Новый век начался с понедельника

– «Но здесь имеются ввиду разные понятия силы!» – сразу отгадал гений суть вопроса, понимая, что камешек был брошен в его огород.

– «Да! В одном случае – физическая, а в другом – умственная!» – подтвердил Платон, не давая оппоненту перехватить инициативу.

– «Но во всех случаях, сильный и глупый – это значит сильно глупый! А слабый и умный – слабоумный!» – совсем загнал гения в угол Платон.

К счастью вошедшая в офис и, как всегда, бесцеремонно вмешавшаяся в разговор Надежда Сергеевна не дала возможность гению дать достойный ответ своему неожиданно решительному оппоненту.

Прочитав пасквиль, она не нашла ничего умнее, как попросить Платона отксерить и ей экземплярчик для своего сына с целью его дальнейшего, более глубоко просвещения.

Что же будет? Как яблоко от яблони?

А как же воспитание на примере родителей? – пронеслась в голове Платона тревожная мысль.

Так, например, ревностное отношение Валентина Ляпунова к лошади затем неожиданно проявилось у его младшей дочери, полюбившей этих удивительных животных и ушедшей работать на конюшню.

Таким образом, лошадь сыграла свою роль не только в открытии Супершахмат, но и стала смыслом жизни средней из семьи Ляпуновых.

В этом плане и сын Валентина, Алексей, был похож на своего отца, естественно переняв многие черты его характера, а также частично непредсказуемость высказываний и неадекватность поведения.

Может природа и отдыхает на детях гениев, но Алексей старался ей этого не позволить.

Он тоже имел, как ни странно, некоторый налёт гениальности.

Однако в их коллективе, где никто не задумывался над точным значением этого слова, он считался просто гением.

Алексей и сам старался быть им.

Поэтому он судил обо всём, и имел на всё своё особое, гениальное мнение.

Из-за чего иногда становился просто посмешищем и пародией гения.

На примере Алексея Платон лишний раз убедился, что иногда гений бывает просто смешон.

Как история повторяется лишь, как фарс, так и гениальность в детях по сравнению с их родителями-гениями тоже проявляется лишь, и чаще всего, как пародия на гениальность.

Но в каждом человеке есть что-то от гения, хотя бы шизофрения.

Валентин Ляпунов сам страдал этим недостатком, и передал его сыну.

Как самый младший в семье из всех троих детей, Алексей поначалу рос эгоистом.

А как сын своих родителей – сверх занятого своими гениальными мыслями отца, и необразованной медсестры-матери – некультурным и невоспитанным.

Хотя родители всеми силами и возможностями пытались дать ему разностороннее образование.

Желая привить культуру своему сыну, в частности музыкальную, его родители совершенно забыли, а может они и сами не знали, о культуре мысли, дела, общения и поведения.

Алексей никогда не здоровался и не прощался, во всяком случае, первым. Но это было не из-за вредности или заносчивости, а просто потому, что он не знал, как себя надо вести в различных ситуациях с различными людьми, то есть из-за невоспитанности, из-за незнакомства с этикетом.

Папа с мамой его с детства этому, как и многому другому, просто не научили, или даже не могли научить при всём желании.

А посему Алексея, несмотря на всю его разностороннюю образованность, нельзя было считать культурным человеком вообще.

Чувство такта, как известно, тоже является производным от общей культуры человека. И Алексей обладал им вообще, знал, когда и где его надо использовать. Но он не знал, что с ним делать, как глубоко его применять на месте, общаясь с конкретным человеком.

В силу своей загруженности различными производственными и личными делами и проблемами Алексей иногда просто не задумывался, или не успевал задуматься над очевидным, лежащим на поверхности.

Этому способствовало и отсутствие у Алексея, как, впрочем, и у его коллег, культуры труда вообще.

Из-за всего этого он иногда допускал досадные ляпы, тем самым как бы невольно подтверждая свою фамилию.

Как и истинному гению, ему была присуща рассеянность.

То он, например, несколько раз забывал закрыть наружную дверь склада, оставляя ту нараспашку почти на весь день.

