Дневники черного копателя. Часть I. Мои 6 сезонов. Эпизоды 2002—2005

– Нет, не редкие, просто я таких раньше никогда не видел, хотя и год с лишним копаю.

Он остался ковыряться с гильзами, а я, взяв металлоискатель, перехватил инициативу и пошел дальше. Побродив вот так по очереди на этом месте, мы решили углубиться в лес.

Вышли на широкую просеку с хоженой тропинкой и пошли прямо по ней. Со Стасом было интересно разговаривать, он с легкостью мог подхватить любую тему. С ним было не скучно, он живо интересовался спецификой копания, не чурался испачкать руки в земле, не ленился. Как резок был этот контраст между поведением и привычками моего старого друга Зямы и этого нового знакомого Стаса. Если Зяму мне приходилось как-то мотивировать, иной раз даже заставлять копать или идти куда-то разведать место, то Стас всегда с готовностью брал прибор или лопату. Сразу было видно, что этот человек увлечен копанием совершенно так же, как и я. Это рассеяло все мои сомнения о возможной принадлежности Стаса к правоохранительным органам, как дым.

– Стас, а ты кем работаешь? – спросил я его на марше.

– Я работаю в неправительственной организации, на должности менеджера проекта. А ты?

– А я пока учусь на журналиста.

Вот так мы и представились друг другу. Мне импонировало, что Стас вот так сходу вошел в тему копания, а ему было приятно, что ему за 5 минут все доходчиво показали и рассказали.

Новые надежды

В общем, мы быстро подружились. В течение сентября мы практически каждые выходные ездили на электричке по Белорусскому направлению и ходили в районе Минского шоссе. В тот год осень была сухая, без сильных и затяжных дождей. Мы ходили по лесам и постепенно характеры притирались друг к другу. Оказалось, что взгляды на мир у нас во многом похожи. Это были и нелюбовь к постоянному сидению в офисе (однако я реально работал журналистом-фрилансером, а Стас работал полный день и лишь мечтал найти себе такую работу, чтобы не нужно было «ходить на службу», как он выражался), и любовь к природе, и желание найти какую-нибудь интересную штучку с войны. Когда мы в темноте сидели у костра, то часто обсуждали то, что раньше прочитали на разных копательских сайтах. Самые сильные впечатления у нас были от отчета одного старого копателя. Он писал о том, как они с товарищем ехали копать на кроссовом мотоцикле в Калужскую область и потом, свернув с шоссе, запросто ехали на мотоцикле по лесным дорогам, по просекам и приехали наконец на какое-то странное место. И вот, где-то в глубине Калужских лесов, они с товарищем нашли заброшенный блиндажный городок с большим количество хабара. Они перечисляли предметы, а у нас со Стасом эти вещи с войны тут же материализовывались перед глазами. Перечислю по памяти те артефакты: фляжки вермахта в войлочных чехлах; штыки от Маузера в ножнах, которые внутри были «в масле»; кители и шинели из раскопанного не обвалившегося блиндажа; снаряжение и амуниция в очень хорошем состоянии из ящиков; вросшая козырьком в накат блиндажа немецкая каска; связка отломанных половинок немецких жетонов; немецкая каска в зеленой краске с подшлемником и с заботливой подписью фамилии хозяина на внутренней стороне – «Neumann»; кожаные ремни с алюминиевыми пряжками «Gott Mit Uns»; полевые телефоны и мотки проволоки и так далее и тому подобное. Сидя у костра, мы обменивались впечатлениями и надеялись, что когда-нибудь и мы сами сможем найти если не что-то уникальное, то хотя бы вещи из того списка, который я перечислил. Мы пили чай, запивали его сгущенкой и заедали сухарями, смотрели то на костер, то на небо, и каждый представлял себе события шестидесятилетней давности.

Мы надеялись, что однажды количество выездов перейдет в качество, и с каждым разом, от похода к походу, мы становились более приспособленными к лесу, к природе, к погоде и к обстоятельствам.

У нас все так же был только один мой Tesoro Compadre, которого нам, впрочем, вполне хватало. Как только одному надоедало ходить и «прозванивать» ячейки, его тут же сменял другой.

Я потихоньку объяснял Стасу те или иные понятия о военной тактике, исходя из которых, можно лучше понять логику военных действий и, проанализировав в лесу ситуацию с обнаруженными следами войны в виде одиночных ячеек, окопов и блиндажей, быстро сориентироваться и с большой вероятностью определить – стоит здесь копать или нет.

