Ультиматум президенту. Вторая книга о Серой Мышке

А на рассвете, когда первый луч уже прополз половину расстояния до той точки, ниже которой никогда не опускался, наверху раздались глухие автоматные очереди. Лейтенанта уже откровенно трясло в сильнейшем ознобе; выстрелы эти заставили его трястись еще сильнее. Но русский не замечал его агонии; он мыслями был наверху, где разворачивался скоротечный бой. Еще он проворчал, заставив Алана открыть глаза:

– Лишь бы не сообразили бросить сюда гранату.

Кого он имел в виду – душманов, или тех, кто сейчас атаковал кишлак, Ротмэн не понял. Сам он думал сейчас о том, кто бросил его в зиндан – о Хашимулло. Сердце, которое бешено билось в груди, сейчас заполняла одна надежда, точнее одно нестерпимое желание – чтобы этот бородатый изувер не пережил его, Алана, чтобы…

Чернобородая физиономия вождя вдруг привиделась ему настолько явственно, что лейтенант, лежавший на спине на сыром глиняном полу и не сводивший затуманенного взгляда со светлого пятна в четырех метрах наверху, невольно моргнул – раз, и два, и в третий раз. Но лицо не пропало – вождь действительно стоял сейчас наверху, и действительно держал в руке гранату. Алан даже успел рассмотреть, что последняя была готова к взрыву – оставалось только разжать ладонь, и отпустить ее вниз. Краем глаза американец отметил, как подобрался, стал похожим на большого, израненного, но все еще опасного, зверя, русский офицер. Семенов словно примеривался, готовился прыгнуть за гранатой; поймать ее и кинуть обратно – туда, где острые осколки могли добавить свою лепту в разгром душманского логова.

Черная борода немного расплылась – это Хашимулло раздвинул губы в торжествующей улыбке. Так – с улыбкой – он и умер. Потому что живой человек – понял Алан – не мог иметь такие остекленевшие глаза. А еще – не мог выжить после того, как голова дернулась так резко, что громкий треск позвонков заставил и русского, и даже американца, уже долгое время совсем не двигавшегося, подскочить на месте. Потом картинка разделилась, и Ротмэн – непонятно как – наблюдал сразу и за тем, ка огромное тело начало было падать вниз, прямо на него; и как чья-то рука дернула его к себе и в сторону, в результате чего кряжистый душман упал не в яму, а рядом с ней. Упал так, что его голова, не удерживаемая очевидно больше ничем, безвольно свисала теперь вниз, все так же тараща пустые глаза на пленников.

Вторая рука незнакомца, удивительно маленькая для такой быстрой и жестокой расправы с вождем, в это время перехватывала гранату, скользнувшую из безвольной ладони и швыряла ее в каком-то нужном направлении. Взрыв наверху еще не прогремел, не заставил Алана испуганно втянуть голову в плечи, а над ямой вдруг показался спаситель… Вернее спасительница – невысокая миленькая девушка в такой же форме, как у старшего лейтенанта Семенова. Только, конечно, не такой грязной и порванной, как у Ивана.

Девушка заглянула вниз и – удивительное дело – Ротмэн вдруг уверился, что эта воительница (то самое чудо) сейчас не только рассматривает их, но и держит под контролем всю округу, где еще гремели редкие выстрелы. И даже видит, как вертится, падая в нужную ей точку, граната, которая все-таки глухо громыхнула, заставив стены зиндана чуть заметно вздрогнуть. Девушка наверху на взрыв никак не отреагировала. Она наклонилась над ямой, потопталась на месте, отчего безвольная голова Хашимулло дернулась, и Алан понял – именно на спине бывшего уже вождя сейчас утвердилась воительница. Райским голосом прозвучали для американца ее слова – как и предполагал Семенов – на русском языке:

– Мальчики, вы тут живы?..

…Все это полковник Ротмэн конечно не смог бы вспомнить во всех подробностях за пару секунд, что он тупо разглядывал едва шевелящегося на асфальте сержанта Бэскома. Почему-то чернокожий здоровяк, приставленный к нему, к полковнику, против его воли, и напомнил ему тот кишлак, зиндан, и – главное – Хашимулло. Может потому, что на нем так же непринужденно, как восемнадцать лет назад, стояла, спокойно удерживая равновесие, девушка… нет – женщина, удивительно похожая на старшего лейтенанта Наташу Крупину. Именно так представилась когда-то ему спасительница. А эта женщина, вскинувшая знакомым жестом бровь в изумлении от вида двух военачальников, застывших в ступоре, вдруг улыбнулась – совершенно так же, как тогда, над зинданом:

– Мальчики, вы тут живые?

