Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

Для последней трети XVII в. можно отметить разные проявления этого сотрудничества. Так, после смерти Яна Собеского во время «бескоролевья» 1697 г. Россия и Австрия совместно воспрепятствовали попытке возвести на польский трон французского принца Конти[34]. Главным проявлением такого сотрудничества стало вступление России в 1687 г. в войну с Османской империей. В этой войне Москва выступила совместно со Священной лигой – союзом европейских государств во главе с Австрией, а затем русские представители вместе с державами – членами лиги вели переговоры о мире на завершившем войну Карловацком конгрессе[35]. Это было первое непосредственное и серьезное участие России в больших событиях общеевропейского значения. О все большей включенности Русского государства в европейскую политическую жизнь говорит появление в последней трети XVII в. в Москве постоянных представителей целого ряда европейских государств (хотя пока и далеко не всех) и появление первых русских постоянных представителей при некоторых европейских дворах.

Вместе с тем процесс поисков Россией своего места в системе европейских международных отношений был еще далек от своего завершения. Характерно, что фактическое сотрудничество между Россией и Священной лигой так и не было оформлено каким-либо письменным соглашением и мир с Османской империей Россия заключила отдельно от других европейских государств. Складывается впечатление, что в то время стороны еще не были уверены в долговременности и прочности своего сотрудничества.

Если говорить о близкой перспективе, то такие опасения имели основания. Начавшиеся почти одновременно Война за испанское наследство (1701–1714) и Северная война (1700–1721) способствовали созданию и в восточноевропейском регионе и в Европе в целом новой международной ситуации, когда русско-австрийское сотрудничество прекратилось и поиски Россией своего места в системе европейских международных отношений пошли по другому пути.

Однако тот итог, к которому привели поиски Россией своего места в Европе на протяжении XVII в., не был случайным. Здесь проявились определенные закономерности, которые возобновили свое действие, когда был решен вопрос о выходе России к Балтийскому морю. По мере того, как продолжалось освоение обширных земель на Юге, вопрос о получении выхода к Черному морю стал приобретать в русской внешней политике все большее значение, и все большее значение приобретал вопрос о союзниках в будущем конфликте с распоряжавшейся на берегах Черного моря Османской империей. Ясно обозначившийся к концу XVII в. военно-политический упадок Польско-Литовского государства исключал возможность активного противодействия с его стороны русским планам и в то же время не позволял России рассчитывать на это государство как на полноценного союзника в будущей войне с османами. Из больших европейских держав таким союзником могла быть только Австрия, в то время как ее соперница Франция продолжала поддерживать дружественные отношения с Османской империей.

Для Австрии, наталкивавшейся на сильное противодействие Франции в попытках укрепить свои позиции на западе Европы, а позднее приобретшей в лице Пруссии опасного соперника на территории Германии, именно экспансия на Балканы в зону османского присутствия обещала наибольшие приобретения, что привело бы в перспективе и к росту значения Австрии в Европе. Перед ней также вставали важные проблемы при поисках союзников в борьбе со все еще могущественной евроазиатской державой – Оттоманской Портой, которая хотя в известной мере и уступила в конце XVII в. свои позиции лишь в борьбе с целой коалицией государств, но по-прежнему оставалась в глазах европейских держав грозным и опасным противником. В поисках союзников для борьбы с турками Австрия в XVIII в. уже не могла, как ранее, рассчитывать на сотрудничество с Испанией, вошедшей в орбиту французской политики, пришли в упадок и ее союзники по Священной лиге – Польско-Литовское государство и Венеция. Тем самым и для Австрии союз с Россией был одним из важных условий для проведения активной наступательной политики на Балканах. Все это совсем не исключало соперничества Вены и Петербурга в борьбе за влияние на народы Балкан, но это соперничество выступило на первый план в отношениях двух держав лишь в XIX в.

Определенная общность интересов на этом важном направлении внешней политики открывала для России и Австрии возможность согласованных решений и по другим вопросам. Это сближение Петербурга и Вены в свою очередь закономерно вызывало враждебную реакцию Франции. Таким образом, можно сделать вывод, что тенденции, проявившиеся при первых попытках русских политиков определить для своего государства место в системе европейских международных отношений, продолжали находить свое выражение как в политике России по отношению к европейским государствам, так и в политике главных европейских держав по отношению к России на протяжении очень длительного времени, практически до конца 1870-х гг.

Б.Н. Харлашов (Псков)

О формировании южного рубежа Псковской земли

(по источникам XVI–XVII вв.)

