Ультиматум президенту. Вторая книга о Серой Мышке

Крупина хитро улыбнулась и взялась было за язычок молнии – вроде как вжикнуть, попробовать, надежно ли работает этот оберег. Но это было просто небольшой шалостью; как и то обстоятельство, что от обрезков штанин она избавилась тут же, не прячась – наклонившись без всякого стеснения. Так что желающие могли увидеть сейчас, что трусики на этой женщине, которая, казалось, с каждым движением сбрасывала с плеч, и с остальных частей тела по году, составляли единый гарнитур с бюстгальтером. Подмигивать мужикам она не стала (хоть и хотелось – честно призналась Наталья себе); оставила этот маневр для других, которых надеялась сразить не только женскими чарами.

Наконец пришла пора и для той самой косметички. Последние два года научили бывшего агента три нуля один многому. В том числе и наносить макияж – эту боевую раскраску – сотнями разных способов. Несколько мазков кисточкой с тушью, помадой и тональном кремом могли преобразить женщину до неузнаваемости. И Крупина сейчас доказала это, на глазах потрясенных служивых превращаясь из холеной представительницы высших московских кругов в путану; красивую, такую же холеную, но все же продажную женщину. Последним штрихом было вернуть на лицо ту блудливую улыбку, которую она уже испробовала на окружающих. Она и вернула ее, поворачиваясь к остановившейся посреди зала Кочергиной.

Лидка давнюю знакомую не узнала. Довольная Крупина шагнула к ней, возвращая достаточно невинное выражение лицу, и Кочергина икнула, невольно сглотнув ком, который вдруг оказался в горле.

– Наталья… Юрьевна – прошептала она, не решаясь броситься к Крупиной, – что они с вами сделали?

– Это что я с ними сделала! – хотелось воскликнуть Наталье, окинувшей офицеров, и прежде всего Семенова с Ротмэном плотоядным взглядом.

Вместо того она сделала лицо еще скучнее и ошарашила Лидку, теперь уже наповал:

– Вот, Лида – товарищ генерал работу нам с тобой предлагает; высокооплачиваемую.

Семенов рядом только крякнул, а спецпредставитель – сама Наталья чуть не расхохоталась сейчас, представив, как она входит в таком виде на заседание Правительства – так вот, спецпредставитель сунула руку все в ту же сумочку, и выудила из нее пачку стодолларовых купюр. Не тонкую, и не толстую – среднюю. Но, как определил бы остроглазый сосед Лидки по рынку, гораздо объемнее, чем в кармане американского сержанта.

– Платит товарищ генерал наличными (Семенову теперь крякнуть не удалось – он этим самым кряхтением подавился) – держи.

Кочергина машинально приняла на ладонь доллары, перетянутые такой родной резиночкой желтого цвета и только потом спросила:

– А что надо делать?

– Пустяки, – махнула рукой Крупина, – сходить со мной в гости. Вон в тот поезд.

Лидка тут же оказалась рядом. Ладонь с купюрами была сжата так, что и Крупина, и Семенов, и даже полковник Ротмэн поняли – мысленно она уже вовсю тратит деньги; а может, уже и потратила.

– Так там же это… ядерные ракеты! Одна уже и улетела!

– Улетела, – согласилась Крупина, – а больше там и нет.

– Правда? – уставилась ей в лицо Кочергина.

– Абсолютно, – даже не моргнула глазом бывший агент три нуля первый.

Она могла обмануть не только эту считавшую себя многоопытной, а на самом деле такую наивную женщину; любой детектор лжи сейчас тоже поверил бы – в ракетном составе больше нет грозного оружия. Да Наталья и сама верила в это. Точнее в то, что ни ей, ни Лидке ядерные боеголовки ничем не грозят – не будут же их расстреливать в упор межконтинентальными ракетами. Что касается людей, которые этими ракетами управляют, то у них кроме красной кнопки было другое оружие, смертельное в ближнем бою.

– Но до перестрелки, девочка, не дойдет – это я тебе обещаю.

Она отвернулась, чтобы не напугать Лидку мелькнувшей на губах зловещей улыбкой. Отвернулась к косметичке – делать из базарной торговки соратницу по ночному ремеслу. Впрочем, как надеялась сама Крупина, до ночи дело все-таки не дойдет – все кончится намного раньше. Через пару минут рядом стояла еще одна путана, и еще надо было постараться, чтобы определить – чья раскраска была сильнее готова к бою.