– Наташа, – прохрипел полковник первым.

– Наташка, – еще более хриплым голосом воскликнул рядом генерал-майор, – ты живая?!

– Семенов, – вздохнула Крупина тоном много повидавшей на своем веку учительницы, – был дураком – дураком и остался. Конечно живая.

Теперь – услышав про «дурака» – недовольно заворчал за спиной генерал-майора майор Рычков. Но этот вулкан тоже не проснулся. Потому что Наталья скорчила испуганную мину на лице и выпалила, словно только что разглядела большие звезды на погонах Семенова.

– Извините, товарищ генерал-майор, – едва не бросила она к непокрытой голове руку, – разрешите представиться. Крупина Наталья Юрьевна; специальный представитель Правительства Российской Федерации.

– Черт! – выдохнул Семенов.

Об этом; точнее этой представительнице его предупредили. Заместитель министра обороны, сообщая ему этот прискорбный факт, как-то странно поглядел на него. «Прискорбный» – потому что с этой минуты командование переходило к этой женщине, давней…

– Нет, – признался все-таки себе Семенов, – не недругу! Давней сослуживице. И человеку, что спас меня там, в Афгане. И тебя, кстати, тоже.

Он скосил взгляд на американца, который сиял рядом лицом, не решаясь броситься вперед. Оба они, бывшие сидельцы в зиндане, последние полчаса, нарезая круги сначала вокруг состава, а потом и более широкий – вдоль цепи оцепления российских десантников – приглядывались друг к другу, не решаясь вспомнить тот день, закончившийся для них так удачно.

А Наталья первой шагнула вперед, остро ощутив, как рада она крепким мужским объятиям. Сначала русскому – пахнувшему свежестиранным камуфляжем, чуть-чуть потом и – показалось ей – казармой родного Рязанского училища. А потом и американцем, в котором (Крупина незаметно сморщила носик) мужское начало заметно перебивал какой-то парфюм. Но все равно – она была рада и этому полковнику; ему персонально, а не тому тайному делу, с которым прилетел сюда на вертолете американский десант.

– Ах да, – чуть не хлопнула она себя по лбу, уже шагнувшая было туда, где можно было начать разговор о деле, об «объекте», – чуть не забыла!

Тут Наталья немного слукавила – она никогда и ничего не забывала; специально обучалась когда-то этому. Сейчас же она повернулась, и склонившись над громадным телом, шлепнула его по внушительной даже под форменными штанами ягодице; потом еще раз – по другой. Чернокожий сержант оба раза послушно подпрыгнул на месте, удивительным образом оторвавшись от асфальта ожившими мышцами могучего пресса. Потом он одним текучим движением, показывающим на годы тренировки у знающего сэнсея, оказался на том же асфальте, и на тех же ягодицах, которые буквально горели от таких несильных внешне ударов. А еще горели лицо и уши, что проявилось лишь в том, что кожа вместо иссиня-черной стала серой; горели от ярости. Но эту ярость вскочивший так же упруго на ноги сержант обрушить ни на кого не успел. Потому что раньше его официальным до скрежета в зубах тоном подполковник Крупина обратилась к старшему американскому офицеру:

– Полковник Ротмэн!

Американец невольно вытянулся.

– Что полагается по вашим уставам низшему чину, поднявшему руку на старшего офицера?!

Ротмэн замешкался в мучительных сомнениях. Ответ был; и он – скорее всего – соответствовал положению в российском уставе. Но этот сержант напротив («А может, и не сержант», – мелькнула мысль в голове) не был его подчиненным. Более того – он не был даже армейским. В этой операции Ник Бэском (будем называть его так) представлял вездесущее ЦРУ. И при определенных обстоятельствах имел право отдавать приказы даже ему, полковнику. Потому Ротмэн и вздохнул почти облегченно, когда русская скомандовала сама, как-то объяснив себе замешательство полковника:

– Ну хорошо, пусть дует в вертолет и не высовывает из него своего носа. Иначе что? – она повернулась к Бэскому и мило улыбнулась – так, что сержант отскочил на безопасное, как он посчитал, расстояние от этой женщины, – иначе оторву твои… и не посмотрю, что на сегодня вы наши союзники..

