Эхо безмолвия

На следующий день в ауле появился экспедиционный отряд. Узнав о случившейся с Камбаром трагедии, генерал Карпов и члены его отряда выразили соболезнование женам и брату Бахыту – теперь уже новому главе рода. Людвигу через день нужно было возвращаться в Австрию для сдачи отчета по собранным материалам. Экспедиционный отряд, попрощавшись с новым главой рода, двинулся в путь в среду – удачный день, по совету Бахыта.

В пятницу провели поминки по баю Камбару. Народу приехало много. Мяса и кумыса было вдоволь. Все только и говорили, насколько умен и справедлив был бай Камбар. Вспоминали все доброе, что он сделал для людей.

Через четыре дня после этих событий Айгуль возвращалась с матерью домой. В дороге она обдумывала, как встретиться с Людвигом. Она решила, что больше не будет ждать от него первых шагов, а пойдет, как обычно, сама к нему в юрту с каким-нибудь вопросом. И у них завяжутся прежние отношения. Эти думы и мечтания вызвали у нее сладкую истому. Все это время вспоминались его поцелуи и постоянно звучала та ночная мелодия. Прибыв к аулу, они спешились. Еще не доходя до своей юрты, Айгуль спросила у пробегавших мальчишек: «Что нового в ауле?»

«Прошли сорокодневные поминки по баю Камбару, Людвиг-ага уехал на свою родину», – ответили на бегу мальчишки. Айгуль, не поверив этим словам и оторвавшись от матери, быстрым шагом направилась было к юрте любимого, как навстречу ей попалась работница Салима, которая подтвердила, что весь экспедиционный отряд с Людвигом уехал уже дней шесть тому назад.

Эта новость обожгла ее изнутри таким сильным огнем, что лицо побледнело, ноги подкосились, и она остановилась, тяжело дыша. Тело стало каменеть, и мышцы напряглись до боли. Вскоре подошла мать и спросила:

– Что с тобой случилось? Куда ты от меня торопишься убежать?

– Ничего не случилось, – с трудом вымолвила побледневшая Айгуль.

– Доченька, да ты, кажется, заболела, ты такая бледная, идем скорее домой, тебе нужно прилечь! – с беспокойством в голосе стала причитать мать.

Войдя в юрту, Айгуль коротко поздоровалась с отцом и сразу же слегла на три дня. Некогда бойкая и веселая говорунья Айгуль, почувствовав боль и пустоту, поникла и впала в безмолвие. Однако она ничем себя не выдавала. Сдержанность в чувствах – неукоснительное правило в женском, особенно девичьем, поведении казахов. «Я всегда знала, что рано или поздно Людвиг уедет к себе на родину, но не так спешно. Он уехал, будто сбежал украдкой, не попрощавшись со мной», – с горечью рассуждала она.

Ахмет догадывался, что дочь, очевидно, недовольна тем, что не смогла попрощаться с Людвигом, они ведь были так дружны. Когда, наконец, Айгуль встала, то пошла к юрте, где жил Людвиг, и попросила у Салимы разрешения войти в нее. Обстановка жилища оставалась прежней, там пока никто не поселился. Работница, чутьем понимая ситуацию, вышла из помещения. Айгуль, оказавшись в юрте, стала притрагиваться к кровати, вешалке, посуде – вещам, которых касались руки любимого. Она вдыхала воздух, что окутывал Людвига. Ей казалось, что совершится чудо – вот-вот откроется дверь, и войдет улыбающийся синеглазый Людвиг, на голову которого она от счастья высыплет горсть серебряных монет. Ее мозг не мог сразу смириться с тем, что она навсегда рассталась с любимым человеком.

«Все кончилось!» – думала Айгуль.

Так она пробыла в юрте до вечера, затем вышла за село и пошла к тому месту, где она познала любовь. Она присела на то же самое место, которое врезалось ей в память навсегда. Айгуль стала гладить траву, которая казалась ей такой родной, непроизвольно прикоснулась к ней поцелуями. Затем она легла ничком и закричала что было мочи. В этом крике были и боль, и отчаяние, и страсть. Все это приняла земля, и никто не слышал и не видел страданий девушки. После этого потоком полились слезы, которых больше никогда у нее не было. Они навсегда высохли.