«Девочек» и восемь ящиков водки, к которым совсем скромно, если не сказать жалко, прилагались два пакета с закуской, до состава проводил конечно же Рычков. Он же и постучал громко камнем, подобранным тут же, между железобетонными шпалами по стальной двери вагона. Это был четвертый вагон от головы состава. Впрочем, с таким же основанием голову можно было назвать хвостом – ядерный поезд с одинаковым успехом мог передвигаться в обоих направлениях. Главное было не в названиях. Главное, что в этом вагоне находился командный пункт и те самые кнопки, к которым нужно было добраться в первую очередь. А еще – до того, кто отдавал команды начальнику спецсостава. Вот этот человек и интересовал больше всего и Наталью и того, кто послал ее в Ковров.

Да – Наталья Крупина опять была на службе; совершенно добровольно приняв предложение еще прежнего премьер-министра. Он ушел с поста; точнее его ушли – почти год назад. Но перед уходом успел назначить Крупину своим специальным представителем по кризисным ситуациям. В чем заключались ее обязанности, никто не знал; так же как никто не вел учета ее рабочего времени. На заседаниях правительства она присутствовала – сидела в самом дальнем ряду; даже не за длинным столом, где и принимались решения. Взгляд нового премьер-министра часто останавливался на ее лице. Самой Наталье было понятно, что ему мучительно хочется спросить:

– А кто собственно, эта тетка в строгом деловом костюме? И что она делает здесь, ни разу за полгода даже не открыв рта? И – главное – почему влиятельные, очень влиятельные люди, которым никак нельзя отказать, просили не трогать эту таинственную… «специального представителя». Его представителя, между прочим, председателя правительства.

И совсем уже беспомощным стало лицо премьера, когда в ходе обсуждения невероятного по своей чудовищности и невозможности происшествия – захвата террористами ядерного поезда – эта женщина встала и строго (совсем так же, как его первая учительница) прервала председательствующего на середине длинной, полной общих слов фразы. Теперь ее сходство со строгой учительницей было полным. Премьер так и подумал, что она скажет что-то вроде:

– Хватит болтать!

И не ошибся. Конечно, так прямо специальный представитель не заявила; она просто и доходчиво объяснила, что столь специфичные дела не подлежат широкомуобсуждению (болтовне, иными словами) и что их должны решать люди, специально назначенные для этого. А поскольку она, Наталья Юрьевна Крупина и является специальным представителем, и именно по чрезвычайным ситуациям…

Справедливости ради надо отметить, что и без облегченного кивка премьера Крупина выехала бы в Ковров. Потому, что это все-таки был не чужой для нее город, и – главное – потому что почувствовала: кроется за этим захватом что-то другое, много опаснее и подлее, чем даже ядерный взрыв. Ей еще кое-что подсказали, подкинули – тот самый человек, что иногда позванивал премьеру…

Дверь, под которой стояли на щебенке две девицы на вид ну очень легкого поведения, а еще майор российской армии и восемь десантников, каждый из которых в одиночку принес ящик водки, так и не открылась. Крупина про себя, чтобы не портить физиономии весьма легкомысленной девицы, одобрительно хмыкнула – неведомый пока противник распорядился открыть дверь в это вместилище адского оружия в самом центре состава – там, где располагалась жилая зона; где секретов было меньше всего. Туда и понесли теперь ящики чертыхающиеся негромко парни в голубых беретах. Состав стоял на запасном пути, не у пассажирской платформы, так что девушкам на каблуках (не очень высоких, конечно, но все же!) пришлось спотыкаться по щебенке. Лидка даже негромко выматерилась, едва не подвернув лодыжку. А от открытой дверцы, до которой оставалось метров десять, или чуть поменьше, раздался первый приказ:

– Стоять! Стоять, где стоите!

Майор выполнил уже первый приказ; еще он поднял руки, и десантники с видимым удовольствием подчинились, опустили позвякивающий груз на ту же щебенку.

– Теперь только бабы! – командовавший в проем так и не выглянул, очевиднонаблюдая за ними с какой-то невидимой предполагаемому снайперу позиции.

– Я это не понесу, – капризно заявила Крупина, несильно пнув носком туфельки ближайший ящик.

