Страсть Северной Мессалины

А между тем Екатерина Алексеевна, похоже, и не намеревалась спрашивать одобрения у верного слуги. Она снова улыбнулась Щербатовой и проговорила:

– Решено твое дело, княжна. Сейчас отведут тебя на половину фрейлин, под присмотр баронессы Матльтвиц, она займется твоим воспитанием. – И, не слушая лепета девицы, которая от радости издавала какие-то бессвязные звуки, обернулась к стайке фрейлин, сгрудившихся чуть поодаль от своей госпожи, с любопытством разглядывая новенькую: – Марья Васильевна, Марьюшка, окажи мне услугу, отведи эту девицу к баронессе.

Обогнув фаворита, Александра Мамонова-Дмитриева, который стоял прямо позади императрицы и со скучающим видом мерил взором участников сей сцены, вперед вышла высокая рябоватая девушка. Синее шелковое платье сидело на ней так, словно было ей совершенно чужим. Звали ее Марья Васильевна Шкурина, и это была дочь человека, который некогда оказывал императрице услуги наиделикатнейшего свойства и был ею горячо любим и уважаем. Именно в память о его великих заслугах Екатерина приблизила к себе и сделала фрейлиной его дочь.

Девушка унаследовала невзрачность отца, однако лучистая улыбка совершенно преображала ее лицо.

Вот и сейчас – лишь только она посмотрела на перепуганную Щербатову и улыбнулась ей, все окружающие сразу поняли, что Марья Васильевна взяла новенькую под свое покровительство и девушки непременно станут подругами.

Но все окружающие ошиблись… Они станут не подругами, а сообщницами, и окажется, что проницательнейшая из женщин, как часто называли Екатерину Алексеевну, из лучших побуждений выпустила таку-ую щучку в озерко своего житейского и сердечного благополучия, каких немного встречала за свою многотрудную и богатую событиями жизнь.

Но все это было еще, как любят говорить господа сочинители, в тени грядущего…

Шествие двинулось дальше по галерее. Правда, Храповицкий несколько задержался: мимоходом вынул, наконец, Дарью Александровну Черкасскую из ее скомкавшихся фижм и поставил на ноги, после чего поспешил за императрицей. Это было все, чем он мог помочь своей бывшей пассии.

* * *

Императрица невольно улыбнулась, вспомнив себя в те далекие годы. Ждать неведомо чего – это прекрасно. Столько лелеешь надежд! И веришь, что все будет великолепно. Если любовь – то обязательно взаимная и вечная. И она непременно закончится пышной свадьбой, как в сказках!

А между тем тогда она была уже замужем. И это ее несколько смущало. Самую малость, но все же смущало. Она ведь помнила о своем положении. Любовь – значит супружеская измена. Прелюбодеяние! Сладострастие! А это смертный грех. Грешить было страшновато… И все же Екатерина смутно понимала, что готова согрешить, предаться греху. Она ведь знала: quod licet Lovi, non licet bovi, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Ей очень нравилась эта поговорка! Она была чем-то вроде индульгенции.

Екатерина ждала… и дождалась. Встрепенулась, когда в ее кругу появились два новых лица – камергер Сергей Салтыков, сын одной из любимейших фрейлин императрицы, недавно женившийся, и его друг Лев Нарышкин.

Нарышкин оказался одним из самых странных людей, каких только приходилось встречать Екатерине. Никто так не смешил ее, как он. «Это врожденный арлекин, – размышляла Екатерина, – и если бы он не был знатного рода, к которому принадлежал, то мог бы зарабатывать своим комическим талантом». Левушка (его можно было называть только так, отчество к нему совершенно не шло!) был очень неглуп, обо всем наслышан и замечательный собеседник. А лучше всего он умел занимать Чоглокова, который пытался надзирать за великой княгиней. Нарышкин заговаривал ему зубы, а в это время Салтыков обращался с пламенными признаниями к Екатерине.

Вот какова была причина его частых посещений! Любовь!

Екатерина едва не лишилась чувств, когда услышала это признание. Ведь Салтыков был прекрасен, как день, а как он был красноречив, какую восхитительную картину будущего счастья он рисовал! Счастья, которое настанет, как только Екатерина ответит на его страсть…

– А ваша жена, на которой вы женились по страсти два года назад и которая любит вас до безумия, – что вы на это скажете? – спросила Екатерина. Не потому, что была очень уж благонравна или благоразумна, а потому, что пыталась найти соломинку, за которую можно ухватиться, – дабы не ринуться с головой в омут страсти. Но… ох, как ее тянуло броситься туда, в этот омут!

– Не все то золото, что блестит, – печально сказал Сергей. – Ах, кабы вы знали, как дорого я расплачиваюсь за миг ослепления!