Затем она легла навзничь и долго смотрела в вечернее небо, в котором прямо на глазах усиливалась синева, концентрируясь в цвете. Она повернула голову и невольно залюбовалась изумительными разводами красноватого цвета от заходящего солнца. «Как жаль, что эту красоту вижу я одна, без Людвига», – с тоской подумала Айгуль. Ей подумалось: «Почему Всевышний, сотворивший такое великолепие природы, не может помочь мне – песчинке в этом необъятном мироздании?» Наконец она успокоилась, тело расслабилось, исчезла мышечная боль, и она, поднявшись, направилась к аулу.

Через несколько дней настало время новой перекочевки. Айгуль, разбирая юрту и упаковывая вещи, думала: «Хорошо, что все заняты, и никто не спрашивает у меня, почему я молчу». Как обычно, всё сделали быстро и ладно. Во время движения каравана молодежь веселилась, пели песни. К ней несколько раз подъезжали на конях девушки с просьбой, чтобы она пела, ведь у нее был самый лучший голос. Однако Айгуль, сославшись на плохое самочувствие, старалась остаться наедине со своими думами, звучащей в голове, как она стала понимать, прощальной мелодией, что были для нее важнее и интереснее всего остального.

Несмотря на тяжесть ситуации, она, вспоминая их близость, винила во всем только себя. Вновь и вновь, уже в который раз она вспоминала о вспышке их любви, и каждый раз ее охватывало прежнее волнение.

«Получается, что после той ночи он остался холодным, а я оказалась опаленной? Однако зачем обманывать себя? Людвиг с его благородством, утонченной воспитанностью никогда бы не посмел тронуть меня, если бы не почувствовал желание с моей стороны», – размышляла Айгуль. «Он уехал, не попрощавшись со мной, значит, к сожалению, он вовсе не любил меня… – с горечью думала она. – Что же делать?! Видно, так устроен мир: кто любит, тот и должен нести огонек прошлой близости и брать на себя ответственность. Ах, если бы у меня родилось дитя от него, его часть, что согреет меня и свяжет с Людвигом навсегда!»

Такое желание молодой девушки было очень необычным для того времени. Ведь в старину такую девушку могли подвергнуть самым страшным наказаниям. Однако чувство Айгуль было настолько глубоким и необъятным, что ее сознание отвергало все, что могло противоречить ее мечте.

Когда прибыли и обустроились на новом месте, жизнь потекла в своем обычном русле и темпе. Айгуль с сестренками под руководством матери сушила на зиму молочные продукты, валяла войлочные ковры, ткала разноцветные паласы, вышивала настенные ковры, занималась привычным для летнего сезона делом. Она заметила, что практически не замечает внешнего шума. Ей казалось, что все вокруг стало безмолвным, настолько глубоко Айгуль ушла в свой мир, в котором звучали лишь голос любимого и его мелодия.

Прошел уже месяц, как она не видела Людвига, но вспоминала его ежедневно, пребывая в постоянном молчании. В один из дней, когда она стала дубить овчину, вдруг от запаха кислого молока айран ее затошнило, и она вспомнила, что накануне у нее появилась тошнота и от запаха вареного мяса. Айгуль поняла, что беременна. Хотя она сама и желала этого, прося Всевышнего об этом, тем не менее, вначале Айгуль испытала страх, смятение, отчаяние, перешедшие в тихую радость. Однако она никому не стала говорить, включая мать, боясь, что ее могут заставить прервать беременность, что иногда происходило в аулах.

В один из дней она случайно обнаружила в шкатулке матери хорошо знакомый ей перстень Людвига. Она с волнением спросила мать и отца: «Откуда этот перстень?» Тогда отец подумал: «Как ни крути, аманат[13] есть аманат, нельзя нарушать это правило, нужно отдать вещь, все равно она его обнаружила». «Доченька, это тебе перед отъездом Людвиг передал на память, возьми его, я просто забыл о нем», – с некоторым смущением ответил Ахмет.