Как и прежде, мы находили гильзы, осколки, неразорвавшиеся снаряды, прогнившие или целые корпуса гранат, старые и сильно проржавевшие, но очень хорошо сохранившие форму автозапчасти, лопатки самых разных форм и размеров. Попадался, конечно, железный хлам и размером побольше. Например, стандартные стальные бочки емкостью 200 литров, с выдавленными клеймами Feuergefaerlich Kraftstoff (немецкие) либо Shell 1941 (американский ленд-лиз).

Постепенно мы поняли, что вблизи от дорог и населенных пунктов все было уже давно выкопано или собрано сразу после боев. Ведь в Московской области была преимущественно маневренная война. И та битва за Москву, о которой снято много фильмов и написано много книг, на самом деле длилась совсем недолго. Самым драматическим было время с октября 1941 по январь 1942. То есть всего 3 месяца, и все это время фронт двигался, где-то только с запада на восток, а где-то взад-вперед, меняя очертания. Самые боевые места сейчас все застроены дачами, а в районе Химок, Зеленограда и Лобни так вообще многоэтажные дома стоят на тех местах, где когда-то стояли насмерть бойцы Красной Армии. Да, многое изменилось с тех пор…

Зямина монета

Как-то раз мне позвонил Зяма и вдруг неожиданно предложил поехать покопать. Куда-нибудь на один день, не очень далеко… Я очень удивился такой его прыти, но был рад, что он вспомнил обо мне и о нашем с ним общем увлечении. Мы сели на электричку и поехали по Белорусскому направлению в сторону станции «Дорохово». За разговорами дорога прошла незаметно, и мы с ним решили выйти чуть пораньше – на станции «Садовая». Погода стояла прекрасная, хоть и было начало октября. Мы с Зямой прошли через садовые участки, перешли на другую сторону Минского шоссе. В лесу было тепло и сухо, дождей давно не было. Мы пошли медленно по лесу в сторону к Москве, наш маршрут был спланирован так, чтобы в конце дня мы подошли к Нарским прудам и оттуда уже дошли до станции «Полушкино», откуда и уехали бы домой.

Зяма был как-то слишком весел, он взял с собой из Москвы несколько бутылок пива и пил их одну за одной. Через полтора часа он уже был явно пьян и водил металлоискателем над землей как метлой, не особо задумываясь о том, насколько это эффективно. Я ходил за ним по пятам с лопатой, и, как только у него срабатывал прибор, начинал копать.

– Да что ты копаешь, это же какая-нибудь ерунда, – надменно возмущался Зяма, – тут кучи пробок от пива, а ты их копаешь, будто это клад.

– Ну, мы же не знаем, что там лежит, поэтому надо копать. Каждый сигнал нужно отрабатывать, – я пытался вразумить его и призвать к терпению.

Без терпения в копательстве делать нечего. Ведь на каждом шагу под землей могут быть ценные вещи или ненужный мусор. Отделить ценное от хлама – это только наполовину задача металлоискателя. Твоя собственная задача заключается в том, чтобы нагнуться, дать себе труд выкопать ямку и достать из-под земли этот предмет. И только после этого ты сможешь оценить, стоили твои усилия полученного результата или нет.

Но Зяма, похоже, хотел всего и сразу, он не хотел напрягаться. Точнее, он был готов трудиться, но только лишь какое-то время, пока эмоции от ощущения себя кладоискателем брали над ним верх. Как только побеждала небольшая усталость, он отказывался копать. Мне приходилось перехватывать у него инициативу, и вот я иду по лесу с металлоискателем и лопатой, а сзади плетется с бутылкой пива Зяма и, пользуясь отсутствием почтенной публики, поет на весь лес похабные песни.

Так прошло еще часа два, мы оба притомились основательно и решили остановиться на обед. Надо ли уточнять, что разводил костер, готовил кашу с тушенкой и заваривал чай я? Зяма все это время сидел на пенке и пил пиво, задавал мне вопросы про копание и, похоже, не особо вслушивался в мои ответы. Я рассказывал ему, как мы недавно копали с новым знакомым Стасом совсем неподалеку от Нарских прудов, как выкопали советскую каску, как ночевали в лесу. Зяма на это отвечал, что мы маемся ерундой и что нужно копать монеты и ставить перед собой такие цели, как библиотека Ивана Грозного. Не меньше!