Ящик отозвался чуть слышным звоном, который очевидно все-таки расслышали внутри вагона. Потому что до Крупиной, специально настроившейся на такие тихие звуки, донесся яростный шепот, а потом железный скрип – кто-то поднимал плиту, что освобождала путь к ступеням. Этот кто-то оказался рослым парнем; судя по погонам – прапорщиком из охраны поезда. Перекинутый за плечо автомат с укороченным прикладом тут же оказался в его руках, и это ощущение надежности, что придает оружие, заставило его напряженное злое лицо несколько расслабиться. Теперь на эту круглую веснушчатую физиономию никто бы не навесил ярлык террориста.

Рычков – согласно одного из сценариев, которые успели обыграть еще в «штабе» – резко задвинул за свою спину и Крупину, и (сразу за ней) Кочергину. Теперь он стоял перед двумя сверхсрочниками, спрыгнувшими вслед за прапорщиком. Стоял один – молодцеватый, стройный, готовый сразиться сразу с тремя противниками; и победить. Но эта победа не нужна была никому – ни самому майору, ни Наталье. А трем «террористам», двое из которых которые за внешней бравадой пытались спрятать панику в глазах, тем более. Наталья не исключала, что и эти парни, и сами они – с водкой, закуской и восьмеркой сопровождения – сейчас находятся под прицелом; особенности конструкции спецсостава позволяли. И что внутри его есть еще заложники, из-за которых сверхсрочники и боятся сейчас броситься к майору, а может и дальше – хотя бы за тот состав, цистерны которого представляли собой замечательную защиту от пуль калибра семь шесть две.

– Если только в них не залили по горлышко бензин, – бросила на товарный состав быстрый взгляд Крупина.

На цистерне грязно-белого цвета было написано: «Серная кислота», – что подполковника тоже не обрадовало. Прапорщик, а за ним оба сержанта подхватили по ящику и потащили в открытую дверь. За третьим, особым, рейсом прапорщик подошел один. Он опять постарался накинуть на лицо чувство собственной значимости, и даже вершителя судеб мира. На горца он ничем не походил; веснушчатое рыжебровое и толстогубое лицо сейчас смешно хмурилось. Он, очевидно и сам понимал, насколько уступает во всем майору-десантнику. Потому и спросил грубо, бесцеремонно выдергивая из-за спины последнего девчат:

– Че так мало-то. Нам этих двоих.., – он хотел обозвать девушек как-то очень уж заковыристо, но наткнулся на лицо Натальи – испуганное и вульгарное, в то же время удивительно прекрасное, чем-то зацепившее душу.

Наталье как-то удалось сотворить такое со своим лицом, обычно совсем неприметным. Потому что ей нужно было не только попасть внутрь, а для этого она должна была на сто процентов выглядеть, как самая обычная проститутка – это во-первых. А во-вторых, ей нужно было добраться до главных действующих лиц, и значит, чем-то отодвинуть на задний план массовку – Лидку Кочергину.

Прапорщик на время забыл обо всем, только таращился в спину Натальи, без всякой команды шагнувшей вперед. Она уже подняла ногу, чтобы утвердиться на нижней ступени вагона, когда он спохватился, и бросился было следом. Но тут же остановился, резко повернулся к Рычкову, вспомнив о главном:

– А где деньги? Где наркота?!

– Деньги будут, – поднял голову кверху майор; он словно высчитывал что-то, – часа через два. Из Москвы вертолетом доставят. В этом городе таких денег нет и никогда не будет. А наркотики… Насчет наркотиков приказ однозначный – в этот состав никакие наркотики не попадут. Кто хочет ширнуться – милости просим. Дозой до конца жизни обеспечим.

– Ага, – проворчал прапорщик уже не бегу, – свинцовой дозой.

Крупину между тем чьи-то крепкие руки буквально вдернули внутрь вагона; семенившую за ней Лидку злой прапорщик подсадил под крепкую задницу плечом – так что она наткнулась на спину Натальи. А та рассматривала сейчас человека, который вполне мог быть одним из ее целей. Кряжистый чернобородый кавказец в камуфляже без знаков различия рассматривал ее в упор; рассматривал с подозрением и легким недоумением. Он очевидно был уверен, что одна из этих девиц (его взгляд метнулся к Кочергиной и обратно) прислана сюда совсем не для того, чтобы послушно раздвигать ножки. Ну или не только для этого. Но сейчас его звериное чутье подсказывало – в этих русских девках нет никакой агрессии. Их глаза сейчас были заполнены страхом, и еще… Крупина решила подсказать ему:

– Нам сказали, что вы заплатите… Щедро заплатите.