Айгуль надела на палец перстень, который хорошо знала, и вышла из юрты. Стон вырвался из ее груди. Чтобы никто не смог наблюдать за ней, она, беспрерывно целуя перстень, ушла в степь. Там у нее вырвался радостный крик: «Он оставил перстень мне на память! Выходит, я для него хоть немного, но что-то значила!» «Видимо, это украшение – извинение за расставание, если учитывать его воспитанность и доброту. Ведь у него, кроме этого перстня, ничего не было. Все подарки он давно раздал аульным, – подумала Айгуль. И тут она вспомнила собственные слова, сказанные Людвигу о перстне, как о магическом талисмане. «Скорее всего, он оставил этот перстень мне в качестве пожеланий счастья», – подумала она. Вдруг ее осенило, как Людвиг говорил, что этот родовой перстень передается из поколения в поколение. «Значит, он оставил мне весьма ценную для него вещь! Знал бы он, что я ношу под сердцем его дитя, – мелькнуло у нее в сознании. – Ему, родившемуся дитя, я и передам перстень в свое время. Как хорошо, что я всегда могу выйти в просторную степь, чтобы высказать природе сполна, что у меня накопилось на душе, – и хорошее, и плохое!» – подумала Айгуль, возвращаясь в аул.

Мать, обратив внимание на то, что дочь не ест мяса, и вместе с тем периодически молча улыбается, спросила: «В чем причина такой радости?» Тут Айгуль не выдержала и призналась матери, что ждет ребенка. Та, конечно, была в ужасе, начала причитать и корить дочь: «Какой позор нашему дому!» Затем стала предлагать разные варианты прерывания беременности с помощью повитухи или знахарки. Айгуль напрочь отвергла все предложения, сказав: «Я лучше умру, чем лишусь ребенка!»

«До чего же сильная и независимая моя дочь!» – подумала с некоторым удивлением и удовлетворением мать. По сути, именно сияющий вид дочери придал силы и уверенности матери. Отец тоже заметил настроение дочери, ошибочно приняв это за новую влюбленность. Когда жена поделилась с ним, Ахмет пришел в ярость, обругав жену за то, что недосмотрела за дочерью, но с Айгуль не стал даже разговаривать. Ахмет имел привычку, прежде чем гневаться и кричать на дочерей, призывать вначале разум, уходя в размышления. Он думал: «Вот как, оказывается, далеко зашли отношения Айгуль и Людвига. Как же это могло случиться? Больше всего я доверял своей не по годам умной старшей дочери. Она у меня была как правая рука, и надо же, что именно она совершила такую роковую ошибку…»

Однако ругать Айгуль он не стал, понимая, что ей и так тяжело. Ахмет стал искать выход из ситуации – как спасти судьбу любимой дочери. Отдавать беременную дочь согласно колыбельному сговору за сына своего друга он уже не мог. Да и друг его не вспоминал об уговоре, так как сын его вырос никчемным и болезненным, лишенным смекалки и рассудительности.

Наконец, он принял решение отдать дочь замуж, пока люди не распознали ее положение, за одного мужчину из рода төленгұт, в котором было перемешано много этносов. Звали его Ерлан, он был старше Айгуль на восемь с небольшим лет. Корни его, говорили, восходят к хакасам. Некоторые знали, что он бесплоден, две его жены, потребовав развода, ушли одна за другой и вышли замуж.

Ерлан страдал от этого. Казахи таких мужчин называли құ бас, т. е. бесплодный и одинокий. Ему не позволялось сидеть со сверстниками на собраниях, праздниках, его место было ниже других… В традиции казахов было продумано много разных мелочей для унижения достоинства таких мужчин.

Ахмет решение-то принял, но тут же подумал: «Сколько разговоров и пересудов возникнет у родственников. Все будут удивлены: как можно было очаровательную, умную и бойкую Айгуль отдать за простого, неименитого и нечистокровного казаха?! В чем причина такой поспешности?»

С другой стороны, если родичи распознают, что Айгуль в положении вне брака, некоторые из них, приверженцы старых традиций и строгой морали, потребуют, чтобы дочери отрезали косы – вещественный знак ее позора. Сможет ли сама Айгуль и родители пережить такое?

С тяжелыми мыслями и ничего не придумав, Ахмет отправил к Ерлану посыльного. Через день тот приехал. Он был на вид абсолютно нормальный мужчина, никто даже не заподозрил бы о его изъяне. Ахмет, ничего не утаивая, рассказал всю правду, как есть, и обозначил проблему: «Ерлан, мне бы хотелось все обставить таким образом, чтобы мы не могли бы отказать тебе в выдаче дочери. Иначе пойдут пересуды и сплетни среди родственников, что скажется на репутации младших дочерей. Да и мне хотелось бы доживать свою старость в уважении», – сказал Ахмет.

Ерлан, подумав, сказал: «Уважаемый мырза Ахмет, спасибо вам за правдивость и честность. Я не могу скрыть свою радость от возможности стать равным в обществе. В ответ на ваши печальные сомнения могу сказать, что есть один выход!»