По дрогнувшим от ярости крыльям приплюснутого носа подполковник догадалась, что Бэском прекрасно понял ее слова, и что вся та пантомима, что разыгрывалась недавно у прилавка на ее глазах, была искусным спектаклем. В исполнении «сержанта», конечно. Лидка Кочергина свою партию играла совершенно искренне.

– Кстати, насчет Кочергиной, – остановила она взгляд на торговке, уже не наблюдая, как Ник действительно улепетывает в вертолет, – что-то мне говорит, что ты, девочка, сегодня еще пригодишься…

Слова эти вслух не прозвучали; но на лице Крупиной как-то отразились, потому что Лидка несмело улыбнулась ей с немым же вопросом:

– Я тут подожду, ладно?

И Наталья действительно сказала:

– Подожди меня тут, Лида. Я скоро вернусь, поболтаем, хорошо?..

– Но.., – попытался возразить генерал.

– Правильно, – повернулась, прерывая его Крупина, – всех остальных отсюда вон. Прикажите очистить площадь от посторонних, товарищ генерал.

Ее рука протянулась в сторону небольшой кучки зевак, что еще толпились меж прилавков. Рука эта не успела завершить полукруг, описывающий тех, кто подлежал немедленной эвакуации; она вдруг остановилась на нелепой фигуре, замершей метрах в трех от нее. Фигуре страшно изломанной; прежде всего это касалось его рук, которые паренек поднял, попытавшись заслониться от ее взгляда. Это ему удалось – не сразу, так что Наталья успела прочесть в его глазах узнавание, смешанное с ужасом. Она на мгновение замерла; тут же внутренне встряхнулась, определив по какому-то вбитому давным-давно в голову методу:

– Этого человека я вижу в первый раз. А он меня определенно узнал… Ну или принял за кого-то. Но совершенно определенно – испугался до усра.., – Наталья сама устыдилась такого раньше простого и понятного в обиходе слова; теперь, для нее – «княгини Мышкиной» – совершенно не подходящего, даже кощунственного, – в общем, испугался. Чего?

А паренек, двигаясь боком, словно краб, уже ввинтился в жиденькую толпу и сам себя эвакуировал с площади…

В штаб, как уже назвали недостроенное здание вокзала, группу командиров повел майор Рычков. Генерал-майор успел уже шепнуть бравому десантнику, тоже, кстати выпускнику Рязанского десантного училища, кто идет рядом с ними в сером стильном костюмчике. Потому майор и оглядывался поминутно на женщину, чье имя до сих пор было легендой в стенах училища. Даже несмотря на то, что с доски лучших выпускников ее фотографию давно содрали с корнем.

Наконец Рычков ввел их в большое помещение, которые когда-нибудь наверняка должно будет стать чем-то вроде зала ожидания. Никаких кресел и скамеек тут пока не было; зато были громадные застекленные окна, в которые были прекрасно видны и железнодорожные пути, и тот самый мост, на котором два года назад гражданин «Хреннарыло» устроил дорожно-транспортное происшествие с участием сразу трех автомобилей ГИБДД и, наконец, ажурный пешеходный мост, под которым, кстати, и стоял на путях длинный «объект». Зал уже обрел почти обжитой вид. В углу что-то бубнили, уставившись аппаратурой, связисты; двое офицеров не отрывали взглядов от ракетного состава, сереющего внизу молчаливой громадиной.

К ним и подошли генерал-майор с американским полковником. Рычков и два других американца, решившихся все-таки снять зеленые береты в зале, душном из-за закрытых плотно окон и солнца, бившего прямо в глаза, стояли чуть позади. Но и им был прекрасно виден этот внешне совсем не зловещий «объект». А уж Наталье, которая прошлась с хозяйским видом вдоль всех окон, и смотреть на него не было никакой нужды – она, в отличие от всех остальных здесь, знала как выглядит этот состав не только снаружи, но и внутри. Потому что к этой поездке готовилась. И знала, что должно было произойти через пять минут – ровно в восемнадцать часов по московскому времени.

Глава 3. Ковровский вокзал

Наталья Крупина и Лидка Кочергина. Ах какие женщины…

– Ну что тут у вас, – генерал Семенов строго поглядел на подчиненных, что вытянулись перед ним, не отрывая, впрочем, взглядов от состава. Так же, скосив глаза за окно и вниз, старший из них, капитан, чью фамилию пока никто не назвал, доложил:

– Все по-прежнему, товарищ генерал! Никаких звуков, никаких шевелений. Ни там, – его палец ткнулся в толстое стекло, – ни в эфире. Словно они все там попередохли.