Бородач вдруг захохотал, обнажив в темных волосах провал, в котором белели крепкие зубы. Наталья этот хохот для себя перевела так:

– Ай, молодец командир! Ай, красавец. Денег не прислал, еще и за этих… хочет заставить заплатить.

Губы же его сквозь смех все-таки вытолкнули наружу;

– Заплатим, красавица, обязательно заплатим. Пойдем со мной!

Он рванул ее за собой в проем двери, ведущей в соседний вагон. Нужный Наталье четвертый находился именно в том направлении, потому она и не сопротивлялась; даже подтолкнула его – мысленно. Как оказалась, ее безмолвная команда нашла какого-то адресата; в кармане чернобородого, который успел оглянуться и сообщить: «Джамал меня зовут! Запомнишь?», – затрещала рация. Такая, знала Крупина, входила в комплект командного пункта. Еще она успела в тот короткий промежуток, что Джамал вынимал продолговатый ящичек с короткой антенной из узкого для него кармана и рявкал: «Да, слушаю!», – понять, что к Кавказу этот бородач никакого отношения не имеет. И дело было не в имени; точнее не только в имени.

– Араб, – определила по акценту агент три нуля первый, – Ближний Восток; скорее всего саудит.

Ее так и подмывало выдать какую-нибудь длиннющую цитату из Корана; даже пообещала себе огорошить Джамала этим, но потом.

– Потом, – усмехнулась она где-то глубоко внутри себя, – все потом, а сейчас послушаем, что тебе говорит твой собрат. Очень горячий собрат.

Араб, назвавшийся Джамалом, не поворачивал лица к Наталье; но она сейчас была уверена – его глаза сейчас горят гневом, а губы скривились в гримасе, обещающей немыслимые страдания тому, кто сейчас изливал на него грязные ругательства. Причем, если бы они разносились в тесных помещениях вагонов, которые эта пара, соединенная руками, пробегала не останавливаясь, ярости было бы скорее всего намного меньше. На арабском же Крупина, которая оказывается совсем не забыла язык пророка Мухаммеда, не могла даже себе представить, что такого страшного натворил ее провожатый, что вызвал на себя такой трехэтажный мат с поминанием родни до седьмого колена и всех домашних животных, начиная от ишака, и кончая… Нет – этот неслыханная, нестерпимая для ушей правоверного хула все изливалась и изливалась на несчастного Джамала, пока он наконец не ворвался, тяжело дыша от ярости и одышки, в тот самый четвертый вагон. Ворвался, чуть ли не отшвырнув от тяжелой бронированной двери соплеменника, вооруженного таким же автоматом, как у прапорщика. Наталья с Джамалом оказались посреди сравнительно большого помещения, главным в котором был конечно же рабочий стол с той самой кнопкой. Кнопки, правда, сейчас не было видно, а может ее и вообще заменяли ключи замысловатой формы, лежащие посреди стола, да секретный код, который мог ввести человек, сидевший за столом.

Этого человека подполковник Крупина знала – по фотографии, которую ей показали еще в Москве. Полковник Сорокин, Валерий Николаевич, был командиром ядерного поезда, и на фотографии в парадном кителе с целой россыпью наград выглядел пышущим здоровьем здоровяком с чуть заметными усиками. Теперь же у пульта сидел, безвольно повесив руки, едва не достающие до линолеумного пола, серый от усталости и отчаяния старик, которому полевая форма была на вид велика на несколько размеров. Задорно торчащие на фотографии усы сейчас свисали унылыми сосульками; на левом усе повисла тяжелая капля.

– Слеза, – поняла Наталья, – этот здоровый сильный человек плачет, потому что…

Ее потемневший взгляд остановился на кожаном диванчике у боковой стенки, на котором сидела, скромно сжав коленки под длинной юбкой, женщина средних лет. С двух сторон к ней прижимались дети; две девочки, погодки, лет семи-восьми – поздние, и от того особо лелеемые, если только эта женщина была их матерью, а полковник Сорокин… отцом. Строки личного дела командира поезда промелькнули перед глазами быстрой, практически пулеметной очередью, и Крупина с острой жалостью в сердце кивнула:

– Да, это их дети. И этот громила с кривым ножом, что стоит перед ними, совсем не шутит. И другой, что отнял наконец трубку рации от уха и уставился на них с Джамалом, тоже не шутил, богохульствуя на весь вагон и – через трубку – на бородатого араба.