И он подробно изложил свой план, который Ахмет одобрил. Через десять дней жители аула стали свидетелями, как Ерлан принес убитую птицу фламинго, на которую была надета мужская рубашка красного цвета, а на шее был повязан также красный шарф. Все были в недоумении. Ерлан же, подойдя к юрте Ахмета, громко во всеуслышание заявил: «Уважаемый мырза Ахмет, я принес вам фламинго и требую взамен отдать свою дочь Айгуль, которую я безмерно люблю!»

Выйдя из юрты, покрасневший Ахмет молчал, не зная, что ответить. Тогда Ерлан продолжил: «По закону моих предков-хакасов вы не имеете права отказать в моей просьбе. В противном случае птица фламинго накажет вас, и ваша дочь непременно умрет в ближайшее время!» – «Я согласен! Я не могу рисковать любимой дочерью», – сказал Ахмет.

На этом и закончилось представление. Через три дня сыграли скромную свадьбу, учитывая щекотливое положение обеих сторон, и любимая дочь уехала к мужу.

Айгуль привыкала к новому дому. Всегда бойкая и смелая, теперь она стала тихой и настороженной. Она думала: «Как же мне быть, как угодить мужу, что взял меня такую? Неужели такое бывает, когда один обманул, а другой приголубил?»

Так она проходила долгие восемь месяцев. Наконец, когда стали приближаться роды, Ерлан пригласил повитуху – кіндік кесер (отрезающая пуповину) и отправил человека с вестью к матери жены, которая не замедлила вовремя прибыть с колыбелью. Повитуха стала совершать магические обряды[14] для облегчения родов, обратилась с просьбой о помощи к Биби Фатиме – богине плодородия, покровителей детей и домашнего очага. Женщина принимала роды со словами: «Не моя рука, а рука Умай, Биби Фатимы». В это время мать Айгуль поставила варить мясо со словами: «Қара қазан бұрун туа ма, қара айел тез туа ма» («Что раньше произойдет: сварится мясо или разрешится женщина?»)[15]. Наращивать количественно и качественно другие магические приемы не пришлось, поскольку Айгуль, к всеобщей радости, наконец-то разрешилась. Каково же было удивление, когда родилась двойня.

«Нужна еще одна колыбель!» – воскликнула повитуха. Опытная повитуха мальчику пуповину обрезала ножом, а девочке – ножницами.

Ерлан, следуя традициям, также совершил определенную обрядность с пуповинами детей[16]. Счастливый отец вручил повитухе ценный подарок и стал с радостью любоваться детьми. Через несколько дней родители разглядели, что дети беленькие с синими глазами. Правда, волосы у них были черные, как у матери. Дочь назвали Катипой, а сына – Алиханом. Айгуль была очень счастлива. Она с улыбкой наблюдала за спящими детьми, находя в них знакомые и любимые черты: изящные носики, красиво очерченные губы. В качестве колыбельной она все время напевала детям мелодию, подаренную когда-то возлюбленным. Именно так она осмысливала эту прекрасную музыку – как подарок, которым можно обогревать свою душу. Она размышляла: «У меня от него остались дети, перстень и мелодия». Однажды в промежуточном состоянии между сном и явью она вдруг увидела, как Людвиг нагибается над колыбелью детей и целует их в щечки.

Встрепенувшись, Айгуль закричала:

– Людвиг!

– Это я, дорогая, – с некоторой грустью ответил Ерлан. – Тише, а то детей разбудишь.

Она подумала: как хорошо, что никто ее не судит, не ругает, не осуждает. От всего этого ее оградил Ерлан, объявив всем, что, наконец-то, у него родились собственные дети на его счастье. Со временем Айгуль стала привыкать к мужу, которого не в чем было упрекнуть. Она была признательна ему за понимание, поддержку и доброту, благодаря чему дети росли благополучно, в ласке и заботе.

Каждый раз, глядя в их синие глаза, она вспоминала Людвига и с грустью размышляла: «Как жаль, что не бывает взаимной любви!» Однако, где-то глубоко в подсознании, ее все же переполняло приятное волнение. Она думала: «Что с ним и как сложилась его личная жизнь? Знал бы он, что у него уже есть дети». Вдруг она вспомнила слова Людвига, что он хотел бы иметь двоих детей, и о подаренном ею талисмане с двумя пришитыми пуговицами: «О Аллах, как не удивляться такому совпадению! Ведь сейчас в колыбели спят его сын и дочь…»

Прошло три года. Все это время отец Айгуль переживал, рассуждая: «Такая на редкость умная, бойкая дочь живет с нелюбимым человеком. Разве может она быть счастливой?» С такими мыслями он решил наведаться к дочери.