Когда мы пообедали, то усталость, наконец, одолела и меня, теплая пища сделала свое дело, мне тоже стало лень копать. Мы сидели в старом лесу, Минское шоссе шумело метрах в двухстах от нас, было приятно просто так сидеть у костра и ничего не делать.

И тут Зяма встрепенулся, швырнул пустую бутылку из-под пива в костер, схватил металлоискатель и начал ходить вокруг. Я улыбнулся, но, все же старался подсказывать Зяме, как лучше держать прибор, и где есть смысл светить – под кустами, возле деревьев. Он скрылся за деревьями и только издалека на весь лес раздавался звук от металлоискателя. Я собрал наши вещи, затушил костер и пошел к Зяме. Он был полон энтузиазма, копал каждый сигнал. Ему попадались водочные пробки-«бескозырки», алюминиевые банки от «Кока-Колы», ржавые гвозди и мелкие осколки от мин и снарядов. Вдоль Минского шоссе в 1941 году шла война, а по параллельному Можайскому шоссе в 1812 году на Москву наступала Великая армия Наполеона. Названия Дорохово, Тучково, Крымское и Наро-Осаново – это все топонимы, связанные именно с Отечественной войной 1821 года. Вот мы с Зямой вышли на какие-то огромные ямы в лесу. Судя по размерам и расположению, это были укрытия для техники и лошадей. Только вот было непонятно, относятся они к осени 1941 года, или это уже более позднее фортификационные сооружения 1942-го и последующих годов. Мы стали ходить вдоль ям, спускаться в них и все время прозванивали прибором каждый метр земли. Железа нам попадалось много, это были остатки больших металлических бочек, куски рельс, ржавые бидоны, несколько раз попадались подковы. Зяма очень обрадовался подковам, «На счастье, на счастье!», – твердил он. Но мне не нравился сохран металла: вода подходит к поверхности земли очень близко, и каждая стальная или железная вещь буквально обрастает в земле комом ржавчины. На многих предметах процесс ржавения доходил до того, что они истончались очень сильно, и было очевидно, что это уже совершенный мусор. В таком грунте только предмет из цветного металла мог бы сохраниться в приемлемом виде, о чем я тут же сообщил Зяме. Мы переключили металлоискатель на режим «цветной металл» и пошли дальше вдоль Минского шоссе. Шли мы, шли, и было нам весело. Зяма рассказывал анекдоты и пел матерные частушки, временами переходил на серьезность, когда у него что-то звенело. Мы вместе проверяли сигнал, как обычно, оказывавшийся водочной пробкой или фольгой от пачки сигарет.

Но тут Зяма как-то поотстал, а я прошел чуть дальше и увидел живописные старые дубы. А рядом с ними были стрелковые ячейки по 1941 году. В этот момент металлоискатель у Зямы загудел как-то по-особенному – длинно, протяжно. Зяма проходил между кустами и в этот момент практически оперся металлоискателем на землю, чего делать не следовало, чтобы не сломать штангу и не испортить весь прибор.

Металлоискатель гудел, Зяма провел над этим местом снова – долгий сигнал повторился.

– Что там, цветник или черный? – поинтересовался я у Зямы.

– Стоит на всех металлах.

– Ну, тогда копай, – констатировал я, поскольку такой длинный сигнал на режиме «все металлы» может обнаружить и цветной металл. Зяма начал водить металлоискателем над этим местом, вой прибора раздался на весь лес.

– Хватит гудеть, голова болит, – прервал я его бессмысленные действия, – копай!

– Что, действительно будем копать? – он в последний раз задал вопрос, понимая, что больше отлынивать от работы не получится.

Вместо того чтобы продолжать пререкания с Зямой, я воткнул лопату рядом с тем местом, где был сигнал, и нажал на черенок. Земля с натягом вырвалась аккуратным квадратным комком, на дне которого лежал какой-то зеленовато-белесый диск довольно большого диаметра. Он был заметно больше крышки от пива, больше современной монеты.

– Монета! – вскричал Зяма после некоторой паузы.