– Впрочем, – теперь она оглядела уже противников, – они все бородаты в разной степени. А этот, на крики которого меня приволокли – спасибо, кстати – орал совсем не на Джамала. Он визжал, через слово поминая грязных животных…

– Этого я делать не буду, – глухо, в пол, повторил – очевидно не в первый раз – полковник Сорокин.

– Будешь, – одним мгновением успокоился Джамал, отпуская руку Крупиной, – еще как будешь.

– Ийе, – удивился рядом бородач помоложе, – ты кого привел, Джамал?

– Кого надо, – грубо оборвал его главарь, которым очевидно и был первый среди арабов знакомец Крупиной, – бери младшую девчонку; начнем с нее – по очереди.

Парень закинул автомат за спину и шагнул к диванчику. Полковник арабского языка скорее всего не знал; но страшный смысл слов Джамала уловил. Он дернулся приваренном к полу стуле, к которому был притянут ремнями и уронил голову на металлическую столешницу, глухо завыв. И Крупина забыла и о своем обещании насчет цитаты из Корана, и о всяком милосердии. Словно безжалостный тайфун пронесся по вагону. Арабов было восемь – и семь из них упали уже мертвыми. И это было милосердием для них, потому что Джамал все-таки еще мог услышать священные строки в последний раз. Но перед этим ему предстояло пройти через такие муки, о которых он даже не подозревал. И выложить все тайны, что знал, и о которых давно позабыл.

Этого длинного, но стремительного движения агента три нуля первый ни полковник, ни его жена с детьми не заметили и не могли заметить. А сама Крупина, которая остановилась за спиной Сорокина, замучилась бы объяснять, отчего у абрека, только что поигрывающего ножиком страшного вида, этот ножик торчит в груди – прямо напротив сердца. И почему у молодого, но уже достаточно бородатого, эта самая борода покорно торчит набок, вместе со свернутой головой. И почему не шевелятся все остальные, кроме мычащего в бессилии Джамала.

На первый вопрос поднявшего наконец голову Сорокина Наталья ответила, даже не дождавшись его:

– Я – подполковник Крупина, Наталья Юрьевна; спецотдел.

Чей это отдел, и какими делами он занимается, полковник спрашивать не стал. Он теперь по настоящему заплакал; беззвучно, и потому страшно. И Крупина отступила в сторону; она поняла, что помочь этому человеку прийти в себя не сможет; что ему сейчас нужны не слова утешения, а родные объятия. Наталья легонько подтолкнула к отцу и мужу сразу троих, и к слезам тут же добавился общий женский плач.

В очередной раз подивившись своему жестокосердию – эта картина если и заставила сжаться сердце, то лишь на несколько долгих мгновений – она продолжила работу «спецотдела». Спрашивать полковника о чем-то сейчас было бесполезно. Гораздо важнее было «зачистить» состав, а потом вдумчиво, хоть и безо всякого удовольствия допросить Джамала. Крупина лишь захватила со столешницы ту самую связку фигурных ключей, опустила из в собственный карман, которому оказывается нашлось место в остатках брюк и пошла – как сама себе призналась «веселиться». Потому что «под ноль» больше никого зачищать не собиралась – так, намять бока и обездвижить, пока «террористами» не займутся по подведомственности. Вообще-то, с зачисткой можно было подождать – запереться внутри бронированной капсулы, в сердце состава, и ждать помощи. Но была еще одна проблема – Лидка.

Ее злой визгливый голос Крупина услышала еще за два вагона. Она успела по ходу обезоружить и отправить в долгий сон всего двух охранников. Пленных солдатиков, которых заперли в собственных кубриках, тревожить пока не стала – пусть разбирается собственное командование. А остальные «террористы» сейчас столпились в том самом вагоне, где Лидию Кочергину прижал к углу прапорщик. Впрочем, сказать «прижал» было бы не совсем верно. Лидка как раз сейчас наступала на него из своего угла, готовая пустить в ход крепкие кулачки. И автомат, которым заслонился от нее прапорщик, совсем не смущал разбушевавшуюся торговку. Она кричала, как и было договорено в «штабе»:

– Я тебе дам… Я тебе сейчас такой пи.., – тут она увидела стоящую с довольной физиономией Крупину и вроде как засмущалась, проглотила последнее слово; а потом заорала совсем оглушительно, – гони деньги вперед, паразит! Гони, как обещал!