Айгуль была безмерно рада отцу. Трехлетние внуки подбежали к деду. Он их обнял, поцеловал в лоб и каждому вручил гостинцы от бабушки.

Ерлан, стараясь угодить дорогому тестю, вышел выбрать барашка для свежего бешпармака. В его отсутствие отец спросил:

– Доченька, как ты живешь, не страдаешь ли?

– Отец, моя судьба сложилась не так, как ты хотел. Но знайте, Ерлан очень хороший человек, он ни разу меня не обидел, и за это я ему благодарна.

– Хорошо, если это так. Я спокоен. Однако я всегда думал, что ты будешь по-настоящему счастлива!

– Отец, может быть, это трудно понять, но я очень счастлива детьми! Они подарок судьбы! Отец, хоть я и причинила тогда семье боль, но я всегда буду благодарна вам за то, что вы стойко и с пониманием отнеслись к моему тогдашнему положению.

– Слава Аллаху! – с удовлетворением сказал Ахмет.

Прошли годы, красивые на зависть дети Айгуль подросли, им было уже по пятнадцать лет. Оба отличались поэтическим талантом, умели слагать стихи. «Как Людвиг», – думала Айгуль.

Когда Катипе исполнилось 16 лет, все видели, что краше ее нет. Насколько она была красива, на столько же умна, добра и поэтична. Однако явных поклонников у нее не было. Юноши настороженно к ней относились, не считая ее своей и не понимая, к какому же народу она относится. Алихан стал известным в роду поэтом. Жаль, что стихи его, зарытые в землю, от страха перед советской властью, сгрызли мыши, что было обнаружено, когда их раскопали. К сожалению, следы Алихана затерялись.

Бексултан и пери

В один из народных праздников, на котором собралась молодежь из нескольких родов, Катипа попалась на глаза молодому Бексултану. Он сразу же в нее влюбился. Она отметила его статность, богатырское телосложение и жгучие черные глаза. Его привлекла ее изумительная, сияющая изнутри белая кожа и огромные синие глаза, которые эффектно контрастировали с черными волосами.

Когда он поделился со своими друзьями решением о своем выборе, те стали предостерегать: «Бексултан, подумай хорошенько, она, конечно, красива, спору нет, однако ее внешность совсем не наша. Где ты видел казашку с такими огромными ярко-синими глазами? Как ты думаешь? Почему до сих пор никто к ней не прикипел?..»

Бексултан ответил: «Конечно, я вижу, что она не похожа на наших девушек. Может быть, Көк тәңір[17] послал мне ее. И какой же я батыр, если я побоюсь синих, как небо, глаз!..»

Бексултан был хоть не из богатого рода, но известного в основном своими воинами и батырами. В те времена физическая сила оценивалась высоко, наряду с поэтическим даром. Особенно гордились они дедом Бектурганом, которого боялись и уважали во всей округе на протяжении нескольких поколений. Рассказывали, что он был не только батыром атлетического телосложения, но и ясновидящим. У многих в памяти остался случай, когда глава одного из родов летом во время конной прогулки потерял свой перстень-печать. Это событие было пугающим, поскольку предметом могли воспользоваться нечестные люди. К вечеру обратились за помощью к Бектургану. Выслушав просьбу, батыр не спеша попил чаю и выехал с другом в степь. Пока ехали, наступила ночь. Лишь лунный серп бледно освещал землю. Через некоторое время Бектурган, сидя на коне, остановился и резко вонзил в землю копье, отчего послышался легкий звон. Батыр сказал другу: «Подними перстень, он у наконечника копья!» Вернули потерянный предмет хозяину, и тот отблагодарил Бектургана, подарив ему молодого скакуна.