То при загрузке грузовика или своей Волги Алексей периодически забывал взять что-то из товара. В отличие от своего отца – математика, он привык делать всё бессистемно. И его ошибки приходилось исправлять в основном Платону, иногда вместе с Гудиным, возя на собственном горбу потребителям коробки, или документы, забытые Алексеем и не доставленные им вовремя.

Но на фоне большого объёма работ, выполняемом им, эти ляпы были мелки и незначительны, хотя от них периодически страдали другие сотрудники, особенно Платон, с которым у Алексея по работе были частые совместные мероприятия.

Алексей как-то раз взял кипу документов из института, в том числе срочные бумаги лично для Платона, и, не разбирая их несколько дней, провозил в своей машине.

И лишь после настойчивых поисков «по цепочке» Платону удалось найти спрятанный хвост.

Хотя эти ляпы и были неприятны, но вслух о них как-то никто, в общем-то, пока, до поры, до времени, и не говорил.

И только любитель позлословить и посплетничать Гудин придавал им большое значение, за глаза высмеивая Алексея.

Иван Гаврилович, просто как последняя базарная баба, вообще любил с каждым наедине перебрать и перемыть косточки другим сотрудникам.

Он словно действовал по принципу «разделяй и властвуй».

Таким образом, он пытался сдружиться с каждым из них, стать доверенным человеком на почве взаимной неприязни к третьим лицам, которых он просто обсерал с головы до ног, пытаясь поссорить друг с другом, докладывая, что про того плохого сказал другой.

В отсутствие какого-либо сотрудника он поносил того в присутствии окружающих коллег, пытаясь при этом получить от них понимание своих низменных потуг и заручиться их поддержкой на будущее, наивно надеясь, что сказанное останется между ним и его слушателями.

Алексей, к счастью, такими способностями не обладал. Они были для него низки, и он от них был весьма далёк.

Но иногда Алексей из-за обиды на недостаточную организацию работ со стороны Надежды Сергеевны, или неправильные с его точки зрения действия сослуживцев, – делал что-нибудь демонстративно и специально назло.

Так, например, обида Алексея иногда выявлялась в виде говнистости, проявлявшейся при разгрузке большой партии коробок в отсутствие Платона.

Тогда он нарочно этими новыми коробками загораживал ранее разгруженные Платоном, чтобы заставить того позже отработать своё.

Этим он пытался как-то компенсировать себе моральный ущерб за допущенные им и вскрытые на всеобщее обсуждение ляпы и испытанные им неудобства из-за неправильных действий коллег по принципу: мне плохо, пусть теперь и Вам будет нехорошо.

Особенно это касалось Платона, который был единственным сотрудником из всех остальных, кто хоть как-то мог работать на компьютере.

Как-то раз Алексей блокировал паролем доступ к документам Ноны, добившись того, что кроме него никто не смог бы их открыть, тем самым, сорвав срочное печатание важного документа.

Этим он лишний раз продемонстрировал всем свою важность и незаменимость.

У Алексея периодически, всё чаще и чаще почему-то стала проявляться неожиданная черта характера, обычно больше свойственная заносчивым деревенским парням. Он стал попросту гоношиться.

Как же Алексей радовался, когда ошибался кто-нибудь из его коллег.

В такие моменты его лицо просто снисходительно светилось от счастья.

В их фирме, в общем-то, не было стройной системы расчёта оптовых и розничных цен различным ООО и частным покупателям.

Для разных фирм и частных лиц они были различны и часто зависели только от настроения их руководителя Надежды Сергеевны.

Поэтому в её отсутствие, и в отсутствие других знающих сотрудников, Платон несколько раз попадал впросак, называя покупателям не те цены.

И тогда Алексей наедине с Надеждой Сергеевной жаловался на Платона:

– «А Платон продал товар не по той цене!».

На что, правда, следовал неожиданный оптимистический и юмористический ответ начальницы, не желавшей склок в коллективе:

– «А ему виднее!».

Но Алексею этого было мало, и он иногда шёл ещё дальше. Вместе с такой же неаккуратной, как и он сам, Инной Иосифовной он периодически свои ляпы валил или на Марфу Ивановну, или на Платона. Из его уст часто можно было слышать по-детски беспомощное оправдание:

– «А Марфа и Платон не сделали…!».

