, если он из наших. А, коль чужой, так его и без нее порешат!

– Значит, это совершенно нереально? – уточнила я, и Тиша в ответ только покивал головой. – Ну, раз так, Тиша, то мне, – я уперлась локтем в стол, подперла голову кулаком и самым будничным тоном закончила: – телефон Коваля нужен.

Услышав это, Тиша подавился сигаретным дымом и закашлялся, а потом, вытерев выступившие слезы, хрипло спросил:

– Откуда ж я тебе его, матушка, возьму?

– Елена Васильевна! – встрял Вадим. – У Владимира Ивановича должен быть.

– Естественно, – согласилась я. – Да вот только самого Владимира Ивановича нет, и ждать его времени тоже нет. Или вы думаете, что я у него в кабинете обыск устраивать буду? – Вадим только растерянно пожал плечами. – Вот именно! Да и не держит он такие вещи на открытом месте. Небось, в сейфе запер!

– Матушка! – обрадовался Тиша. – Да я тебе этот сейф… – начал, было, он, но под моим взглядом быстро увял и потупился.

– Ти-и-иша! – укоризненно сказала я. – Неужели тебе легче сейф вскрыть, чем к Филину съездить? Ведь наверняка знакомы! Ну, что тебе стоит поинтересоваться у него телефоном своего бывшего коллеги. Тем более, что Коваль от дел отошел и женился к тому же!

– Ну, знаком я с Филином! – нехотя согласился он. – Только к нему я не поеду – поругались недавно.

– Чего же это вы не поделили? – удивилась я.

– Так! – неопределенно ответил он, глядя в сторону, и, вздохнув, пообещал: – Ладно! Добуду я тебе телефон! Позвоню кое-куда и выясню! – а потом с совершенно непонятным мне выражением лица, покачивая головой, сказал: – Ох, и хватка у тебя, матушка! Мертвая! И знаешь чего? – он немного подумал, колеблясь: говорить или нет, а потом все-таки сказал: – А ведь ты, матушка, Пана со временем заменишь! Попомни мое слово – заменишь!

– Ну это уж, Тиша, как пойдет! – ответила я и, возвращаясь к дню сегодняшнему спросила: – Ты замок-то от кабинета наладить сможешь? Не стоять же там парню столбом несколько дней!