Пользуясь своим авторитетом, батыр даже смог сосватать за своего младшего брата сестренку бая Кунанбая. Но не просто было породниться со знатным родом. Бай и не думал отдавать девушку в род не очень богатого батыра. В то же время он, не желая ссориться с ним, придумал хитрость, рассчитывая на наивность и доверчивость Бектургана. Зная средний достаток претендента на руку его сестренки, Кунанбай предъявил ему невыполнимые условия. Он потребовал в качестве калыма 100 белых верблюдиц и 100 белых кобылиц. Такие животные в силу их редкостности считались особыми, чуть ли не священными и потому очень высоко ценились казахами. Свое требование бай обосновал тем, что таковы были желания его предков, что приснились ему. Что поделаешь, в казахской традиции культ предков был особым, и никак нельзя было оспаривать их волю, тем более явившихся во сне. Бектурган, сам видевший вещие сны, даже не подверг сомнению слова бая.

Батыр, не привыкший к поражениям и, пользуясь своей известностью, обратился к знакомым, а также к одному казахскому купцу, проживавшему в Китае. Этот купец, благодаря опеке Бектургана над своим караваном, имел возможность успешно заниматься торговлей, за что был признателен батыру. Он привозил из Китая шелк, а обратно увозил коней, шерсть и войлок. На этом он хорошо разбогател. В то время ограбление караванов было распространенной проблемой. Этот торговец, по сути, друг Бектургана, обещал обеспечить все, что нужно, но взамен просил возвратить долг вещами из приданого невесты. На этом друзья и договорились.

Каково же было удивление Кунанбая, когда в назначенный срок не сам Бектурган, а его младший брат Оспанкул с друзьями пригнал к нему табуны требуемых животных. Бай знал о нечеловеческой силе Оспанкула, получившего прозвище Құнан-батыр из-за одного невероятного случая, произошедшего с ним. Однажды, когда ему было 17 лет, он пас коней и на него напали воры – угонщики скота. Не имея оружия, он разогнал их, размахивая вкруговую трехлетним жеребцом – құнан, держа его за хвост. Причем наносил удары противникам, согласно казахскому закону, ниже колен. Пребывая в такой сложной ситуации, он к тому же еще и соизмерял свою силу, стараясь не выходить за рамки дозволенного законом, чтобы не платить в будущем штраф за нанесенные увечья. Воры были в ужасе от невероятной силы пастуха и сбежали. Они же и разнесли эту славу о нем, закрепив за ним прозвище Құнан-батыр. К сожалению, в двадцать лет этот батыр умер от аппендицита.

Итак, Кунанбай впервые увидел такое чудо: сто белых протяжно ревущих верблюдиц и сто гарцующих белых кобылиц. Придраться было не к чему. Однако, внутренне потрясенный Кунанбай, скрывая свое волнение, кроме дежурных слов приветствия, не сказал ни «да», ни «нет». Он решил затянуть дело, надеясь придумать еще что-нибудь. Құнан-батыру и его друзьям выделил отдельную юрту, а поздним вечером послал человека подсмотреть и подслушать, чтобы знать намерения и настроение батыра. Құнан-батыр, обескураженный холодным приемом, только теперь стал догадываться о хитрости бая. Он и его друзья надели на себя свое воинское обмундирование, после чего Құнан-батыр стал с угрозой в голосе выражать свое возмущение холодным приемом:

– Нас не угостили құйрық-баур![18] Если он хочет войны – пойдем войной, если он хочет мира и уважения – будем уважать. Однако если он не способен оценить почтение к его роду, значит, надо действовать силой! Я не потерплю такого позора! Соберу своих друзей и пойду на него войной! Все равно мы заберем невесту!

Свои слова батыр сопровождал сильными ударами плетью оземь, что уже означало оскорбление дому и вызов к конфликтным отношениям.

Посыльный, весь дрожа от страха, тут же доложил об угрожающем воинственном настроении Құнан-батыра. Бай, поразмыслив, принял решение. Утром гостей пригласили на чай и подали ритуальное блюдо құйрық-баур. Теперь можно было обговорить дела, связанные со свадьбой. Кунанбай, несмотря на непростой и жесткий нрав, был весьма умен. Если он и проиграл, то постарался выйти из этого положения с достоинством. Почти столетие из уст в уста люди передавали впечатление от необыкновенно богатого приданого. Несколько верблюдов были нагружены красочной поклажей из роскошного текстиля. В приданом были деревянный остов просторной юрты, белый войлок. Невеста с головы до ног была усыпана ювелирными украшениями, ярко сверкавшими на солнце.

Удивительно, как иногда сквозь время соприкасаются судьбы людей. Знал бы Кунанбай, что через много лет волею судеб именно внук его свата будет инициатором и организатором чествования памяти его сына Абая.