– Хорошо бы, – вздохнул Семенов; потом решился и повернулся к стоявшей уже рядом Наталье, – товарищ спецпредставитель…

– Да ладно уж, – махнула рукой Крупина, – давай по имени-отчеству (она скосила взгляд на офицеров, при которых просто по имени с генералом общаться было не очень удобно).

– Ну тогда я Иван Михайлович, – улыбнулся Семенов.

– А я просто Алан, – втиснулся между нимиамериканский полковник, – у нас как-то не принято по-отчеству.

Только Наталья расслышала, как чуть слышно фыркнул Рычков; так же правильно она оценила его сарказм: «Все-то у вас, америкосов, не как у людей», – и тут же согласилась с ним.

А Ротмэн тем временем продолжил:

– А я ведь, Наталья, искал вас. Подлечился дома, и начал искать. И не только я.

– В каком смысле: «Не только я?», – чуть ощетинилась Крупина.

– Видите ли, уважаемая Наталья, – склонил в коротком кивке голову американец, – вас за спасение жизни американского офицера Конгресс Соединенных Штатов Америки наградил Почетной медалью. А вручить так и не вручили. На официальный запрос Конгресса ваш МИД ответил, что старший лейтенант Крупина в рядах Советской Армии не числится.

– Во как! – не выдержал рядом Семенов.

Он помнил ту отвратительную историю, в которую вляпалась Наталья Юрьевна, предполагал, что с ней поступили очень круто. Но чтобы вот так, отказаться от человека, офицера совсем…

– И ведь не соврали, собаки, ни на грамм, – совершенно спокойно подумала Крупина, – в Советской Армии я к тому времени уже не числилась. Интересно, что бы Конгрессу ответили, если бы они догадались послать запрос в КГБ?

– Ну что ж, – рассмеялась она совершенно искренне, – считайте, что награда нашла героя.

– Это как? – озадачился Ротмэн.

– Очень просто, – она оторвала наконец взгляд от окна, – вот закончим с этой проблемой, и слетаю в Вашингтон. Надеюсь, мою медаль там не замылили?

Последнее слово полковник понял только в контексте; моют ли в Конгрессе с мылом незатребованные награды, он не знал; точнее очень сомневался в этом. Но сказать не успел, потому что Крупина рядом подняла руку, привлекая всеобщее внимание, а потом ткнула ею в окно:

– Смотрите, сейчас будет самое интересное.

В ее голосе было столько уверенности и даже… торжественности, что и генерал, и полковник, и их свита, и даже связисты, привставшие со своих стульев, уставились вниз, на состав, практически не мигая. Зрелище внизу стоило того. Крыша одного из центральных вагонов вдруг дрогнула и стала делиться пополам, словно в мультфильме. Да и вся эта картина сейчас, предвещавшая кому-то апокалипсис, напоминала сейчас кадры кинокартины на экране. Не дожидаясь, пока створки разойдутся полностью, из нутра вагона выглянула острым носом ракета. Вертикального состояния она достигла невероятно быстро – или так это показалось большинству «зрителей». Лишь Крупина чуть заметно кивнула – все эти передвижения точно укладывались в нормативные сроки. Командовали ими опытные офицеры, обученные еще советской воинской школы. И ею же воспитанные. Что толкнуло эту элиту Советской, а ныне Российской армий встать на путь открытого неповиновения, даже измены? Крупина пока не знала.

Она не стала сейчас командовать; видела, как цепи десантников стремительно разбегаются, прячутся в заранее намеченные укрытия.

– Значит, – довольно кивнула она, – вариант номер «Два» до тебя, Иван Михайлович, довели. Дай бог, чтобы дело не дошло до варианта «Три». Впрочем, для этого я сейчас здесь и нахожусь.

Она покосилась на американцев – на двух офицеров из свиты – которые дернулись было подальше от стекол, таких хрупких, таких ненадежных перед грозным действом, что сейчас разворачивалось совсем рядом. Алан не шелохнулся, он зачарованно провожал взглядом поднимающуюся ракету. И офицеры не решились отскочить в безопасное место. А Крупина, еще раз усмехнувшись, теперь уже открыто, не стала успокаивать их; говорить, что надежность этих стекол была проверена – заранее. И специалистам, которые определили, что им сейчас ничего не грозит, можно было доверять. По крайней мере сама Наталья доверяла.