Под этот крик Наталья и уложила на пол безжалостными ударами еще четверых ренегатов во главе с прапорщиком. А потом, подмигнув Кочергиной: «Молодец, девка!», – унеслась в хвост состава, продолжать зачистку. Там нашелся лишь один арабчонок – тоже бородатый, но хилый. И этого, последнего живого соплеменника Джамала она пожалела, лишь сломала несколько очень важных костей, что гарантировало – этот человек больше в бандитских налетах участвовать не будет.

Лидка так и стояла с открытым ртом и вытаращенными в ужасе глазами. Крупина помазала перед ее застывшим лицом ладонью:

– Ау, подруга, очнись, – и добавила, поняв причину такого ступора, – да живые они все, девочка, живые. Полежат немного, и встанут…

Наталья открыла дверцу вагона, высунулась в вечернюю свежесть, и пробормотала, так, чтобы не услышала ни Кочергина, ни майор Рычков, уже готовый запрыгнуть на ступеньку впереди своих десантников:

– Если им разрешат подняться. А про тех, в командирском вагоне, тебе знать совершенно не обязательно.

Крупина на мгновенье замерла, подставив лицо вынырнувшему из-за взявшейся непонятно откуда тучки солнцу. И тут же ее лицо – несколько мгновений удивительно благостное – сменило выражение, стало жестким, погнало от себя волну предостережения и холодной ярости к вершине серого здания, что нависало над привокзальной площадью – даже выше недостроя, где ждали ее русский генерал с американским полковником. Феноменальное чутье подсказало – ее кто-то буквально сверлит взглядом, причем взглядом вооруженным. Что это было? Может, и прицел снайперской винтовки! И она шагнула назад, в полутьму тамбура, понимая, что в эту дверь она ни за что не выйдет.

Глава 4. Москва. Ресторан «Плакучая ива»

Шунт, Волчара и Серый

Шунт развалился на диванчике с довольной улыбкой. В ладонях он грел высокий бокал с пивом, на которое «подсел» в последнее время. Себя он успокаивал:

– Не на наркоту же мне подсаживаться; я ее для других целей тоннами в Москву привожу.

Да – Шунтиков действительно мог назвать себя теперь наркобароном, и ничуть не тяготился таким сомнительным достижением. Впрочем, сам он сомнительным его не считал. А всем недовольным мог показать этот самый бокал с пивом, которое ему специально привозили из Баварии. И еще сказать:

– Ничего личного – просто бизнес. Кто-то торгует пивом, кто-то прокладками с крылышками, а я – афганским герычем.

Ближайшие помощники Шунта – Волчара с Серым, пиво не уважали. Они могли себе это позволить; точнее сам Шунтиков позволял им такое послабление. Серыйсидел за столом и неторопливо потягивал виски двадцатилетней выдержки. Волчара не пил совсем – из крепкого, конечно. После давнего ранения он осунулся; скулы теперь выпирали вперед так, что между них терялся хищный нос. Волчара теперь еще больше напоминал свирепого хищника. Здоровье он поправил очень быстро, а вот душевного равновесия так и не вернул. И не мог вернуть; по крайней мере до тех пор, пока в его руках не окажется красотка, самым бесцеремонным образом обобравшая – нет, не его! – Шунта. Но тот миллион был под охраной опытного бандита, и Волчару не успокаивало даже то обстоятельство, что босс не предъявил ему никаких претензий. Больше того – обеспечил своему главному боевику самое лучшее лечение. Даже лично пару раз приезжал в израильскую клинику, где раненый бандит проходил курс реабилитации.

Впрочем, Волчара подозревал, что босс прилетал на Землю обетованную не только ради него; даже не столько ради него. Были у него, наверное какие-то делишки в Тель-Авиве. Да хотя бы на знаменитом средиземноморском пляже косточки погреть.

Волчара внешне выглядел невозмутимым; он вяло ковырял вилкой в каком-то салате, полном морепродуктов, которые он откровенно не любил. Внутри же он был заполнен нетерпением – и сам он, и Шунт с Серым ждали курьера из Коврова. Из города, про который босс, может и забыл, а самому Волчаре напоминала каждый вечер ноющая грудь, из которой хирурги два года назад вытащили пять пуль.