Псковская земля в исторических границах XIV–XVII вв. занимала территорию от р. Нарвы на севере до верховьев р. Великой на юге, включая почти весь ее бассейн (без Себежского уезда; по источникам, доступным в России, это около 21 900 кв. км). По данным 1585–1587 гг. в 14 уездах[36] земли было 149 губ, 2 четверти, 2 утретка и 1 волостка[37]. Губы самого обширного по территории Псковского уезда дополнительно были распределены между семью засадами[38]. Юго-западную часть земли занимали 3 уезда: Вышгородка, Красного и Опочки. Их расположение имеет особое значение для ответа на вопрос, где же проходил псковско-ливонско-литовский рубеж, а затем граница Пскова с Речью Посполитой.

Источниками для исследования административно-территориального деления южных уездов Псковской земли стали писцовые и переписные книги XVI–XVII вв. Наиболее ранними из дошедших до нашего времени являются писцовые книги 1585–1587 гг. В их есть прямые ссылки на «старое» письмо 1550-х гг. Источники предшествующего периода, если они и сохранились, остаются пока нам неизвестными[39]. Из имеющихся источников опубликована писцовая (платежная) книга № 355[40] из собрания писцовых книг Российского государственного архива древних актов (РГАДА). Более подробные сведения о Псковской земле содержатся в писцовых книгах № 827 и 830[41], однако в них имеется описание только 8 уездов, среди которых нет уездов, граничащих с Литвой.

Из источников XVII в. для исследования данного вопроса привлекались писцовая книга 1626-28 гг. Выборского, Дубковского и Вышгородского уездов[42], переписная книга Псковской земли 1646 г.[43] и переписная книга 1678 г.[44]. Материалы писцового описания послужили основными источниками для составления карт-схем южных уездов Псковской земли. Для локализации топонимов, упоминающихся в писцовых и переписных книгах, использовались как планы Генерального межевания XVIII в., так и топографические карты XIX – начала XX вв., а кроме того, современные топографические карты и планы землепользования. Опыт работы по составлению карт-схем псковских уездов показал, что скудные топографические сведения платежной книги № 355 в большинстве случаев не позволяют определиться с границами губ, а соответственно, и уездов. Книги № 827 и 830, содержащие, по сравнению с книгой № 355, иногда в десятки раз большее число топонимов, как правило, дают хорошие результаты. Также неплохие результаты были получены и при использовании для этой цели переписных книг XVII в.

Таким образом, база источников для изучения территориального деления южных уездов Псковской земли такова, что для Вышгородского и Опочецкого уездов имеются в основном сведения XVII в. Для Себежского и Красногородского уездов – только сведения книги № 355, малопригодные для реконструкции территориального деления и границ. Указанные источники XVII в. не содержат информации по последним двум уездам, поскольку те в 1618 г. отошли по Деулинскому перемирию к Речи Посполитой. В результате историко-географического исследования удалось составить довольно полный перечень населенных мест Псковской земли XVI–XVII вв. и определить границы всех губ, за исключением входивших в Себежский и Красногородский уезды (см. карту-схему). Имеющиеся в настоящее время в нашем распоряжении данные позволяют говорить о существовании в Псковской земле в XVI–XVII вв. не менее 13 тыс. поселений. В настоящее время удалось определить расположение лишь 15 % из них[45], что соответствует доле локализованных поселений и в южных уездах. В процессе исследования применялась методика, мало чем отличающаяся от методов, на которых основывались классические труды К.А. Неволина[46] и А.М. Андрияшева[47], за исключением использования возможностей компьютерной обработки материалов. При сборе материала по источникам XVI–XVII вв. в настоящее время сформирована база данных по топонимике Псковской земли, содержащая 21 900 записей. Стандартное программное обеспечение на основе FOXPRO позволило ускорить поиск данных и осуществить их идентификацию при возможных разночтениях, а также систематизацию сведений по выделенным регионам (уездам, засадам, губам и пр.).

Одной из исследовательских задач, решавшихся в масштабе всей Псковской земли, было изучение на основе полученной историко-географической информации происхождения и развития ее территориального деления, что было непосредственно связано с процессом расселения и формированием границ. Размещение населения в различные периоды прослеживается по археологическим материалам.

Южные уезды Псковской земли в XVI–XVII вв.: 1 – граница земли, 2 – граница уезда, 3 – граница губы, 4 – центр уезда, 5 – погост, 6 – прочие населенные пункты, расположение которых удалось установить.

Расселение в середине и во второй половине I тысячелетия н. э. маркируют поселения и могильники культуры длинных курганов и сопок[48]. В ряде случаев районы концентрации памятников этого периода в пределах Псковской земли послужили основой для формирования будущих административных районов. Это подтверждается тем, что в северной части Псковской земли «гнезда» памятников второй половины I тысячелетия н. э. вписываются в границы многих губ[49], а в южных уездах находятся вблизи наиболее ранних пригородов.