Хотя перед этим их никто о каком-то деле и не просил.

От такой несправедливости и обиды обязательная Марфа Ивановна периодически пускала скупую старческую слезу, затаив бессильную злобу на Алексея и Инну, часто также просто подставлявшую её.

Платон же на это смотрел по-мужски, проще, и по-философски. Но со временем его жалость к пожилой женщине и терпение лопнули, и он принял меры.

Как специалист по оптимизации производственных процессов, как признанный методист по обучению правильному и рациональному труду, он решил положить конец такой вопиющей несправедливости и вывести бессовестных лицемеров и лжецов «на чистую воду».

Он предложил заказ/задание давать в письменном виде, с указанием для кого, что и сколько собирать, и по какой цене продавать.

Надежда Сергеевна с радостью поддержала это предложение находчивого работника и своим устным распоряжениям положила конец намечавшимся распрям в коллективе.

Этим удалось покончить с необоснованными упрёками и найти истинных «виновников торжества» – Инну и Ляпунова-младшего.

Истинные бракоделы сразу оказались у всех на виду.

Попытки Алексея свалить всю вину с себя на другого человека, очевидно, имели под собой «глубокие исторические корни».

Видимо в детстве, или в семейной жизни, Алексея часто тыкали носом в его недоделки. И с этим своим комплексом он пришёл на работу, пытаясь отыграться на нерадивых коллегах.

При случае, стараясь это делать корректно и тактично, он первым тыкал носом своих сослуживцев в, якобы, их недоделки и ляпы, – видимо органически боясь аналогичной реакции с их стороны.

Это доставало не только Платона и Марфу, но позже и Надежду Сергеевну, и, скорее всего, Гудина, чему Платон, правда, не был свидетелем.

Но Платон не поддавался на провокации и не опускался до Гудинских пакостей негодного мальчишки.

Алексей очень любил поесть. Но эта его любовь к плотскому характеризовалась не объемом съеденного и частотой приёма пищи, а даже наоборот, только самим процессом.

Питался он нерегулярно, бессистемно, хаотично, и даже беспорядочно, в смысле непорядочно.

За обеденный стол Алексей садился как-то полу боком, закинув ногу на ногу, низко наклоняясь над ним, безжалостно сжимая свой живот и пах, словно боясь впустить и упустить.

Широко расставленными локтями он словно защищал свою территорию – зону питания, как бы отгораживаясь от внешнего мира, на который он, в общем-то, по большому счёту, плевал, словно не допуская до своей кормушки окружающих.

Ел он с видимым и слышимым удовольствием: лячкая и чавкая, при этом ещё и громко сопя.

Его никогда не интересовало мнение других людей о нём и о его поведении. Он явно пренебрегал столовым этикетом.

При этом Алексей был ужасно брезглив и никогда не пробовал чужих самодельных творений: варений и солений. Видимо в детстве он сильно отравился на материнской стряпне и теперь постоянно «дул на воду».

Насколько Алексей был брезглив, настолько же он был и неаккуратен.

Более того, Алексей периодически смачно сморкался и харкал, причём при всех, к несчастью которых непосредственно в офисе стоял умывальник.

Он всё время давал менторски, но вежливо, от того и смешно, детские советы своим старшим дуракам-товарищам.

Для Алексея всегда было характерным глупое: «А вдруг…!».

Как-то раз, возвращая при уходе с работы ключ пожилой, по возрасту годящейся ему в матери, дежурной, которая не торопилась сразу же убрать его на место, Алексей не выдержал, что бы ни поучить её:

– «Вы спрячьте ключ подальше, а то не дай бог кто-нибудь возьмёт!».

Алексей почему-то всегда думал, что только он знает, как сделать лучше, но только не люди, старшие его по возрасту.

– «Нет! Лучше сделать…» – можно было часто услышать такое начало его поучающей фразы.

Всё это и многое другое удручало его старших коллег по работе: всё-таки более-менее воспитанных, бывалых, хоть каких-то, интеллигентов Гудина, Платона, Инну и, даже с ними практически не работающую, Нону.