Наконец ракета замерла. Все дружно вдохнули воздух в грудь и задержали дыхание, словно это могло остановить сумасшедшего, коснувшегося сейчас пальцем большой красной кнопки внутри изолированного помещения в составе. И палец этот не дрогнул; решительно нажал на пластик, олицетворявший собой смерть тысяч, а может и миллионов людей.

– Ничего он не олицетворяет, – прикрыла глаза от ослепительной вспышки Наталья, – ни миллионов, ни тысяч, ни даже одного человека.

Это она прошептала практически неслышно; гораздо громче выкрикнула, пытаясь перекрыть и грозный гул, замирающий вдали, и эхо от него, соединившееся с где-то все-таки не выдержавшими воздушной волны стеклами, и общий горестный стон, что раздался в будущем зале ожидания:

– Успокойтесь, товарищи… и господа! Ракета не несет ядерного заряда. Это простая болванка, которая должна упасть на остров в океане, – потом, помолчав, добавила, уже в наступившей тишине, – в Тихом океане. В двенадцати тысячах километрах отсюда.

– И никого там не убьет? – вскричал первым Ротмэн.

– Если только на голову свалится, – иронично прищурилась Наталья.

– Значит это был спектакль, – отчеканил полковник, – значит вы все это время водили НАС (тут он явно имел в себя не себя, не даже собственное начальство, а ВСЮ АМЕРИКУ) за нос.

– Ага, – теперь так же зло прищурилась Крупина, – за длинный нос, который вы суете в каждую дырку. Не беспокойтесь, спектакля тут чрезвычайно мало. И там, в составе, действительно сидят преступники. И там действительно есть ракеты с ядерными боеголовками. И нам надо остановить их – и преступников, и ракеты!

– Но как?! – отшатнулся от ее порыва полковник.

– Пока не знаю, – пожала плечами Крупина, – может, это нам подскажет?

Она опять ткнула пальцем в стекло, достойно выдержавшее испытание. Там, внизу, открылись жалюзи одного из окон (длинный вагон, выпустивший ракету, сразу же захлопнул свои створки). В открытом окне никого не было видно – наверное команда, или командиры там опасались точного выстрела снайпера. Зато мелькнул какой-то белый конверт. Наталья повернулась было к Семенову, но генерал и сам уже отдавал приказ; совсем короткий, из одного слова:

– Рычков!

Понятливый майор тут же исчез, и появился опять так быстро, что никто не успел сказать даже одного слова. Появился с конвертом, к которому протянулись сразу две руки. И Рычков, поколебавшись, сунул конверт Крупиной, к немалой досаде своего генерала, которую тот попытался скрыть. На майора Семенов серчать не стал. Сунул бы бравый десантник свернутую бумажку в ладонь собственному начальству, она тут же оказалась бы в руках специального представителя. Понятливый майор лишь отрезал лишнее звено в этой цепочке.

– Но все же, – чуть ревниво подумал Семенов, – мог бы и мне отдать.

Он уставился в лицо Натальи, которая по мере того, как глаза спецпредставителя пробегали по строчкам послания, меняло выражение с серьезного, даже сердитого на изумленное. Казалось, она сейчас расхохочется. Но нет – она сдержалась; лишь с коротким смешком протянула развернутый листок генералу:

– Читайте!

Семенов не стал отмахиваться от американского полковника, засопевшего за его спиной, справедливо рассудив, что это разрешение во множественном числе относится и к союзникам тоже. Ротмэн наверное читал побыстрее русского генерала, потому что стал хмыкать раньше, чем тот продрался сквозь вязь основных требований ядерных террористов.

– В общем, – подвел совсем короткий итог Семенов, – если отбросить словесную шелуху насчет права свободного народа Чечни на самоопределение, да требований наказать всех, кто причастен к гибели «мирного населения свободной кавказской республики», террористы конкретно требовали одного – свободного пропуска состава в ту самую республику, желающую отгородиться от России не только горами, но и вполне официальной государственной границей.

И этот состав, как пафосно заявляли составители требований, должен был влиться в могучую армию независимой Ичкерии.

– Во как, – покрутил головой Семенов, – значит, решили еще одну ядерную державу на глобусе нарисовать. Ну-ну…

Последнее наверное относилась и к завершающей части послания, над которой успел похмыкать американец. Русский эту часть подытожил еще короче:

– Сто миллионов долларов наличными, вина, наркотиков и девочек. Даже количество указали. Где же мы столько девочек наберем?

Про миллионы и все остальное он не спросил.