Размещение археологических памятников XI – первой половины XIV в. показывает, что в этот период происходит дальнейшее развитие регионов, освоенных в предшествующее время, и заселяются новые территории. Это прослеживается по материалам курганных могильников с трупоположениями, и по ранним жальникам[50] [51]. Судя по концентрации археологических памятников, в этот период в северных и центральных уездах Псковской земли уже сформировались большинство центров губ. Однако выделяются районы, превосходящие по размерам губские территории XVI в. (на севере земли это устье р. Великой и юго-восточное побережье Псковского озера, округа Изборска и др. малые районы; на юге – окрестности Велья, Воронича, Коложе-Опочки, Врева, Котельно).

В дальнейшем эти довольно крупные районы расселения также оказались поделенными на губы. Таким образом, в настоящее время представляется возможным выделить по меньшей мере 3 этапа становления территориальной структуры Псковской земли. Во-первых, формирование районов расселения во 2-й половине I тысячелетия н. э. Во-вторых, развитие в XI – первой половине XIV вв. на основе районов расселения 2-й половины I тыс. н. э. центров губ и освоение в результате колонизационных процессов новых территорий (по аналогии с Новгородской землей)[52]. Районы расселения, объединяющие целиком или частично несколько губ XVI в., вероятно, можно связать с летописными волостями. В-третьих, дробление в дальнейшем плотно заселенных районов на более мелкие (образование губ, зафиксированных в писцовых книгах) и распределение губ между уездами и засадами.

Обоснованность выделения этих этапов формирования территориального деления Псковской земли подтверждается материалами историко-археологического изучения погостов-мест – административных центров псковских губ. К XIV в. в Псковской земле уже 1/3 поселений функционировала на местах погостов[53]. Почти все погосты, в культурном слое которых обнаружены археологические материалы 2-й половины I тысячелетия н. э. – XIV в., находятся в северной и центральной части Псковской земли (в засадах Псковского уезда, в Изборском уезде) и на восточном побережье Псковского и Чудского озер (Гдовский и Кобыльский уезды). Таким образом, наиболее ранние погосты возникли именно на той территории, где находятся древнейшие города Псковской земли Изборск и Псков.

В южной части Псковской земли функции погостов на начальном этапе в XIV в. выполняли города-крепости Остров, Дубков, Котельно, Врев, Воронич, Велье, Коложе и, возможно, Черница. Большая их часть сосредоточивалась вдоль юго-восточной границы Псковской территории. К XVI в. некоторые из них, утратив оборонительные сооружения, превратились в сельские погосты, мало чем отличавшиеся от прочих аналогичных поселений. В XV в. функции погостов – центров губ на юге Псковской земли выполняли такие новые города, как Вышгородок, Опочка и Красный. В XV–XVI вв. погосты возникают в основном в южных уездах Псковской земли, что следует связывать с завершением формирования административно-территориального деления уездов. В археологическом отношении в этой группе поселений заметно преобладают небольшие по размерам селища, которые могут рассматриваться как следы поселений, выполняющих исключительно культовые функции. Культурный слой этих селищ, в основном, формировался на месте расположения дворов священника и причта.

Отличительной особенностью южного региона является большое число губ, относящихся непосредственно к городам, например к Опочке. Названия таких губ производны от названий приходских церквей. Эти губы расположены в непосредственной близости от города и составляют его ближайшую округу. Их происхождение представляется в целом более поздним по сравнению с губами, имевшими погосты на своей территории. Они, скорее всего, появились на завершающем этапе становления территориального деления Псковской земли.

Опочка была построена, после того как в 1406 г. литовцы штурмом взяли Коложе: «псковичи поставиша град Коложе на новом месте на Опочке»[54]. После основания Опочки Коложе приобрело, так же как и Котельно в Выборском уезде, статус погоста в составе Опочецкого уезда. Изучение топографии поселений Покровской губы (Коложе) показывает, что часть территории округи предшественника Опочки Коложе оказалась приписанной к губам, относящимся к посаду нового города. Населенные пункты, бывшие ранее в Коложской волости, оказываются в составе Ильинской, Никольской на Кутке и Старицкой губ (последняя известна лишь по материалам XVII в.). Система расположения относящихся к Опочке губ аналогична таким городам, как Воронич, Велье и Выбор. Все 4 губы, образующие «окологородье», локализуются у города, составляя довольно обширную, но целостную территорию. Примечательно, что предшественник Опочки – Коложе оказывается непосредственно в центре района, объединяющего округу Опочки и, возможно, располагавшуюся к востоку от нее гипотетическую волость. Именно этот довольно большой район включает наибольшую концентрацию археологических памятников периода, предшествующего образованию Псковской земли, и является ядром Опочецкого уезда после разгрома Коложе. Периферию уезда Опочки составляют 5 губ, так же как в соседнем Велейском уезде. Все они располагались радиально по отношению к центру уезда.