Так, например, во время редких совместных застолий они тактично и взаимопонимающе переглядывались, искоса поглядывая за действиями Алексея и, под стать ему старавшейся, Надежды Сергеевны.

Как правило, эта парочка часто ходила совместно обедать, гармонично дополняя друг друга, купаясь в родной им плебосреде, самими ими же и созданной и поддерживаемой.

Платона поначалу удивляла и раздражала неаккуратность и невнимательность Алексея Ляпунова.

Но потом он привык, вернее свыкся. От воспитания ведь не уйдёшь.

В конце концов, гений, есть гений!

И ничто второстепенное, сопутствующее гению, ему, естественно, не было чуждо.

Детство Алексея протекало не совсем буднично.

Он не ходил в детский сад, и общение со сверстниками было заменено ему выслушиванием постоянных нравоучений со стороны матери и периодическими домогательствами старших сестёр. И женское воспитание отложило заметный след на его характере и дальнейшей жизнедеятельности.

Демагог-отец не смог привить сыну ничего, кроме нонконформизма, жажды познания, любви к постоянной критике находящихся рядом людей, и к проявлению недовольства окружающей действительностью.

Алексей рос высокомерным, самоуверенным, себялюбивым, пренебрегающим интересами других людей, но в то же время борцом за правду и справедливость, жаждущим знать всё и вся.

Но домашнее воспитание имело и ряд преимуществ. Знания Алексея во многих областях превосходили знания его сверстников.

Не привыкший слышать нет, он не подсчитывал шансы на успех, а смело, решительно и привычно брался за незнакомые и трудные вопросы и дела, причём часто решая их удачно.

На домашних харчах, без физкультуры и физической нагрузки он вырос крупным, неуклюжим увальнем, с эгоистическим характером, с обилием вредных привычек, ставящих его вне рядов коммуникабельных сверстников.

Поэтому и его учёба в школе, из-за напряжённых отношений со школьными товарищами, поначалу шла туго. Но постепенно взаимные детские интересы взяли верх над временной неприязнью к диковинному однокласснику. У Алексея появились даже первые друзья.

Его занятия музыкой, сначала фортепьяно, а затем скрипкой, также позволили вырасти его авторитету, но только среди девочек.

Постепенно адаптировавшись к школьной действительности, Алексей успешно окончил среднюю школу, и поступил в Московский авиационный институт на специальность электронные приборы факультета «Системы управления».

Однако окончание института совпало с распадом страны и развалом всего народного хозяйства. Выпускники МАИ, как и других технических ВУЗов, практически стали никому не нужны.

И Алексей подался на рынок труда. Поначалу он работал гардеробщиком в консерватории, что весьма способствовало продолжению его занятий музыкой.

Как-то раз, Алексей после очередного концерта стал невольным свидетелем весьма забавной беседы двух перебравших мужчин, видимо музыканта и его друга.

Первый подвыпивший мужчина, представший музыкантом из народа, неожиданно спросил у друга:

– «Представляешь? Вчерась в театре, без ума мимо меня проходившая молодая скрипачка, так меня своим пианинной по коленке шарахнула, что у меня искра из глаз накатилась слезой с барабанным звоном в ушах, и я разразился в её адрес целой арией нецензурных выражений! А она мне знаешь, что в ответ сказала?»

Второй подвыпивший мужчина, друг музыканта, заинтересованно спросил:

– «Нет! А что?».

– «Только попрошу, пожалуйста, без форшлагов!».

– «А что это такое?» – заинтересованно спросил друг.

– «А это музыкальный термин какой-то, означающий, в общем-то, что без мата!».

– «Во, дают музыканты! Как изощряются, гады! Надо запомнить, пожалуй! Вот я, кстати, недавно был на концерте. Так там выступали… ну, там всякие…, один пианист… и… один гитараст…!».

Далее, засмеявшийся в голос Алексей, уже не расслышал продолжения пьяного разговора двух деятелей культуры.

Вскоре, недовольный заработком, он вынужден был покинуть свою музыкальную обитель.