Екатерина слушала и думала, что, конечно, он самый пленительный кавалер на свете. Никто не мог сравниться с ним при императорском дворе! У него не было недостатка ни в уме, ни в искусстве обольщения. Салтыкову было двадцать шесть лет, он знал свет, а еще лучше знал женщин и великолепно умел с ними обращаться. Именно эта вкрадчивая опытность и делала его неотразимым в глазах бедной Екатерины, которой до смерти надоел ее инфантильный, грубый супруг. Этот самый супруг не умел быть любезным даже с теми, в кого он был влюблен, а влюблен он был постоянно и ухаживал за всеми женщинами подряд, и только та, что звалась его женой, была исключена из круга его внимания. А тут Екатерина вдруг встретилась с самым пламенным, самым нежным обожанием, о каком она могла только мечтать!

Она не спала ночь, а на другой день, на охоте, улучив минуту, когда все были заняты погоней за зайцами, Сергей Салтыков начал делать уже самые смелые признания. И не только признания… За несколько минут уединения Екатерина успела узнать, к примеру, о поцелуях гораздо больше, чем за всю свою предыдущую жизнь.

– Ради бога, уезжайте! – наконец закричала она, сама не зная, чего боится больше: то ли настойчивости Сергея, то ли собственной слабости, то ли внезапного появления кого-нибудь из охотников.

– Не уеду, пока не скажете, что я вам по сердцу, – шептал Сергей, горячо хватая ее за руки.

– Да, да, только убирайтесь! – почти в отчаянии выкрикнула Екатерина.

– Да?! – радостно повторил он. – Я это запомню! – И пришпорил коня.

– Нет, нет! – спохватилась Екатерина, но он повторил:

– Да, да!

Екатерина вздохнула с облегчением. Все мысли о благоразумии, померкшие было в свете прекрасных глаз Сергея Салтыкова, вновь вернулись к ней. Она стала убеждать себя, что надо быть сдержанней и холодней. И даже подумала: как хорошо, что Салтыков сегодня же уедет! Вдали от него ей будет легче не думать о нескольких минутах сладостного смятения, когда она чуть не забыла обо всем на свете…

Однако каковы же были изумление и ужас принцессы, когда, вернувшись в дом, она узнала, что Салтыков не уехал. И его вины в том не было: дом Чоглоковых стоял на острове, а вечером разыгрался такой шторм, что волны доходили до самого крыльца.

В этом Екатерина увидела перст судьбы.

Ночью она лежала без сна в своей комнате, пристально глядя на дверь, словно ждала, что та вдруг откроется. Еще бы: ведь она сама, нарочно, оставила заветную дверь не замкнутой на ключ!

И дождалась. Дверь открылась, на пороге возникла высокая мужская фигура. И в ту ночь бывшая Золушка, наконец, узнала все, что она так давно хотела узнать о различии полов…

Для Екатерины настало безумное, странное время. Оно было наполнено и невероятным счастьем – и большой опасностью. Легко было обмануть тщеславных Чоглоковых, заморочить им головы, почему блестящий камергер Салтыков зачастил в их унылую глушь. Однако многие отличались куда большей проницательностью. Что-то начал подозревать даже недалекий принц. Дошли пересуды и до ушей императрицы. Она вызвала принца и Екатерину к себе в Петергоф (в компании с Чоглоковыми) и принялась присматриваться к молодой женщине. Видно было, что Елизавета только и ждет, на чем сорвать накопившееся раздражение.

Екатерина, впрочем, сама дала повод к себе придраться. Началось с малого: с манеры верховой езды. Неприличным считалось скакать по-мужски, свесив ноги по обе стороны седла, а английскую манеру сидеть боком Екатерина терпеть не могла. С помощью берейторов, которые тоже не любили английские седла и находили эту посадку опасной и ненадежной, она придумала седло, на котором можно было сидеть и так, и этак. Садилась чинно, по-дамски. А улучив момент, когда ее никто не видел, перекидывала ногу через седло и скакала, как хотела. Верховую езду Екатерина любила до самозабвения и считалась одной из лучших наездниц.

Каким-то образом невинные хитрости великой княгини и ее проделки с седлами стали известны императрице. Елизавета Петровна застигла Екатерину сидящей верхом по-мужски – вдобавок в мужском костюме – и гневно выговорила:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Тетушек (фр.).

2

Ораторского искусства.

3

Напоминает лицом калмыка, но вполне одухотворенного (фр.).

4

Потемкин имеет в виду романы «Велизарий» аббата Мармонтеля и «Хромой бес» Лессажа.

5

Так назывались личные покои императрицы Екатерины в Зимнем дворце.

6

Плотная шелковая ткань, весьма популярная в описываемое время, иногда называвшаяся просто «гро».