Таким образом, на материалах уездов в южной части Псковской земли может быть прослежен процесс формирования центра административного округа, известного по источникам XVI в. как уезд. В этом процессе непосредственное участие приняли жители псковских волостей, которые отчасти и вошли в состав населения малых городов. Наиболее яркий, но, к сожалению, единственный летописный пример инициативы со стороны сельских общин о строительстве уездного города связан с Вышгородком. В 1476 г. «слобожане ис Кокшинской волости» били челом князю Ярославу и посадникам псковским, и всему Пскову, «чтобы их жаловали и ослобонили им на Городци оу речке оу Лоде поставити город…»[55].

С учетом археологических данных о формировании губ топография поселений, записанных в губах Вышгородского, Красногородского и Опочецкого уездов, маркирует собственно юго-восточный «псковский рубеж», сформировавшийся на основе территорий сельских общин, «тянувших» к Пскову и его «пригородам», т. е. имевших наиболее тесные связи с центрами Псковской земли.

Альмут Буес (Варшава-Берлин)

Описание областей между Польшей и Московией в Записках Мартина Груневега

Имеющиеся в письменных источниках средневековья и раннего Нового времени (вплоть до XVI в.) географические сведения о регионах и населении Восточной Европы не отличаются ни полной, ни достаточной достоверностью. «Повесть временных лет» описывает территорию восточных славян следующим образом: «Такоже и ти Словене, прешьдъше, седоша по Дънепру, и нарекошася Поляне, а друзии Древляне, зане седоша въ лесехъ […]; а друзии седоша по Десне и по Семи и по Суле, и нарекошася Северъ»[56]. Дополнить и конкретизировать эту картину позволяют только археологические данные.

До Нового времени у жителей Центральной Европы знания о пространствах большей части Восточной Европы оставались весьма смутными: «Теперь Сарматия, насколько известно, является пустынной и обширной, но невозделанной и находящейся в глуши областью с достаточно суровым климатом. На востоке она соседствует с Москвой (Московским государством – А.Б.) а с юга ограничена рекой Танаис»[57]. Определенно, именно на этом рубеже замыкается пространство, описанное Х. Шедельсом в хронике всемирной истории. Энеа Сильвио Пикколомини в своей «Космографии» причисляет Польшу, Богемию, Венгрию, балканские страны и Византию к Европе.

В то время как территории, прилегающие к побережью Балтийского и Черного морей, были со временем исследованы и получили географическое описание, пространство между Польшей-Литвой и Московией в значительной степени осталось неизвестным, хотя его и пересекали многие путешественники. В «Записках о Московии» габсбургского дипломата Сигизмунда Герберштейна середины XVI в. говорится: «Sevuera magnus principatus est, cuius castrum Novuogrodek, haud ita diu Sevuerensium principum, priusquam hi ab Basilio principatu exuerentur, sedes erat. Eo ex Moscovuia dextrorsum in Meridiem, per Colugam, Vuorotin, Serensko & Branski, centum quinquaginta miliaribus Germanicis pervenitur: cuius latitudo ad Borysthenem usque protenditur. Vastos desertosque passim campos habet: circa Branski autem sylvam ingentem. Castra oppidaque in eo sunt complura: inter quae Starodub, Potivulo, Czernigovu, celebriora sunt. Ager quatenus colitur, fertilis est. Sylvae hermellis, aspreolis & martibus, melleque plurimum abundant. Gens propter assidua cum Tartaris praelia, valde bellicosa»[58] [59].

В начале XVI в. князья Бельский, Новгород-Северский и Черниговский подчинились великому князю Московскому, таким образом, завершилось так называемое «собирание русской земли». В 1547 г. Иван IV короновался («венчался на царство») и принял титул «царя и великого князя всея Руси», что выражало притязание на верховную власть в отношении всех земель, принадлежавших в прошлом Киевской Руси.

В середине XVI в. у Польши не существовало непосредственной границы с царством московитов, что Мартин Кромер в 1554 г., говоря о землях к востоку от Вислы, выразил так: «Дальше идет княжеская Пруссия и граничащая с нею Литва, которая простирается приблизи тельно до пункта летнего восхода солнца, а оттуда снова тянутся уже восточные скифские или татарские степи и поворачивающие в направлении юго-восточного рубежа государства белогородских турок»[60].