Алексей перебрал немало рабочих мест. Особенно ему понравилась работа в книжной редакции верстальщиком текста, но заработок был небольшой. И он снова ушёл. Но полученные навыки пригодились ему потом при работе на компьютере. В итоге Алексей остановился на фирме, занимающейся разработкой лифтового оборудования. В ней он работал по совместительству, имея небольшой, но постоянный заработок и отметку в трудовой книжке о работе по специальности.

Но главным его рабочим местом, дававшим основной заработок, стало ООО «Де-ка», где он так же, как и другие работники имел ещё и свободное время для занятий своими делами.

Одним из таких занятий и стала помощь отцу в создании Супершахмат.

Над отцом и сыном Ляпуновыми всё время довлело огромное желание поскорее внедрить их.

Но распространение Супершахмат везде естественно сталкивалось с инерционностью, косностью мышления, и рутиной.

Надежда, Инна и Иван Гаврилович – люди весьма далёкие от высоких материй, уважающие только себя и благосклонность к себе золотого тельца – постоянно за глаза посмеивались над гениями, над их мытарствами и мучениями, над их гонористостью.

Марфе Ивановне по поводу этого было всё равно, так как непонятно.

Платон, как близкий им по духу, искренне желал изобретателям успеха, понимал их, но слишком хорошо был знаком с реалиями жизни.

Алексей женился вскоре после окончания института.

Он, рыжеватый блондин, внешне был явно больше похож на мать – спокойную, уверенную в себе, тихую по натуре женщину. Та, главный очаг культуры в их семье, воспитала его весьма чувственным, добрым, сопереживающим и влюбчивым юношей-рыцарем, настоящим защитником окружающих его женщин.

И это наглядно подтвердилось на практике в текущий год их совместной с Платоном работы.

Как непримиримый борец с несправедливостью, Алексей в этот период два раза влезал в драки, защищая, как ему казалось, честь и достоинство оказавшихся поблизости от него посторонних женщин.

В одну из этих стычек он получил в глаз от мужа якобы потерпевшей.

Алексей, всегда немного картавивший, разъяснял потом коллегам, объясняя происхождение синевы вокруг глаза:

– «Я неловко увернулся и что-то попало в гваз!».

А другой раз обошлось без синяка под глазом, но зато с судебным разбирательством.

Алексей, как и Платон, был всегда щедр к любимым женщинам. Его немногочисленные романы отличались глубиной чувств и страстей, в конце концов, и приведшие его в скором времени под венец.

В первом, недолгом браке у Алексея родился первый сын Арсений.

Неприученный к уважению чужого мнения, Алексей быстро рассорился с, оказавшейся взбалмошной, женой, которой также явно не хватало ни ума, ни доброты, ни чуткости, ни такта.

Всё учащающиеся перепалки постепенно привели к серьёзным ссорам и полному разрыву супругов.

К тому же внешняя активность Алексея не подкреплялась его достаточной активностью в семье.

По этому поводу, несколько лет спустя, въедливая и надменная Инна как-то раз, в присутствии Платона, дала свой комментарий второй жене Алексея Светлане про её мужа:

– «Ну, он никакой муж! Ни то, ни сё!».

Как неудачный семьянин, Алексей со временем сделал глубокомысленный вывод:

– «Идеальный брак – это слепая жена и глухой муж!».

Но неунывающий и независимый Алексей вскоре женился и во второй раз.

На этот раз его женой стала Светлана – высокая, стройная брюнетка, в меру симпатичная, вроде бы умная и воспитанная, но жеманная, властолюбивая, самолюбивая, эгоистичная мужененавистница с завышенной самооценкой и противоречивым сложным характером.

С помощью своей матери – коренной, слишком поздно родившей, полусумасшедшей москвички – она пыталась полностью повелевать мужем. Но не на того она напала.

Промучившись в браке почти четыре года, Алексей убежал сначала от тёщи, вывезя из её дома семью, а потом и от самой жены, всё-таки тоскующей по указующему и поддерживающему материнскому персту.

Но теперь за кормой, терпящего бедствие семейного корабля, остались ещё и двое детишек: Андрюша и Анечка.