Я схватил предмет из ямы и достал, поднеся к нашим глазам. На самом деле это была монета, причем такая, какой я раньше никогда не видел. По ребру у нее из-под толстого слоя зеленой патины виднелось рифленое ребро. Это рифление было в форме сетки. Что это за монета, так и не было понятно. Мы с Зямой начали по очереди плевать на монету и тереть ее стороны перчатками. Постепенно из-под зеленой патины стали вырисовываться силуэты. С одной стоны были какие-то вензеля, корона и буквы, на другой стороны мы стали узнавать изображение двуглавого орла и номинал «5 копеек». Вот как! Это была монета достоинством пять копеек, самая настоящая! Мы стали тереть дальше, и когда стерли почти всю рыхлую зеленую патину, то увидели год чеканки – 1783 и вензель Екатерины Второй. И рядом с гербом были буквы – ЕМ. Это была наша первая с Зямой настоящая находка: дореволюционная монета, с царских времен, из эпохи царствования императрицы Екатерины Великой.

Мы остановились, мы сели, мы стали осмыслять наши ощущения. Зяма вдруг протрезвел, стал серьезен, и его лицо совсем переменилось.

– Я ехал покопать и развеяться, а тут такое.

– В нашем занятии нужно быть готовым ко всему и не лениться!

– Да я не ленюсь, просто в последнее время все из рук валится…

– Ну ничего, теперь ты наконец удостоверился, что это не просто дурацкое занятие, а на самом деле можно найти монеты. Хоть одна монета – не клад, но без металлоискателя мы бы никогда не нашли ее.

– Согласен, прибор – отличная вещь!

Так мы с Зямой обсудили нашу удачу, а потом стали осматривать местность вокруг. Зяма остался сидеть на пенке, по случаю находки он открыл последнюю оставшуюся бутылку и выпил за здоровье кладоискателей.

А я взял прибор и пошел проверить стрелковые ячейки с 1941 года. Рядом с ними были гильзы от трехлинейки, я также нашел молоток, чуть поодаль у старых дубов откопался полусгнивший серп, и больше тут не было ничего.

Монета, которую мы нашли, оказалась ровно на двести лет старше Зямы. Он так бережно гладил ее и изучал обводы двуглавого орла, что я решил не претендовать на нее.

– Молодец, что нашел, это твоя удача и успех, – мне хотелось так воодушевить Зяму, чтобы он проникся копательством и снова ездил со мной, как это было прошедшим летом, как мы хотели ездить все предыдущие пару лет.

– Да, монету нашел, а девушку потерял, – вздохнул Зяма, и я не поверил его словам.

Я начал выуживать из него слово за словом, и оказалось, что они с Юлькой недавно расстались. Точнее, она ушла от него, и он теперь не находил себе места. Вот почему он и решил позвонить мне, чтобы развеяться на природе после такой тяжелой личной драмы. Я постарался его поддержать, мы долго еще обсуждали, как это могло произойти.

Копание дальше как-то не клеилось, да и после монеты ковыряться в гильзах и осколках уже совершенно не имело смысла.

Мы еще раз перекусили разогретой тушенкой, погасили костер, закопали обожженную консервную банку в костровище и пошли в направлении станции. Сначала мы вышли на Минское шоссе, и через пятьсот метров справа увидели памятник – танк Т-34 на постаменте у поворота на деревню Еремино. Сфотографировались у памятника по очереди на Зямин пленочный фотоаппарат и пошли дальше в сторону станции «Полушкино», чтобы сесть на электричку и вернуться в Москву. Наш поход оказался ударным!

Но потом Зяма мне долго не звонил, он даже не появлялся на лекциях в университете. Возможно, переживал расставание с подругой. Но я не мог сидеть на месте, и мне хотелось копать. Я позвонил Стасу.

Долина Славы

И вот как-то в октябре мы поехали копать со Стасом в районе Минского шоссе между Дорохово и Тучково. Копать хотелось очень сильно, это было как помешательство. Пока не было снега, мы рассчитывали пройти по лесам, побольше увидеть и побольше блиндажей проверить на наличие хабара.

Опишу маршрут, это важно. Мы стартовали в субботу утром ранней электричкой с Белорусского вокзала. Спустя примерно 1 час 40 минут мы вышли на платформе «Садовая», которая находится между платформами «Тучково» и «Дорохово». Я в течение целой недели искал материалы о боях в 1941 году в этом районе, и особенно интересной мне показалась информация о боях в районе деревни Анашкино. Пробежавшись глазами по карте, я нашел Анашкино и быстро составил маршрут. Позднее выяснилось, что в Подмосковье есть еще одна деревня Анашкино, и она тоже находится в зоне боевых действий по 1941 году…

В общем, мы вышли на «Садовой», прошли метров 500 к Минскому шоссе, перешли его недалеко от автозаправки и стелы с указанием границы Рузского и Нарофоминского районов. Углубились в лес и пошли сначала вдоль Минского шоссе по направлению к Москве, а еще через 300 метров повернули направо, на дорогу к Анашкино.