– Вот именно, – улыбнулась рядом Крупина, словно словосочетание «ядерная держава» ее совсем не встревожили, – где наберем? Могу тебе подсказать – на Горьковской трассе; хоть сотню. Рычков сгоняет. Только кто им платить будет? Я – точно не буду. Хотя…

А генерал, пребывая все в том же неторопливом раздумьи, ляпнул, не подумав:

– Вообще-то, девочка у нас тут одна…

Он тут же заткнулся, с видимым испугом бросив взгляд на Наталью. Семенов и сам вряд и мог припомнить, когда пугался чего-то в последний раз. А теперь по спине действительно потек холодный пот. Может потому, что Крупина сейчас так же, как много лет назад, могла играючи разбить репутацию непобедимого, самого лучшего рукопашника дивизии… В следующий момент он отказался верить своим глазам – Наталья глядела на него поощряюще: «Давай, продолжай!».

Но Семенов продолжить не рискнул, и Крупина закончила его мысль сама:

– А что, прогуляться, что ли; на мужичков поглядеть?

И она сделала какое-то движение телом, что у мужиков, которых хватало и здесь в буквальном смысле отвисли челюсти. Точнее всего нынешнюю позу, которую блудливо улыбающаяся сорокалетняя женщина не спешила менять, охарактеризовал генерал – мысленно, конечно:

– Ну точно по-бл… ски.

А у Крупиной в душе не то чтобы все пело; просто повод, как ей пробраться внутрь состава, который она без преувеличения могла разобрать и собрать по винтику с закрытыми глазами, нашелся сам собой.

– Так ты серьезно?! – воскликнул генерал, невольно переходя на «ты», – одну я тебя не пущу!

– Сам переоденешься? – чуть не расхохоталась Наталья, – тогда давай в компанию того сержанта возьмем – чтобы «союзникам» не было обидно. Или господин полковник лично хочет убедиться, что никаких секретов у нас нет, и что все это (она обвела рукой пути за стеклом) никакой не спектакль.

Американец ее смеха не поддержал; напротив, насупился. Он выдержал небольшую паузу, а потом все-таки признался:

– Такая мысль была, Наталья… Юрьевна. Но вам я доверяю…. Нет, не так, – поправился он, – вам я безусловно верю.

– Ну и зря, – подумала Крупина, очаровательно улыбаясь.

И улыбке и тем самым позам ее учили специально; учили мастера своего дела. Другие мастера учили, что верить противнику нельзя. А сейчас напротив стоял враг; пусть временно не бряцающий оружием, пусть искренне верящий в светлое будущее американо-русских отношений.

– Пошутили и хватит, – вернула она лицу серьезное выражение, а телу официальную осанку, – давайте сюда Лидию… Кочергину. Не зря же мы ее попросили остаться.

И опять на лице Семенова появилось сомнение; да и во взгляде Ротмэна промелькнуло что-то такое, заставившее Наталью поверить, что у этого простоватого и непосредственного на вид вояки тоже были вполне квалифицированные инструкторы; и не только по физической подготовке…

Когда чуть испуганную Кочергину доставили в «штаб», подполковника Крупину было не узнать. Бежать переодеваться в ближайший магазин она не стала. Побежал туда гонец на все руки (точнее ноги) майор Рычков. Побежал реквизировать несколько ящиков водки. Ну и закуску конечно – это велела специальный представитель, которая, как оказалось, сегодня даже не завтракала. Сама она тем временем удивительным образом преображалась. Под пиджачком, который был куплен в Милане за бешенные деньги, оказалась не менее эксклюзивная кофточка, которая тут же лишилась рукавов. Четырех верхних пуговиц Наталья отрывать не стала; просто расстегнула их, показав не только верхню ючасть упругой загорелой груди, но и половину бюстгальтера, узнав цену которого, побледнел бы не только генерал Семенов, но и его американский «коллега». Впрочем они, да и все другие вояки здесь старательно отворачивались; точнее старались отворачиваться, невольно возвращаясь к этим мягким полукружиям, и к кружевам, подчеркивающим их, и… Наталья не пожалела и нижней части гардероба. Из сумочки вслед за маникюрным несессером появился нож, которому, вроде бы, не было место в дамском аксессуаре. Ножик этот бойцы тоже оценили. А потом мысленно, а кто-то даже вслух, совсем негромко ахнули, когда острое лезвие поползло по брюкам, оставляя от них совсем немного. Генералу даже показалось, что только пояс, да еще чуть-чуть – в том месте, где самое сокровенное берегла молния.