Зная характер жены и тёщи, боясь запрета на встречи с детьми, что, кстати, так и произошло со старшим сыном, Алексей не стал теперь оформлять официальный развод, а просто ушёл к любовнице.

Алексея всегда тянуло к интересному, вкусному и прекрасному.

Он нашёл себе подходящую по характеру, внешности, духу и интеллекту подругу и стал с нею жить, демонстрируя всем свою полную независимость от прошлых мирских забот и невзгод.

Его новая подруга Ольга была в меру симпатичной, ещё сохранившей стройность, перезревшей девушкой, утомлённой долгими и бесплодными поисками мужа.

Она сразу взяла на абордаж, потерявший прежний курс в родную гавань, уже изрядно потрёпанный корабль.

И произошло это практически на глазах у всего коллектива ООО «Дека».

Во время очередного дня рождения Надежды Сергеевны Павловой, как обычно отмечавшегося в расширенном составе, с привлечением коллег из института, к застолью была приглашена и Ольга.

В последнее время она часто бывала в их ООО, и консультировалась у Алексея работе на компьютере.

Видимо эти совместные консультации и сблизили их.

Ольге понравился дружный и весёлый коллектив, особенно застольные двусмысленные шутки Ивана Гавриловича и Платона Петровича.

Они явно, но скорее по привычке, кадрили молодую, свободную женщину, разогревая её своими фривольными шутками и прибаутками.

Ловко дополняя друг друга, они вели партию дуэтом.

Не то от выпитого, не то от услышанного, но лицо Ольги вскоре раскраснелось. Её широко открытые и округлившиеся глазки заблестели, придавая своей хозяйке всё более привлекательный вид, дополняемый, ставшим часто облизывать губы, активным язычком.

На этот раз пировали в большом гостиничном номере на втором этаже, имевшем к тому же и отдельную спальню.

Пока два, по мнению Марфа Ивановны, «старых пердуна» с потаённым страхом (а вдруг и вправду согласится), а больше по инерции, морально обрабатывали молодуху на предмет взаимовыгодного сотрудничества (только непонятно: кому и какая была бы от этого выгода?), их молодой коллега молчал, жадно пожирая чуть хмельными глазами предмет своего тайного вожделения.

Старики, не знавшие об уже давно наметившейся взаимной симпатии молодых, разогрев натуру, несолоно хлебавши, так ничего и не понюхавшие, удалились, и на сцену естественным образом вышел главный герой.

После застолья старые мальчики вместе с остальными сотрудницами начали эвакуацию посуды и недоеденного на первый этаж, в офис.

Тем временем Ольга подошла к Алексею, и парочка принялась без умолку тихо ворковать, стоя у окна соседней спальни, словно намекая остальным: да валите Вы отсюда все поскорее!

Через некоторое время, в темноте, вынося мусор во двор, Платон Петрович с Иваном Гавриловичем увидели на фоне не зашторенного окна второго этажа всё также неподвижно маячившие две фигуры.

– «И чего же он тянет? Телок наш!» – начал Гудин.

И в ответ на понимающую улыбку Платона, тут же продолжил после короткой паузы мысленного смакования:

– «Мы с тобой, наверно, давно бы с ней кувыркались!?».

– «В каком смысле? В групповухе, что ли?» – схохмил Платон.

– «Да нет! Каждый бы из нас… на его месте…».

– «А, да!».

Видя удивлённо-растерянные и, наверно, даже завистливые лица возвратившихся с улицы коллег, внимательно и с неподдельным интересом следившая за процессом Ольгиного обольщения, Марфа Ивановна просто ликовала:

– «Ну, что? Вам обломилось?!».

И после небольшой паузы наслаждения смущением бывших ловеласов, разгромно довершила их унижение:

– «А Лёшка сопел, сопел… да и вставит!».

– «Да! его конец никогда не падает духом! Наш пострел – везде посмел!» – сумрачно и даже, как показалось Гудину, чуть грустно резюмировал Платон.

Тогда ещё никто в их коллективе не знал о фактическом крахе второй семьи Алексея.

Примерно через месяц двоюродная сестра Ксении Наталия сообщила, что в сдаваемой ею семье Алексея квартире, настоящий бардак.