Поворотным пунктом в расширении знаний и в изменении представлений народов Центральной Европы о восточных регионах континента стал 1569 год, Люблинская уния превратила объединенное Польско-Литовское государство в одну из крупнейших держав, раскинувшуюся «от моря и до моря», занимавшую бóльшую часть Центрально-Восточной Европы. Образование Речи Посполитой «двух народов» привело к возникновению новых территориальных объединений с временно и регионально «дифференцированным отношением близости» к государственному центру[61].

«Пространств не существует, пространства создаются» или «В пространстве мы читаем время» – таковы заглавия трудов Ханса-Дитриха Шульца и Карла Шлёгеля[62]. В них нашла отражение диалектика пространственно-временных соотношений применительно к становлению и исторической эволюции регионов Центральной и Восточной Европы. Итак, области, расположенные «между» обеими сложившимися в XVI в. державами (Московским царством и Речью Посполитой), были заселены задолго до этого и существовали независимо от своих великодержавных соседей. Только со временем они превратились в их периферию и стали восприниматься как таковые. Возникает вопрос: должны ли вообще существовать центры? Центр/периферия – понятийная пара, заимствованная из историко-экономических исследований Иммануэля Валлерштейна[63]. Оба понятия имеют смысл лишь в двойном употреблении и, по мнению Йенё Банго[64], являются комплиментарными категориями пространства. В восприятии центра периферия – это исключительно обозначение положения для области, находящейся в отдалении от центральных районов, причем в основном решающее значение имеет мера в преодолении дистанции между ними[65]. В одном отношении некая область может быть на периферии, а в другом нет. Прямо говоря, она может в иной системе координат стать средоточием двух центров. Таким образом, все понятия в пределах пары центр/периферия представляют собой относительные категории[66]. Датский исследователь Клавс Рандберг видел в общей картине центра и периферии «виртуальный академический ментальный архетип», однако все же считал возможным рационально «объяснить новые отношения и создать новые образы»[67].

В IX в. германские языки знали только понятие «марка», служившее для обозначения окраин страны, пограничных областей. Только в дальнейшем, с освоением и колонизацией лесных просторов на востоке Германии, когда с начала XIII в. немецкое население вступило во взаимодействие со славянским, немецкий язык заимствовал славянский термин «граница», для более точного обозначения территориального размежевания[68]. Исторически прохождение границ изменяется. Большая часть искусственных границ, установленных в результате взаимодействия людей, означает разделение «своих» и «чужих». Выход за пределы проведенной границы может открыть новые горизонты, но также и вызвать чувство небезопасности. Часто границы иначе воспринимаются индивидуумами, чем большими людскими сообществами. Для первых это атрибут повседневности, для страны в целом – форма существования. При этом следует подчеркнуть, что пограничные зоны не только обособляют, но в то же время делают возможным интенсивное взаимодействие, формируя его правовые нормы (устанавливая границы).

Выражение «регион» – традиционно географическое понятие. Однако исторически регион, так же как «область», имеет отношение к regere / gebieten (править / управлять). В регионах могут образовываться территориально, исторически, экономически, культурно и социально обособленные локальные территориальные единицы. При этом в большинстве случаев применительно к региону речь идет об области средней величины, которая, прежде всего, проявила себя как носитель и символ некой идентичности, обладающей определенной идеологической интерпретацией. Исследования последних лет выявили и обобщили значительный материал, демонстрирующий трансформацию ценностных ориентаций, этических и моральных норм и моделей поведения жителей[69].

Большей частью представление о регионах формируется на основе картографии, которая создает визуальное изображение провинции. Такие образы запечатлены на географических картах XVI в. Политическая ситуация и связанные с ней взаимоотношения областей и территорий создателей этих карт чаще всего не интересовала, а потому на них и не отображалась. Нередко актуализация отраженных на картах реалий сильно запаздывала, нередки были случаи копирования устаревших карт вместе с их ошибками.

На многих географических картах XVI и XVII вв. изображены окраинные регионы, расположенные между Польшей и Московией. На картах Европейского континента наносилось изображение его восточных окраин. Подобным же образом составлялись карты Северной Европы и Ливонии (например, Mercator 1595 г.). На картах Польши основное внимание уделялось центру страны, которым в то время еще считалась Малая Польша. Только после Люблинской унии 1569 г. картографы обратили внимание на «кресы»[70] (например, Мацей Струбыч)[71]. На картах России того времени также были изображены западные окраины – интересующие нас области между Московским царством и Польско-Литовским государством (например, карта Августина Хиршфогеля)[72].