В лесу нам встречались одиночные ячейки, настрел винтовочных гильз калибра 7,62 и 7,92 (винтовка Мосина и карабин Маузера соответственно). Состояние железных гильз удручало: верховой сохран был просто отвратительным. В дополнение ко всему в лесу мы обнаружили довольно много мусора, датировка которого была от 1960-х вплоть до наших дней. И, конечно же, горы мусора, которые дачники сбрасывают в воронки и стрелковые ячейки РККА, никак не добавляют оптимизма. Ведь никому неизвестно, пустая ли это ячейка. А вдруг там лежит боец, забытый во время отступления 1941 года или спешно похороненный в ходе контрнаступления в 1942-м? Сколько таких безымянных солдат лежит до сих пор в 15—20 метрах от оживленного шоссе, а рядом с ними лежит ржавая винтовка, пара гранат, котелок в ногах и последнее письмо-треугольник в сгнившем уже вещмешке…

Мы шли по лесу, практически не выключая прибор. Металлоискатель все время подавал сигналы, но мы уже научились на слух и по интуиции распознавать слабые сигналы гильз и осколков от мин и снарядов. Мы все это игнорировали в надежде «зацепить» что посерьезнее – каску, лопатку, фляжку, штык или еще что-нибудь интересное.

Наконец, дошли до Анашкино. Эта деревня оказалась вполне живой, с дачами москвичей на окраинах. У некоторых домиков из труб шел дым, люди топили свое жилье, как сто лет назад. А вокруг был тихий подмосковный лес, просто спокойный и абсолютно безмятежный. И мы шли, уже предвкушая себе немецкие позиции, разбросанные по лесу следы войны и кучу интересных находок. Проходим через Анашкино, поднимаемся на холм. На нем, огороженный старым забором, находится заброшенный пионерлагерь. Войдя на территорию, мы обошли вокруг полуразрушенных корпусов, зашли в один из них. Разбитые стекла на полу, выломанные с мясом оконные рамы, вырванные половые доски. Мусор, смятые консервные банки, следы кострища внутри здания. В общем, постапокалиптическо-постсоветская картина… Мы оттуда ушли поскорее, чтобы не видеть всего этого безобразия, бесхозности и признаков современности. Нас манила война, а точнее – 1941 год.

Идем мы по лесу, и никаких особенных следов войны не замечаем. Успел начаться и закончиться дождь, вслед за этим пошел мокрый снег. Впрочем, он тает быстро и он как-то проще переносится, чем обычный дождь. Вот уже и полдень, и пора обедать, а мы все так и не копали толком. Пообедали в лесу, поели сытной тушенки с гречневой кашей и, запив ее чаем с шоколадкой, двинулись дальше. Прибор включен, идем, внимательно глядя по сторонам. Вот первая яма – ага, это стрелковая ячейка, а за ней видна еще одна. Остановка, сваливаем рюкзаки со спины под ближайшую разлапистую ель. Так, вокруг нас виден примерно десяток стрелковых ячеек, и некоторые из них – в форме буквы Г. Все ясно, это оборонительные позиции Красной Армии. Но вот что странно – вокруг только ячейки, а землянок и блиндажей нет. То есть, получается, это временные позиции, где люди находились совсем недолго? Металлоискателем проверяем землю вокруг ячеек на наличие стреляных гильз и других металлических предметов. Тщетно, ничего нет. Правда, пару раз на ровном месте нам попадается несколько минометных осколков, но это абсолютно не показатель. Разочарованно возвращаемся к рюкзакам и идем дальше.

И вот таких вот неуспешных остановок у нас в этот день было много. Как водится поздней осенью, за делом и быстро стемнело. Надо было искать ровное место где-нибудь на пригорке, чтобы поставить там палатку и готовиться к ночлегу. Сверившись предварительно с картой, мы обнаружили, что из чащи вернулись опять к Минскому шоссе и находимся от него совсем недалеко – в каких-то 5—7 километров. Но из-за перманентного дождя, тумана и серой мглы звуков от шоссе слышно не было. Не беда, так даже лучше, решаем мы со Стасом, и, «накачавшись» горячим чаем, отправляемся в палатку спать. Стас еще предложил мне хлебнуть виски из припасенной у него фляжки, но я отказался. Наступила ночь, мы уснули.

На следующий день, в воскресенье, мы проснулись довольно поздно – часов в 8 утра. Откинув спальник, я обнаружил, что в палатке довольно холодно и что вылезать из спальника в принципе не хочется. Но – мы тут не прохлаждаться приехали, надо вставать, завтракать и идти дальше. Растолкал Стаса, мы вместе быстро соорудили костер… О, как приятно чувствовать тепло и даже жар от костра в холодном сыром осеннем подмосковном лесу! А крепкий горячий чай на свежем воздухе – это просто нечто незабываемое. Может быть, именно за этим мы отправляемся в лес, на природу? За этими простыми ощущениями: ногам холодно, рукам жарко, внутри тепло и ты чувствуешь в себе мощные силы и стимул что-то делать, хотя бы для того, чтобы не замерзнуть и упасть от голода.

Ничего интересного мы и в этот день не нашли, за исключением обычного джентльменского набора: гильзы, осколки, железки, хлам. Опять начинало рано темнеть, и мы уже направляемся в сторону железной дороги. Согласно нашему плану, мы должны вернуться к Минскому шоссе, пройти по нему мимо деревни Ляхово к Москве километров пять до деревни Еремино (ориентир танк-памятник) и далее нужно было повернуть налево на дорогу, ведущую к станции «Полушкино». Мы сложили лопаты в рюкзаки, я убрал прибор. Мы идем по лесу, шум от шоссе становится все громче – значит, идем правильно. Подмосковный лес в 2003 году – это не только высокие сосны вперемешку с дубами и березами. Это так же и кучи мусора от туристов-грибников и фантастические горы мусора от дачников, которые экономят на вывозе твердых бытовых отходов и сваливают их прямо в лесу, неподалеку от своих поселков. Чем ближе к цивилизации – тем больше в лесу мусора, стеклянных и пластиковых бутылок, смятых алюминиевых пивных банок и прочего неприглядного дерьма.

Вдруг пошел снег, но уже не мокрый. Он падал не землю, и уже не таял. Засада! Это значит, что земля остыла, и теперь нам не видать раскопок до следующей весны. Как жаль, что эта осень нам ничего так и не подарила, и мы вынуждены вот так неуспешно заканчивать этот копательский год. Так думали мы, шагая к шоссе. Но вот, совсем недалеко от дачного поселка, расположенного прямо в лесу, мы натыкаемся на хорошие такие ямы. Вот ячейки, вот пулеметные гнезда, вот блиндажи, и этого всего довольно много. Быстренько скидываем рюкзаки и идем смотреть место. К сожалению, самые большие блиндажи завалены старым дачным хламом и пакетами с мусором. В бывших землянках лежат наваленные в кучу старые диваны, остатки железных кроватей, прогнившие белые холодильники, старые автопокрышки и прочее современное барахло. Тем не менее, я достаю прибор, и мы вместе со Стасом по очереди начинаем проверять не загаженные места.

Вот гильза советская – хорошо! Вот немецкий гильзач пошел – отлично! Уже хорошо так темнеет, но вот снег теперь наш союзник – он лежит на земле белым покрывалом, и в лесу не так темно.

– Есть! Что-то большое! – радостно кричит мне Стас, и я подхожу к нему. Действительно, прибор сигналит очень хорошо, видимо, в земле либо большой кусок черного металла, либо вещь из цветного металл средних размеров.

– Надо копать, – говорю ему и забираю у него прибор. Стас начинает копать, а я отхожу от него, и мне по пути встречается интересный Y-образный окопчик. Мусора рядом нет, хотя окоп находится прямо в центре всех ям. Без особо энтузиазма, повинуясь только привычке, машинально провожу металлоискателем прямо над центром этой буквы Y. Сигнал! Хороший сигнал, довольно уверенный. Прибор гудит очень настойчиво, и я решаю снять дерн из многолетних наслоений хвои и листьев. Ничего нет, и я снова проверяю место металлоискателем. Сигнал говорит – надо копать, там, в глубине что-то есть. Я откладываю металлоискатель, оглядываюсь на Стаса – он копается недалеко от меня – и тоже принимаюсь копать.

Неожиданно моя лопата упирается во что-то твердое и издает такой звук: «Хырк! Хырк!»